Листаю подшивку еженедельного журнала для детей «Задушевное слово» за
1915 год. Незнакомые имена, далекие события... Попадаются и странные для
нашего времени стихи про ангелов-хранителей, и сентиментальные
рассказы, и сжатые, полные фактов сводки о событиях на фронте. А вот
довольно любопытная заметка в номере от 2 августа 1915 года:
«Ученица
VI класса Виленского Мариинского высшего училища Кира Александровна
Башкирова 8 декабря минувшего года под фамилией Николая Попова
зачислилась добровольцем в один из стрелковых полков. Случайно от
добровольца не потребовали никаких документов, и потому Башкировой и
удалось попасть на службу в качестве добровольца-стрелка. При ночной
разведке на неприятельской земле 20 декабря мнимый Попов выказал столько
мужества, что был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Но
скоро до сведения полкового начальства дошло, что столь отличившийся
доброволец Николай Попов — переодетая девица Башкирова. В силу этого ее
немедленно отправили в город Вильну, как не имеющую прав службы. Но
пожалованная ей боевая награда — орден Святого Георгия 4-й степени была
за нею признана и при крайне лестном письме начальства полка
препровождена ей по месту жительства. Храбрая девушка домой не явилась, а
вновь, выдавая себя за юношу Николая Попова, поступила добровольцем в
новую часть, где в сражении с неприятелем была ранена, после чего была
отправлена в один из госпиталей. Выздоровев, девушка-герой вновь
отправилась на позиции».
 Описание
подвига ученицы виленского училища довольно немногословно. Сотрудники
журнала, по-видимому, опасались, что такой пример вызовет массовое
подражание. В предыдущих номерах я обнаружила целые дискуссии на тему:
«Нужны ли дети на войне?» Журнал приходит к одному-единственному выводу:
война жестока, жертвы огромны, детям на фронте не место. Хотя, конечно,
жизнь брала свое — пыл мечтаний юных не охладевал.
Теперь, по
прошествии семидесяти лет, когда давно минувшее оценивается совсем
по-другому, мы вправе дать более подробный, развернутый рассказ о
необычной судьбе русской женщины.
С самого рождения Кира всех
удивляла и сердила. «Дети как дети,— ворчала нянька, возвратившись с
очередного гуляния с маленькой Кирой,— а эта, вишь ты, китайская...»
Мама с папай наклонялись к ребенку, ища подтверждения словам няньки.
Разгадка была проста: жили Башкировы недалеко от китайского посольства,
которому принадлежал уютный садик, где и прогуливали Киру. Каждый
прохожий считал своим долгом сказать нянюшке так злившую ёе фразу: «Ах,
какой милый китайский ребеночек!». Та незамедлительно отправлялась с
«ребеночком» домой. Но дома Киру не очень-то ждали. Папа, Александр
Владимирович, был человек чрезвычайно занятой. На его долю выпало
прокормить семерых детей. Работал много — служил в Публичной библиотеке,
дома занимался переводами. Человек он был глубоко образованный —
окончил филологический и исторический факультеты университета, знал
шестнадцать иностранных языков. И вот в квартире появилась малышка Кира —
крикунья невообразимая, до работы ли тут? Позже, когда семья переехала в
Тульскую губернию, в дедовское имение Симоново, Кира не давала покоя и
там. Дедушка не выдерживал концертов внучки, и их свидания всегда
кончались одними и теми же словами: «Уберите этого ужасного ребенка!». С
тех пор звание «ужасной» за Кирой закрепилось очень прочно.
Беглянкой
она была неутомимой. В пять лет с сестрой Ниной «ужасный ребенок»
решился бежать в соседнюю экономию, чтобы поступить там на службу
(скотницей и гусятницей) — девочки мечтали начать независимую и
самостоятельную жизнь. Планам однако не суждено было сбыться — по мере
сгущения сумерек девочки постепенно понимали, что дома жизнь, хотя и
зависимая, но все же неплохая, и они обе отдались в руки «правосудия».
