Рождение Гоголя сопровождалось чудесными знамениями. В молодости  отец писателя  Василий Афанасьевич  поехал  на богомолье в Харьковскую губернию к   чудотворному Ахтырскому образу.  Потом  во сне он увидел  храм, где пребывала святыня, и в нем Царицу Небесную, Которая указала на крохотное дитя, сидящее у Ее ног, и молвила: «Вот твоя жена». Он отчетливо запомнил черты лица младенца. Через некоторое время в доме своих соседей Косяровских он увидел их семимесячную дочь,  и тут же узнал в ней младенца, увиденного  во сне.  Спустя тринадцать лет сон повторился,  где ему было вновь  указано на эту девочку: «Вот твоя невеста».  Он сделал предложение, и 14-летняя Мария Ивановна Косяровская, уже слывшая  первой красавицей на Полтавщине, стала его женой. Первые два ребенка умерли, и по семейному преданию, которое  Гоголь очень любил, мать вымолила его у чудотворного образа Николая Чудотворца  Диканьского, дав обет назвать сына в честь святого угодника. Гоголь бывая у своего друга А.С.Хомякова на Собачьей площадке, всегда заходил в арбатский храм Николая Чудотворца Явленного, что стоял на углу с Серебряным переулком - там хранился список с чудотворной Ахтырской иконы - и подолгу молился перед ним.  Эта икона теперь находится в арбатском храме св. апостола Филиппа.

По другому преданию, сам  Гоголь дал зарок,  что приедет в Москву только знаменитым. Так и случилось. Он впервые приехал в Москву в июне 1832 года, когда  вся Россия восхищалась его «Вечерами на хуторе близ Диканьки»,  и остановился  у своего единственного московского знакомого - профессора  М.П. Погодина,  жившего тогда на Мясницкой, 12.  Эта  скромная улочка стала первым московским адресом Гоголя. Погодин  сразу же увлек его на Арбат - показать истинную Москву  и  представил местным  «москвитянам» - сначала  С.Т.Аксакову, а потом директору  московских театров  М.Н.Загоскину. Однако  автор «Юрия Милославского»  встретил гостя довольно странно: хлопал по плечу,  дружески бил кулаком в спину, называл хомяком и сусликом и  вдохновенно врал о себе. Говорят, он и стал прототипом Хлестакова, хотя на эту роль еще «претендует» Павел Петрович  Свиньин,  издатель «Отечественных  записок».

В 1835 году состоялась премьера  «Ревизора» в Петербурге и Москве, а на следующий год  Гоголь уехал  за границу - работать, предчувствуя, как вспоминал он в Авторской исповеди, что узнает цену России только вне России и добудет любовь к ней вдали от нее. Его  любимым городом в мире стал Рим, где «целой верстой человек ближе к Богу».  О России он по собственному признанию, мог писать только в Риме.

По поводу формирования мировоззрения Гоголя существует две точки зрения, высказанные современниками писателя: одни, в их числе и литературный  критик  Павел Анненков, считали, что поздний Гоголь сильно отличался от  раннего, пережив сильный духовный перелом. Другие, как С.Т.Аксаков, утверждали,  что Гоголь был всегда цельным  и всю жизнь стремился лишь  «к улучшению в себе духовного человека». В соприкосновении с Гоголем поражает колоссальная нравственная сила его личности.  Гоголь унаследовал  от набожной  матери не только истовую религиозность, но и стремление принести пользу ближнему - хоть советом, хоть утешением, хоть просто добрым словом.   С ранней  юности он  мечтал  прожить  свою жизнь во благо Отчизны,  рано ощутив, что призван на какое-то великое самопожертвование, послужить Богу и людям. Идея служения и желание быть полезным  никогда не  оставляла его. К этому же он призывал других, и сам долго искал свое поприще,  пробуя то государственную службу, то науку, пока не обрел себя в литературе, считая,  что творчество есть исполнение именно того долга, для которого писатель призван на землю и исполняя его,  служит своему государству. Избранием литературного служения Гоголь считал себя обязанным Пушкину,  который убедил его  приняться за большое сочинение с «такой  способностью угадывать человека и несколькими чертами выставлять его вдруг всего, как живого. Авантюрный сюжет о плуте-помещике, подсказанный Пушкиным, привел  Гоголя к идее создания национальной эпопеи по образу «Божественной Комедии» Данте. В ней он хотел показать не только все круги ада русской жизни и то дно, на которое способна опуститься человеческая душа, но и путь спасения России и падшего человека. 

