Они храбро защищали Отечество во время русско-японской и первой мировой войн, охраняли порядок внутри страны, были высокообразованными, благородными людьми, патриотами, горячо любившими Россию. Их жизнь, их труды — тому подтверждение.

Почти все из девяти казненных в Бутове царских генералов были Георгиевскими кавалерами, имели множество орденов и медалей, в том числе и от иностранных государств, пятеро награждены Георгиевским золотым оружием. Их обвиняли в пресловутой "антисоветской и контрреволюционной агитации” , двоих — в шпионаже. Бывшие царские генералы не признали себя виновными. А ведь все они к моменту ареста были уже старыми, больными, подчас немощными людьми. Конечно, для следствия их старость, их признание или непризнание вины не имело никакого значения. Для Страны Советов все они были изначально неугодными, даже вредными, с точки зрения "классовой целесообразности” , людьми, обреченными на истребление.

Безоружные, лишенные возможности защищаться, они с тем же христианским смирением, что и простые русские мужики, приняли мученическую кончину на родной земле.

В. Ф. Джунковский

Одним из казненных генералов был Владимир Федорович Джунковский. Он родился в 1865 г. в Санкт-Петербурге в семье генерала Федора Степановича Джунковского, занимавшего высокий пост начальника канцелярии генерал-инспектора кавалерии великого князя Николая Николаевича (брата государя Александра II), состоявшего членом комитета по устройству и образованию войск. Будущий московский генерал-губернатор в семь лет был зачислен пажом к Высочайшему двору, а в одиннадцать определен в Пажеский корпус — одно из самых привилегированных военных учебных заведений царской России. По окончании корпуса в 1882 г. Владимир Федорович был зачислен в лейб-гвардии Преображенский полк, которым командовал великий князь Сергей Александрович, а в 1891 г. стал его адъютантом. В годы, когда Сергей Александрович занимал пост московского генерал-губернатора, В. Ф. Джунковский помогал ему подготавливать документы по важным административным вопросам, сопровождал его в деловых поездках. Таким образом Владимир Федорович приобрел опыт, пригодившийся ему впоследствии. После убийства Сергея Александровича в 1905 г. В. Ф. Джунковский был назначен сначала вице-губернатором, затем губернатором Московской губернии. Весной 1905 г. В. Ф. Джунковский удостоился чести стать флигель-адъютантом государя и был определен в его свиту. (Белую барашковую шапку для срочного представления государю ему прислала великая княгиня Елизавета Федоровна.) Сестра Владимира Федоровича стала фрейлиной императрицы.

В годы своего губернаторства В. Ф. Джунковский много разъезжал по губернии, инспектировал школы и больницы, проводил смотры пожарных команд и проч. Его должность предполагала осуществление надзора за губернской полицией, фабрично-заводской промышленностью, набором рекрутов и органами самоуправления. В кабинете Владимир Федорович проводил немного времени. Во время стихийных бедствий В. Ф. Джунковский всегда оказывался там, где была в нем наибольшая нужда, организовывал эвакуацию жителей, медицинскую и продовольственную помощь. В 1908 г. во время половодья он приехал в отрезанную разливом Белопесоцкую слободу на Пасху и привез крестьянам ("от Филиппова”) полтораста куличей, множество пасх и несколько сот яиц. Популярность его как губернатора у местного населения была огромна. Когда он оставил свой пост, семь уездных городов губернии присвоили ему звание почетного гражданина.

С 1909 г. в течение четырех лет Джунковский был генерал-губернатором Москвы. Кроме исполнения основных своих обязанностей, он был попечителем множества благотворительных организаций. Но особенно много сил он отдавал борьбе с одним из главных, по его мнению, зол русского народа — пьянством. Он был учредителем, а с 1905 г. стал председателем Московского столичного попечительства о народной трезвости. Были открыты в Москве первые наркологические лечебницы для алкоголиков, а для досуга малоимущих устроены библиотеки, читальни, народные дома.