Второй
побег был более знаменательным. Молодой домашний учитель рассердился на
Кирины проделки, запер ее в своей комнате на ключ и удалился. Однако он
недооценил особых способностей своей ученицы. Через минуту она уже
совершала свою операцию мщения: распорола многочисленные подушки и
подушечки, распустив пух и перья по всей комнате. После этого бежала.
Были
проделки и другого рода — от них страдали соседи. Приехав к Башкировым
на лошадях, они спокойно оставляли хлысты в коляске или на крыльце и шли
в дом. Кира была тут как тут: не было для нее приятнее занятия, чем
спрятать хлыст.
Не подумайте, что за все эти проказы не следовало
наказаний: судили Киру наистрожайшим образом. С ужасом вспоминает она о
темном амбаре. Неустрашимая, вечно поцарапанная, вечно носившаяся с
деревенскими мальчишками, Кира в амбаре с большим замком притихала. Кира
Александровна сейчас признается: «Крыс я, как и всякая женщина, больше
всего на свете боялась — так и не сумела перебороть себя в детстве при
наказаниях амбаром».
1914 год — первый год войны — Кира встретила
ученицей Мариинского высшего училища в городе Вильно. Мужчины уходили на
фронт, женщины и девочки работали в свободное время в госпиталях.
Башкировы во главе с мамой каждый день отправлялись на вокзал, где
добровольно ухаживали за ранеными: кормили, читали, писали письма. Но
Кира со своим решительным и воинственным нравом не успокаивалась: ей
хотелось быть в центре событий. Наконец созрело решение: бежать на
фронт. В план побега были посвящены только самые верные люди — подруга
Вера Модесс, двоюродный брат которой — Коля Попов — отдал Кире свое
удостоверение ученика реального училища, сестра Злата и подруга Ляля
Фонвид, в чей сундук для приданого Кира постепенно укладывала военное
обмундирование. Без всякого сожаления Кира рассталась с осенним пальто, с
золотым колечком, с материалами на платья и блузки, заменив все эти
милые женскому сердцу вещи на грубую солдатскую шинель, сапоги,
портянки. Так же решительно будущий солдат продала за пять рублей свои
длинные и густые косы. С «пострижением» путь к отступлению был
отрезан...
Возвращаясь в своих воспоминаниях к тому времени, Кира
Александровна не удивляется. В ней все живет та упорная
шестнадцатилетняя девушка, решившая воевать за Отечество. Моему же
удивлению нет предела. Уйти на фронт, мечтая о подвигах и славе, великой
жертве ради Родины — это полдела. Остаться на фронте, воевать — это
героизм. Вы только подумайте: вольноопределяющийся Николай Попов по
прибытии в действующую армию был зачислен вначале в конную, а затем в
пешую разведку 88-го Петровского полка. То, что Колька — это Кира, не
подозревал, конечно, никто, поэтому никаких привилегий, обычно
существующих для женщин, не было. Колька писал письма, писал прошения и
просьбы — солдаты в основном были неграмотные. Колька чаще других ходил в
разведку — жаль было сорокалетних, которых дома ждали ребятишки мал
мала меньше. Колька просил родных и близких присылать в посылках
исключительно конверты, бумагу, чернила, папиросы и махорку. Все это шло
друзьям-разведчикам. Конфет хотелось, но было стыдно и... опасно:
увидев разноцветные обертки, солдаты могли пошутить над девчачьими
замашками Кольки. «Никаких конфет!» — шли домой депеши, строго
засекреченные, подписанные «Ваш сын Николай Попов». И тем временем, как в
Вильно родители и родственники со слезами на глазах собирали посылки,
«сын» привыкал к военной жизни. Спал под открытым небом, положа голову
на бревно. Ел только щи и кашу. Мылся в бане исключительно редко, по
ночам, пугаясь каждого шороха. Заставлял себя оставаться на поле боя в
первые дни. Глаза закрывались от ужаса — рядом смерть, кровь, пули,
снаряды, вой и грохот, а романтические грезы уже давно ушли в никуда.
