В настоящее время у нас очень много говорят о масонстве, разоблачая его стремления к подрыву нашей исторической общественности и государственности и к захвату всего мира в руки тайного масонского центра, с которым многие отождествляют центральную еврейскую организацию. Мы время от времени знакомим читателей с этими разоблачениями, поскольку они стоят на твердой почве, и вообще существование такой масонской организации нам представляется несомненным. Но если наиболее полное раскрытие этой организации желательно и необходимо для целей самозащиты современного общества и государства, то, во всяком случае, для самозащиты гораздо еще важнее нечто иное. Нам нужно строить наше общежитие так, чтобы оно было здоровым и сильным. Если нам и современному миру угрожает опасность со стороны масонства, то главным образом вследствие того, что мы стали сами подрывать свою общественность и государственность нерациональной их перестройкой.

Скажу откровенно, ничто так не возмущало меня, как это название, придуманное русскими же для большей части русских добровольцев, во-первых, потому, что это еще раз доказывает, как мало у нас развито чувство собственного, национального достоинства, а главным образом – потому, что это понятие о сволочи – есть отвратительная и гнусная ложь, возводимая на большую часть наших добровольцев.
...
Я слышал, что в деле 16 сентября в бригаде Медведовского из 22 русских офицеров уцелело 4. Или эти – сволочь? Нет, нам должно быть стыдно не от этой «сволочи», идущей умирать в Сербии, и в часы досуга имеющей право быть навеселе и даже пьяной – именно потому, что она идет умирать на поле битвы, пока называющие их «сволочью» отдыхают на мягких креслах и пьянствуют по ресторанам в обществе французских кокоток, – а нам должно быть стыдно самих себя, что мы настолько себя в грош не ставим, что дерзаем позорным именем клеймить ту большую часть добровольцев, которые – герои!

Нет никакой крупной национальности без разновидностей; есть они и у немцев, и у французов, и даже в такой малочисленной национальности, как польская. Есть они и у нас. Их даже гораздо больше, чем три основные наши ветви: великорусы, малорусы и белорусы. Но тем не менее мы жили, даже насильственно раздробляемые, одной исторической жизнью, совместно вырабатывали наш язык, литературу, миросозерцание. Совместна и наша историческая судьба. Живем вместе и погибнем вместе, если суждено нам когда-нибудь погибнуть. В этой совместности – вся основа нашей силы, внешней и внутренней.
Поэтому-то величайшими преступниками против России являются те, которые стараются разъединить самую нашу нацию. Это без сравнения хуже, чем государственный сепаратизм.

Когда я прочитал статью г. Полетики, в «Биржевых ведомостях», я почувствовал, как кровь бросилась в голову, как стыд жег мне лицо, и слышал, как губы произносили одно из тех слов, которое в печати сносится...
Но я вдруг опомнился, устыдился своего собственного негодования и засмеялся, когда представил себе ясно и живо, в чем дело: орган г. Полетики обвиняет Черняева!
Безыменный обвинитель, у которого поле битвы означало карточный стол, а пороховой дым – дым от сигары, вероятно, проигрался в клубе, был не в духе, ибо пришлось платить, и, вернувшись домой из клуба, от нечего делать и чтобы куда-нибудь деть свою злость на проигрыш, вспомнил, что у него есть газета, что в этой газете, благо он редактор-издатель, можно писать все, что угодно, и, взяв перо в руку, начал громить и позорить Черняева, благо в этот день пришли самые печальные известия с театра войны.
И вот статья эта появилась в «Биржевых ведомостях»...
И отчего ей не появиться? Одной гадостью больше или меньше на том славном поле – поле битвы, где о цене русской крови и о значении ее для славянского дела рассуждают, как о товаре...
И отчего ей не появиться? Одною клеветой на честного человека больше в том мире грязи, лжи и мерзостей, который мы должны называть периодическою печатью!
Остается в утешение надежда, что общество порядочных людей, на долю которых выпадает печальный жребий прикасаться глазами к таким статьям, отворачивается от них с омерзением...

