Антология Русской Мысли [533] |
Собор [345] |
Документы [12] |
Русская Мысль. Современность [783] |
Страницы истории [358] |
Успех в военном деле зиждется на воле; ум подсказывает только лучший путь к успеху. Войска должно учить в мирное время только тому, что им придется делать в военное; всякое отступление от этой нормы вредно, потому что внушает и солдатам, и начальникам превратное понятие о том, что можно и чего нельзя требовать в бою от человека. Великий грех берут на свою душу те начальники, которые преследуют подчиненных самостоятельных, упорных, твердых, с сознанием личного, хотя бы даже и щепетильного достоинства. Нельзя воспитывать в армии людей, трусливо прячущихся за букву закона… Во всяком случае самая решимость принять на себя ответственность почетна для военнослужащего. |
История русской армии — это история жизни русского государства, история дел русского народа, великих в счастье и в несчастье, история великой армии великой страны. Лавров и терниев за эти два с половиной столетия хватило бы на все остальные армии мира, вместе взятые, и еще осталось бы на славнейшую из них. Нет истории более поучительной, и нет дел более великих. Наследники русской славы, мы их продолжим на будущие времена и впишем мечом и гнусной кровью бесчисленных врагов матери России новые и новые подвиги в ее скрижали. Мы должны все время помнить, что мы окружены врагами и завистниками, что друзей у нас, русских, нет. Да нам их и не надо при условии стоять друг за друга. Не надо и союзников: лучшие из них предадут нас. «У России только два союзника: ее армия и флот», — сказал Царь-Миротворец. |
Либералисты! Чего вы хотите? Счастья людей? Но есть ли счастие там, где есть смерть, болезни, пороки, страсти? Основание гражданских обществ неизменно: можете низ поставить наверху, но будет всегда низ и верх, воля и неволя, богатство и бедность, удовольствие и страдание. Для существа нравственного нет блага без свободы; но эту свободу дает не Государь, не Парламент, а каждый из нас самому себе, с помощью Божиею. Свободу мы должны завоевать в своем сердце миром совести и доверенностию к провидению! |
Идеал офицера ныне должен бы быть несравненно выше идеала средневекового рыцаря. Нынешний офицер не может ограничиться ролью и качествами рыцаря: личным участием в боях и сражениях, личной храбростью и бесстрашием, самообладанием, презрением к смерти, благородством, защитой слабых и отречением от личного счастья и личных удобств во имя тех идей, которым он служит. Идеал нынешнего офицера не только самому быть таким рыцарем «без страха и упрека», но, что, без всякого сравнения, труднее и выше, иметь силу и умение перерабатывать в таких же рыцарей и в верных защитников Престола и Родины свой народ в лице его сынов, вверяемых на несколько лет офицеру для создания армии Вполне понятно, что не только достижение такого идеала, но одна мысль и стремление к достижению служили бы залогом счастливой будущности, давали бы величайший смысл офицерской службе и подняли бы престиж офицера на недосягаемую высоту. |
Гражданская война — прежде всего, носит идеологический характер. К ее началу революционное разложение, набиравшее силу в 1905 году, в феврале и в ноябре 1917 года, достигло кульминации. Витте без обиняков определял нараставшую революционную эпидемию как сошествие с ума мыслящей части общества и утрату элементарного здравого смысла в народной массе. Используя современную терминологию, можно сказать, что бешеная информационная война на тотальное разложение государства, общества и индивида была к 1917 году революционными силами уже выиграна. Белые противостояли, по выражению одного наблюдателя, силе самой смерти, начали свою борьбу в обстановке крайнего политического, социального и духовно-морального распада. При этом они не были подготовлены к идеологической борьбе и не располагали по сравнению со своим противником таким оружием как развернутая теория, массовая партия, тысячи агитаторов и т.п., не говоря уже о том, что трезвая национальная позиция казалась массам в той обстановке материально малоценной сравнительно с обещаниями оголтелой демагогии. В этих условиях оставалась лишь ставка на военную победу, и она была возможна, несмотря на неблагоприятные исходные обстоятельства и многочисленные факторы, способствующие большевикам. |