Время было одновременно и тревожное, и наполненное волнующими событиями. Культурная и просветительская жизнь в Москве буквально била ключом. В это время открылось несколько институтов, Московское общество воздухоплавания, Музей изящных искусств им. Александра III, множество памятников: Александру III, генералу М. Д. Скобелеву, доктору Ф. П. Гаазу, первопечатнику Ивану Федорову, Н. В. Гоголю, Н. М. Карамзину и др. Император высоко оценил деятельность В. Ф. Джунковского на посту губернатора — он был произведен в генерал-майоры.

В 1911 г. В. Ф. Джунковский вместе с большинством русских людей оплакивал гибель П. А. Столыпина, позиция которого по многим вопросам была близка ему. В своих воспоминаниях Владимир Федорович называл П. А. Столыпина "вечным рыцарем России”, "доблестнейшим воином русского государства, хоть и не носившим мундира”. В. Ф. Джунковский писал о Столыпине: "Он вступил на свой трудный ответственный пост в годы великого испытания и показал, как надо жить для России и умирать за нее”.

С особым размахом и торжественностью в 1912 г. праздновалось столетие со дня Бородинского сражения. Весь 1913 г. посвящен был празднованию 300-летия дома Романовых.

23 января 1913 г. Джунковский был назначен на пост товарища (помощника) министра внутренних дел и командира Отдельного корпуса жандармов. Приступая к своим новым обязанностям, В. Ф. Джунковский напомнил слова императора Николая I, сказанные им при учреждении в 1827 г. Корпуса жандармов, одной из главных задач которого император видел в том, чтобы "осушить слезы несчастных” .

В 1913—1914 гг. В. Ф. Джунковский провел реорганизацию органов сыска, пытаясь избавиться от провокаторов и провокации как таковой, которую считал недостойной для достижения пусть даже самых высоких целей, отказался от услуг авторов анонимных писем и т. д. Мы не имеем возможности в короткой статье рассказать более подробно о профессиональной деятельности Джунковского и отправляем интересующихся к изданным в 1997 г. его воспоминаниям. (В. Ф. Джунковский. Воспоминания (в двух томах). М.: Изд. им. Сабашниковых, 1997. )

С началом 1-й мировой войны деятельность В. Ф. Джунковского еще более расширилась. Он отвечал теперь за эвакуацию, за набор и распределение новобранцев. В его ведении была также служба военной контрразведки в приграничных районах и в тылу врага. В поле его внимания неизменно находилась ожесточенная антивоенная и антиправительственная деятельность социалистических партий. Кроме того, Владимир Федорович постоянно сопровождал государя в его посещениях Ставки Верховного главнокомандующего, действующей армии, лазаретов для раненых, военных заводов и предприятий. И вот столь обширные и ревностные труды его пошли прахом в одно мгновение.

15 августа 1915 г., в самый разгар войны карьера В. Ф. Джунковского неожиданно оборвалась. Причиной тому стал Г. Распутин. Человек этот, пользовавшийся безграничным доверием царской семьи, был ненавистен многим, но у шефа жандармов, помимо личной неприязни, были еще и доказательства более чем сомнительного поведения "старца”. (А. Н. Семкин. "Зачислить за ВЧК впредь до особого распоряжения” . Дело В. Ф. Джунковского в Московской Таганской тюрьме // Отечественные архивы. М., 2002. № 5. С. 80.) "Всеподданнейшая записка” — отчет о похождениях Распутина, за которым по распоряжению Джунковского велось постоянное наблюдение, в июне 1915 г. был представлен государю. В. Ф. Джунковский сам изложил содержание "записки” . Государь выслушал, не перебивая и, видимо, был потрясен. Распутина удалили от двора. Но по настоянию императрицы было проведено контррасследование и вскоре "старец” снова занял прежнее место вблизи высочайших особ. Зато Джунковский в одночасье лишился всех постов. Он получил отставку (как было сказано в высочайшем указе: "Всемилостивейше уволен от занимаемых должностей”) — без объяснения причин и даже без обычных в этих случаях слов благодарности за верную службу.