Это невероятно, это печально, но, тем не менее, это факт. В минуту отъезда Государя нашего в армию дипломатия решила помимо вопроса о желаниях России и независимо от вопроса о достоинстве и призвании Русского Государя, – что Россия, одна проливающая кровь на свободу славян, должна подчинить себя, безусловно, Англии и Австрии относительно условий мира с Турцией.
Побежденная или победительница – Россия-де примет те условия, которые предпишут ей Англия и Австрия.
А условия эти следующие. Первый пункт – полная неприкосновенность Турецкой империи; дальнейшие пункты: постановления Константинопольской конференции, бывшей зимой, и больше ни строки!
Дипломаты Европы это решили, и, как видно из общего смысла статей органов русской дипломатии: бельгийской газеты «Nord», агентства Погенноля и «Journal de St.-Рetersbourg» в Петербурге, она-де вполне этому решению сочувствует!
Итак, еще раз наступает страшная и критическая минута для истории России – быть относительно своей чести, достоинства своего Государя и своей задачи в полной зависимости от самых непримиримых ее врагов.
Итак, еще раз дипломатия после позорного своего фиаско хочет вмешаться в решение Восточного вопроса и обратить потоки русской крови на поле битвы в шутку и забаву.

России какими бы то ни было способами нужно быстрое воскресение ее нравственных и материальных сил. Нация какими бы то ни было способами и воздействиями должна быть двинута на упорный, всесторонний труд – экономический, умственный, организаторский. Страна опустилась нравственно: ее должно поднять духом. В отношении знаний она последние годы растеривает и те крохи, которые было успела накопить: необходимо возбудить усиленную умственно-образовательную работу. Наша техника отстала: ее нужно быстро поднять. Страна обеднела за годы смут: нужно оживить труд земледельческий, промышленный, торговый. Нужно всеобщее национальное усилие, какое спасло Россию во времена Петра. Вот, конечно, сущность задачи, нам предстоящей. Сами по себе учреждения, как бы они ни были хороши теоретически, не имели бы никакого значения, если бы не явились орудием возбуждения и концентрации всенародного усилия к возрождению. Но достаточно окинуть общим взглядом всю широту предстоящего нам национального труда для того, чтобы понять немыслимость его совершения без помощи таких государственно-общественных учреждений, которые были бы сообразны с целями нации и давали бы помощь национальной работе, а не задерживали ее. Действительно, что нам нужно сделать? Нужна поистине всеобъемлющая программа действий.

Бедствия России и ее развращение начались с того, что некогда живой союз стал постепенно превращаться в пустую форму, и даже хуже – стал поддерживаться только из желания подчинить государству свободный «град Божий». Это предприятие – фантастическое, потому что нравственный элемент выше и сильнее юридического. Право юридическое само делается сильно только тогда, когда подчиняется праву нравственному, Божественному. Пытаясь подчинить себе Церковь, государство только отбрасывает от себя всю ее живую силу, которая единственно полезна для него. И вот с этого подчинения, собственно говоря лишь мечтательного, ибо оно состояло в подчинении лишь внешности, а вело к разрыву союза с самой сущностью «града Божия», – с этого и началось падение России. С возвращения ее к нравственному подчинению государственного закона праву Божественному только и может начаться снова возрождение русского разума, русской мощи, русской доблести, русской исторической миссии. И мы не должны терять надежды, что еще способна к этому Россия, а в ожидании – наша задача, как для своей собственной души, так и для блага родины и родного государства, – охранять в себе и вокруг себя святость жизни «града Божия», как бы ни мешали этому ложные шаги нынешней гражданственности, временно, нужно надеяться, у нас возобладавшей.

Один из умнейших русских людей уподоблял положение России положению человека, упавшего в болото: чем больше он будет биться, тем скорее его засосет грязь... Неужели мы так думаем? Но если бы мы точно были в таком положении, то, думаю, из двух зол приятнее утонуть быстро, нежели растянуть свою бесполезную агонию надолго. Главное же — такой пессимизм совершенно ошибочен. Болото наше пока вовсе не глубоко. Мы можем потонуть в нем, именно если будем лежать смирно, но стоит поискать способ спасения — и мы увидим, что твердый грунт тут же, сейчас под ногами, и, став на него, мы можем легко разметать грязь и дренировать болотную воду. Грунт этот есть в душе каждого, верующего в свою истину; он крепок у огромного большинства народа. Но этим содержанием должно жить, а не хранить его без употребления, из него нужно строить нашу общественную жизнь и защищать свое дело не одним словом, но всеми средствами, какими держится общественное строение, не позволяя его ломать всякому по всякой фантазии. Быть самими собой; не на словах, а на деле быть страной православной и монархической; во всем защищать свой православно-монархический строй, поддерживать его обязательность для всех, во всем, в чем он обязателен по идее; показывать не только его теоретическую истину, не только справедливо, по мере заслуги, давать всем неоценимые удобства жизни этого строя, но всем явно держать и силу грозную для измены и ослушников. Такое служение своему принципу только и окрыляет всякий строй, только и дает ему возможность развернуть все силы, всю высоту и благодетельность свою.