Бежать? Такая мысль появлялась часто. И все-таки, сила воли победила.
Колька продолжал воевать.
20 декабря молодой солдат отправился в
очередную разведку. С Конкретным заданием — привести языка. Колька был
не один, но товарища его вскоре ранили. Пришлось боевое задание
выполнять в одиночку. Языка взял, за что и был награжден георгиевским
крестом 4-й степени. Великое событие, после которого снова пришли
страшные будни. Но, как говорится, нет худа без добра. Бывали моменты,
когда Колька праздновал победу своего самообладания, своего умения
играть «мальчишку».
Приехав в Вильно в командировку за оружием, Кира
ходила по знакомым улицам в Полном военном обмундировании, хотя «великую
тайну» родственники и разгласили: на главном проспекте города —
Георгиевском — можно было увидеть портрет с надписью «Кира Башкирова —
доброволец Николай Попов».
Девушку-героя знали все жители. Во время
одной из прогулок Кира столкнулась с генералом. Встала по стойке смирно,
отдала честь. Важный пожилой генерал придирчиво оглядел маленького
солдата, но, быстро узнав, улыбнулся: «Да бросьте
вы, Николай Попов, во фрунт становиться, ведь все-таки барышня...»
Через день Кира вновь стала Колькой, вернувшись в свой полк. Тайну удавалось сохранять.
Правда,
покушения на ее раскрытие были. Как-то Володя Косинский, молодой
офицер, слишком вольно приобнял Попова и шепнул: «А ведь вовсе ты не
Колька...». Ответила Кира чисто по-женски: покраснев, дала звонкую
пощечину и со, слезами на глазах, но твердым голосом приказала:
«Догадался и молчи!». На следующий день щека у Володи припухла, а на
расспросы окружающих он угрюмо отвечал: «Гулял в лесу, напоролся на
сук».
Но вскоре доброволец Попов заболел паратифом, оказался в
госпитале и очень быстро распрощался со своим вымышленным именем. В
госпиталь стали приходить письма-раскаяния. Солдаты и офицеры просили
прощения у Киры за все грубые ругательства, за все мужские шуточки и
выходки, преклонялись перед ее терпением и выдержкой, удивлялись своей
недогадливости. А Кира страдала: ее должны были отправить домой. Семья в
то время жила в Орле. Кира ненадолго с ней соединилась, пока не пришел
ответ на прошение. И вот теперь уже Кира Башкирова, георгиевский
кавалер, отправилась на фронт. Шел шестнадцатый год, в армии — полный
развал. Чувствовались приближающиеся изменения. До октября 1917 года
Кира оставалась бойцом 30-го стрелкового Сибирского полка. Последняя
военная реликвия — фотография — дорога Кире Александровне интересной
надписью: «Вольномученику Кир Александровичу Башкирову в память
посещения им 3-го батальона Сибирского полка»,— выведено рукой капитана
Савича, давнего знакомого Башкировых. В эти дни «вольные мучения» Киры
кончились. Кончились, чтобы начаться снова через двадцать четыре года, в
1941-м.
Канун Великой Отечественной войны Кира Александровна
встретила в Мурманске мамой двоих детей. Путешествия по стране, туманы и
вьюги Кустанайской области, тарантулы и скорпионы Балхашстроя, болезни
детей, волнения мужа, человека горячего и вспыльчивого, всегда готового
на бой за справедливость,— все было за двадцать мирных лет жизни. От
ушастого добровольца Кольки Попова остались глубокие, живые глаза и
характер — то, что неподвластно времени. Стремительная, подтянутая
женщина, привычная к любым испытаниям, — такой она пришла в военный
госпиталь, где работал муж, а первые дни войны. За медсестрой Лопатиной
закрепили палату больных, не имевших никакой надежды на - выздоровление,
больных со страшными ранениями. Она вселяла в них веру, она ставила их
на ноги.
