Крыму история отвела роль первому открыть позорную страницу Гражданской войны — красную страницу террора.

Волна насилия разливается по городам Крыма, начиная с середи­ны декабря 1917 года. Первой жертвой надвигающегося террора стал убитый матросами мичман Скородинский. 15—17 декабря Крым по­трясли «ужасы, которые пережило население Севастополя» (1). Раз­гулявшаяся матросская вольница, устроив самосуды, истребила, как минимум, 23 офицера. Бывший член Севастопольского совета Ал. Каппа вспоминал: «...Когда на другой день после декабрьских ужа­сов в заседании совета военных и рабочих депутатов я спросил председателя (большевика Н. А. Пожарова. — А. 3.):
— Конец ли это?
Он сказал: «Пока да. но вспышки еще будут» (2).
Для большевиков взрыв террора не стал неожиданностью. Мало того, он был давно обоснован теоретически (3, с. 31). Отвергая (но применяя на практике) индивидуальный террор, большевики считали вполне оправданным, даже необходимым в период острого классово­го противоборства террор массовый, как своеобразный тактический прием. Этическая сторона при этом начисто игнорировалась: все поглощал принцип революционной целесообразности, исходя из ко­торого, решались задачи устрашения действующих врагов и бездей­ствующих обывателей, физического устранения целых классов и сло­ев и пр. От стихийной стадии (хотя чисто стихийной она не была ни­когда) террор эволюционировал к организованной.
Отдельные «вспышки» террора сопровождали весь январь, время борьбы красных с эскадронцами, вылившись, в конце концов, в кош­мар 23 февраля.
Кто же был главным «действующим лицом» крымского террора? Квалифицированные рабочие держались в стороне, порой, как мы увидим, противодействовали кровопролитию. Обычно пишут: матро­сы. Но были и такие матросы, которые уберегли от гибели членов императорской фамилии. Другое дело — сам облик матросской сре­ды успел за 1917 год основательно измениться. Любой люмпен или откровенный бандит мог свободно предаваться бесчинствам, надев матросскую форму. Своими злодеяниями «прославился» отряд одного из таких «моряков» — С. Шмакова, от которого немало претер­пели и сами коммунисты, с трудом его разоружившие (4, с. 13).
Пусть такие матросы, вкупе с городскими маргиналами, порой име­новали себя «большевиками» — «о большевизме, в его идейной сущ­ности, или о социализме, или о каком бы то ни было «изме» они не имели ни малейшего понятия и отнюдь не подозревали, что пред­ставляют собою разнузданную чернь, дикую, невежественную, прес­тупную толпу, служащую слепым орудием в руках аферистов от ре­волюции. Матросам было все равно, кого и что ни громить и ни ист­реблять «во имя революции», достаточно было им только пальцем показать и повелеть: «сарынь на кичку!» (5).
Были среди большевистско-левоэсеровско-анархистского руковод­ства и убежденные сторонники террора, такие как Ж. А. Миллер, приветствовавший расстрелы 23—24 февраля и дававший разрешения на самочинные обыски и реквизиции; Н. М. Демышев, организатор тайных казней в Евпатории 2 марта; А. В. Мокроусов. Последний, уже после пролитой крови, .на общем собрании совета Феодосии и уез­да 12 марта цинично призывал «уничтожить всю буржуазию, не раз­бирая средств» (6).
Председатель тогдашнего Севастопольского ревкома Ю. П. Гавен, подчеркивая, видимо, свою лояльность партийным директивам, пред­писывавшим (конец 1920 года) коммунистам участие в терроре, яв­но фальшивил, когда писал членам Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б) 14 декабря 1920 года: «...Считаю нужным напомнить, что я применял массовый красный террор еще в то время, когда он еще партией официально не был признан. Так напр., в январе 1918 года я, поль­зуясь властью пред. Севаст. Венно-Револ. Комитета, приказал рас­стрелять более шестисот офицеров-контрреволюционеров» (7, с. 100—101).