Осенью 1915 г. он по прошению был назначен в действующую армию на Западный фронт, где последовательно командовал бригадой, дивизией, корпусом, дослужившись до звания генерал-лейтенанта.
В июне 1917 г. генерал Джунковский был отозван с театра военных действий и предстал пред Чрезвычайной комиссией. Но "она не нашла в его действиях на посту товарища министра внутренних дел и командира Корпуса жандармов ничего противозаконного, а недавняя опала стала дополнительным свидетельством в его защиту”. (И. Пушкарева, З. Перегудова. В. Ф. Джунковский и его воспоминания. // В. Ф. Джунковский. Указ. соч. Т. 1. С. 21. )

В сентябре 1917 г. Джунковский был избран солдатским комитетом на должность командира 3-го Сибирского армейского корпуса. "Именно доверие солдатских масс спасло ему жизнь и даровало свободу после Октябрьской революции, когда его вместе с группой генералов арестовали в ставке Верховного главнокомандующего и заключили в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Советское правительство ему, как офицеру лояльному к власти, даже определило пенсию”. ("Зачислить за ВЧК” . // Указ. соч. С. 81.)

В 1918 г. Джунковского арестовали, будто бы приняв за другого офицера, разыскиваемого ВЧК. Его сняли с поезда на станции Орша, когда он ехал к родным в Полтавскую губернию, и заключили в Смоленскую губчека. Хоть ошибка была вскоре выяснена, Джунковского не освободили, а направили в Москву в распоряжение ВЧК — сначала как свидетеля по делу Малиновского. (Будучи губернатором, В. Ф. Джунковский вынудил провокатора Р. Малиновского уйти из Думы и покинуть пределы России. Платный секретный сотрудник Департамента полиции и одновременно ставленник большевиков, депутат Думы, пламенный оратор, пользовавшийся особым покровительством Ленина, он после 1917 г. вернулся в Советскую Россию. Он надеялся на снисхождение, но по приговору Ревтрибунала был расстрелян.) В то время в стране был объявлен "красный террор” в связи с покушением на Ленина. Бывших офицеров сажали в тюрьмы и расстреливали. Джунковский был заключен в Бутырскую тюрьму.

Неожиданная поддержка пришла со стороны актеров и людей искусства. В годы своего губернаторства Владимир Федорович был страстным театралом, не пропускал ни одной премьеры. 14 декабря 1918 г. в Управление делами Совнаркома поступило письмо от прославленных деятелей русской сцены, в котором было свыше ста подписей, в том числе подписи А. В. Неждановой, В. И. Немировича-Данченко, М. Н. Ермоловой, А. И. Сумбатова-Южина, И. М. Москвина, О. Л. Книппер-Чеховой, Г. П. Федотовой и многих других. Выдающиеся деятели культуры просили освободить В. Ф. Джунковского из-под стражи. Они перечисляли все его заслуги и достоинства и писали, что он "всегда с особым вниманием и отзывчивостью относился ко всем нуждам артистов — он еще много раз по нашей просьбе облегчал участь политических заключенных и ссыльных, не затягивая дел, решая ходатайства иногда в несколько часов и даже минут”. (И. С. Розенталь. Страницы жизни генерала Джунковского // Кентавр. М. 1994. № 1. С. 91.)

Заключенного не освободили, но, может быть, это письмо хоть немного облегчило тюремную жизнь Владимира Федоровича. Дело Джунковского рассматривалось в Московском ревтрибунале. Он был обвинен "в том, что, как слуга бывшего самодержавного строя в России, занимал высокие административные посты и по своему служебному положению своими действиями и распоряжениями противодействовал проявлению в рабочей среде революционного движения”. ("Зачислить за ВЧК” . Указ. соч. С. 85.) Джунковский был признан опасным для советской власти и приговорен к заключению в концлагерь до окончания гражданской войны — без применения амнистии. Его поместили в Таганскую тюрьму. После медицинского освидетельствования он был признан годным к легкому труду и назначен заведующим кролиководческим отделом тюремного хозяйства. По ходатайству сестры, Евдокии Федоровны Джунковской, и под ее поручительство в июне 1920 г. Владимир Федорович был помещен в больницу при Александринской общине сестер милосердия.  (До революции председательницей общины была Е. Ф. Джунковская; больница находилась на Собачьей площадке — неподалеку от дома, где жила Евдокия Федоровна.)