Иные боялись зайти в ту палату, она ею жила. Вечерний чай —
привилегия ее больных. Домашний бульон для умирающего от гангрены Жени
Соломина. Угощения домашним печеньем. Все это — забота «мамочки»
Лопатиной. Десятки бомбежек в течение суток, ночные дежурства, болезнь
мужа, раненного еще в зимнюю кампанию 1939 года, операции, перевязки —
все соединялось в один клубок. Из госпиталя в сапогах выйти не могла —
отекшие ноги в них было не всунуть. А операции... Они велись и во время
бомбежек. Сыплются стекла, все бегут в убежище, но хирург и медсестра
Лопатина остаются: как бросить раненого на середине операции? Лечила она
не только знанием и умением, но и легкой рукой, добрым словом,
решительностью и верой. Для нее сказать: «Надоели больные!» — было
равноценно величайшему предательству. Для нее не выполнить просьбу
раненого — равносильно преступлению, для нее — старшей сестры Лопатиной,
грозы медперсонала и любимицы больных.
Медали «За оборону Советского Заполярья», «За боевые заслуги» стали наградами за спасенные жизни.
И,
наконец, сегодняшний день. Кире Александровне восемьдесят шесть лет.
Гостей она угощает собственными пирожками. В моей записной книжке на
первых страницах — запись о военных подвигах Николая Попова, на
последних — рецепт «наполеона», записанный со слов «девушки-героя».
Памяти Киры Александрович можно позавидовать. Она помнит обо всем и обо
всех. Рада гостям, рада тем, кто не забывает «бабушку Киру». Никогда не
говорит, что Колька Попов — далекое прошлое. Он живет в ней и сейчас — в
ее решительных поступках, в ее желании все отдать детям, в ее
самостоятельности, независимо от болезней. Много ли в истории таких
женщин? Пожалуй, нет. Вот уже более полутора сотен лет народ наш знает о
подвиге кавалерист-девицы Надежды Дуровой. Рассказывая о своей судьбе в
автобиографической книге, Надежда Александровна писала: «Может быть, я
забыла бы наконец все эти гусарские замашки и сделалась обыкновенной
девицей, как и все, если б мать моя не представляла в самом безотрадном
виде участь женщины. Она говорила при мне в самых обидных выражениях о
судьбе этого пола: женщина, по ее мнению, должна родиться, жить и
умереть в рабстве, что вечная неволя, тягостная зависимость и всякого
рода угнетения есть ее доля от колыбели до могилы; что она исполнена
слабостей, лишена всех совершенств и не способна ни к чему; что, одним
словом, женщина самое несчастное, самое ничтожной и самое презренное
творение в свете! Голова моя шла кругом от этого описания; я решилась,
хотя бы это стоило мне жизни, отделиться от пола, находящегося, как я
думала, под проклятием божиим». Порвав с семьей, со своей обязанностью
матери, она уже никогда не расставалась с мужским одеянием, говорила о
себе в мужском роде и подписывалась «А. Александров».
Не нам судить
Надежду Дурову. Слава кавалерист-девицы, первой русской женщины,
награжденной георгиевским крестом, переживет не только наше поколение. И
все-таки, меня больше восхищает та русская женщина, которая всегда и во
всех обстоятельствах оставалась женщиной. Которая понимала, какое
великое счастье выпало на ее долю — быть хранительницей семейного очага,
хранительницей веры, добра и тепла, завещанных ей природой. Та женщина,
которую ужасы и жестокости войны не заставили забыть слова детских
колыбельных песен, женщина с легкими руками и добрым сердцем. Та, что
готова отдать жизнь свою и здоровье больному ребенку, та, что с
гордостью выполнила долг гражданина своего Отечества, и долг верной жены
и заботливой матери.
Елена Колоколова, «Нева» №5, 1985
http://grizzly-ripper.livejournal.com/115659.html
|