Белое Дело не нами началось, не нами и кончится. Но силою исторических судеб нам пришлось поднять ныне его Знамя в России и мы несём это Знамя с чувством величайшей духовной ответственности. Не мы создали его: оно древне, как сама Русь; мы только стали под него, опять, как бывало, в час смуты и разложения. Мы знаем тех вождей и строителей Русского Национального Дела, которые не раз на протяжении Русской истории становились под это Знамя, скликали верных сынов Родины и, претворяя чувство в волю и слово в дело, выводили Россию из бед и опасностей. Мы знаем эти имена и эти деяния; и знание это только усиливает и углубляет наше чувство ответственности и повышает те требования, которые мы сами к себе предъявляем. Но именно продолжение этой традиции пробуждает в нас надежду, что мы сумеем быть достойными этого Знамени; что честна и грозна будет наша борьба под ним; что мы донесём его до конца и передадим его нашим детям. Мы знаем, что на нём начертано. Мы знаем к чему оно нас обязывает. Но мы знаем также, что в верности ему - спасение и возрождение России. |
Извѣстно тебѣ, любезный Саша, что намѣренiе мое было взять тебя съ собою въ Калишь, — обнять, можеть быть, въ послѣднiй разъ дѣда твоего, почтенного нашего короля. Но предосторожность необходимая лишила меня сего щастiя, а къ утѣшенiю видѣлъ я, что ты охотно приносилъ жертву ciю твоему долгу. Сей же самый священный долгь налагаетъ на меня обязанность, разставаясь съ тобой, помышлять и о будущемъ. Единому богу всемогущему известно, что меня ожидаетъ, и хотя, возлагая на него одного всю мою надежду, не страшусь угрозъ моихъ враговъ, я долженъ, однако, думать и о возможности исполненiя злыхъ умысловъ. |
И.С. Шмелёв – писатель, чьё творчество отличает необычайно глубокое проникновение в самую душу России, постижение нашей русской судьбы. Увы, наследие его по сей день остаётся малоизвестно русскому читателю, а, между тем, сегодня оно актуально как ещё никогда с той поры, как было написано. Перечитывая статьи и рассказы Шмелёва эмигрантского периода, чудится будто бы это о нашем теперешнем, из со страниц без малого столетней давности вдруг взирает на нас – наша горькая явь… |
Русская земля - это русская история, это наши предки, их подвиги и труды, пролитая ими кровь, их радости и горе, слезы и страдания, это наши воспоминания, сказания, наше бытописание, все то, что вспоило и вскормило нас такими, каковы суть русские люди, какова есть русская народность. Русская земля - это все наше прошедшее, всосавшееся в нашу плоть и кровь, определившее наши наклонности и настроения, влиявшее на наши привычки и склад ума. Русская земля - это, наконец, те идеалы, которые объединяли, одухотворяли, оживляли и двигали то исполинское и многостороннее целое, которое мы называем священным именем своего отечества и без которого оно не было бы тем, чем оно есть. Это те идеалы, которые преподносились взору наших предков в их созидающей исторической деятельности и которые по преемству восприняты всеми русскими людьми. Это те идеалы, которые соединяют прошедшее с настоящим и указуют на будущее». |
В письме «к русским медонцам» заключается призыв к жертве, к маленькой жертве во имя большого, во имя святого дела, во имя долга, − перед Россией долга. «Жертвуйте в фонд «Помни Россию», передавая деньги в распоряжение генерала А. П. Кутепова, принявшего на себя из рук почившего Великого Князя Николая Николаевича, вместе с его предсмертным заветом ко всем нам − «помните о России, русские люди!» − славное и тяжелое бремя заботы о русской чести и доблести, бремя охраны здорового русского ядра − русских военных сил − белой российской Армии. Жертвуйте, хотя бы малым, но все, русские, жертвуйте, не забывайте, не имеете права забывать, не смеете забывать! − вот о чем говорит письмо, письмо «к русским медонцам», − письмо ко всем. В этом письме, говорю я, есть досадные опечатки: конечно, не «если бы несколько десятков русских людей твердо решили бы уплачивать хотя бы по несколько франков в месяц»… а… «несколько десятков тысяч − только десятков тысяч», хотя нас, «медонцев», не десятки, а со-тни тысяч!.. И, конечно, не… «от нас сейчас требуется малое − несколько франков в месяц…», а − от каждого из нас должны поступить в фонд «Помни Россию» франки и франки, каждый и каждый месяц, а от кого и десятки, и сотни, и тысячи франков каждый месяц… и тогда… Тут уже необходима вера, горячая вера в великое из великих дело − спасения России. |