С этого началось грандиозное исследование  Гоголя и его личное подвижничество. Труд, который требовалось проделать для такого сочинения,  был глобален, как замысел - прежде чем писать о России, следовало изучить ее до тонкостей, понять русского человека, а для этого надо было сначала постичь самого человека. «Покамест не определю себе самому  высокое и низкое русской природы нашей, достоинства и недостатки наши, мне нельзя приступить; а чтобы определить себе русскую природу, следует узнать получше природу человека вообще и душу человека вообще: без этого не станешь на ту точку воззрения, с которой видятся ясно недостатки и достоинства всякого народа». Отсюда явилась гоголевская философская триада: человек, народ,  держава.  

В познании человеческой души он углублено изучал духовную литературу и святоотеческое наследие. Путь этого познания привел его к Христу, и увидев в Нем «ключ к душе человека», Гоголь сделал вывод, что нужно сделаться лучшим  самому, прежде чем писать «о высших чувствах и движеньях человека». Для того, чтобы верно указать спасительный путь другим, надо пройти его самому. Литературный труд-подвиг, призванный  преобразить  мир, неминуемо требовал личного подвига, который Гоголь в отличие от своего незавершенного труда, совершил.

Утвердившись в христианстве как в законе, по которому развивается жизнь,   Гоголь  приступил к всестороннему кропотливому исследованию России, изучая людей в разных сословиях, званиях, должностях. Он решил взять для своей эпопеи такие характеры, где «заметней и глубже отпечатлелись истинно русские, коренные свойства наши». От высших, которые еще не ценятся справедливо, до низших, которые еще недостаточно осмеяны и поражены - дабы представить собирательный, но правдивый образ русского человека и самой России со всеми богатствами и природными дарами. С  преимуществами перед другими народами, которые может возлюбить в себе русский человек и недостатками, которые он может возненавидеть, узнав в этом  портрете  самого себя. Так  зарождалась  русская идея Гоголя.

Первый том «Мертвых  душ», изданный в 1842 году, вызвал ликование одних соотечественников,  называвших его «новой Илиадой», и проклятия других, считавших  его клеветой на Россию и унижением национального достоинства.  Второй том  Гоголь предал огню еще в 1845 году как вредное произведение, потому что пути и дороги к возрождению  были указаны художественно неубедительно, ибо сам автор находился в пути. Это был один из самых тяжелых годов в жизни Гоголя. В Риме он заразился малярией, которая оставила ему на всю жизнь припадки депрессии, лихорадку, обмороки -  отсюда его боязнь летаргии. А  тогда  он ожидал скорой смерти и оставил завещание. Есть версия, что оставшись в живых, Гоголь будто бы хотел уйти  в монастырь, но  его  отговорил священник, видя его ипохондрию и убеждая  не торопиться с окончательным  решением.  Люди, близко знавшие Гоголя, считали, что именно литературное служение не дало ему  избрать монашество, хотя оно и было его истинным призванием.

Боясь не успеть создать дела всей жизни, Гоголь  задумал  опубликовать важные фрагменты писем к друзьям, которые стали бы изложением  его идей и благотворно повлияли бы на читателей. Так в 1847 году появилась знаменитая книга «Выбранные места из переписки с друзьями», одна из самых значительных в его творчестве, но духовно близкая и доступная для полноценного понимания только верующему человеку. Во многом  по этой, хоть и не по единственной  причине она вызвала такую яростную критику современников. А хорошо ли теперь мы, в школьной юности штудировавшие письмо Белинского к Гоголю, знаем эту книгу?

