Приветствую Вас Вольноопределяющийся!
Четверг, 28.03.2024, 11:53
Главная | Регистрация | Вход | RSS

Меню сайта

Категории раздела

Наш опрос

Оцените мой сайт
Всего ответов: 4119

Статистика

Вход на сайт

Поиск

Друзья сайта

Каталог статей


Владимир Солоухин. Письма из Русского музея. Как разрушали Москву
 ...Ну  вот,  сажусь за  свой  ежедневный  урок.  О,  гравюрная  красота
Ленин-града! Было сказано русским поэтом про столицу Франции: "В дождь Париж
расцветает, как серая роза". Ленинград  невозможно было  бы  сравнить  ни  с
каким,  даже  самым суровым цветком, если только бывают  суровые,  сумрачные
цветы. В Париже больше естественности и стихийности, свойственной природе. В
Ле-нинграде больше  от  соразмерного человеческого творчест-ва. Он весь, как
продуманное  стройное произведение  ис-кусства.  В  него  вживаешься,  как в
хороший  роман,  который  хочется  перечитывать снова  и  снова,  хотя точно
знаешь,  что делают герои  и даже на которой странице происходит то или иное
событие.  "Люблю тебя, Петра  творенье..." Не бойтесь,  я не  буду повторять
всех  известных  каждому школьнику слов о  творении Петра.  Но вы,  зная мой
характер и  мои, ну, что ли, архитектурные привязанности, уди-витесь, если я
тотчас и безоговорочно отдам Ленинграду предпочтение перед Москвой.
     Казалось бы  (благодаря архитектурным привязанностям), я должен  любить
Москву несравненно больше.  Ка-залось  бы,  она  должна  быть  ближе  сердцу
каждого рус-ского вообще. Да и неудобно, казалось бы, давнишнему москвичу не
иметь  хоть самого простенького патриотизма.  И тем  не менее. Постараюсь  в
нескольких словах оправдать свое удивляющее вас заявление.
     Дело в том,  что у Ленинграда есть, сохранилось  до  сих пор свое лицо,
своя ярко выраженная индивидуальность. Есть  смысл ехать  из других городов:
из  Будапешта, Парижа,  Кельна,  Тбилиси, Самарканда, Венеции или Рима, есть
смысл  ехать из  этих городов на берега Невы,  в Ле-нинград. И есть награда:
увидишь город, не похожий ни на один из городов, построенных на Земле.
     Вот так раз! А Москва?  Слышу  я ваши нетерпеливые  возражения. Неужели
Москва  не  своеобразна?  Откуда же  знаменитые слова  Пушкина: "Москва, как
много   в  этом  звуке   для  сердца  русского  слилось,  как  много  в  нем
ото-звалось!" Откуда  же  не  менее знаменитые слова  Лермон-това:  "Москва,
Москва!..  люблю тебя, как сын,  как рус-ский --  сильно, пламенно и нежно!"
Почему  же именно при виде Москвы  с Воробьевых гор просветлели в  юношеском
восторге  два замечательных русских человека, Герцен и Огарев, и дали клятву
посвятить  свои  жизни  служению  Родине?  И  все  это  перед  раскинувшейся
панорамой Моск-вы. Можно представить себе  ту герценовских времен пано-раму.
Сохранились  и  гравюры, дающие  хоть  некоторое  представление о  тогдашней
Москве. Гравюры -- не живой, не всамделишный город, но все-таки...
     Вам, наверно, не раз приходилось видеть иллюстрации разных художников к
сказке о царе Салтане. Именно ту картинку,  где изображается город, чудесным
образом воз-никший за одну ночь на пустынном  и каменистом острове. Говорят,
Москва, если  смотреть издали на утренней мороз-ной  заре или  в  золотистых
летних сумерках, вся была как этот сказочный златоглавый и островерхий град.
     Вы, конечно, любовались Московским Кремлем из-за  Москвы-реки. Говорят,
вся Москва  была  по  главному, ар-хитектурному звучанию как этот  уцелевший
