Агитация коммунистических пропагандистов об организации колхо­зов закончилась полным провалом.

Тогда из Москвы были даны на места новые партийно-советские ди­рективы: не ограничиваться агитацией, а в административном порядке применять репрессии ко всем крестьянам, которые не пожелают вступать в колхозы. Рекомендовались репрессии: «раскулачивание» (конфискация всего имущества, включая одежду и жилище»; тюрем­ное заключение; ссылка в лагерь — главы или всей семьи раскула­ченных. В первую очередь репрессировали зажиточных крестьян и «антиколхозных агитаторов», т. е. тех, кто активно выступал против колхозов.

Коллективизацию рекомендовалось проводить сплошную, т. е. поголовно всех крестьян в каждой деревне и всех селений в «районе сплошной коллективизации». При таких методах проведения кол­лективизации перед каждым крестьянином была поставлена альтер­натива: или в колхоз — или в лагерь!

В своих статьях и речах Сталин сформулировал этот новый путь коллективизации в виде лозунга: «Ликвидация кулачества как клас­са на основе сплошной коллективизации».

Прежде всего партийные комитеты исключили из партии и сняли с постов тех коммунистов, которые возражали против принудитель­ной коллективизации, а также тех, кто по своему характеру («мягко­телости», как выражались твердокаменные большевики) не могли осуществлять террористических мероприятий. Таких, исключив из партии, сослали в лагерь за «правый уклон», как «подкулачников», или за «буржуазный либерализм».

{96} Террор забушевал по всем деревням Советского Союза. Об этом терроре знакомые из Болотного сообщали в письмах. И при случай­ных встречах рассказывали.

— Мельника Ивана Федоровича раскулачили и отправили в тюрьму за «антиколхозную пропаганду». Потому — на собраниях ни­когда не могли переспорить его большевистские агитаторы. Приехал из города отряд его арестовывать. Пришли к нему в дом. — «Ну, не­угомонный агитатор, выбирай себе дорогу: в тюрьму или в колхоз? ..» — «Лучше в тюрьму, чем в колхоз, товарищи-тюремщики!...» — на­смешливо отрапортовал этот старый унтер-офицер. И увезли его в тюрьму. А семью в колхоз загнали.

Потом, когда тюрьмы были сплошь забиты арестованными, рас­кулаченных стали ссылать в лагери.

— Егор Иванович богатый был мужик: крупорушку и лавочку имел. К тому же и зубастый говорун: на собраниях «товарищам» спуску не давал. Теперь отобрали у него все: и дом, и лавочку, и крупорушку. А самого с семьей в лагерь отправили.

— У Тимофея Ильича «товарищи» тоже все отобрали: и мельницу, и лошадей, и скот, и дом. Самого хотели в лагерь сослать. Да из го­рода сообщили, что весь транспорт раскулаченными ссыльными за­гружен до отказу. Поэтому приказано: с отправкой в Сибирь пока подождать.

Но из дома все же приказали выгнать. А семья у него немалая: двенадцать душ. Самая большая семья в нашем селе. Так и скитаются теперь, бедняги, по чужим сараям, а свой дом пустой стоит: заколочен досками, замкнут, а на замке бумажка с печатью висит...

Через некоторое время другой крестьянин рассказал продолжение этой истории:

— Собрались как-то соседи около сарая, где ютилась и мерзла семья раскулаченного мельника. Ругали жестокую власть. Потом взяли топоры, пошли к дому мельника, сбили замок с двери и доски с окон и сказали: «Иди в свою избу и живи в ней. А за то, что замок с печатью сбили, не ты, а мы в ответе...» Поблагодарил мельник односельчан, перебрался в свой дом. Но через несколько дней при­ехал отряд милиции из города и объявил мельнику решение райкома и райисполкома: мельника и его семью сослать в лагерь. Но если он согласится вступить в колхоз, то оставить его на месте и вернуть ему {97} дом. Мельник поставил вопрос перед семьей: «Я теперь стар, мне все равно, где помирать: в колхозе или в лагере. Решайте вы». Семья решила вступить в колхоз: в лагере — думали — будет еще хуже, чем в колхозе...

В колхоз или в лагерь?..

Зажиточных крестьян «раскулачивали», конфисковали у них все имущество, включая дом и одежду, только за то, что они упорно отка­зывались вступать в колхоз.