Кто проиграл в этой войне? Кажется, Германия? Но почему же мы сегодня слышим слова, вот на днях, слова германского министра иностранных дел, который указывает нам, как должна развиваться Калининградская область — отдельно от России, подобно Прибалтике. Недавно наша Церковь постановила, что отныне и навеки день Девятого мая будет день Скорби, день Памяти погибших за веру и отечество. Как это правильно, и как это наконец нужно! Ибо во всех странах такие дни есть, и все страны давно это отмечают торжественно-траурно. Только мы всё советское время не думали о наших погибших, как и о пленных. Умерли — и ладно. Сегодня мы знаем: да, это день Победы, но он же и день великой Скорби. Ибо сверх того, что мы сохранили государство, сохранили нашу нацию от уничтожения, мы потом ничего не получили, кроме колхозного рабства. Мы потеряли так много людей, понесли такие жертвы. Мы сегодня склоняем голову перед погибшими, перед ещё живыми вдовами, перед доживающими ветеранами, перед памятью всех их. |
Наше время есть эпоха рекламы: предприимчивые люди сорганизовываются и начинают настойчиво провозглашать "гениальность" своего вожака и единоспасательность его программы, причем мнимая "гениальность" сводится обычно к системе самого беззастенчивого пронырства, обмана и насилия, а программа бывает пусторечива и невежественна, прикрывая личное честолюбие, а также партийное и национальное властолюбие. Отсюда неизбежные неудачи и разочарования. Так, Гитлер не понимал в стратегии ничего и проиграл войну, несмотря на исключительную подготовку германской армии и ее штабов. |
Он был велик не громкими и славными делами, он был велик духом своего царствования, духом своего служения России, проникавшим постепенно не только во все пути и тропинки духовной жизни государства как целебное, успокаивающее врачевание, но шедшее дальше, за пределы России, как волшебный двигатель и миролюбия, и умиротворения, и сила этого духа была так велика, что уже после первых годов царствования Александра III вся Европа с Бисмарком, знавшим толк в вопросе о величии во главе, сознавала, что Россия растет государственной мощью, отражая в себе рост своего монарха. |
Тоскливое чувство охватывает вдумчивого человека при наблюдении нашей нынешней действительности. На вид, со стороны, все как будто кипит жизнью. Канцелярии трещат машинками, докладчики толпятся с папками, начальство не имеет минуты времени, все торопятся с заключениями, спешат к министрам, заготовляют законопроекты, спорят в межведомственных совещаниях, готовятся к думским запросам, парируют удары, побеждают и терпят поражения. В Думе – столпотворение вавилонское, в Совете – важная государственная мудрость. Машина на полном ходу, дела кипят и бурлят… Но для чего? Что достигается? |
Ныне же Церковь все более подчиняется общегражданским властям и в законодательном, и в административном отношении. |
...николаевщина, будучи олицетворением мысли, воли и власти, – твердых и ясных, с одной стороны держала в порядке и приневоливала к порядку, а с другой стороны рождала всегда твердые преграды и препятствия своеволию, своемыслию, и вызывала, следовательно, всякий ум к подчинению с одной стороны, и к борьбе с препятствиями – с другой стороны.
|
В настоящее время мы, желающие быть верными Православию и сохранить свою историческую монархию, находимся как бы в крепости, в которой множество фортов и бастионов разрушено вдребезги, другие полуразрушены, и все наполовину, если не больше, захвачено коалиционными неприятельскими отрядами. Этот страшный штурм удался именно от того, что мы не знали собственной крепости, не понимали, что в ней сильно и слабо, что требовалось защищать, а что следовало даже самим поскорее разрушить. Но, во всяком случае, крепость эта не взята еще окончательно, – отчасти потому, что неприятельские отряды хотя вообще действуют умнее наших, но тоже далеко невысокого ума и соображения. И вот в этом положении окончательный исход штурма, полный успех неприятеля или его отбитие всецело зависит от нашей сознательности.