Не было этого. События развивались вне и помимо намерений ру­ководства ревкома и Севастопольского совета, тем паче, что матро­сы некоторых кораблей — «Гаджибей», «Воля» — вообще не приз­навали власти совета. Решающий сигнал был дан. однако, из Петро­града, отозвавшись в Севастополе самым жутким образом.
21 февраля Совет Народных Комиссаров издал, в связи с немец­ким нашествием, написанный В. И. Лениным декрет «Социалистиче­ское отечество в опасности!». Декрет явочным порядком вводил смертную казнь, отмененную II Всероссийским съездом Советов в октябре. Пункт восьмой гласил: «Неприятельские агенты, спекулянты, фомилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления» (8, с. 358).
Текст декрета был доведен телеграммой до сведения севастополь­ских властей и стал широко известен, попав на подготовленную почву. Обстановка в городе была предельно напряжена. Здесь смешались и тревожная близость к территории Войска Донского, где Шли ожесточенные бои и где черноморцы уже вкусили гражданской вой­ны; и кровожадные инстинкты, развязанные недавними пароксизма­ми насилия; и выплеснувшаяся ненависть к собственникам; и риско­ванный антибольшевистский «Бюллетень мира», выпущенный эсерами •л меньшевиками, лосле чего иные из них угодили за решетку, а боль­шевики получили желанный повод утверждать, что в подполье зреет противосоветский заговор.
И вот — декрет, санкционирующий расстрелы. 23 февраля «матро­сы корабля «Борец за свободу», — сообщает газета, — постановили истребить всю буржуазию» (9). На корабле собралось заседание команд Черноморского флота, после чего вооруженные отряды матро­сов сошли на берег.
Принято (и автор не остался в стороне) считать, что первоначаль­но террор в Крыму был делом рук неуправляемой толпы, стихией. Но внимательно вглядываясь в происходившее, мы видим в нем свою дьявольскую логику, за которой угадывается направляющая рука.
В первую очередь удар обрушился на офицеров, включая и тех, кто давно ушел в отставку. «...За все ошибки власти расплачивалась корпорация, посвятившая служению родине лучшие годы своей жиз­ни» (10). Страшные средства служили определенным целям: прервать саботаж и загнать офицерство страхом в Красную армию, которая как раз начинает создаваться, в качестве специалистов, отсутство­вавших у большевиков.
Объектом одновременного удара стал «классовый враг» — имущие слои. Среди них была распределена контрибуция — 10-миллионная только в Севастополе, — сдать которую требовалось в кратчайший срок. В случае невыполнения распоряжения, подчеркивал Совет, он за последствия не отвечает.
23 февраля некоторых из тех, кто не успел или не сумел полностью выплатить контрибуцию, собрали в помещении Совета. Люди ждали решения своей участи, отгоняя в мыслях самое страшное. И только «один из них — Феликс Иосифович Харченко — быстро сообразил создавшееся положение и сказал окружающим: «Жизнь кончена, нас сегодня расстреляют»...(11).
А ночью убивали — на улицах, за городом, в тюрьмах. Палачи, что лишний раз доказывает просчитанность операции, прекрасно знали имена и местожительство намеченных жертв. Среди последних бы­ли: предприниматель А. Я. Гидалевич, известный просветительско-благотворительной деятельностью, введением охраны труда на про­изводстве; М. А. Каган, «человек, который всю свою жизнь провел в упорном труде и в нужде», став к старости обладателем «скромного достатка», жертвовал на просвещение, призрение сирот, инвалидов бедных, общественный деятель Г. А. Бронштейн: Д. А. Побережский. поклонник лейтенанта Шмидта, стремившийся увековечить его па­мять; художник М. М. Казас. Дошли до нас и другие имена: три бра­та Харченко, Пожаров, Островерхов, Китросер, Прик, Робаков, братья Кефели, Фастовский, Мясников, братья Неофит, Кесельман, инженер Долин и еще многие — многоциональный Крым отражается в этих фамилиях (12).