Но вскоре из-за начавшегося ремонта Владимира Федоровича перевели в другую больницу, располагавшуюся поблизости, — бывшую частную хирургическую клинику князя Чегодаева. В эти полгода режим узника был не строгим. Ежедневно он выходил на прогулки, навещал сестру, там обедал и, что было очень важно для него, посещал богослужения. Донесения агентов о том, что переписка Джунковского "ускользает” от их внимания, так как он пользуется "живой” почтой, положили конец этой полусвободе-полуневоле. У Джунковского и у всех, с кем он общался в последнее время, были произведены обыски. Сам Джунковский был заключен во Внутреннюю тюрьму ВЧК, затем перемещен в Бутырскую, после этого отправлен в Таганскую тюрьму. На него завели новое дело. Его еще неоднократно переводили из тюрьмы в тюремную больницу, из больницы — снова в тюрьму.

В ознаменование трехлетия Октябрьской революции была объявлена амнистия, по которой неопределенный срок "до окончания гражданской войны” заменили Джунковскому на пять лет лишения свободы. 3 июня 1921 г. на заседании Московского ревтрибунала было вынесено решение о досрочном (ввиду болезни) его освобождении, которое тут же было "временно отклонено” — "до полного подавления банд на Дальнем Востоке” . Еще раз он был "освобожден” решением ВЦИК 28 ноября 1921 г. Но Владимир Федорович вышел на свободу лишь в апреле 1922 г., причем на него сразу же было заведено агентурное дело. (По-видимому, он был под плотной опекой сотрудников ОГПУ-НКВД до конца своих дней.)

Не имевший собственной семьи, В. Ф. Джунковский поселился у сестры вблизи Арбата, в 1-м Мало-Николопесковском переулке. Вскоре ему пришлось снова пережить тяжелые минуты. Уехала навсегда женщина, которую он любил всю жизнь. Сестра известного издателя М. В. Сабашникова — Антонина (Нина) Васильевна Евреинова, мать четырех детей, она овдовела еще в 1903 г. Не раз В. Ф. Джунковский делал ей предложение руки и сердца. Но старший сын ее отчего-то был против брака матери с ним. Она так и не вышла замуж. Холостяком остался и Джунковский. После отъезда ее из России они с Владимиром Федоровичем некоторое время переписывались. Потом и переписка стала невозможна...

В. Ф. Джунковского в 1928, 1932 и 1933 гг. вызывали в ГПУ, где сотрудники расспрашивали его о порядке приема иностранцев, о структуре Министерства внутренних дел и организации охраны Николая II. Среди историков бытует мнение, что положение 1932 г. о паспортном режиме было разработано если не лично Джунковским, то, во всяком случае, с его помощью. Владимир Федорович охотно делился своим богатым опытом; когда же на "беседах” в ОГПУ от него требовали, чтобы он назвал имена бывших чинов и секретных сотрудников Жандармского корпуса, он отвечал, что не знает их.

Но надо было чем-то жить, содержать больную сестру, которая была старше Владимира Федоровича на семь лет. Какое-то время он даже работал церковным сторожем, давал уроки французского языка ("для добывания хлеба насущного”), трудился над своими воспоминаниями. Их собирался напечатать в своем издательстве М. В. Сабашников. Но издательство его закрыли. В 1934 г. издатель вернул почти готовую к печати машинописную копию рукописи — автору. Владимир Федорович передал "воспоминания” в Литературный музей. Тогдашний директор музея, управделами СНК В. Д. Бонч-Бруевич, прекрасно понимавший ценность этих материалов, заплатил автору большую по тем временам сумму — 50 тыс. рублей. Это дало возможность В. Ф. Джунковскому прожить последние несколько лет жизни, не думая о заработке. (Ныне архив В. Ф. Джунковского находится в ГА РФ. Ф. 683.)

