Приветствую Вас Вольноопределяющийся!
Пятница, 29.03.2024, 17:37
Главная | Регистрация | Вход | RSS

Меню сайта

Категории раздела

Наш опрос

Оцените мой сайт
Всего ответов: 4119

Статистика

Вход на сайт

Поиск

Друзья сайта

Каталог статей


А.Л. Марков. РЕВОЛЮЦИЯ. 1917–1920 ГОДЫ (9)

Записки о прошлом (1893 - 1920)

Купить

    В середине января солдатские банды постепенно очистили Саракамыш, частью выехав по железной дороге, частью отправившись пешим порядком на Карс и Тифлис. Этим воспользовалась администрация госпиталя, которой удалось получить в своё распоряжение два вагона, чтобы эвакуировать больных в Тифлис, так как фронт подошёл уже к самому Саракамышу. Накануне нашего отъезда, когда мы уже были погружены в вагон и стояли на запасных путях, провожать нас явились приятели из Земгора, носившие собирательное имя «Андалузия», которые и обыграли нас с женой, как липку. В Тифлис мы выехали на другой день, имея в кармане сотню рублей всего капитала.

    «Сумасшедший поезд», хотя и с большим запозданием, доставил нас благополучно в Тифлис почти следом за отступавшей или, вернее, бежавшей с фронта Кавказской армией. Только два дня назад из Саракамыша на Карс и Тифлис прошли последние эшелоны. Мы собственными глазами видели ещё совсем свежие следы этого шествия диких и совершенно потерявших всякий человеческий облик солдатских скопищ, всего несколько месяцев тому назад бывших стройными боевыми полками.

    Огнём и мечом по линии Саракамыш — Карс двигались многотысячные таборы, оставляя на своём пути горы трупов и груды дымящихся развалин. Население Карской области — татары и армяне, защищая свою жизнь и родные селения, с боем встречали и провожали каждый воинский эшелон. Сожжённые станции, поломанные, с порванной проволокой телеграфные столбы, разбитые в щепки вагоны, трупы людей и животных повсюду среди дымящихся и обугленных развалин селений по обеим сторонам железной дороги — как нельзя более красноречиво говорили о вчерашнем дне.

    Крупная железнодорожная станция Евлах представляла собой особенно яркую иллюстрацию того, что имело здесь место. На вокзале и в прилегающем к нему посёлке произошёл бой солдат друг с другом или с местным населением. От вокзала остались лишь курящиеся развалины, среди которых торчали одни трубы. Небольшая рощица у станции не только пострадала от пожара, но и была центром ожесточенного ружейного и пулемётного огня, так как обугленные стволы деревьев, как кружева, светились насквозь пулевыми отверстиями; патронов здесь не жалели. Далеко вокруг, насколько хватал глаз, виднелись сожжённые и разбитые артиллерийским огнём аулы.

    Приблизительно то же, что и в Закавказье, в то же время происходило и в других прифронтовых районах России. Миллионы мужиков, бородатых и рваных, потерявших всякий воинский вид, стихийно валили с фронта домой в деревни, в степи, в родные леса и болота. В вагонах с выбитыми стёклами, сломанными дверями они набивались вплотную друг к другу, простаивая так долгие часы и сутки. Ехали в теплушках, классных вагонах, на паровозах и бензиновых цистернах, на буферах, крышах и сцеплениях. Замерзали и гибли сотнями под колёсами, свалившись с площадки, проломив голову о железные арки мостов и просто опившись насмерть самогонкой…

    В сундуках и мешках везли всё, что попадалось под руку. Керенки из разграбленного полкового ящика, пулемёты и ручные гранаты, ценности и барахло, снятое с убитого офицера, граммофоны, бильярдное сукно и куски кожи, срезанной с вагонного дивана. Бесконечные составы красных теплушек и ободранных классных вагонов, заплёванных, поломанных и потерявших свой когда-то лакированный вид, ползли по бесконечным российским равнинам с фронта. Часами и целыми днями стояли у разграбленных станций солдатские толпы. Матерным рёвом встречали эшелоны встречные поезда и вокзалы. Рвущими воздух залпами палили по холодным, заглохшим паровозам, с которых давным-давно бежали машинисты и кочегары. Монгольским нашествием прошлись фронтовые эшелоны по всей России, оставляя позади себя разорённые вокзалы, разбитые составы, разгромленные города…

    А когда схлынули солдатские волны и миллионы серых шинелей рассосались по огромной стране, затлели постепенно и первые искры гражданской войны, запылавшей в начале 1918 года ярким пламенем. Уже глубокой осенью жуткого семнадцатого года по сёлам и хуторам впервые заскрипели напильники. Деревня, хлебнувшая хмеля безначалия и анархии, учуяла скорый возврат пугачёвских времён и готовила себе обрезы на защиту земли и вольного крестьянского житья «без начальства и податей».