Вообще, нам, русским, столь склонным к подражанию, не должно забывать, что содержание национальной идеи вовсе не одно и то же у различных наций. Всякий народ живет сообразно своим внутренним силам, сообразно своему духу, своему типу, и каждый для сознательного существования должен поэтому понять именно свою национальную идею. Она уясняет каждому народу, что он такое. Но внутреннее содержание наше еще не может быть возведено в общий принцип поведения, то есть, стало быть, политики. В этом случае над национальной идеей носится и должен носиться некоторый высший человеческий идеал. Он был бы неприложим и бесплотен, если бы прививался не на почве национальной идеи, но точно так же и он необходим для ее одухотворения и придания ей нравственного достоинства. Крепкая национальная политика, в широком смысле, и должна складываться на обеих основах, то есть на понимании национальной идеи как реального содержания данной народности и на одухотворении этого содержания высшим идеалом, ей соответственным. Огромная сила России именно и обусловливается тем фактом, что содержание нашей национальной идеи допускает или, лучше сказать, непременно требует ее одухотворения самым высшим идеалом, какой только открыт человечеству. Отсюда так прискорбно отражается на нас всякое подражание духу других народов, ибо для нас оно дает понижение, а не повышение идеалов.

ХIХ век некогда христианский мир завершал великим Судом – судом безбожного человечества над Христом. Епископ Смоленский Иоанн на утрени Великой пятницы, при чтении Двенадцати Евангелий говорил: "Вы слышите, братья мои, Евангельские сказания о страданиях Спасителя. Теперь хочу спросить вас: не были ли вы сами при его страданиях? Не были ли при Его осуждении, поругании и распятии? Вы, конечно, скажете, что, слушая с глубоким вниманием и чувством описание Христовых страданий, мы, наконец, можем так живо представить их себе, как будто сами их видели, - и конечно при событии в зрелище, совершившимся почти две тысячи лет до нас и можно присутствовать только мыслью, воображением, чувством! О таком ли присутствии вопрос? Нет, братия, я ставлю вопрос прямо, и не только повторяю его определительно, но ещё хочу усилить его другим вопросом: не участвовали ли вы в осуждении Спасителя? Да, скажите вы, все мы своими грехами внесли горькие доли в чашу скорбей Христовых, все мы повинны в Его смерти".

Неужели не для каждого очевидно, что одного основательного знания России, и притом знания, проникнутого любовью к ней, достаточно было бы, чтоб все эти нелепые здания фантазии рушились при самом заложении и даже сделались просто невозможными, как невозможны грезы с открытыми глазами, за исключением разве всегда редких явлений полного помешательства? В Швейцарии, Германии, Англии и Америке в основу всего народного образования давно уже проникло убеждение, что знания разделяются на необходимые, полезные и приятные и что необходимые должны ложиться в душу дитяти прежде всех и в основу всем, и приобретение их должно быть поставлено в независимость от приобретения прочих, полезных и приятных. Такими необходимыми знаниями для каждого человека признаются: умение читать, писать и считать, знание оснований своей религии и знание своей родины. Это уже ясно выработавшаяся педагогическая аксиома; кажется, что и нам пора сознать ее и провести повсюду в народном образовании. Без этого нельзя сделать никакого серьезного шага вперед.