Книга  стала декларацией символа веры Гоголя, который раскрыл в ней самую  сокровенную, главную идею: необходимость  исполнять христианский  закон в повседневной жизни, в настоящем,  ради будущего, ради духовного  преображения и  спасения народа, России  и каждого человека,  в каком бы сословии он не был рожден и какую бы должность не занимал. То есть дерзновенно попытался осмыслить христианство в существующих социальных отношениях.  Гоголь не был утопистом и не хотел достигнуть земного рая, а стремился  применить христианскую веру к современной   жизни. По мысли Гоголя, Закон Божий нельзя «исполнять на воздухе» и нельзя  откладывать осуществление христианского учения   в то прекрасное  далеко, когда к нему будет готово общество. Напротив,  христианство способно исправить общество. Оттого не стоит ждать, когда займешь пригодную  для исполнения   добра должность,  а следует  действовать на  своем  месте,  данном от Бога, в  любой должности,  в которой находишься сейчас, будь то губернатор, исправник, помещик, крестьянин,  художник литератор или светская женщина. Лишь бы  должность была устремлена к цели небесной,    во служение Богу и ближнему, ибо назначение человека - служить. «Только так служа, можно угодить всем: государю, и народу, и земле своей».  Главное, помнить, что «ради Христа взята должность, а потому должна быть и выполнена так, как повелел Христос, а не кто другой». Начинать надо с себя. Когда каждый исправит себя, преобразится Россия.

Осуществить христианский закон  очень просто - относиться к окружающим   людям как к ближним, поступать  с ними как хочешь, чтобы  поступали с тобою, первым мириться, помогать. Уметь ценить человека и понимать его достоинство. Отсюда его   конкретные советы, которые  в таком ключе  были в чем-то вполне разумными и новаторскими,  в чем-то, особенно в крестьянском вопросе - заблуждением, внешне смахивающим  на наивный детский лепет. Но ведь Гоголь не только не отказывался от своих ошибок, но и постоянно повторял об их неизбежности, что присуще любому живому человеку. Например,  высшей нелепостью выглядят его размышления  о русском помещике  и  крепостных крестьянах.  Это самое слабое место, в которое и пришелся основной удар критики. Белинский был ближе к истине, считая, что по мысли же Гоголя помещик должен признать крестьян равными собратьями во Христе и понять ложь крепостного права. Однако если вчитаться в текст, мысль углубляется. Очевидно, что Гоголь призывал помещика действовать во благо крестьян, подразумевая, что тот сам будет руководствоваться верой  - и не богатеть на крестьянских хребтах, быть  справедливым, заботиться о крестьянах, творить христианский суд, учить пожелавших грамоте, чтобы  они могли читать «святые книги».  Нет в том   поучении  рабского, в чем обвиняли Гоголя все, кому не лень.  Не вкладывал Гоголь помещику в руку плеть и не ставил его выше крестьянина,  как «белую кость» над  «хамом»,  по общему аристократическому обычаю. Нет! Вот что он советует помещику: «Объяви им всю правду: что душа человека дороже всего на свете,  и что прежде всего ты будешь глядеть за тем, чтобы не погубил из них кто-нибудь своей души и не предал бы ее на вечную муку.  Эти советы не так просты, как могут показаться   в  отрыве  от общей идеи Гоголя. Его мысль движется от частного к  общему, от человеческого к национальному. Вера должна проникнуть во все круги жизни, и личная вера каждого способна воцерковить Россию.

«Поблагодарите Бога за то, что вы - русский!» - пишет Гоголь, имея в виду не только естественную любовь к Отечеству, а любовь именно к России -  Богоизбранной державе,  призванной осуществить величайшую миссию преображения  во Христе народа и человека. Как мировая цивилизация, Россия имеет самобытные основы национального  бытия.  Главнейшая из них - Православная  Церковь, которая «как бы снесена прямо с Неба для русского народа». Лишь в Ее непорочном Лоне возможно национальное существование России, а в отрыве от Нее порождается вся неправда жизни. Церковь способна не только нравственно  просветить  человеческую душу и обратить   ее к личному спасению. Она способна примирить всю русскую землю, призвав и научив   каждого исполнять свое служение, способна устроить в России жизнь согласно христианскому закону, ибо в ней «заключено все, что нужно для жизни истинно русской», от государственности до семьи, не изменяя образа русского государства. Дело не в том, что Гоголь будто бы был против реформ, в чем его тоже обвиняли наперебой. Он писал лишь, что «безумна мысль ввести какое-то нововведение в России, не испросив у Церкви благословения», и нелепо прививать к нашим мыслям  какие-либо европейские идеи, покуда Церковь «не окрестит их светом Христовым».  Дело в том, что он считал русское государство   вполне способным осуществлять благотворное национальное существование. Церковь же по мысли Гоголя может сотворить на глазах у Европы неслыханное чудо, «заставив у нас всякое сословье, званье и должность войти в их законные границы и пределы и, не изменив ничего в государстве, дать силу России изумить весь мир согласной стройностью того же самого организма, которым она доселе пугала». Этот организм и есть русское государственное устройство,  кроющее в себе огромные возможности для  полноценного национального бытия, ибо вторая основа России - монархия