    Закавказское правительство, сидевшее в Тифлисе с весны 1917 года, не вдаваясь в излишний самообман, заранее учло и сообразило, чем должна была кончиться революция на фронте, и потому задолго до отступления армий приняло свои меры. Дабы рано или поздно хлынувшая с фронта солдатская лавина не смела бы на своем пути столицу Кавказа, в спешном порядке была построена специальная обходная ветка, передававшая воинские поезда, прибывающие с Карса, непосредственно на Баку через Навтлуг в обход Тифлиса. Это мудрое распоряжение спасло город от участи быть сожжённым и разграбленным, чему он не раз уже подвергался за свою долгую и трудную жизнь.

    Тифлис, такой знакомый и близкий, почти родной, за короткий срок нашего отсутствия резко изменился, приняв теперь облик нерусского города. Нерусский характер столиц Кавказа в 1918 году было самое характерное явление, которое бросалось в глаза. Русские штабы, канцелярии, офицеры, солдаты и чиновники куда-то исчезли, как исчезло и стушевалось в Тифлисе всё то, что связывало Кавказ с Россией. Туземный элемент, придававший раньше лишь известный колорит тифлисским улицам, теперь властно вышел на первое место, совершенно завладев городом и всей жизнью.

    Черномазые, носатые и усатые люди с самоуверенным видом, грузины, армяне и татары теперь являлись хозяевами здесь и распорядителями всех судеб. Разбойные фигуры со свирепыми лицами, обмотанные пулемётными лентами, увешанные кинжалами и с винтовками в руках, снуют по улицам с озабоченным видом, сидят, как живые арсеналы, в ресторанах и кафе, мотаются конные и пешие по всем направлениям. Тревогой и неуверенностью точно наполнен весь воздух, так как власти, в сущности, нет никакой. В кривых улицах и тёмных переходах базаров и туземных кварталов гремят выстрелы, льётся на камни мостовой армянская и татарская кровь. Кавказ, предоставленный самому себе, с ушедшими войсками, потерявший последнюю связь с Россией, пылал теперь никем и ничем не сдерживаемыми национальными распрями. Армяно-татарская вражда, воспитанная сотнями лет и десятками поколений, открыто вышла на улицу. Все государственные соображения опереточных правительств Азербайджана и Армении, все их добрые намерения и планы о мирном сожительстве потонули в этой взаимной ненависти, которая их совершенно поглотила. Наскоро сформированные армянские и татарские полки, представлявшие военную мощь новых республик, вместо поддержания порядка только подливали масла в огонь, сами принимая участие в этой резне. Армянский квартал Авла-Абар в Тифлисе вёл правильную войну с татарскими Ардачалами, перестреливаясь день и ночь через разделяющую их Куру. Бархатные тифлисские ночи были полны гулкими звуками дальних и ближних выстрелов. Из дому никто не выходил без оружия, и город превратился в лагерь сплошь вооружённых людей. В кафе, садах, театрах посетители сидели, обнявшись с винтовкой, с револьверами у пояса. Власти не чувствовалось никакой и каждый понимал, что сам должен защищать свой карман и жизнь. Городской милиции, на обязанностях которой теоретически лежала поддержка порядка в городе, население опасалось больше всего. Весь Тифлис знал о том, что в её рядах состояла целиком вся шайка местной знаменитости разбойника Шакро. Сдерживающая сила в лице русской государственности сошла со сцены, и заменить её в этом разноплемённом, кипящем национальным и политическим раздором крае было нечем. Во дворце наместника Кавказа на Головинском проспекте сидели сразу три правительства в лице национальных кабинетов Армении, Грузии и Азербайджана, власть их была призрачна и дальше дворца не простиралась.