Стыдно повторять  «детскую истину», что нельзя, позорно,  преступно  забывать тех,  кем когда-то  гордились; нельзя  выбрасывать  из души,  как «отработанный,  мятый пар»,  чудеснейшие  движения  души,  растеривать их  в мельканьях  жизни.  Нельзя  героев,  ныне беспомощных,  безногих и безруких,  слепых и  параличных,  больных,  затурканных… − считать  чем-то  вроде  «отработанного,  мытого пара», хоть  это и  отвечает  веку машинному,  веку  мельканий  и скоростей.  Страшен  наш век − борьба: мчащегося  железа и − тончайшей  материи духовной,  невидной глазу, − движений  сердца,  еще не  совсем  усохшего. Тут  уж вопрос  о человечности,  о том  важнейшем,  без чего  все и вопросы  рушатся: быть человеку  или − зверю.  Что уж  тут  думать о возрождении  России?  Не можем 6000  инвалидов  устроить сносно.  Какие  уж тут  думы о  160-миллионном  государстве?! Так  как же?   Признать  себя  полными  банкротами, пылью − во след  мельканью,  «отработанным,  мятым паром»?..   

Что же требуется для порабощения Разума – не отдельного человека, а целого народа, и даже более того - народов? Уничтожение тех «китов», на которых стоят эти народы, а именно: религиозного сознания, божественного начала в душах, национальных традиций, национального самосознания, нравственных ориентиров, способности к цельному, логическому и предметному мышлению, созидательному, честному труду, живой инициативы, самостоятельности и ответственности, подлинного образования и просвещения. По достижении этих целей человечество, по слову Ап. Григорьева, обращается в человечину. В скопище людей, лишённых исторической памяти, ориентиров и настоящего дела, ни к чему не способных, но распаляемых гордостью «разума» дилетантов, стремящихся низвергать других и утверждать себя, падких на самые бессмысленные идеи и становящиеся лёгкой добычей закулисных кукловодов.

Нарастание этой страшной опасности, как мы уже сказали, на самых подступах угадали наши пророки, и лучшие умы ХIХ века указали противоядие: не революциями, не потрясениями, но и не бесконечным «подмораживанием» и запретами можно спасти положение, но долгой и кропотливой работой по духовному и нравственному оздоровлению народа, подлинным просвещением как высших слоёв, так и низших. Наши мыслители понимали, что, как ни важны процессы экономические и социальные, но именно борьба за души и умы – главнейшая. Ибо если Разум помрачён, если в душах беспорядок и туман, то никакие даже самые нужные реформы не принесут должной пользы, но будут нести на себе всё ту же порчу, рождённую помрачением Разума.

Из «экспедиции Нансена»  вытекают важные  следствия − и для нас и для «колонизаторов». Одно −  несомненно положительное: в народе  начинает  пробуждаться  национальное чувство,  хоть и  в грубо-элементарной  форме, − но таков предметный,  жестоко-грубый урок:  грабеж  н а ш е г о,  русского достояния и эксплуатация русской  силы,  преданной на бесправие. Другое − жуткое: разжигание  племенной вражды. Пружина  будет натягиваться. Колонизация  намечается,  ширится − ненависть  разливается, густеет. Сеется  страшное,  что придется  пожать другим, вовсе,  возможно, и неповинным. Но пусть  не винят народ,  если настанет страшное − суд народный. Идет  по Дикому Полю  молвь:  вымаривают, продают  чужим. Глаза открываются все шире,  и с чувством  оскорбленности  за  с в о е,  р о д н о е,  по крови близкое,  нарастает  ненависть и пожар. Места  вымерших деревень и сел,  всюду,  где вымел голод; места,  где чужаки  выжимали  пот-кровь, − целы,  и память о них жива: и горе тем  чужакам,  кого захватит  в этих местах пожаром − все выжжет.  Дикое Поле начинает просыпаться.  