Монархия есть зримый символ божественного происхождения русской государственности и вторит Церкви.  Помазанник имеет высшее назначение «быть образом Того на земле, Который Сам есть любовь», и стать защитником верноподданных от жестоких  несовершенств гражданского закона. Иначе, по выражению Гоголя,  «государство без полномощного монарха - автомат». Монархия созидает государственный строй с его сословиями и чиновничьим аппаратом, который вполне может работать успешно, если каждый будет любить Россию до самозабвения и честно  исполнять свою должность с верою. Предоставим слово Гоголю: «Все наши должности в их первообразе прекрасны и прямо созданы для земли нашей... Везде слышна законодательная мудрость, как в установлении самих властей, так и в соприкосновеньях их между собою...  Чем больше всматриваешься в организм управления губерний, тем более изумляешься мудрости учредителей: слышно, что Сам Бог строил незримо руками государей. Все полно, достаточно, все устроено именно так, чтобы споспешествовать в добрых действиях, подавая руку друг другу, и останавливать только на пути к злоупотреблениям». Нравственное начало взаимосвязано с экономическим. По мысли Гоголя в России давно бы процветали блага цивилизации, как, например, железные дороги и   более пышным цветом, чем в Европе, если бы позаботились у нас прежде всего о «деле внутреннем». Важно не только устроить дороги и мосты, важно  «угладить многие внутренние дороги, которые до сих пор задерживают русского человека в стремленье к полному развитию сил его и которые мешают ему пользоваться как дорогами, так и всякими другими внешностями образования».  

Третья  национальная основа России  - сам  русский  человек и духовные  качества русского характера: «без меча пришел к нам Христос, и приготовленная земля сердец наших призывала сама собой Его слово». В самой славянской природе явлены «начала братства Христова», которое у нас сильней «кровного братства». Русская душа, взрощенная Церковью, таит в себе великие нравственные возможности осуществления христианского Закона, ибо способна к  любви, вере, свободе и добру,  способна  ко всепримирению людей, как детей Божиих. А за этим -  призвание  России, таящей  в себе богатырские силы для духовного подвига во Христе и  предназначенной  идти своим самобытным историческим путем, отличным от Европы. Почему,  задается вопросом Гоголь ни Франция, ни Англия, ни Германия не пророчествуют о себе, а пророчествует только одна Россия? Затем, что «сильнее других слышит Божью руку на всем, что ни сбывается в ней, и чует приближенье иного Царствия».  

Гоголь во многом одобрял революцию Петра Великого, считая, что воля Бога вложила ему мысль ввести молодой народ свой в круг европейских государств, что Россия не должна оставаться изолированной от достижений Европы, что европейское просвещение было огнивом, «которым следовало ударить по всей начинавшей дремать нашей массе», но ради самобытности  России.  «Россия вдруг облеклась в государственное величие, заговорила громами и блеснула отблеском европейских наук», но пробудился  «русский народ затем, чтобы с помощию европейского света рассмотреть поглубже самого себя, а не копировать Европу»  - иначе нет добра в чужеземном знании.

Отрыв от Церкви и национальных корней, «уклонение от духа земли своей» и ложное просвещение (не в смысле чужеземное, а в смысле ненациональное) привели русское общество к неведению  собственной  страны: «Велико незнанье России посреди России». Гоголя особенно изумили русские провинции,  где  даже имя Россия не раздается на устах.  Отсюда же явилось одно из самых губительных зол - светское общество, не умеющее говорить на родном языке, не любящее своей земли, и развращающее души законодательством «ничтожной моды», когда ради очередного бального платья жены заставляют своих чиновных мужей разорять казну и ближнего, вместо того, чтобы подавать пример честности, простоты и скромности.  Да и заимствования у Европы  полезно брать, когда хорошо, в корне постигнешь русскую природу. Отсюда такая любовь Гоголя к патриархальной старине: «Не умрет из нашей старины ни зерно того, что есть в ней истинно русского и что освящено Самим Христом».  И эта  вечная, бессмертная старина еще может помочь России.    