    В этих благоприятных условиях разбой, никогда не прекращавшийся в Закавказье, теперь расцвёл махровым цветом. Огромное количество оружия, брошенного и проданного армией, разошлось по рукам охочего до него населения, в результате чего разбойничьи шайки завладели всеми трактами и дорогами, прекратив всякое нормальное сообщение. Смутное, тяжёлое и жуткое время…

    По приезде нашем в Тифлис санитарные грузовики доставили нас с вокзала в 52-й госпиталь Красного Креста, помещавшийся на Михайловской улице во дворце великого князя Александра Михайловича, на берегу Куры. Несмотря на то, что лазарет этот предназначался для нервнобольных, население его в тогдашнее суматошное время далеко не походило на обычный состав подобных учреждений. В большинстве своём здесь нашли временное убежище здоровые офицеры, отсиживавшиеся от революционной неразберихи. Всё это были уроженцы России, и деваться им пока что, как и нам с женой, было некуда.

    На всех железнодорожных узлах с Кавказа в Россию сидели в эти дни, как соловьи-разбойники, разные большевистские, анархистские и просто уголовные «комиссары», занимавшиеся грабежом поездов и вылавливанием офицеров, которых расстреливали на месте неизвестно почему и за что. Тифлисские газеты каждый день приводили десятки имён офицеров, убитых на узловых станциях солдатчиной и комиссарами. Так, например, в первый день нашего приезда в Тифлис я прочёл о расстреле на станции Армавир моих товарищей по корпусу, трёх братьев Чемодановых, пытавшихся пробраться переодетыми с фронта на родину.

    Революция в начале 1918 года вступила в самую кровавую свою фазу, период так называемого «военного коммунизма», когда повсюду свирепствовал безмотивный террор, во время которого выпущенные из тюрем и с каторги уголовные элементы осуществляли, по терминологии того времени, «власть на местах». Эта кошмарная власть тогда царствовала в Крыму, Одессе, Новороссийске и Владикавказе, словом, по всем тем пунктам, через которые можно было пробраться из Закавказья в Россию.

    Для русского офицерства на Кавказе, благодаря такому порядку вещей, оставалось лишь два выхода: отсиживаться в Тифлисе, если были деньги, если же таковых не имелось, «наниматься» на службу к одной из трёх закавказских республик, которым для формирования «национальных армий» не хватало офицеров-туземцев, почему они с большой охотой принимали русских офицеров.

    Правда, имелся в это время в Тифлисе и так называемый штаб Русского корпуса из каких-то энтузиастов, мечтавших восстановить Кавказский фронт против турок и вербовавший для этого добровольцев. Предприятие это было явно безнадёжное, так как солдат-добровольцев совсем не было; а небольшие же группы офицеров, отправляемые время от времени на фронт, хотя и геройски, но совершенно бессмысленно погибали, брошенные в одиночестве на позициях панически удиравшими от турок армянскими частями, сменившими на фронте Кавказскую армию.

    Эти армянские части, имевшие в тылу такой бравый и боевой вид, оказались совершенно небоеспособными и отступали, почти не принимая боёв, почему фронт был уже около Карса. Да и какой смысл был нам, русским, защищать границы чужих республик, раз Закавказье уже не принадлежало России и в нём с такой неприязнью относились ко всему русскому.

    Много разговоров и принципиальных споров было среди офицерства лазарета по этому поводу. Разные были здесь мнения, но зато все они без исключения сходились на одном — отрицательном отношении к революции и неприятии большевизма. Скверно было и на Кавказе, где местный шовинизм с каждым днём начинал принимать всё более уродливые и нелепые формы. Лучше других к русским относились армяне, но зато к этому народу менее всего склонялись симпатии офицеров, как людей военных. Дело заключалось в том, что армяне, слывшие всегда на Кавказе народом мирным и робким, не носившим даже никогда оружия, после революции вдруг поголовно стали проявлять необыкновенную воинственность в условиях мирного времени. По тифлисским улицам на общую потеху разъезжали теперь армянские кавалеристы, которых в шутку прозвали «гусарами Святого Карапета». Смелое сочетание оранжевого цвета с красным их формы в соединении с неумением держаться в седле вызывали шумное веселье тифлисцев. Надо правду сказать, что это гордое дефилирование в конном строю разряженных, как клоуны, авлаабарских лавочников действительно представляло забавное зрелище.