|
...преступник и святотат, преступник стольких лет, святотат вчерашнего дня, виновник стольких бед для России – это он, Петербург, петербургское общество, петербургская интеллигенция. |
Находясь по самой середине держав, наиболее волнуемых вожделениями колониальной политики, мы не можем теперь ни на минуту забывать, что опасности захватов угрожают нам со всех сторон. В существовании такого положения винить некого. Но когда мы приводим Россию в состояние, не сообразное с опасностями ее современного международного положения, мы оказываемся кругом виноватыми, ибо этим усугубляем опасности и ослабляем свои средства к их отражению. |
Русский народ – здравый, умный, со своей православной и политической верой, воспринятыми духовным инстинктом в душе твердо и непоколебимо, предстал перед петербургским интеллигентом всех положений отвратительным уродом, за переделку которого надо было взяться немедленно. |
Вторая половина 1909 года отмечена была обилием этих минут непосредственного общения. Особенно памятна встреча Царя и народа на полях Полтавских. Повсюду одинаково заявляло о себе народное сердце. В глубине Украйны, во имя которой фабрикуется преемниками Мазепы «украиньска самостiйность», в Севастополе, омраченном воспоминаниями «потемкинцев»2 и лейтенантов шмидтов, Русский Царь мог одинаково видеть, что Его верный Русский народ – малорусской и великорусской ветви – остается всей душой с Ним, Самодержавным Царем своим, а не с мазепами, гершуни, шмидтами и прочими разрушителями Русского отечества. «Самодержавие Мое останется таким же, как было встарь», – сказал однажды3 народу Государь Император. Русский народ со своей стороны всегда и повсюду, когда только его голос не искажается врагами Царя, свидетельствует, что и он в своих отношениях к Царю остается таким же, как был встарь. |
Если Левобережная Малороссия и Слобожанщина могли свободно идти по пути общерусского культурного развития^ мощно проторенному Гоголем, то Правобережная Малороссия и Руси Черная и Белая находились в совершенно ином положении. Под влиянием друга юности — князя Чарторийского33 — из рода волынских князей, еще в XVII веке оторвавшихся от русского пня, император Александр I обидел свой западнорусский народ, закрепощенный польским душевладельцам, не только оставив в присоединенных императрицей Екатериной II западнорусских областях за поляками руководящую роль в местной жизни, но еще усилив их значение передачей в их руки всей отрасли народного просвещения. По вине ошибочной политики Александра I под русской властью и на русской земле воздвигались такие духовные твердыни полонизма, как Виленский университет и Кременецкий лицей, и весь западнорусский край покрылся густой сетью польских поветовых училищ. Таким образом, возвращенные России западнорусские области были отданы в жертву такой полонизации, какой они никогда не подвергались за время существования независимого польского государства. Развитие русского самосознания и пробуждение русских народных чувств сделались совершенно невозможными. |
Никто не верит, а все говорят: да, в реформах спасенье; не верят, а говорят все-таки, и говорят потому, что лгут, а лгут потому, что нужно лгать, а нужно лгать потому, что изолгались уже совсем, назад идти нельзя, от правды ушли уже слишком далеко... И давай лгать... А что от этого вранья все усиливается сумбур и хаос мысли, усугубляется нравственное растление, сбивается с толку молодое поколение, и общественная деятельность в России страшно терпит от расшатанных и людей, и основ, – какое дело лгущим руководителям общества... Вот это-то и составляет серьезную сторону нынешней умственной жизни петербургской России. |
В настоящем своем положении мы, русские, в высшей степени слабы. Заботиться теперь о том, чтобы евреям не было от нас какого-нибудь притеснения, – это очень походило бы на размышления овцы о том, как ей не обидеть чем-нибудь бедного волка. Независимо от степени своих прав евреи забивают нас во всем. Они захватывают все отрасли труда, – конечно, выгодного, – захватывают интеллигентные профессии, захватывают печать и через ее посредство становятся господами общественного мнения. Их величайший грех перед Россией – первенствующая роль в революции, изуродовавшей Россию, – отдал в их руки радикальные партии, которые господствуют в нашем политическом мире и особенно в Государственной Думе. Фактическая сила еврейства в России вообще громадна, и всякое увеличение их прав ведет вовсе не к «равноправию», а к господству евреев над Россией и русскими. Может ли в таком положении решать еврейский вопрос тот, кто сколько-нибудь заботится о своем собственном народе? Если бы предположить, что Россия навсегда рухнула, утратила свое самосознание, потеряла способность жить сообразно своей собственной психологии, то у нас не стоило бы, пожалуй, ни о чем особенно заботиться. Такая страна была бы осуждена на самое жалкое будущее, и, стараясь быть «перекопией с копии» разных «передовых стран», все равно обречена была бы на порабощение другими народами, – евреями или кем другим. Если бы вера в способность России к великому мировому житию была окончательно опровергнута фактами, то небольшая разница – как и от кого нам погибать. |