Свой век Гоголь определил как переходное время общего неудовлетворения, «исходящее, может быть, от желания быть лучшим», и пробуждения общества. Европа охвачена революциями, в России же сохраняется единство и есть еще пути к спасенью,   есть желание сойтись  к чему-то общему, к внутреннему строению,  вопросы нравственные берут вверх над политическими, нет непримиримой ненависти между сословиями, нет вражды дворянства с государем (декабристов Гоголь называл «сорванцами»).  А на русское дворянство как на цвет русского народа, Гоголь возлагал особые надежды. По его мнению, оно и  появилось в России не так, как в Европе, с воющими вассалами и сюзеренами, а личными выслугами «перед царем, народом и всей землей» - выслугами, основанными на нравственных достоинствах, а не на силе меча.  И потому русские дворяне исполнены истинным, природным благородством, «которое уже Бог им вложил в грудь». Они в первую очередь призваны помочь русской земле и встать на самые «неприманчивые» должности, как прежде вставали на защиту своей Отчизны от  неприятеля и тем вознести опозоренные нерадивыми чиновниками должности и звания «на их законную высоту». Но важно пробудить русскую природу, дабы каждый русский  человек почувствовал, что и для него возможно такое великое дело: кто пламенеет желанием добра и любовью к России - призван ей служить. А это любовь жертвенная,  самозабвенная,  поглощающая в человеке все другие чувства, но спасительная любовь.        «Настал другой род спасенья. Не бежать на корабле из земли своей, спасая свое презренное земное имущество, но, спасая свою душу, не выходя вон из государства, должен всяк из нас спасать себя самого в самом сердце государства.    

Власть предержащие должны первыми подавать пример честности, доблести, доброты, нравственности  и простоты, черпая ее в той самой благословенной русской старине. Русский человек часто  грешит  не потому,  что грешен а потому что не понимает своего греха. Гоголь свято верил в добрую человеческую душу - ее надо разбудить.   Скажи «честному, но близорукому богачу, что он, убирая свой дом и заводя у себя все на барскую ногу, вредит соблазном, поселяя в другом, менее богатом, такое же желание, который из-за того, чтобы не отстать от него, разоряет не только собственное, но и чуждое имущество, грабит и пускает по миру людей; да вслед за этим и представить ему одну из тех ужасных картин голода внутри России....   Тогда им не пойдет на ум какая-нибудь шляпка или модное платье; увидят они, что не спасет их от страшного ответа перед Богом даже и деньга, выброшенная нищему, даже и те человеколюбивые заведения, которые заводят они в городах на счет ограбленных провинций..      

Возвеличь в торжественном гимне незаметного труженика, какие, к чести высокой породы русской, находятся посреди отважнейших взяточников, которые не берут даже и тогда, как все берет вокруг их. Возвеличь и его, и семью его, и благородную жену его, которая лучше захотела носить старомодный чепец и стать предметом насмешек других, чем допустить своего мужа сделать несправедливость и подлость....Ублажи гимном того исполина, какой выходит только из русской земли, который вдруг пробуждается от позорного сна, становится вдруг другим; плюнувши в виду всех на свою мерзость и гнуснейшие пороки, становится первым ратником добра. Покажи, как совершается это богатырское дело в истинно русской душе; но покажи так, чтобы невольно затрепетала в каждом русская природа и чтобы всё, даже в грубом и низшем сословии, вскрикнуло:«Эх, молодец!» - почувствовавши, что и для него самого возможно такое дело.

Всякое истинное русское чувство глохнет, и некому его вызвать! Дремлет наша удаль, дремлет решимость и отвага на дело, дремлет наша крепость и сила, - дремлет ум наш среди вялой и бабьей светской жизни, которую привили к нам, под именем просвещения, пустые и мелкие нововведенья. Стряхни же сон с очей своих и порази сон других. На колени перед Богом, и проси у Него Гнева и Любви! Гнева - противу того, что губит человека, любви - к бедной душе человека, которую губят со всех сторон и которую губит он сам...  Рыданьем вымолишь себе у Бога на то силу и так возлюбишь спасенье земли своей...»  