«Господи, да какие же мы русские? - мелькало у меня подчас в голове в эту минуту, все в том же вагоне. - Действительно ли мы русские в самом-то деле? Почему Европа имеет на нас, кто бы мы ни были, такое сильное, волшебное, призывное впечатление? То есть я не про тех русских теперь говорю, которые там остались, ну вот про тех простых русских, которым имя пятьдесят миллионов, которых мы, сто тысяч человек, до сих пор пресерьезно за никого считаем и над которыми глубокие сатирические журналы наши до сих пор смеются за то, что они бород не бреют. Нет, я про нашу привилегированную и патентованную кучку теперь говорю. Ведь все, решительно почти все, что есть в нас развития, науки, искусства, гражданственности, человечности, все, все ведь это оттуда, из той же страны святых чудес! Ведь вся наша жизнь по европейским складам еще с самого первого детства сложилась. Неужели же кто-нибудь из нас мог устоять против этого влияния, призыва, давления? Как еще не переродились мы окончательно в европейцев? Что мы не переродились - с этим, я думаю, все согласятся, одни с радостию, другие, разумеется, со злобою за то, что мы не доросли до перерождения. Это уж другое дело. Я только про факт говорю, что не переродились даже при таких неотразимых влияниях, и не могу понять этого факта. Ведь не няньки ж и мамки наши уберегли нас от перерождения. Ведь грустно и смешно в самом деле подумать, что не было б Арины Родионовны, няньки Пушкина, так может быть, и не было б у нас Пушкина. Ведь это вздор? Неужели же не вздор? А что, если и в самом деле не вздор? Вот теперь много русских детей везут воспитываться во Францию; ну что, если туда увезли какого-нибудь другого Пушкина и там у него не будет ни Арины Родионовны, ни русской речи с колыбели? А уж Пушкин ли не русский был человек! Он, барич, Пугачева угадал и в пугачевскую душу проник, да еще тогда, когда никто ни во что не проникал. Он, аристократ, Белкина в своей душе заключал. Он художнической силой от своей среды отрешился и с точки народного духа ее в Онегине великим судом судил. Ведь это пророк и провозвестник. Неужели ж и в самом деле есть какое-то химическое соединение человеческого духа с родной землей, что оторваться от нее ни за что нельзя, и хоть и оторвешься, так все-таки назад воротишься», - писал Ф.М. Достоевский в «Зимних заметках о летних впечатлениях».

Ф.М. Достоевский проделал путь от увлечения социализмом и свободомыслием до воцерковления. Для него либерализм и социализм - близнецы-братья. Оба опираются на прогресс и науку, оба мечтают о рае на земле, оба строятся на материализме и являются антихристианскими.

...

На таком историческом фоне и в такой морально-психологической атмосфере и развернулась деятельность украинских сепаратистов, взявшихся осуществлять свой самостийнический проект, причем в масштабах, о которых ранее они не то чтобы мечтать, но даже помыслить не смели...
О событиях в Петрограде - забастовке рабочих и стихийном бунте солдат запасных полков в последних числах февраля 1917 года, ознаменовавших собой начало «демократической революции» в России, в Киеве поначалу ничего не знали. В городе, по свидетельству его жителей, к концу февраля «атмосфера не была сгущена более чем обычно, и ничто не предвещало близкой грозы»14. Лишь «Биржевой бюллетень» Петроградского телеграфного агентства, 25 или 26 февраля засияв пустотой на привычном месте котировки валют, стал первым предвестником надвигающихся событий. О падении Царского правительства стало известно 28 февраля из телеграммы члена Государственной Думы масона А.А.Бубликова, поступившей по железнодорожному телеграфу около трех часов дня. Никаких других официальных сообщений не было, и еще целых три дня Киев и весь край питались разными слухами, не зная ничего достоверно.
Только после разрешения главнокомандующего Юго-Западным фронтом генерала А.А.Брусилова командующий Киевским военным округом генерал Н.А.Ходорович 3 марта позволил газетам напечатать сообщение о событиях в Петрограде, и в Киеве узнали о случившейся там революции. Тут же изо всех дыр на политическую авансцену полезли, затаившиеся на время войны, «украинцы» с их микроскопическими «партиями» – и закипела дружная работа…
Ближайшие цели сепаратистов обозначил М.С.Грушевский в брошюре «Какой мы хотим автономии и федерации», изданной в Киеве в самом начале Февральской революции. «Украинцы хотят в политике, - писал он, - создать широкую национально-территориальную автономию Украины в составе федеративной Российской республики... Украинцы хотят, чтобы из украинских земель российского государства... была образована одна область, одна национальная территория... Она должна осуществлять у себя дома всякие права – экономические, культурные, политические, содержать свою армию, распоряжаться своими дорогами, своими доходами, землями и всякими естественными богатствами, иметь свое законодательство, администрацию и суд. Только в некоторых делах, общих для всего Российского государства, она должна подчиняться решениям его общего представительства, в котором будут принимать участие представители Украины, пропорционально ее населению и населению всей Российской республики»

Среди жертв большевистского погрома есть жертва, значение которой не всеми, может быть, постигается с должною полнотой и ясностью: эта жертва − литература наша, художественное слово русское. Иные скажут: пролито столько крови, какой разгром… что пред этим − слово! Невелика потеря, еще запишут. Плакать о зекальце, когда все −в пожаре… Но так ли это?