пока, хотя и не в полной мере, Московский Кремль.
     Напрягите воображение,  представьте себе ту самую герценовскую панораму
с  Воробьевых  гор. Сотни  остро-верхих  шатров, розовеющих  на  заре, сотни
золотых  купо-лов,  отражающих в себе  тихое сияние  неба. Нет, Москва имела
свое, еще  более ярко  выраженное, чем  Ленинград, лицо. Более того,  Москва
была самым оригинальным, уникальным городом на Земле.
     Может нравиться или не  нравиться  купольная златовер-хая  архитектура,
как  может  нравиться  или  не  нравиться,  допустим,  архитектура  древнего
Самарканда. Но второго Самарканда больше нет нигде на земле. Он уникален. Не
было и второй Москвы.
     Можно  упрекнуть  меня  в  излишнем  пристрастии --  вся-кий кулик свое
болото хвалит.  Что ж, хорошо. Зову постороннего беспристрастного свидетеля.
Кнут  Гамсун совершил в свое время путешествие по  России  и написал путевые
очерки,  нечто вроде пушкинского путешествия  в Арзрум. Называется его книга
"В  сказочной стране". Итак,  зову в свидетели прославленного  норвежца.  "Я
побывал  в четырех из  пяти частей  света. Конечно,  я путешествовал по  ним
немного, а  в Австралии я  и совсем не бывал, но можно все-таки сказать, что
мне приходилось ступать  на  почву всевозможных стран света  и что я повидал
кое-что; но  чего-либо  подобного  Московскому Кремлю я никогда не  видел. Я
видел  прекрасные города, громадное впечат-ление  произвели на  меня Прага и
Будапешт; но Москва -- это нечто сказочное.
     В  Москве около  четырехсот  пятидесяти церквей  и  ча-совен,  и  когда
начинают звонить все колокола, то воздух дрожит  от множества звуков  в этом
городе  с миллионным  населением. С  Кремля  открывается вид  на целое  море
красоты. Я никогда  не  представлял себе, что на  земле  может  существовать
подобный  город: все  кругом  пестреет  красными  и  золочеными  куполами  и
шпицами. Перед  этой  массой золота, в соединении с  ярким  голубым  цветом,
блед-неет все,  о  чем я  когда-либо мечтал. Мы стоим у памятника Александру
Второму  и, облокотившись о  перила, не  отры-ваем взора от картины, которая
раскинулась  перед  нами. Здесь  не до  разговора,  но  глаза  наши делаются
влажными".
     Архитектура  Москвы,  московский,  исторически  сло-жившийся   ансамбль
создавал   определенную   атмосферу,   на-строение,   определенным   образом
воздействовал  на  созна-ние,  на  характер  людей,  на  их  и  житейское  и
творческое поведение.
     У Виктора Михайловича Васнецова, например,  был  в биографии переломный
момент,  когда  с  не своей,  ложной  для  него дороги -- жанра --  он резко
своротил в область эпоса  и сказки, где и нашел свое подлинное  лицо, где  и
стал художником Васнецовым.  Поворот этот произошел во многом  под  влиянием
Москвы. Вот  что  пишет  сам  Васне-цов Владимиру  Стасову:  "Решительный  и
сознательный переход из жанра  совершился  в  Москве златоглавой,  ко-нечно.
Когда я приехал в Москву,  то почувствовал, что приехал домой и больше ехать
уже некуда -- Кремль, Ва-силий Блаженный заставили  меня чуть не плакать, до
та-кой степени это веяло на душу родным, незабвенным".
     В этом  письме упомянуты только  Кремль и Василий Блаженный, но надо ли
объяснять, что сами по себе они не создают еще общей архитектурной атмосферы
города.  Вас-нецова  же  поразила именно  архитектурная  атмосфера  Мо-сквы,
симфония Москвы, в которой Кремль и Василий Блаженный были чем-то вроде двух
