| Революция и Гражданская война [64] |
| Красный террор [136] |
| Террор против крестьян, Голод [169] |
| Новый Геноцид [52] |
| Геноцид русских в бывшем СССР [106] |
| Чечня [69] |
| Правление Путина [482] |
| Разное [57] |
| Террор против Церкви [153] |
| Культурный геноцид [34] |
| ГУЛАГ [164] |
| Русская Защита [93] |
 Интернационал в действии У непримиримой борьбы государства с историей был один важный аспект, о котором почему-то «не принято» говорить вслух и всерьёз. А в 1920-1930-х это было очень даже вслух и всерьёз. Советское государство первых двух десятилетий было подчёркнуто и сознательно вненациональным, антинациональным. Его официальный гимн так и назывался – «Интернационал». «Национализм», который в те времена (а для многих – и в наши) являлся синонимом патриотизма, по определению был для этого государства злейшим врагом, и оно вело с ним войну на уничтожение. Слово «национальный» в официальных документах тех лет фигурировало только в следственных делах НКВД, в качестве устрашающего эпитета к разоблачаемым «центрам» и «союзам». Литературовед Лидия Гинзбург в 1926 году записывает в дневнике: «У нас сейчас допускаются всяческие национальные чувства, за исключением великороссийских. Даже еврейский национализм, разбитый революцией в лице сионистов и еврейских меньшевиков, начинает теперь возрождаться… Это имеет свой хоть и не логический, но исторический смысл: великорусский национализм слишком связан с идеологией контрреволюции (патриотизм), но это жестоко оскорбляет нас в нашей преданности русской культуре». В 1929 году на XVI съезде ВКП(б) в качестве главных угроз социалистическому строительству отмечаются опасность национализма, «великодержавный уклон», «стремление отживающих классов ранее великорусской нации вернуть себе утраченные привилегии». Памятники старины, как церковные, так и заметные гражданские, вроде Сухаревской башни, естественно, оказываются в глазах новых хозяев России национальными символами (да они ими и были, конечно же), подлежащими истреблению. В 1936 году видный деятель «евразийства» профессор Пётр Савицкий опубликовал в эмиграции пронзительную книжку «Разрушающие свою Родину (снос памятников искусства и распродажа музеев СССР)». «Русская общественность не отдаёт себе достаточного отчёта в том разрушении России как страны искусства, - писал Савицкий, - которое происходит на наших глазах… Коммунистическая власть показала себя ожесточённым и ни перед чем не останавливающимся разрушителем ценнейших памятников материальной культуры. От разрушения отдельных, художественных замечательных построек и целых комплексов их она перешла в последнее время к разрушению эстетического облика целых городов». Описывая бесчисленные утраты городов и музеев России, аргументировано опровергая официальные версии сносов памятников, напоминая об уничтожаемой возможности для СССР «стать первой туристической страной мира», Савицкий приходит к горьким выводам: «Отдельные черты складываются в картину ожесточённого гонения на всё, что есть ценного в историческом прошлом нации», «русофобское разрушительство подрывает психологически и те основы, на которых зиждется обороноспособность страны». Лишь перед самой Великой Отечественной войной Сталин, как будто почувствовав справедливость этих предостережений, совершил новый поворот генеральной линии в отношении русской истории. В ней вновь появились «прогрессивные» (в соответствии с политической конъюнктурой) герои – Иван Грозный, Пётр I и даже Иван Сусанин. А когда над страной в 1941 году нависла смертельная угроза, Сталин, понимая, что за «социалистическое отечество» и «пролетарский интернационализм» граждане умирать не пойдут, призвал их вдохновляться примерами вчерашних «эксплуататоров» - Дмитрия Донского и Александр Невского, Минина и Пожарского, Суворова и Кутузова. И в годы войны Сталин возродил Русскую Православную церковь, а после Победы провозгласил знаменитый тост за русский народ. И «Интернационал» перестал быть гимном СССР, а в новом гимне появились слова, за которые раньше сажали, - «великая Русь». Но жертв непримиримой войны против собственной истории было уже не воскресить. Война миров И в Москве, и в провинциальных русских городах алгоритм действий «преобразователей» был примерно одинаков. Если не знать, что вершили всё это наши соотечественники, создаётся полное впечатление, что страна переживала вражеское нашествие, и целью завоевателей было полное искоренение всех святынь покорённой страны и даже напоминаний о них. Начинали «преобразователи» с закрытия всех церквей города, кроме какой-нибудь окраинной, маленькой, кладбищенской. Запрещали колокольный звон – улицы и площади оглашали теперь