Заключенный В. Л-рь стал очевидцем расправы над, надо полагать, наиболее опасными «преступниками». Кстати, Л-рь, стараясь соблю­сти объективность, отдает должное председателю трибунала матросу Шашкову, благодаря «гуманности и корректности» которого были спасены некоторые офицеры. (Один штрих к деятельности Шашкова. Мичман Мертвэго обвинялся в том. что произнес фразу: «Смотрите, чтобы не повторился вам 905 год». Подсудимый заявил, что этим высказыванием хотел только предостеречь матросов от поспешных решений. Трибунал, «не видя точных доказательств к обвинению Мертваго в контрреволюции», постановил считать его оправданным (13).
Приговаривали к тюремному заключению на срок от одного месяца до 16 лет. И к казни...
Среди заключенных севастопольской тюрьмы был и Ч. Челебиев, муфтий, бывший председатель Национального правительства крым­ских татар, доставленный из Симферополя. Он находился вначале в общей камере № 5, затем был переведен в одиночку № 26. Здесь с ним долго беседовал Ю. П. Гавен, но на участь мУфтия это не повлия­ло.
В два часа ночи в тюрьму ворвалась первая команда матросов, предъявившая комиссару тюрьмы список для расстрела. В нем значи­лись: Челебиев, адмирал Львов, капитан 1-го ранга престарелый Кар-каз, бывший городовой Синица. Никто не просил пощады. «Дорогой до места убийства, в Карантинной балке, как передавал потом рабо­чий Р. (плотник, был среди палачей. — А. 3.), убийцы истязали своих жертв: больного старика Карказа били прикладами и кулаками. Си­ницу кололи штыками и били прикладами, и глумились над всеми. Их расстреляли в упор и уже мертвых били прикадами и камнями по головам. С убитых сняли верхнее платье, ботинки, кольца...».
В четыре часа вторая банда с ругательствами вытащила из камер, избивая, полковников Шперлинга и Яновского, лейтенанта Прокофье­ва, совсем юного мичмана Целицо, прапорщиков Гаврилова и Каль-буса, поручика Доценко, капитана 2-го ранга Бахтина, севастополь­ских обывателей Шульмана (пробили голову) и Шварцмана (сломали Ребро), инженера Шостака и матроса Блюмберга. Последним двум каким-то чудом удалось бежать. Остальных постигла понятная участь. «Минут через 15—20 глухо долетел в камеру звук нестройного зал­па, затем несколько одиночных выстрелов, и все смолкло...» (14).
Тела складывали на платформы и свозили на Графскую пристань. Матросы не позволили родственникам похоронить убитых. На барже их вывезли в море -и там, привязав груз, утопили. Еще долго трупы прибивало к берегу...
На следующую ночь расстрелы повторились. Выстрелы прогреме­ли и в других городах Крыма (Симферополе, Евпатории).
Конечно, были и робкие попытки протеста Совета, и депеша из центра, но все это — уже после свершившегося. Главную роль в срыве акции, которая могла стать гораздо более масштабной, сыгра­ли севастопольские рабочие. «Они своим энергичным, вооруженным вмешательством обуздали диких зверей и положили конец бессмыс­ленной, бесчеловечной бойне. (...) И не будь их вмешательства, кто знает, сколько еще кровавых жертв поглотило бы Черное море» (11). Утром пораженные жители услышали... торжественную музыку. Иг­рал оркестр. Матросы шли под знаменами стройными рядами. Гроз­ными речами шумели митинги. «Более ужасных минут Севастополь не переживал. Пред этим шествием торжествующего убийцы, пред этими радостно громкими звуками победных маршей померкли ужа­сы ночи и заглохли выстрелы расстрелов, ибо здесь всенародно как бы узаконялось то, что было совершено 12 часов назад. Отнималось последнее утешение, что то злое дело было сделано кучкой преступ­ников» (2).