вершин.  В монографии  о  Васнецове  сказано:  "Васнецов, приехав в  Москву,
почув-ствовал, что Москва обогащала и утверждала его в творче-ских замыслах,
что силы его идут на подъем". То же пере-жил по приезде в Москву  и Суриков,
так же сильно подействовал московский архитектурно-художественный  ан-самбль
и на  Репина, и  на Поленова.  Василий Суриков говорит о Москве:  "Я  как  в
Москву  приехал, прямо спа-сен  был.  Старые  дрожжи, как  Толстой  говорил,
поднялись... Памятники, площади -- они мне дали ту  обстановку, в ко-торой я
мог  поместить свои  сибирские  впечатления.  Я  на памятники, как на  живых
людей, смотрел,-- расспрашивал их: "Вы  видели, вы слышали,  вы  свидетели".
Только  они  не словами  говорят...  Памятники все  сами видели:  и  царей в
одеждах, и  царевен -- живые свидетели.  Стены  я  допрашивал,  а не книги".
(Запись Волошина.)
     Более спокойно, но  не  менее  твердо говорит  о  Москве, о  ее  особом
значении  А. Н.  Островский:  "В Москве все  русское становится  понятнее  и
дороже.  Через Москву вол-нами  вливается  в Россию  великорусская  народная
сила".
     Итак,  "особое  значение Москвы". Для  того чтобы  че-ловеку  испортить
лицо,  вовсе  не  нужно  отрубать  голову.  Чтобы  Самарканд  перестал  быть
Самаркандом, вовсе не нужно сносить весь  город, достаточно уничтожить (даже
вздрогнулось от  такого сочетания слов) несколько удиви-тельных произведений
магометанского  зодчества   эпохи   Та-мерлана.  Этих   произведений,   этих
памятников   архитектуры  всего  лишь  несколько.  У  меня   нет  под  рукой
путеводителя, но, право же, их не более десяти.  Без этих десяти соору-жений
Самарканд как исторический памятник не сущест-вует.
     С  начала  тридцатых  годов  началась  реконструкция  Мо-сквы.  Но  еще
Владимир  Ильич  Ленин в  беседе  с  архитек-тором  Жолтовским  дал  твердое
указание (можно найти в соответствующих документах), чтобы при реконструкции
Москвы не трогать архитектурных памятников.
     Да и не везде была  реконструкция. Лучше всего  об этом говорит то, что
на месте большинства замечательных, уди-вительных по красоте  и бесценных по
историческому зна-чению древних памятников архитектуры теперь незастроенное,
пустое  место.  Я  хочу  злоупотребить вашим  терпением и  назвать  хотя  бы
некоторые из них.
     Перед входом в ГУМ со стороны Никольской  улицы  (улица  25 Октября) вы
замечали,  вероятно, никчемную  пустую  площадку,  на  которой располагаются
обычно продавцы мороженого. Здесь стоял Казанский собор, построен-ный в 1630
году.
     Наверно, вы  знаете  стоянку автомобилей там, где Сто-лешников переулок
выходит на Петровку.  На этом месте  стояла церковь Рождества в  Столешниках
XVII века.
     На Арбатской площади со стороны метро,  где  теперь  совершенно  пустое
место, поднималась красивая церковь XVI века.
     Напротив Военторга  украшала Воздвиженку (проспект  Калинина) церковь в
стиле южнорусской деревянной архи-тектуры, построенная в  1709--1728  годах.
Кстати, в этой церкви венчался великий русский сатирик Салтыков-Щед-рин.
     На Гоголевском  бульваре,  где  сейчас дешевенькие  фа-нерные  палатки,
возвышалась церковь Покрова на Грязях, построенная в 1699 году.
     Я продолжу перечень, но более схематично.
     Церковь X VI века на углу улицы Кирова и площади Дзержинского. Сломана.
Теперь пустое место.