В числе многих знакомых, с которыми Владимир Федорович поддерживал знакомство, были А. А. Бахрушин и А. И. Южин в Москве, в Ленинграде — А. Ф. Кони. "Чувствуя себя в советское время носителями уходящей культуры, они желали быть и на склоне лет полезными обществу, обоим был дорог завет любимого героя Кони доктора Гааза: "Спешите делать добро”. (И. С. Розенталь. Указ. соч. С. 102.) Когда А. Ф. Кони умер в 1927 г., Джунковский прислал на его могилу крест.

Сохранилось письмо А. А. Бахрушина, в котором он благодарит Владимира Федоровича за ценные подарки, сделанные музею, в том числе за ларец и альбом, "имеющие исторические надписи, что создает их большую материальную ценность” . Ходили слухи, что Владимир Федорович принял монашество, но никаких документальных подтверждений этому факту нет. Известно только, что в последние годы духовником его был священник (ныне священномученик) Сергий Успенский, вернувшийся тогда из ссылки и проживавший в Москве нелегально. (Свящ. Сергий Успенский был расстрелян на Бутовском полигоне 19.12.1937 г. (См. "Бутовский полигон” . Вып. 2. С. 268). Прославлен Русской Православной Церковью в лике святых в 2003 г.)

В 1935 г. В. Ф. Джунковский похоронил сестру. После этого он поселился у племянницы Надежды Николаевны Шебашевой, которая жила на Беговой улице в дачном поселке. Небольшой домик под № 4, сплошь увитый плющом, был окружен садом. В двух комнатах, украшенных остатками старинной мебели и картинами, Владимир Федорович провел последние три года жизни. Сад перед домом был полон цветов. Вдоль дорожки росли кусты сирени, у крыльца — гладиолусы. Но особенно хороши были флоксы. Владимир Федорович собственноручно срезал их и дарил на прощанье гостям.

В этом доме 3 декабря 1937 г. В. Ф. Джунковского арестовали в последний раз.

Во время обыска была конфискована разная переписка, шесть книг, фотокарточки. В деле имеется акт о том, что переписка и книги, изъятые у Джунковского, были уничтожены как ненужные для следствия. Было два коротких допроса, на которых он отвечал, что контрреволюционной деятельностью не занимался, виновным себя не признал. Два свидетеля — два дворника, жившие в домах по соседству, слышали из разговоров соседей, что Джунковский был "генерал и губернатор” , и считали, что он "настроен контрреволюционно, потому что все время был без определенных занятий и не принимал участия в общественной жизни” .

Скорее всего, дворники ничего такого не говорили, а просто молча подписали то, что было заранее заготовлено следователями.

В архивно-следственном деле подшито письмо племянницы В. Ф. Джунковского. В письме, адресованном Сталину, она просит освободить Джунковского, "т. к. он старый больной человек и не может причинить вреда советской власти” . (ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-53985, П-74952; Книга Памяти "Бутовский полигон” . Вып. 3. С. 82; вклейка между с. 288 и с. 289.) Святая наивность!

26 февраля 1938 г. Владимира Федоровича Джунковского расстреляли. Убили человека, смыслом всей жизни которого было служение России.

В. С. Гадон

Генерал-майор Владимир Сергеевич Гадон происходил из дворян Новгородской губернии. Он родился в 1860 г. в Санкт-Петербурге в семье генерал-лейтенанта и уже в пятилетнем возрасте был назначен пажом к высочайшему двору. В семнадцать лет, окончив Пажеский корпус, он стал камер-пажом царского двора. В 1878 г. В. С. Гадон был зачислен в лейб-гвардии Преображенский полк. Через четыре года он уже имел чин поручика и занимал должность полкового адъютанта, в 1902 г. — произведен в генерал-майоры. В течение десяти лет (1890—1900 гг.) Владимир Сергеевич был ктитором Преображенского всей гвардии собора в Санкт-Петербурге.