Всех других крестьян загнали в колхоз потом, поставив перед ни­ми ту же альтернативу: или в колхоз или в лагерь!...

При этом партийная организация создала в помощь себе в каждой деревне группу бедноты — из безлошадных. Их соблазняли раздачей продуктов, одежды из конфискованного имущества раскулаченных, обещаниями, что они, ничего в колхоз не внося, станут коллективны­ми собственниками всего колхозного имущества — лошадей, скота, инвентаря — и руководителями колхозных предприятий. Партийные уполномоченные уговаривали группу бедноты на собраниях не воз­ражать против коллективизации, выступать в защиту ее, а на тех, кто говорит против колхозов, доносить и их «обезвреживать»...

Некоторые участники групп бедноты эти «обязанности» выполня­ли и помогали власти загонять в лагери «подкулачников» и «анти-колхозных агитаторов». Другие от выполнения этих «ароматных за­дач» сторонились.

За всякое критическое замечание о колхозах, о партии или влас­ти, за всякое возражение партийцу-докладчику на собрании следо­вал немедленный арест, тюрьма, лагерь.

Один крестьянин из Болотного был арестован только за одну реп­лику на собрании. Пропагандист из района, распевая о будущем «кол­хозном рае», восхвалял Сталина: «К этому призывает нас наш вели­кий вождь и организатор всех наших социалистических побед». Го­рячий мужик бросил с места рифмованную реплику: «Главный ви­новник всех наших бед...» Сразу же после собрания крестьянин был арестован, увезен в город и пропал без вести. Его жена не могла добиться даже никакого ответа, что же власть сделала с ее мужем; посажен ли он в тюрьму, сослан в лагерь или расстрелян...

{98} После таких жестоких расправ за каждое слово, крестьяне за­молчали, будто воды в рот набрали.

Только немногие одиночки не страшились даже лагеря и тюрьмы и в условиях беспощадного террора продолжали открытую борьбу против принудительной коллективизации.

«Единогласная резолюция»...

После того, как все деревенские жители были терроризованы той расправой, которая была учинена над всеми открытыми противниками коллективизации, на собраниях против колхозов уже никто не вы­сказывался. Все упорно молчали, стиснув зубы.

Но когда дело доходило до голосования, резолюция о необходимо­сти организовать колхоз в Болотном неизменно была отвергаема: за нее поднималось только несколько голосов из группы бедноты да из семей комсомольцев.

Тогда партийные уполномоченные стали применять, по приказу свыше, мошеннические уловки.

Такая уловка была применена и на собрании в Болотном. Уполно­моченный райкома партии сделал на собрании доклад (наверное, уже полусотый!) и призвал к немедленной организации колхоза.

В ответ на призыв высказаться последовало гробовое молчание.

— Ну, дело теперь, конечно, для всех советских крестьян яснее ясного стало: без колхоза не обойтись, — сказал уполномоченный. — Будем голосовать: кто против организации колхоза?.. Всех тех, кто будет голосовать против колхоза, мы запишем в протокол: своих противников советская власть должна знать поименно...

Ни одна рука не поднялась: кто же в лагерь хочет?!

— Итак, «против» — никого нет. Значит, все «за» голосуют!... Правильно!... Так в протоколе и запишем: постановление об органи­зации колхоза принято единогласно, — явно издевательски провоз­гласил коммунистический начальник...

И объявил собрание закрытым.

... Крестьяне возмущенно шумели, расходясь кучками по до­мам...

{99} А через несколько дней группа вооруженных коммунистов с от­рядом милиции уже отбирала у крестьян лошадей и сельскохозяйст­венный инвентарь в колхоз...

Всю деревню — в лагерь!...

Тех, кто отказывался вступать в колхоз, отправляли в лагерь. Об одной деревне мне рассказывал очевидец.

На собраниях все крестьяне категорически заявляли: «В колхоз мы не пойдем». Им пригрозили «раскулачиванием» и ссылкой. Но они упорно стояли на своем: ни один не пошел в колхоз. Все кресть­яне каждый раз голосовали единодушно против колхоза...

Тогда в деревню приехал большой отряд НКВД с пулеметами. Чекисты забрали и угнали в город весь скот из деревни.

Потом вывели в поле поголовно всех жителей деревни: мужчин и женщин, стариков и детей.

Запалили деревню со всех концов. На глазах у этой плачущей толпы людей сожгли их деревню дотла...