На моей памяти постепенно расширялся и ныне дошел до феноменальных размеров обычай по увольнении чиновника с должности за непригодностью заботиться о помещении его на другую должность. Это один из обычаев нынешних нравов служебного мира. В силу другого обычая практикуется тоже странный прием: губернатор оказался негодным в Тамбовской, например, губернии, – его посылают в одну из так называемых завалящихся губерний, точно эта завалящаяся губерния должна быть за неведомые грехи наказана губернатором, оказавшимся в другой губернии непригодным, и сотни тысяч людей обрекаются быть жертвами этой губернаторской непригодности. Я понимаю, было время, когда эти приемы практиковались, но весьма редко, как относительно чиновников, так и относительно губернаторов. |
Только во имя своей великой общечеловеческой миссии Русский народ может требовать себе руководительства другими народами и тех материальных условий, которые для этого необходимы. Те требования, которые может и должен предъявлять Русский народ, налагают на него великие обязанности попечения и справедливости. Он – не из тех опекунов, которые пользуются своими правами для того, чтобы обобрать отданных в зависимость от него. Люди, которые этого не понимают и не чувствуют, – думают и живут не по-русски. Это не мы им говорим, а целый сонм русских мыслителей, деятелей, вникавших в идею жизни своего народа. Если мы любим Россию, если мы готовы при надобности стереть с ее дороги всякого врага и супостата с радикализмом Грозного, Петра Великого, Муравьева Виленского и графа Евдокимова Кавказского, то только потому, что велика и для всего рода человеческого необходима господствующая роль нашей нации. Не будь этого, мы бы не смели требовать для русских ни на волос чего-нибудь больше, чем для всякого другого народа. Если Россия откажется работать на пользу всеобщую, она теряет все свои права мировой нации. |
Сегодня южнорусское образованное общество чествует 50-летие со дня смерти Т. Г. Шевченко. Грустная годовщина эта дает повод озлобленным и вздорным людям к возбуждению того междурусского раздора, который в последнее время из всех сил стараются раздуть австрийские немцы и поляки. Как известно, мечтательное украинофильство тридцатых годов прошлого столетия довольно давно, именно в эпоху Шевченко, начало принимать оттенок революционный. Поддерживаемая врагами России, постепенно сложилась изменническая партия среди малороссов, мечтающая о разрушении Российской империи и о выделении из нее особого, совершенно "самостийного" украинского государства. По имени исторического героя этой партии - Мазепы - членов ее в последнее время зовут "мазепинцами", и они очень этим титулом гордятся. Читателям, без сомнения, известно, до каких нелепостей договаривается эта преступная партия и в коренной Малороссии, и в закордонной Руси. Никогда еще, кажется, политический психоз не развивался до такой болезненной остроты. Ни одно из инородческих племен - кроме разве поляков - не обнаруживает такой воспаленной ненависти к Великой России, как эти представители Малой Руси. Самые ярые из них отказываются от исторических имен "Россия", "русские". Они не признают себя даже малороссами, а сочинили особый национальный титул: "Украина", "украинцы". Им ненавистна простонародная близость малорусского наречия к великорусскому, и вот они сочиняют свой особый язык, возможно, более далекий от великорусского. |
Никто не станет отрицать, разве нарочно, что при определении «либеральное» рисуется нечто совершенно определенное. Болезнь эта имеет степени. Есть либерализм острый и либерализм тихий; болезнь распространяется вследствие усиленного сидения в кружках и кабинетах, отсутствия свежего воздуха, полного незнания России, петербургского геморроя и т.п. причин. Болезнь усложняется польско-жидовским катаром, развивающимся у иных от потребления кагальных субсидий. Острый оборот болезнь принимает, когда переходит на жидов, которые по своему юркому характеру тотчас из либерализма устраивают гешефт, делают рекламу и подписку... Руководительство же тихим либерализмом принял на себя один из шаблоннейших и бесцветнейших журналов в Европе это «Вестник Европы», который как пустотелый кирпич падает неизбежно 1-го числа каждого месяца на голову подписчикам и которого рецепты унылы и шаблонны, как рецепты какой-нибудь поваренной книжки «подарка молодым хозяйкам». |
Восстановление потрясенной гегемонии Русского народа в Империи, его историческими усилиями созданной, составляет теперь жгучую потребность времени. Но для этого нужно прежде всего быть достойным высокой ответственной роли, нужно быть духовно сильным и хотеть своего права. Без этого бумажные права не помогут. Между тем кто не вспомнит с горечью, до какой позорной степени у нас способно было в это время падать даже простое самолюбие и элементарнейшее чувство любви к отечеству? Не восставши из такого праха, не воспрянув душой, – что может значить, что может сделать какой бы то ни было народ? |
Боже, да неужели в самом деле это так, это возможно? |