бравурные марши и речи вождей из репродукторов. На следующем этапе взрывали главный городской собор, чтобы заменить его символом новой эпохи – Домом Советов (аналог московского Дворца Советов). Потом наступал черёд десятков других храмов и монастырей – непременно на их месте нужно было строить храмы просвещения и культуры, школы и рабочие клубы. Десятки школ в центре Москвы построены на месте снесённых храмов. Дворец культуры завода имени Сталина воздвигается именно на месте взорванного Симонова монастыря; рабочие ходят на субботники по разборке руин с лозунгом «Построим на месте очага мракобесия очаг пролетарской культуры!» Если церковное здание сохранялось, его стремились изуродовать до неузнаваемости, чтобы храм оно уже не напоминало – снимали кресты, сносили колокольни и главы, сбивали декор, отламывали апсиды. В крайнем случае, если некогда было возиться, церковь «изолировали»: отгораживали от улицы новой постройкой или сверху донизу занавешивали лозунгами. Уничтожены были и почти все мемориальные памятники – царям, благотворителям, воинам. Старинные названия улиц, площадей, городов в массовом порядке заменялись новыми, советскими. …Параллель с иноземным завоеванием, конечно, условна. Но то, что к власти в стране пришли люди, желавшие построить в ней принципиально иную цивилизацию, готовые пожертвовать оказавшейся в их власти страной для строительства «нового мира» - сомнений в этом нет. Достаточно просто перечитать документы 1920-1930-х годов о превращении Москвы в столицу мирового коммунизма и «центр мировой пролетарской революции». И вдруг одолел враг… 16 января 1930 года Михаил Пришвин записывает в дневнике: «Сколько лучших сил было истрачено за 12 лет борьбы по охране исторических памятников, и вдруг одолел враг, и всё полетело: по всей стране идёт теперь уничтожение культурных ценностей, памятников и живых организованных личностей». В мае того же года в Центральных государственных реставрационных мастерских констатируют «постоянную нехватку средств и людей на фиксацию при массовом разрушении памятников». Хронология всероссийского погрома исторического наследия выглядит примерно так. После вспышки первых послереволюционных лет, уничтожившей тысячи помещичьих усадеб, наступает некоторое затишье. Затем знамя вандализма поднимает Москва. В середине 1920-х годов в ней начинают обсуждать, а в 1927-м – претворять в жизнь планы массовых сносов памятников. Чтобы под ногами не мешались реставраторы со списками охраняемых государственных зданий, Президиум Моссовета 15 октября 1926 года постановляет: «Предложить всем отделам Московского Совета препятствовать изысканию новых памятников старины». Столичную эстафету принимает провинция: переломным специалисты считают 1928 год, когда областные, районные и городские власти начинают засыпать московские инстанции ходатайствами о закрытии и сносе церквей, монастырей и соборов. В городах и сёлах из них и их убранства планируют добывать стройматериалы, колониальную бронзу и медь, золото и серебро (не отобранные в 1912-1922 годах во время реквизиции церковных ценностей под предлогом сбора средств на борьбу с голодом) и т.п. В течение каких-нибудь пяти лет десятки российских городов лишаются тысяч архитектурных памятников. В Центральных государственных реставрационных мастерских не успевают разбирать заявки на снос десятков храмов: из Суздаля и Кашина, Ростова и Кинешмы, Мурома и Соликамска, Переславля и Великого Устюга, Калязина, Урьева-Польского, Ярославля, Владимира, Костромы… Реставраторы скрепя сердце дают санкцию на разборку «позднее», менее ценных храмов, надеясь, что этот компромисс позволит уберечь более древние. Где-то этот компромисс сработал, где-то зверь, заглотив палец, откусывал потом и руку. Ещё через несколько лет мнения реставраторов перестают спрашивать, и погром отечественной старины продолжается до самой войны, несколько затихая после 1935 года. Вторая волна вандализма накатывает на Россию в конце 1950-х – начале 1960-х годов, во время хрущёвской антицерковной кампании. По всей стране, в том числе и в Москве, вновь гремят взрывы, закрываются открытые было при «позднем Сталине» церкви. Реставраторов в те годы упрекают с трибуны партийного съезда в растрате народных средств на никому не нужную старину. Не будем пересказывать подробностей общеизвестного: подъёма патриотического общественного движения в середине 1960-х годов, создания Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, организации туристических маршрутов, в том числе и «Золотого кольца», принятия (с опозданием на 60-90 лет по сравнению с европейскими государствами) Закона СССР об охране памятников в 1977 году, массовой реставрации