Год 1996-й ознаменовался для России унизительным поражением в Чечне. Тогда многим казалось, что ценой стыда и срама покупается мир. Быстро выяснилось, что за такую сомнительную валюту мир купить невозможно.

Демократы в папахах

 декабре 1996 года Чечню покинули последние российские солдаты. За спиной они оставляли лежащую в руинах республику. Чечня досталась полевым командирам.

После гибели Дудаева на роль предводителя появилось множество претендентов. Выбрать президента предстояло в январе 1997 года. Среди десятков желающих нашлось четверо лидеров: Басаев, Масхадов, Яндарбиев и Удугов. Все они имели некие должности. Яндарбиев называл себя «и.о. президента», а Басаев «председателем таможенного комитета», что бы это ни значило, но в Чечне тогда можно было объявить себя хоть бароном, хоть претором.

В качестве пророссийской фигуры в эту странную предвыборную гонку пытался включиться Руслан Хасбулатов, но под нажимом влиятельных боевиков снял свою кандидатуру.

Масхадов считался «голубем». Бывший начальник штаба Дудаева представлял умеренное крыло, хотя теперь неизвестно, хотел ли он устроить в Чечне светское государство. Как минимум взгляд Масхадова на вещи был разумнее, чем у Яндарбиева и Удугова. Эти двое олицетворяли курс на окончательную архаизацию Чечни.

Наконец, в качестве сильной самостоятельной фигуры выступил Басаев. Его действия в Буденновске не всех привели в восторг даже в самой Чечне, но по итогам войны он оказался на коне. Отпечаток личности Басаева лежит на многих дальнейших событиях чеченской эпопеи — он стал одним из ключевых персонажей следующей войны и сформировал ее лицо. Хасавюртовские соглашения полевой командир, разумеется, не ставил ни во что. В интервью литовской прессе вскоре после окончания войны он заявил:

С Россией война будет продолжаться. Ведь они так по-скотски, бесчеловечно вели себя в Чечне. Российские войска убили 100 тысяч человек, все разорили и ушли. Если нам будет выгодно, мы будем говорить с любым руководителем этой страны. Но только пусть Россия заплатит нам 700 миллиардов долларов США за ущерб, причиненный Чечне, а мы на эти деньги сможем купить пол-России.

Басаев там был не один такой. Другой знаковый деятель, Салман Радуев, высказывался в похожем духе:

Я не скрываю, что не хочу мира с Россией. Многим удобно, чтобы мы воевали с ней. В ближайшее время я собираюсь вооружить армию из 5 тысяч человек. Не боевиков, а хорошо обученную диверсионную армию, которая сможет уничтожить 5-10 российских дивизий. Оружие мы получаем со всего мира. Афганистан почти даром отдает гранатометы, которые у нас на базаре стоят по 1 тыс. долларов, проблема только в транспортировке. У меня сейчас очень много денег и я покупаю оружие. Меня финансируют исламские партии. Иностранные спецслужбы нам помогают. Никакая власть в Чечне не может запретить это движение. Германия вроде бы поддерживает позицию России, а меня оперировали в одной из лучших клиник Германии. Неужели официальные власти Германии не знали, что я в стране? Мы будем взрывать железнодорожные станции, потому что это стратегически важные военные объекты.

Радуев производил впечатление не совсем вменяемого человека, но это как раз было не важно — он имел под началом несколько сотен вооруженных бойцов.

Басаева, Радуева и подобных им полевых командиров никакие доводы рассудка не могли бы заставить перековать мечи на орала. Чечня по природе своей не могла развиваться мирно: она создавалась при помощи автомата — людьми, которые ничего не умели кроме партизанской войны и террора. Единожды поставив на колени державу со стопятидесятимиллионным населением, чеченские варлорды не собирались проводить жизнь в скучном обустройстве убогих вотчин из нескольких полуразрушенных деревень. На Третий Рим они смотрели взглядом Алариха. Так в Чечне думали многие из тех, кого война вынесла на верхушку социальной лестницы или хотя бы подняла с ее нижних ступенек.

Евгений Норин для спецпроекта, посвященного Второй чеченской войне