Белое Дело - суть Русское Дело. Белая Борьба – суть борьба за сохранение, за бытие исторической России. И лишь победа в этом сражении способна в будущем вывести наш народ на белый путь или, лучше и вернее сказать – царскую тропу, столь безрассудно оставленную нами век назад и практически затерянную в буреломе новейшей истории.

«Родина требует себе служения настолько жертвенно-чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует работу», - говорил некогда П.А. Столыпин. Да, именно такого служения требует теперь от нас наша Родина. Требует не красивых фраз, и не отдельных «добрых дел», похожих на скромное подаяние, коим мы так часто успокаиваем совесть, но подвига – каждодневного и неуклонного.

Честное несение Русского креста, самим Богом возложенного на наши плечи, это уже часть такого подвига, его начало. «Современные русские люди лишены жизненной карьеры в качестве русских людей: им надо сначала «сменить свою кожу»... – писал Иван Ильин. - И мы должны с этим считаться, не примиряясь и не подчиняясь: лучше прожить жизнь без карьеры, без успеха, без признания, в скудости и бесправии, чем смотреть из чужих рук, кривить душой во вред России и растрачивать свое национальное достоинство по международным передним. Мы должны принять спокойно и мужественно это кажущееся ничтожество и пребыть в верности родине. Ибо не в карьере дело, а в качестве жизненного пути. Важно не «казаться» и не «считаться»; важно быть - быть русским, любить Россию, бороться за нее честно и грозно и стоять до конца за торжество Дела Божьего на земле. Россия всюду, где бьется верное ее сердце. И человек, блюдущий достоинство России как свое собственное и свое достоинство как русское, - вкладывается тем самым в ее историю как драгоценная русская сила, несет ее в себе, служит ей и совершает жизненный путь, который называется не карьерой, а подвигом верности».

Новороссия дала нам бесценный опыт самоорганизации, который можно (и нужно) использовать для реализации тех или иных задач, для других дел вне зависимости от их масштаба внутри страны. Политика сегодня - это удел болтунов и лиц нетяжёлого поведения, обративших её в политиканство самого дурного тона. В этой «душепагубной комедии» участвовать нет никакого смысла. Политике бессовестных витий может быть противопоставлено лишь честное делание.

Да и что же громче и неопровержимее может свидетельствовать о нас, нежели наши дела? И чем ещё вернее можно донести наши идеи, как не делами? Вера без дел мертва, идея – также. Невозможно обратить язычника к вере одной лишь проповедью, тем более грубой попыткой навязать ему оную. Но всяким делом своим, жизнью своей свидетельствуя об этой вере – можно. Примером своим – можно. Это в средние века обращали в свою «веру» огнём и мечом вырожденцы их христианства… Первым христианам не нужны были ни огонь, ни меч, ибо они обладали куда более сильным оружием – Христовой любовью, Правдой. Они жили так, как проповедовали, и оттого тысячи и тысячи следовали за ними, сокрушая своих идолов и обретая Свет.

Много споров сегодня вызывает возможность (невозможность) поддержки нынешнего президента РФ. В этих спорах таковая возможность обычно формулируется не иначе как «встать на сторону Путина». Подобная постановка вопроса не верна, ибо выбор сегодня отнюдь не за нами, а именно за Путиным. Наша сторона – Россия, и ни на какую иную мы не переходили и не переходим. Соответственно, если Путин начинает действовать в интересах России, то оказывается на одной стороне с нами, и мы поддерживаем его, как это было в момент присоединения Крыма. Если же Путин делает выбор в пользу пятой колонны, то именно он, а не мы оказывается на другой стороне.

Мы же в последнем случае очутимся в положении русской армии и всех честных русских патриотов летом 1917 года, когда с одной стороны было Временное правительство во главе с Керенским, с другой – большевики. Керенский в итоге предпочёл «социально-близких» большевиков чуждому Корнилову и его соратникам. Первые по этому поводу получили оружие, вторых отправили в Быховскую тюрьму. Через три месяца большевики захватили власть, Керенский бежал заграницу, а г-да офицеры и примкнувшие к ним ушли на Дон – воевать за Россию.