В. С. Гадон был большим другом В. Ф. Джунковского, до его генерал-губернаторства они одновременно служили адъютантами у великого князя Сергея Александровича. После злодейского убийства Сергея Александровича 4 февраля 1905 г. Гадона откомандировали в Москву для участия в похоронах. О московских событиях тех дней вспоминает В. Ф. Джунковский: "На второй или третий день мученической кончины великого князя Ее высочество, движимая христианским чувством всепрощения, решилась поехать навестить убийцу своего мужа — Каляева, который содержался в то время в Серпуховском полицейском доме. Сопровождали великую княгиню бывшая фрейлина Е. Н. Струкова и бывший адъютант великого князя Гадон, это были в то время единственные лица, посвященные в этот, можно сказать, подвиг великой княгини, конечно, если не считать градоначальника Волкова, без разрешения которого великая княгиня не могла бы посетить Каляева. Какой был разговор у великой княгини с Каляевым, неизвестно, так как присутствовавших при этом не было. С кратких слов великой княгини можно было только заключить, что это свидание доставило удовлетворение христианскому чувству великой княгини, что сердце Каляева было затронуто: он взял от нее иконку и поцеловал ее руку. Через несколько дней, когда первое впечатление у Каляева, очевидно, прошло и заговорил в нем ум, а не сердце, он, чувствуя себя как бы виновным в своей слабости перед своей партией, написал великой княгине письмо, полное неуважения и упрека”. (В. Ф. Джунковский. Указ. соч. Т. 1. С. 43.)

В конце мая 1906 г. стали учащаться случаи беспорядков в войсках. Революционная пропаганда проникала и в казармы.

"Летом 1906 г. войска несли тяжелые наряды по охране порядка в стране” ... "Для охраны государя в Петергофе туда посылался из Красного села пехотный полк, причем полки сменялись каждую неделю. Когда очередь идти в Петергоф дошла до Преображенского полка, в нем накануне выступления начались какие-то волнения” ... "Командир полка (генерал-майор Гадон) говорил с нижними чинами и, по-видимому, всё успокоилось” . Но когда полк прибыл в Петергоф, там опять началось брожение среди нижних чинов 1-го батальона, приведшее к неповиновению начальству. Беспорядок именно в этом батальоне был особенно неприятен государю, т. к. до вступления на престол он сам им командовал. В результате генерал-майор В. С. Гадон был уволен со службы. (А. Ф. Редигер. История моей жизни // Федер. архив. служба России. — М.: Канон-Пресс-Центр. 1999. Т. II. С. 58—59.)

После отставки целых шесть лет (с 1906 по 1912 г.) В. С. Гадон провел в странствиях: путешествовал по европейской части России, посетил Германию, Францию, Голландию, Англию, Бельгию, Швейцарию, Австрию, Швецию.

1 июня 1912 г., в ознаменование первого приезда в Москву наследника-цесаревича, В. С. Гадон был возвращен на службу в прежнем чине генерал-майора. С того же времени он имел честь состоять в свите Его императорского величества. В начале 1-й мировой войны в 1914 г. Гадон приступает к работе в обществе Красного Креста в качестве лица для особых поручений по проверке лечебных заведений действующей армии. В мае 1917 г. он уволен от службы по болезни "с мундиром и пенсией” . Октябрьская революция застала Владимира Сергеевича в Москве, где он работал научным сотрудником Государственного исторического музея.