Последняя,  самая торжественная глава о Светлом Христовом Воскресении раскрывает русскую идею Гоголя  - Россия может осуществить в мире христианский подвиг, свою великую духовную миссию.  «Лучше ли мы других народов? Ближе ли жизнью ко Христу, чем они? Никого мы не лучше, а жизнь еще неустроенней и беспорядочней всех их. «Хуже мы всех прочих» - вот что мы должны всегда говорить о себе». Но Россия имеет свои преимущества  христианского возрождения, ибо пока идет по пути национального созидания и еще не утратила молодости державы: «Мы еще растопленный металл, не отлившийся в свою национальную форму; еще нам возможно выбросить, оттолкнуть от себя нам неприличное и внести в себя все, что уже невозможно другим народам, получившим форму и закалившимся в ней». А это вкупе с природными качествами русской души таит великие внутренние возможности национального  преображения во Христе,  осуществление  Его Закона в жизни и нравственного возрождения человека - то есть воплощения христианского идеала в мире и спасения. «И если предстанет нам всем какое-нибудь дело, решительно невозможное ни для какого другого народа, хотя бы даже, например, сбросить с себя вдруг и разом все недостатки наши, все позорящее высокую природу человека, то с болью собственного тела, не пожалев самих себя,.. рванется у нас все сбрасывать с себя позорящее и пятнающее нас,  ни одна душа не отстанет от другой  и в такие минуты всякие ссоры, ненависти, вражды - все бывает позабыто, брат повиснет на груди у брата, и вся Россия - один человек». Две  страшные опасности стоят на этом пути: «гордость чистотой своей» и гордость ума, который  на самом деле движется вперед лишь тогда, «когда идут вперед все нравственные силы в человеке».  Вот на чем бы воспитывать гражданское сознание!

Гоголь повторял, что не восходил с этой книгой на кафедру для проповеди, а принес ее в мир как плод своего личного размышления, как равный соученик, и ожидал  услышать за нее: «Благодарю тебя, собрат», а не «Благодарю тебя, учитель». Все были рады  указать на  промахи и заблуждения Гоголя, но не плохо бы указать и на достоинства.  Он совсем не  был «апостолом невежества» и «поборником мракобесия»,  как его заклеймил  неистовый Виссарион. Гоголь считал искусство «незримой ступенью к христианству», и театр -   кафедрой, с которой можно принести  миру много добра. Призывал не быть  похожими на святош, которые хотят все уничтожить разом,  видя во всем оно бесовское. Приветствовал с ликованием перевод «Одиссеи», в которой и народ может поучиться вере и нравственности, и видел в картине Иванова «Явление Христа народу» изображение истинного обращенья ко Христу. Художник  тоже  признавал в Гоголе национального пророка.  Не случайно  он  придал чертам «ближайшего к Христу» персонажа  почти портретное сходство с Гоголем. Главную идею «Переписки» сам Гоголь  выразил так: «В ней «отыщет много себе полезного всяк тот, кто уже глядит в собственную душу свою, и после чтения ее приходишь к тому же заключенью, что верховная инстанция всего есть Церковь и разрешенье вопросов жизни в ней».

А теперь посмотрим,  что из этого сделал Белинский, который был  страстным  врагом Православной Церкви и призывал отличать ортодоксию от Христа в духе  идей философии просвещения: «Христос  первый возвестил людям учение свободы,  равенства и братства и мученичеством запечатлел, утвердил истину своего учения. И оно только до тех пор и было спасением, пока не организовалось в церковь и не приняло за основание принципа ортодоксии. Церковь же явилась иерархией, стало быть, поборницей неравенства, льстецом власти, врагом и гонителем братства между людьми» и так далее.  Безусловно,  все это личное дело Белинского, на которое он имел право выбора, но с такими взглядами понять мысль Гоголя ему было очень  трудно. Первое обвинение он  выдвинул ему за Церковь: «Что вы нашли общего между Христом и какой-нибудь, а тем более Православной Церковью? (и объяснил вышеизложенную разницу - Е.Л.)...  Неужели вы в самом деле не знаете, что наше духовенство находится во всеобщем  презрении у русского общества и у русского народа?»  Гоголь перед Белинским  кажется каким-то Гулливером. И вот этим историческим хламом засоряли наши мозги, причем  без ознакомления хотя бы с отрывком гоголевского текста ради формальности.    