На Графской пристани кто ликовал, кто трепетал от страха. Но голос правды все-таки прозвучал. «С балкона говорят комиссары ка­зенные речи, сводящиеся к одному — «бей буржуев». Но вот выходит матрос, повидимому еврей, и обращается к многотысячной толпе. Сначала его слушают со вниманием и спокойно, но потом его сло­ва вызывают бурю возмущений. Этот маленький человек осмелива­ется сказать свирепым матросам правду в глаза, убийства он назы­вает убийствами, грабеж — грабежом...» (15). История сохранила имя смельчака: Розенцвейг — стекольщик из Симферополя, призван­ный в годы войны на флот. Ему удалось бежать в Румынию, спасаясь от неминуемой расправы. Вернулся Розенцвейг в Крым только в 1919 году, выдав себя за военнопленного и оставшись в полной нищете. 27 февраля 2-й Общечерноморский съезд при совместном засе­дании Центрофлота, судовых и береговых его комитетов, представи­телей демократических организаций и политических партий вынес резолюцию: «Заклеймить самым энергичным образом позорное выступление, бывшее в Севастополе в течение трех кошмарных ночей», и создать комиссию для его расследования. Комиссия приступила к работе и представила к 22 марта список из 45 точно установленных погибших лиц, ряд из которых упоминался выше (16). Однако как раз в эти дни создается Социалистическая Советская Республика Тавриды — и далее деятельность комиссии мною не прослеживается.
На вопрос о числе погибших в черные февральские дни архив бесстрастно отвечает: 600 человек (17).
Закончим словами современника: «Жертвы февральских ночей — это искупительные жертвы нашего греха — и они должны быть свя­щенны для нас» (2).

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

1. Крымский вестник. — 1918 — 30 янв.
2. Каппа Ал. Ночь ужасов // Крымский вестник. — 1919. — 23 февр.
3. 3 а р у б и н А. Г., 3 а р у б и н В. Г. Красный террор в Крыму: концепция // Крым и Россия: неразрывные исторические судьбы и культура / Материалы республиканской научно-общественной конференции. / —Симферо­поль, март 1994
4. Г а в е н Ю. Конструирование временного ЦИКа //Советов В . Атлас М. Расстрел Советского правительства крымской республики Тавриды Сборник к. 15-леттию со дня расстрела. 24/>{У 1918 г — 24/1У 1933 г — (Сим­ферополь). 1933
5. Крымский вестник. — 1919 — 15 февр.
6 Центральный Государственный архив Крыма (ЦГАК). ф Р—2238 оп 1
д. 5. л 14.
7. Родина. — 1992. — № 4.
8 Ленин В. И Полн. собр. соч. — Т. 35
9 Известия Севастопольского Совета — 1918. — 28 февр.
10 Б а д о в с к и й Л. Скорбная годовщина // Крымский вестник. — 1919 — 23 февр.
11. Независимый. Звери на свободе // Крымский вестник. — 1919. — 23 февр.
12 М. Памяти погибших / 23 февраля 1918 — 23 февраля 1919 // Крымский вестник — 1919. — 23 февр.
13 Таврическая правда — 1918. — 24 янв.
14. Л-р ь В. Как они убивали / Заметка очевидца убийств в севастопольской тюрьме 23 февраля // Крымский вестник. — 1918. — 5 июня.
15 М_о в А Помогите маленькому человеку // Крымский вестник — 1919- 5 марта
16 Путь борьбы. — 1918. — 22 марта.
17 ЦГАК, Ф. П-150. оп. 1. д. 84. л. 42.

Опубликовано:Известия Крымского республиканского краеведческого музея, №11 - Симферополь, 1995. - с.52-57

Источник