уцелевших памятников в 1970-1980-е годы. Отметим, что в те же годы реконструкция центров крупных городов сопровождается уничтожением уже не отдельных памятников, как в 1930-е годы, а исторической среды в массовом масштабе. Новая волна общеизвестного движения конца 1980-х гасит этот пожар, но ненадолго – начинаются новые времена. Корейский урок 10 февраля 2008 года в столице Южной Кореи Сеуле случилось несчастье: сгорели ворота «Намдэмун» - исторический памятник XIV века. Я привожу этот пример не для того, чтобы «утешить» читателей: мол, не только в России гибнут памятники старины. Напротив, корейский пример демонстрирует, насколько далека современная Россия от «цивилизованных» аналогий. Итак, посмотрим, что происходит после гибели исторического памятника в стране, в которой уважают и ценят свою историю. В Сеуле собирается экстренное заседание правительства Южной Кореи. На место культурного бедствия выезжают президент и премьер-министр. Они призывают восстановить памятник в кратчайшие сроки. Политические партии страны выступают с заявлениями, в которых оценивают случившееся как национальную трагедию и высказывают намерение обсудить меры по восстановлению памятника в парламенте. Специалисты корейского ведомства охраны исторических памятников постоянно дежурят на месте пожара, охраняя уцелевшие подлинные фрагменты. В сеульских СМИ культурную трагедию называют «корейским 11-м сентября». Через день южнокорейская полиция арестовывает поджигателя. Президент страны тем временем обращается к согражданам с призывом начать общенациональный сбор пожертвований на восстановление погибшего памятника. Он заявляет, что центральные власти и простые граждане буквально шокированы утратой части национального достояния, составляющего гордость нации. Начальник Управления по охране памятников истории и культуры Республики Корея подаёт прошение об отставке: «Я беру на себя ответственность за то, что не сумел должным образом обеспечить сохранность ворот «Намдэмун», - заявляет он. …В 2002 году в Российской Федерации сгорело сразу несколько хрестоматийных, прославленных, особо ценных, упоминавшихся во всех путеводителях и трудах по истории архитектуры объектов культурного наследия: церкви из села Спас-Вежи в Костроме и из села Старые Ключищи в Нижнем Новгороде, башни Якутского острога, воспетая Пушкиным гостиница Пожарского в Торжке. Что там президент, премьер и политические партии – никто из официальных лиц хотя бы министерства культуры не выступил даже с кратким заявлением. А уж чтобы кто-нибудь из чиновников заявил о своей ответственности, об уходе в отставку – помилуйте, да разве это повод? Да и чего бы им волноваться, ведь это только вершина айсберга? В 1990-е годы счёт утратам культурного наследия пошёл на тысячи. Государство не хотело тратить на них деньги – в 1999-м все расходы федерального бюджета на реставрацию равнялись средствам на постройку одного 16-этажного дома. Некоторые региона не тратили на памятники в год ни копейки. По неполным данным, в 1992-2002 годах погибло более 2,5 тысячи памятников. В своё время мне доводилось подробно об этом писать, так что не станем умножать число горьких примеров. Заметим лишь, что в богатых регионах памятники погибали из-за присутствия денег – инвесторы и власти активно осваивали доходные городские участки. А в бедных регионах памятники гибли из-за отсутствия денег: бесхозные усадьбы сгорали, деревянные и каменные храмы, простояв десятки лет без кровли, рушились. Как обычно, Москва была лидером процесса. «Причины исчезновения старины оказываются чрезвычайно живучими, - рассуждал покойный доктор искусствоведения А.И. Комеч, бескомпромиссный борец за сохранение исторических памятников. – Ненависть к Москве, непонимание её ценностей, несоблюдение правовых процедур в 20-30-е и 90-е годы похожи как две капли воды. С такой ненавистью, как говорят наши архитекторы о «домиках», я встречался только в журналах 1930-х годов… Ненависть, потому что требования сохранять наследие мешают «творчеству». Какие-то «охранщики» требуют сохранения этих «уродов», построек, которые покосились-покривились, когда здесь надо всё снести и поставить нечто новое… Архитекторы старшего поколения и власти в этом плане едины. В мозгах живы проекты реконструкции 195 года… Видимость гораздо важнее сути. Это связано с непониманием ценности подлинников. Трудно представить себе, чтобы человек, у которого есть этюд Рубенса, пожелал его стереть и нарисовать более яркими красками. Но по отношению к зданиям, пейзажам города – это происходит на каждом шагу… Подлинник не ценится, подлинник легко переделывается. Восстановили, не повторив ни в чём, храм Христа Спасителя – ни в технике, ни