Второе обвинение: Гоголь «является с книгою, в которой во имя Христа и церкви учит варвара-помещика наживать от крестьян больше денег,  ругая их неумытыми рылами». Здесь, как говорилось выше, Белинский бил в самое слабое место Гоголя, в самое высшее его заблуждение, но сам бил не всегда справедливо. Понятно, что Гоголь думал о деньгах и наживе, да еще и на труде ближнего,  примерно так же, как он думал о казнокрадстве и светской моде. Он, напротив,  призывал помещика сжечь на глазах крестьян свои ассигнации, дабы они  видели, что не деньги  ему на удовольствия нужны, а нужен труд, ибо Бог повелел человеку трудом и потом снискивать свой хлеб, а всяк должен исполнять закон Божий на своем месте, в своем сословии, в каком родился.  Крестьянин в своем,  дворянин   - в своем, и не в праздности, а  на самых «неприманчивых» должностях и тоже в поте лица,  и тоже для общего добра и во благо России. Может, Гоголь и не прав в таком рассуждении, но ведь Белинский явно исказил его суть. Если смекалистый помещик усмотрел в советах Гоголя возможность наживы  -  Гоголь в этом не виноват. А вот  «неумытые (точнее, невымытые) рыла» действительно встречается на страницах книги.  Гоголь  советует помещику подавать крестьянам пример на их же односельчанах - лучших мужиках и примерных хозяевах. Таковым следует растолковать,   что они должны не только сами  хорошо жить, но и других учить «хорошему житию». Пьяница не может учить пьяницу. «Негодяям же и пьяницам» надо повелеть, чтобы они оказывали  этим лучшим мужикам  такое же уважение, как старосте, священнику  и даже  самому помещику. А если кто осмелится проявить к ним неуважение, такого  должно распечь при всех: «Ах ты  невымытое рыло! Сам весь зажил в саже, так что и глаз не видать, да еще не хочешь оказать и чести честному!» То есть «рыло» он по отношению не к благородному помещику, как раб, а к своему же собрату-крестьянину, который  достиг большего своим благочестием и трудом.

Следующее обвинение особенно изумило Гоголя  - будто бы он считал грамоту    простому народу не только не полезной, но и положительно вредной. Гоголь имел в виду не грамоту, а «пустые книжонки,  которые издают для народа европейские человеколюбцы», и на которые у пахаря не хватит времени и сил. Больше может сказать    священник, считал Гоголь, призывая читать народу с амвона творения Иоанна Златоуста. А  вот о крестьянской грамоте он писал помещику так: «Если в ком истинно уже зародится охота к грамоте, и притом вовсе не затем, чтобы сделаться плутом-конторщиком,  но затем, чтобы прочесть те книги, в которых начертан Божий закон человеку - тогда другое дело. Воспитай его как сына, и на него одного употреби все, что употребил бы ты на всю школу». Действительно, Гоголь считал нужными для народа только «святые книги» - в этом и крылся упрек Белинского в «невежестве», - но не потому что хотел ограничить умственный кругозор крестьянина, а потому, что других хороших книг для народа пока  не было. Он пояснил эту мысль в Исповеди: «нужно быть очень умну для того, чтобы знать, что прежде нужно подать народу...  Сколько я себя ни помню, я всегда стоял за просвещенье народное, но мне казалось, что еще прежде, чем просвещенье самого народа, полезней просвещенье тех, которые имеют ближайшие столкновения с народом, от которых часто терпит народ».  