А самих жителей погнали под конвоем на ближайшую станцию. Там загнали их, как скот, прикладами винтовок в товарные вагоны, замкнули и отправили в Сибирь, в лагерь.

Всю деревню, целиком! ...

Так проводилась «сплошная коллективизация». Крестьян по оди­ночке, группами или целыми деревнями загоняли в колхоз или в ла­герь...

СУДЬБА РАСКУЛАЧЕННЫХ

Раскулаченные в лагере

Встреча с эшелоном на Урале.

В этот период мне пришлось побывать на Северном Урале, в той области, куда ссылали раскулаченных.

Однажды зимой мы с местным учителем ехали полем. Навстречу двигалась огромная колонна; мужчины, женщины, старики, дети.

{100} Оборванные, истощенные, со страдальческими лицами. Плелись, едва передвигая ноги по глубокому снегу. За ними на санях везли сумочки с их жалкими пожитками. Кавалерийский отряд НКВД конвоировал эту колонну.

— Это раскулаченные, — пояснил мой спутник, когда колонна прошла мимо. — Их высадили с поезда на ближайшей станции, более 100 километров отсюда, и теперь гонят в леса, на лесозаготовки. При­ведут их сейчас в лес, выбросят их пожитки на снег, под деревьями. Чтобы не замерзнуть, эти люди должны будут сразу же развести костры, нарубить деревьев и построить какой-нибудь барак для себя: жилья для них никто не приготовил... Потом они целыми днями будут работать в лесу, на лесозаготовках, а ночевать — в этих само­дельных бараках. Теперь такие группы раскулаченных прибывают к нам в ссылку беспрерывно, изо всех уголков Советского Союза.

— А в вашей области тоже раскулачивают?

— Да, начинается и у нас, — вздохнул мой спутник. — Но наших раскулаченных направляют не в здешние леса, а в другие: на Даль­ний Восток, подальше от родных краев...

Булочник — нищий...

Там же, в пермяцкой деревне, встретил я ссыльного старика. Он ходил по дворам, нищенствовал.

Приглашенный к обеду, нищий снял с себя сумочку, осторожно присел к углу стола и рассказал о своей судьбе. Он — раскулачен­ный, из Кромского района, Орловской области.

— До революции, при царе, злодеев ссылали на каторгу: разбой-ников, воров, убийц. А теперь?! Меня вот, к примеру, только за то со­слали, что пекарню имел. «Злодейством», стало быть, занимался: лю­дей булками кормил, — с горькой усмешкой пытался шутить ста­рик...

А у самого — слезы на глазах. И голос дрожит от глубокой, кров­ной обиды.

— Вот за такое-то «злодейство» и попал я на каторгу, голуби мои, — продолжал он свою горькую исповедь. — Работать в лесу уже больше не могу: стар стал, совсем обессилел. А из лагеря все-же не отпускают. И вот днем я подаяние собираю (благо, что тут колхозов {101} пока еще нет!), а к вечеру опять в лесной барак обязан возвращаться: приказ начальства — строгий!...

Пообедавши жадно, наспех, старик поблагодарил, надел сумочку и, кряхтя, поплелся, горемыка, по деревне дальше...

Отец и сын

В другой пермяцкой деревушке на Северном Урале повстречался я с молодым учителем. Он доверчиво рассказал о причинах, которые забросили его так далеко.

Окончив педагогический институт в столице, он приехал сюда, в лесную глушь, в область ссыльных, с намерением помочь своему от­цу. Отец его, раскулаченный крестьянин, отбывал свою ссылку в ла­гере, в ближайшем лесу, в нескольких километрах от той деревни, где работал сын-учитель.

Учитель многократно просил учреждения НКВД: дать ему отца на поруки, разрешить ссыльному старику жить не в лесном бараке, а в деревне, вместе с сыном. Но НКВД ему в этом категорически от­казал, хотя работать в лесу старик уже не мог.

Сын не оставил отца на произвол судьбы и всячески помогал ему:

добывал продукты, одежду, обувь и отправлял в лесной барак. В воскресенье он привозил отца к себе в гости.

Впоследствии я узнал, что, уезжая на летние каникулы, учитель снабдил отца документами, деньгами и увез из ссылки...

РАСКУЛАЧЕННЫЕ В ДЕРЕВНЕ

Смерть у порога...