После 1917 г. его несколько раз арестовывали, но вскоре освобождали из-под стражи. В апреле 1924 г. В. С. Гадон в очередной раз был арестован и помещен в Бутырскую тюрьму в камеру № 8. В тот год в этой камере перебывало много известных людей, например юрист М. Л. Мандельштам (между прочим, защитник убийцы великого князя Сергея Александровича на судебном процессе 1905 г.), студент консерватории пианист Коробовский, которому когда-то Рахманинов прочил большое будущее (но тот стал сотрудником МУРа, откуда и попал в тюрьму), Н. И. Сытин, старший сын известного издателя, и др. Там же находились князья Голицыны, отец и сын — Николай Владимирович и Кирилл Николаевич. Отрывок из записок последнего мы приводим ниже: "Хорошие отношения со старостой корпуса, жившим в 8-й камере, и свободное место в камере — вот всё, что было нужно, чтобы получить в соседи тех, кто нам был приятен. Так в камере № 8 оказался генерал Гадон. В. С. Гадону в ту пору было около 65 лет. Красивый, совершенно седой, но бодрый мужчина невысокого роста, очень пропорционально сложенный, он держался с изысканностью блестяще воспитанного светского человека. В своей куртке охотничьего образца и тирольской шляпе с перышком он выглядел как на картинке в каком-нибудь немецком журнале: не хватало только ружья и собаки. С его наружностью удивительно гармонировало его умение красно говорить. Говорил он складно, много и интересно, сопровождая речь изящными, но как бы заученными, рассчитанными на эффект жестами. Умение держать себя на несколько "театральном” уровне было результатом опыта всей его жизни: светский красавец, гвардейский офицер, генерал, командир гвардейского полка, адъютант великого князя Сергея Александровича — непрерывное положение "на виду” , как на театральных подмостках. И генералом-то он был больше придворным, чем военным: две войны прошли, нисколько его не задев — запаха пороха он так и не узнал. Его стихией были парады, придворные балы и высочайшие приемы. Там он чувствовал себя, как рыба в воде, и с увлечением рассказывал нам разные великосветские истории и анекдоты”. (Записки князя Кирилла Николаевича Голицына. // Российское дворянское собрание. М., 1997 г. С. 210—211.)

Владимир Сергеевич Гадон пробыл в тюрьме недолго — его отправили в административную ссылку в Вологду на три года. По окончании ссылки он оставался в Вологде еще несколько лет, т. к. не имел права жить в Москве. Лишь в 1931 г. он вернулся в Москву. Будучи холостяком, он поселился у сестры в районе Кропоткинской улицы (Еропкинский пер., д. 14, кв. 10).

В Москве В. С. Гадон зарабатывал себе на жизнь частными уроками и переводами с иностранных языков. Он был дружен с сестрами — Маргаритой Кирилловной Морозовой  (Морозова Маргарита Кирилловна (урожд. Мамонтова) (1873—1958), до революции — учредительница журнала "Путь” и основательница Московского религиозно-философского общества.) и Еленой Кирилловной Востряковой, проживавшими неподалеку, в переулке Островского в здании норвежского посольства. Такое странное местожительство объяснялось тем, что дом, где размещалось посольство, до революции принадлежал М. К. Морозовой и ее мужу, крупному фабриканту. Иностранные дипломаты, уважающие частную собственность, не посмели выкинуть бывших владельцев особняка на улицу. В посольстве сестрам выделили две маленькие комнатки.

В. С. Гадон сначала давал уроки английского языка сыну Маргариты Кирилловны — профессору-шекспироведу М. М. Морозову (Морозов Михаил Михайлович (1897—1952), известный советский литературовед, театровед, переводчик, один из основателей советского шекспироведения; с 1935 г. был профессором МГУ и ГИТИСа.), а затем обучал французскому языку ее внука Михаила. Сестры незаметно подкармливали учителя — бывшего придворного генерала Гадона. Маргарита Кирилловна нередко носила еду и сестре Владимира Сергеевича, которая часто болела. В. С. Гадону в 1937 г. было уже под восемьдесят. Занятия языками, очевидно, носили символический характер.

Конечно, посещения норвежского посольства не могли остаться незамеченными. 22 августа 1937 г. Гадона арестовали. При обыске была конфискована разная переписка и альбом с фотографиями. Во время двух допросов он отвечал, что никакой "контрреволюционной деятельностью не занимался” и "систематической агитации” не вел. Но три свидетеля, жившие в том же доме, что и Гадон, утверждали обратное: что-де "с первых же дней советской власти он был настроен враждебно по отношению к партии и правительству” , имел повседневную связь с норвежским посольством, там "столовался” , нигде не работал, был "замкнутым, необщительным человеком”.

В обвинительном заключении следователем сделан обычный вывод: "вину свою не признал, но достаточно изобличается показаниями свидетелей”. (ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-77643.)

Владимира Сергеевича Гадона расстреляли 17 сентября 1937 г. Ему было в это время 77 лет.

К. Любимова, Л. Головкова

http://archive.martyr.ru/content/view/8/18/