в декорации фасада, ни в материале, но это обществу преподносится как образец реставрации. И общество привыкает к тому, что созданное заново – подлинник. Созданное заново при реставрации допустимо, но это всегда трагедия. А публике говорится, что это победа. Такие победы развращают, учат эстетической неразборчивости, вседозволенности, презрению правовых процедур». Примерно те же процессы, с поправками на местную специфику, происходили в 1990-х – первой половине 2000-х годов в крупных городах, нашедших инвестиции для массированной «реконструкции» - Казани, Уфе, Самаре. В наши дни «процесс пошёл» в Санкт-Петербурге. И конца не предвидится. Принятая руководством страны программа «реконструкции ветхого и аварийного жилья» не сулит историческому наследию ничего хорошего. Как в 1930-е годы, центральные инстанции завалены в наши дни официальными письмами из провинции – просьбами снять памятники с охраны, чтобы их можно было «реконструировать». Три диагноза Что, однако, позволяет нам говорить о вандализме 1920-х и 2000-х годов как о стадиях одного и того же процесса? Ведь сегодня власть не берётся с религией, не воюет с историей, не сажает в тюрьму краеведов. Алексей Комеч не случайно употребил в интервью автору этих строк слово «творчество», порывам которого «мешают» памятники старины. В словах Комеча есть удивительное созвучие с размышлениями Алексея Греча, председателя Общества изучения русской усадьбы 1920-х годов, погибшего в сталинских лагерях. Позволим себе длинную цитату из его рукописи, написанной на Соловках: «Русская революция… позволяет на основе разрушений и вандализмов построить целый психико-социальный этюд. Страсть к разрушениям на известной ступени развития есть, в сущности, не что иное, как творчество со знаком минус… Как и во всяком творчестве, в нём наблюдается желание проявить себя, причём с наибольшим эффектом и по линии наименьшего сопротивления. Характерно, что такое творчество не продиктовано соображениями материального характера. Разрушение ради разрушения соответствует идее «искусства для искусства»… «Отрицательное «творчество» обросло хищничеством, величайшим обогащением и стремлением рассчитаться с «проклятым прошлым». И в результате слияния этих трёх элементов, как в некоем химическом соединении, произошёл тот взрыв, от которого запылали дворцы и дома с колоннами, рухнули церкви, загорелись костры с книгами, старинной мебелью». Свидетель гибели старой культуры и её памятников, Греч подметил важную связь разрушения и творчества. «Отрицательное» творчество со временем оттеснялось на задний план «созидательным», но суть оставалась та же: ценности, связанные с прошлым, легко приносились в жертву «творчеству нового». Социальному, культурному, архитектурному, идеологическому. «Диагноз Греча» подтвердил в ранние советские годы теоретик футуризма Н.Н. Пунин: «Разорвать, разрушить, стереть с лица земли старые художественные формы – как не мечтать об этом новому художнику, пролетарскому художнику, новому человеку». А «диагноз Комеча» подтвердил в 2004 году мэр Москвы Юрий Лужков в пространной статье в «Известиях». Отвергая упрёки в разрушении исторической Москвы, обосновывая необходимость её «реконструкции», он говорил, что строители великих готических соборов Европы не смогли бы их возвести, «если бы высота новых зданий всегда соответствовала высоте окружающей «исторической» застройки». Может быть, Лужков искренне считает, что московские новостройки сопоставимы с великими готическими соборами, он ведь заявил, что в «московской культуре понятие копии иногда имеет не меньший смысл, чем оригинала»… В истории прежней и современной России боролись и борются две культуры, почти по Ленину. Одна – культура традиции, естественного, органического развития, которая бережно относится к национальному наследию – настоящему фундаменту любых разумных преобразований. Другая – культура безжалостного новаторства – в политике, экономике, социальной жизни, искусстве. Новаторства, готового принести любые ценности в жертву творчеству чего бы то ни было нового. Что ж, нам остаётся только признать всё растущую актуальность диагноза профессора Петра Савицкого: «Русская общественность не отдаёт себе достаточного отчёта в том разрушении России как страны искусства, которое происходит на наших глазах». Ещё один совет-прогноз профессора Петра Савицкого из 1936 года остался несбывшимся: «Вступает в силу отрицание отрицания. Ликвидаторы художественного наследия страны должны быть ликвидированы в кратчайший срок»… Михайлов Константин. Золотое кольцо России. Летопись разрушений и утрат. (Москва. "Эксмо", "Яуза-пресс", "Лепта-книга". 2008 г.) | |
|
| |
| Просмотров: 1239 | |