Не всех раскулаченных отправляли в ссылку. Нередко семьи рас­кулаченных разъединяли. Главу семьи с женой ссылали в лагерь, а стариков и детей из семьи раскулаченного просто выбрасывали из дома на улицу и оставляли на произвол судьбы: «Пущай дохнут...»

Мне рассказывали о судьбе старика-изгоя. При коллективизации сына раскулачили и отправили в Сибирь, а отца выбросили на улицу {102} и замкнули дом. Старик пешком отправился в дальний город, к дру­гому сыну, который был коммунистом и служил там.

Невестка, увидя пришедшего старика, всполошилась: если только узнают, что ее муж — сын раскулаченного, то мужа выбросят из пар­тии, уволят со службы и, наверное, тоже отправят в ссылку. Поэтому она сразу же выпроводила старика из своей квартиры, не давши ему даже возможности повидаться с сыном.

— Уходи куда хочешь!... Не губи нас...  Убитый горем, старик поплелся назад, в свою деревню. Пришел ночью. Улегся на крылечке, у порога своего опечатанного дома. На­утро его нашли мертвым...

ДЕТИ РАСКУЛАЧЕННЫХ

Осенью, под яблоней...

Однажды вечером, среди собравшихся соседей из рабочего посел­ка, начались воспоминания о тяжелых временах коллективизации и раскулачивания.

Девушка-работница, до того всегда молчаливая и скрытная, вол­нуясь, начала рассказ о своей судьбе:

— Я тоже из раскулаченных...  Наша деревня недалеко от Брян­ска расположена, около имения Великого князя Михаила Романова. Вот началась коллективизация, и стали загонять мужиков в колхо­зы.             Приехала милиция, отца раскулачили. Забрали отца и мать, бро­сили на подводу, в Сибирь отправили... А мы с братишкой ничего не знали и не слыхали: были в это время в школе. Нас не забрали. Мне тогда было двенадцать лет, братишке — десять. Пришли мы из школы. Куда деваться?! Осень, холодно. А дом наш забит... Пере­ночевали мы в нашем саду: под яблоней, раздетые стояли... Замерз­ли. Дрожали от холода и плакали всю ночь... Под утро, когда све­тать стало, побрели мы из своей деревни, от своего дома, куда глаза глядят... — Потом бродяжничали по миру... Что с нами было?! Ка­кого горя нам хлебнуть пришлось?! Нет, я этого рассказать не в си­лах... Хлынул поток слез, и рыдания оборвали исповедь девушки... {103

Опухший изгой

На улицах одного большого города, в годы коллективизации, я ви­дел малолетнего изгоя из раскулаченной семьи.

Мальчик-подросток притащился из своей деревни в соседний большой город в поисках куска хлеба. Он был весь уродливо опух­ший от голода, словно больной водянкой. Встретившиеся горожане растолковали ему, что они тоже голодают и помочь ему не могут. Но они показали ему городской детский дом и посоветовали немедленно идти туда: может быть, его там примут, и он сможет спастись от не­минуемой голодной смерти.

В глазах мальчика, полных отчаяния, мелькнула искра надежды, и он побрел к детскому приюту...

Затравленный заяц

— Сначала получил я за взятку ложную справку о том, что я будто бы колхозник, отпущенный на заработки в город. Потом я по­лучил временный паспорт и пошел бродить по миру, —рассказывал один юноша, сын раскулаченного. — Начальник милиции в том рай­оне, где я нашел работу, догадываясь о том, что я раскулаченный, сделал мне прописку на паспорте только на три месяца. Конечно, за большую взятку...  Через каждые три месяца я должен был прино­сить ему свою месячную зарплату, а за эту взятку он продолжал мне прописку дальше на три месяца. Так и высасывал он мои соки...

Однажды повстречался мне на улице земляк из моей деревни и заорал во всю глотку: «А-а, Сидоров, мое почтение! Какими судьба­ми?...» Каково мое положение: шел я вместе с сослуживцами из фаб­рики и был уже не Сидоров, а Жуков... Помчался я, как угорелый, прямо на квартиру, схватил свой чемодан с вещами и махнул в дру­гой город...

Так и бегал, как затравленный заяц, из города в город. Много раз и место работы и фамилию менял...

А почему меня травили, как зайца?.. В чем мое преступление, что я должен всех бояться и ото всех скрываться?!. В том, что отца моего большевики раскулачили, у честного труженика разбойники все имущество отобрали, а самого в Сибирь сослали...