Увы, Белой Борьбе в тот момент не удалось вывести Россию на столь необходимый ей третий путь. Во многом, это произошло оттого, что сами лидеры Белого Движения в хаосе тогдашнем не успели порядком осознать его. Однако, с тех пор лучшими мыслителями нашими были глубоко осмыслены и чётко прописаны основы этого пути. И очень может быть, что Господь даст России ещё один шанс обрести его.

Россия сегодня похожа на израненного разбойниками человека из евангельской притчи. И верным сыном её, истинным патриотом будет не надменный мудрец, который пройдёт мимо, брезгливо поморщившись, а тот, кто перевяжет раны и будет служить всем, что имеет... Будь он даже «самарянин».

И точно также, как в притче о двух сыновьях, посланных отцом работать в поле, один из коих остался дома, сказав «Иду, Господи!», а другой, сперва отказавшись, затем раскаялся и пошёл, сегодня верными окажутся те, кто, услышав зов Родины, последуют на него вне зависимости, что говорили они прежде, а не те, что предпочли уклониться со лживыми словами «Идём, Господи!»

Последние события в России и вовне вновь оживили в нашем обществе вековечную дискуссию на тему «что делать». Особенно затронула она т.н. «белый» лагерь, расколотый надвое украинскими событиями. Вновь зазвучали вопросы, задаваемые иными и прежде, но впервые требующие ответа столь настойчиво и безотлагательно. Кто мы – заявляющие себя носителями, хранителями Белой Идеи? В чём наши задачи? Что мы можем и должны делать в современной России – предметно?

В наше время  «Леньки»  страшиться  перестали,  ходят  не в обносках, а во  фраках и лаковых  штиблетах,  и не  лупоглазые  вовсе Леньки,  а самые  ясноглазые и «европейцы»! Есть и такие, что гордо  именуют  себя  миссионерами  культуры, оплотом  европейским − от Востока.  Странная  эта вещь − свобода! Оглушает. Только-только  успели  самоопределиться,  облечься  в государственную  форму  самой  последней  марки, −  схватывались  за удавку. Всем  давимым  это хорошо  известно.  Народные  меньшинства − школу,  язык,  церковь − дави удавкой! Игра  в великодержавность  или − раба  повадка?  Меня  давили − я теперь в кулаки  махаю!  «!Младая  кровь играет»?  Неблагородно,  некультурно, но могут и  исправиться, пожалуй: вино  проспится − и все  забудут. 

...

Сотни тысяч  сынов России, − русское  офицерство,  молодежь русская,  проходившая школу,  − бывшие студенты,  окончившие гимназии  и городские училища,  выходцы  изо всех народных слоев и, главным  образом,  из крестьянства.  Эти сотни  тысяч  были опасны  углубителям революции: они получили  образование  хотя бы настолько,  чтобы учуять  неизмеримую  сложность  жизни и всю опасность  безумных кроек  ее по  новому; настолько,  чтобы не верить  в бесстыдные обещания  шулеров.  Не верить и удержать массы. 

Эти сотни тысяч  отдавали себя за родину,  примером  внушали массам  исполнить долг,  собой  защитить ценнейшее − право народа,  право России  на жизнь  по силам ее свойствам,  право идти с другими  к прекрасному будущему.  Понимали они,  что взрывом  не развязать  сложный узел ошибок,  приведших  к страшной  войне; что для России не выход  − уничтожение наций,  превращение всех  в покорное стадо,  в стадо  людей  без прошлого и без будущего,  под единственным  знаком − человека № n+1,  − превращение  во что бы то  ни стало,  какими  бы не пришлось  жертвами,  хотя бы уничтожением всей культуры и всех несогласных,  путем  жесточайшей из тираний. 

Эти сотни  тысяч были опасны.  Их нужно  было смести. 

Носители новой, «интернациональной», веры  облегчали  себе борьбу  отказом от  той морали,  которой  жило все  человечество,  которая  полагала  предел  в выборе  средств  борьбы:  все заповеди  они заменили одной  − все можно.  

И вот,  полилась отрава.  Раскинуты были  перед глазами масс,  неспособных  на сознательный подвиг,  все животные  блага мира,  все те  соблазны,  которыми  соблазняет дьявол: право на  все решительно,  до безнаказанного  убийства.