Истинная причина противостояния Гоголя и Белинского крылась в главном  - во взгляде на русский народ и  на историческую перспективу России. Белинский считал, что   народу  нужны не проповеди, не молитвы, а пробуждение чувства человеческого достоинства, и «законы, сообразные не с учением Церкви а со здравым смыслом». Гоголь тоже писал о пробуждении достоинства, только понимание достоинства было разным: «Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства.  Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданина, до тех пор не придет в порядок и земное гражданство».  Белинский  же с оптимизмом утверждал, что русский народ - это глубоко атеистический народ по натуре своей, у которого нет религиозности, а есть  остатки суеверий,  и даже само «гнусное русское духовенство» не религиозно - он вполне позволял себе такие обобщения, только без гоголевских оговорок  о возможности ошибок. Для религиозной мистической экзальтации у русского народа «слишком много здравого смысла, ясности и положительности в уме: вот в этом-то, может быть, и заключается огромность исторических судеб его в будущем».  Конфликт  Белинского с Гоголем был столкновением двух  антагонистических  миров, двух  полярных  вариантов исторического пути, двух образов России. Белинский был прав в частностях, Гоголь, наоборот, угадал целое, заблуждаясь в деталях. Однако взгляды не Гоголя, а Белинского привели Россию к национальной катастрофе 1917 года. Не все русские люди могли внять христианскому призыву и сами пойти подвижнической стезей Гоголя. И именно по  тем причинам, что указывал Гоголь - обезбоженность, отрыв от Церкви, уклонение от духа земли своей, ненависть к России и к человеку, гордыня, страсть к наживе и самый обыкновенный эгоизм.

Его высокие идеалы настолько шли в разрез с  окружающей жизнью, которую   хотел преобразовать Гоголь, что поползли отвратительные сплетни, будто он метит в наставники наследника престола и выслуживается. Или же просто сошел с ума. Даже сейчас, что весьма досадное, иные либералы вослед Белинскому походя называют эту книгу глупостью и смешной чушью, хотя многие идеи Гоголя можно замечательно интерпретировать в современной нам действительности и уж точно почерпнуть из книги много добра для души. А тогда «Переписка» была принята в штыки даже его близкими друзьями за «реакционность», поддержку самодержавия, и высокомерное поучение, то есть за  излишнюю искренность личных признаний. По мнению известного гоголеведа  В.А.Воропаева, «Гоголь как бы нарушил законы жанра и в светском произведении заговорил о таких вопросах, которые исконно считались привилегией духовной прозы». Сам Гоголь признавал, что писал книгу под влиянием  страха скорой смерти и потому перешел «в тон, неприличный еще живущему». А главное, неосторожно заговорил в публицистическом труде о том, что намеревался художественно показать в следующем томе «Мертвых душ». Только Вяземский, Жуковский, Плетнев,  Вигель  встали на защиту Гоголя. Архимандрит Феодор (Бухарев) уже  видел в нем «мученика нравственного одиночества».

Книга   поссорила Гоголя и Погодина. В декабре 1848 года писателю пришлось покинуть гостеприимную, уютную  Погодинскую избу на Девичьем поле и  принять приглашение своего давнего знакомого  графа Алексея Петровича Толстого  переехать к нему  в дом на Никитский бульвар.  Там он плодотворно работал, избавленный хозяевами от всех бытовых забот. Аксаковы,  которым Гоголь читал главы из второго тома  в 1849 году, восторгались его талантом «показывать в человеке пошлом высокую человеческую сторону»,  и радовались, что он сможет выполнить свой великий замысел.      

22 августа 1851 года праздновался день коронации Николая I.  По этому поводу была устроена иллюминация, и Гоголь поднялся посмотреть ее на бельведер дома Пашкова. Любуясь восхитительной раскинувшейся панорамой Москвы, он задумчиво  молвил: «Как это зрелище напоминает мне вечный город»...  

Он еще мечтал  составить «Географию» для юношества: «Нам нужно живое, а не мертвое изображенье России, та существенная, говорящая ее география, начертанная сильным, живым слогом, которая поставила бы русского лицом к России еще в то первоначальное время его жизни, когда он отдается во власть гувернеров-иностранцев». И  получил на то благословение старца Макария Оптинского, предупредившего что благое дело всегда ожидают  препятствия.    

Что случилось дальше - известно. После смерти своего друга Екатерины Михайловны Хомяковой в конце января 1852 года Гоголь предчувствовал приближение собственной смерти. В начале февраля почувствовал желудочное недомогание. В ночь на 9 февраля  после молитвы  Гоголь прикорнул на диване и во сне  слышал   голоса, вещавшие, что он скоро умрет.  Он попросил  графа   передать рукописи святителю Филарету, митрополиту Московскому. Граф демонстративно не принял бумаг, чтобы  Гоголь не  уверился в думах о скорой смер