     Церковь Фрола  и Лавра (1651--1657 годы) на  улице Кирова, наискосок от
почтамта. Сломана. Пустое, захлам-ленное место.
     Церковь  XVII--XVIII веков на углу улицы  Кирова  и улицы Мархлевского.
Сломана. Пустое место. Фанерные па-латки.
     Церковь  1699  года, в  которой  крестили Лермонтова.  У Красных ворот.
Сломана. Сквер.
     Церковь  XVI  века  --  угол  Кузнецкого  моста  и улицы  Дзержинского.
Сломана. Стоянка автомобилей.
     Церковь   с   шатровой   колокольней   1659  года   на  Арбате   против
Староконюшенного переулка. Сломана. Пустое мес-то. Трава.
     Шатровая колокольня 1685 года на улице Герцена. Сло-мана. Скверик.
     Церковь 1696 года на Покровке. Сломана. Сквер.
     Церковь 1688 года на улице Куйбышева. Сломана. Сквер.
     Памятников  архитектуры в Москве уничтожено более четырехсот, так что я
слишком  утомил  бы вас, если бы взялся за полное доскональное перечисление.
Жалко  и  Су-хареву башню,  построенную  в  XVII  веке.  Проблему объезда ее
автомобилями можно  было решить  по-другому,  пожертвовав  хотя  бы угловыми
домами  на  Колхозной  площади  (универмаг, хозяйственный  магазин,  книжный
магазин). Жалко и Красные и Триумфальные ворота.
     Может  быть,  вы  знаете,   что  многие  уничтоженные  па-мятники  были
незадолго   перед  этим  (за  два,   за  три  года)   тщательно   и  любовно
отреставрированы?  А,   знаете  ли,  что  площадь  Пушкина  украшал  древний
Страстной  монастырь? Сломали. Открылся  черно-серый  унылый фасад.  Этим ли
фасадом должны мы  гордиться как достопримечательно-стью  Москвы? От  его ли
созерцания увлажнятся глаза  какого-нибудь нового Кнута Гамсуна?  Никого  не
удивишь и сквером и кинотеатром "Россия" на месте Страстного монастыря.
     Сорок  лет   строилось   на  народные   деньги  (сбор   пожер-твований)
грандиозное архитектурное сооружение --  храм Христа Спасителя.  Он строился
как памятник знаменито-му  московскому  пожару, как памятник  непокоренности
московской перед сильным врагом, как памятник победы над Наполеоном. Великий
русский  художник Василий  Су-риков  расписывал его  стены и своды. Это было
самое  вы-сокое и самое  величественное  здание в Москве. Его  было  видно с
любого  конца  города. Здание не древнее, но  оно  организовывало  наряду  с
ансамблем  Кремля архитектур-ный центр  нашей столицы. Сломали...  Построили
плава-тельный бассейн. Таких бассейнов в одном Будапеште, я думаю, не меньше
пятидесяти штук, при том, что  не испорчен ни один  архитектурный  памятник.
Кроме того, разру-шая старину, всегда обрываем корни.
     У  дерева каждый корешок, каждый  корневой  волосок на  учете, а уж тем
более те корневища, что уходят в глу-бочайшие водоносные пласты. Как  знать,
может быть, в момент  какой-нибудь великой засухи именно те, казалось бы уже
отжившие, корневища подадут наверх, где листья, живую спасительную влагу.
     Вспомнив   о   корнях,  расскажу  вам   об  одном  протоколе,   который
посчастливилось  прочитать   и  который  меня  по-тряс.   Взрывали   Симонов
монастырь. В  монастыре  было фамильное захоронение Аксаковых и, кроме того,
могила поэта Веневитинова. Священная память, перед  замечатель-ными русскими
людьми, и даже перед Аксаковым,  конеч-но, не остановила взрывателей. Однако
нашлись энтузи-асты,  решившие прах  Аксакова  и Веневитинова  перенести  на
Новодевичье  кладбище.  Так  вот,  сохранился  протокол.  Ну,  сначала  идут
обыкновенные подробности, напри-мер:
     "7 часов. Приступили к разрытию могил...
     12 ч. 40 м. Вскрыт первый  гроб.  В нем оказались хоро-шо сохранившиеся
кости скелета. Череп наклонен на  пра-вую сторону. Руки сложены на  груди...
На  ногах невысо-кие  сапоги,  продолговатые,  с  плоской  подошвой и низким
каблуком.  Все  кожаные  части  сапог  хорошо  сохранились,  но  нитки,   их
соединявшие, сгнили..."
     Ну и так далее, и так далее. Протокол как протокол, хо-тя и это ужасно,
конечно. Потрясло же меня другое место из этого протокола. Вот оно:
     "При  извлечении  останков  некоторую  трудность  пред-ставляло  взятие
костей  грудной  части,  так  как  корень бе-резы, покрывавшей всю  семейную
могилу Аксаковых, про-рос через левую часть груди в области сердца".
     Вот я и спрашиваю: можно ли было перерубать такой корень, ронять  такую
березу и взрывать само место вокруг нее?
     Ужасная  судьба постигла великолепное Садовое кольцо. Представьте  себе
на месте сегодняшних московских буль-варов голый и унылый асфальт во всю  их
огромную ши-рину.  А  теперь  представьте  себе  на  месте  голого  широкого
асфальта  на  Большом  Садовом  кольце  такую  же  зелень,  как на уцелевших
бульварах.
     Казалось  бы,  в  огромном  продымленном  городе каждое  дерево  должно
содержаться на учете, каждая веточка до-рога. И действительно, сажаем сейчас
на тротуарах липки,  тратим на это много  денег, усилий и времени.  Но росли
ведь  готовые  вековые  деревья. Огромное зеленое  кольцо  (Садовое кольцо!)
облагораживало  Москву.  Правда, что  при деревьях проезды и справа и  слева
были бы поуже, как,  допустим,  на  Тверском бульваре либо на  Ленинградском
проспекте.  Но ведь ездят же там автомобили. Кроме того, можно было устроить
объездные  пути параллельно Садо-вому кольцу,  тогда  сохранилось  бы  самое
ценное, что может быть в большом городе -- живая зелень.
     Если говорить  строже и точнее  -- на месте  уникального, пусть немного
архаичного,  пусть глубоко русского, но тем-то и  уникального города Москвы,
построен город среднеевропейского  типа, не выделяющийся  ничем  особен-ным.
Город как город. Даже хороший город. Но не боль-ше того.
     В самом деле, давайте  проведем нового человека, ну хоть парижанина или
будапештца, по улице Горького, по  глав-ной  улице Москвы.  Чем поразим  его
воображение,  какой  такой  жемчужиной  зодчества?  Каким  таким  свидетелем
старины?  Вот  телеграф. Вот  гостиница "Минск".  Вот дом на углу  Тверского
бульвара, где кондитерский магазин... Видели парижанин и будапештец подобные
дома. Еще и  по-лучше. Ничего не  говорю. Хорошие, добротные дома, но все же
интересны  не  они, а именно  памятники:  Кремль,  Коло-менское, Андронников
монастырь...
     А  Ленинград стоит  таким,  каким сложился  постепенно,  исторически. И
Невский  проспект, и  Фонтанка, и Мойка, и Летний сад, и мосты, и набережные
Невы, и  Стрелка  Ад-миралтейства, и Дворцовая площадь, и Спас  на Крови,  и
многое-многое другое.
     Вот почему я Ленинград  люблю  теперь гораздо  больше Москвы. Да полно,
один ли я? Спросите любого человека,  впервые  увидевшего эти два города.  Я
спрашивал многих. Все отдают  предпочтение Ленинграду.  Они отдают  легко  и
беззаботно  (что ему, парижанину  или будапештцу), я-- с болью  в  сердце. С
кровавой болью. Но вынужден. Плачу, а отдаю.
Категория: Культурный геноцид | Добавил: rys-arhipelag (08.09.2012)
Просмотров: 2210 | Рейтинг: 0.0/0