    В противоположность армянам грузинские части, в которых было много своих офицеров, представляли собой очень приличный воинский вид, но зато грузинский шовинизм и претензии шли дальше всех, что не могло нас не отталкивать. Кроме того, во главе грузинского правительства стояли партийные социалисты Гегечкори и Чхеидзе, имена одиозные для русского человека после революции.

    Мусульманский корпус, формировавшийся в Тифлисе третьей закавказской республикой в лице Азербайджана, привлекал к себе больше всех мои симпатии. Как это ни странно, мусульманское население Закавказья, исторически больше всех потерпевшее от русской государственности, теперь было наиболее лояльным к России и наименее склонным к принятию революционных идеалов. Особенно это было заметно среди их высшего класса, где в противовес грузинскому дворянству татарские и горские ханы и беки явно симпатизировали России, не скрывая своих монархических убеждений. К этому надо добавить, что ввиду сравнительно небольшого числа офицеров мусульман в полки мусульманского корпуса охотно принимались русские и отношение к ним, как со стороны начальства, так и со стороны сослуживцев, было прекрасное.

    Сидя в Тифлисе без денег, я не имел возможности долго раздумывать, потому скоро остановил свой выбор на одном из конных полков мусульманского корпуса, тем более, что уже привык к горцам за время своей предыдущей службы и составил в их среде себе обширные знакомства и связи.

    В то время, когда население нашего госпиталя совещалось по текущему моменту и дискутировало, по соседству случилось небольшое происшествие, как нельзя лучше характеризирующее тогдашнюю тифлисскую жизнь.

    Разбойник Шакро что-то не поделил с руководителями городской милиции и «отозвал» своих людей из её состава. После ссоры с милицией Шакро обосновал свой штаб на небольшом острове Куры, как раз против нашего лазарета. Однажды в глухую полночь, когда уже все спали, под самыми окнами дворца началась стрельба. Привыкнув к этим обычным для того времени звукам, мы пробовали снова заснуть, но это оказалось невозможно, так как перестрелка, всё оживляясь, скоро превратилась в настоящий бой. Как можно было понять, кто-то обстреливал остров правильным огнём, с острова в ответ также неслись залпы. Несколько пуль залетело и к нам во дворец, обсыпав штукатурку на лепных карнизах. Бой продолжался с полчаса, после чего стрельба постепенно затихла. Утром выяснилось, что вновь назначенный начальник милиции в доказательство своего служебного рвения атаковал Шакро в его логове. Атаман со своим штабом, пользуясь ночным временем, всё же удрал, и на острове победительница милиция нашла только двух убитых. Дело окончилось ничем, если не считать шумовых и световых эффектов, до которых такие охотники кавказские человеки.

    В первые дни приезда в госпиталь на Михайловской улице я обратил внимание на необычайное пятно на фоне сплошной военщины в лице молодого человека в хорошо сшитом штатском костюме. Это оказался военный моряк лейтенант Георгий Георгиевич Коллен. Он лечился здесь от нервного потрясения, которое пережил в первые дни революции в Гельсингфорсе в дни избиения там морских офицеров. Сам он был тяжело ранен пулей в живот и едва вырвался из рук озверелой матросни. Из его рассказов я впервые узнал о том, что убийства офицеров Балтийского флота были заранее организованы по определённому плану германской контрразведкой, почему большинство убийц даже не принадлежали к составу флота. Впоследствии, будучи уже за границей, я получил и документальные данные этого факта.

    Георгий Георгиевич после пережитого страдал манией преследования в лёгкой форме, почему носил штатское платье и подозревал всех лиц, одетых в морскую форму, в том, что они по поручению матросских комитетов следят за ним, Колленом. Однажды, когда мы были с ним в театре, он оттуда сбежал в середине пьесы из-за того, что среди публики обнаружил какого-то морского кондуктора. Чтобы не оставлять его одного ночью, пришлось покинуть театр и мне, так как в Тифлисе в это время после захода солнца ходить одному не рекомендовалось, а тем более через Верийский мост, по которому лежал наш путь. На этом мосту чуть не ежедневно происходили вооружённые грабежи и убийства, после которых трупы спускались в Куру. Возвращаясь каждый день в лазарет ночью, мы с Коленом постоянно встречали на мосту у перил неподвижные молчаливые фигуры, почему всегда проходили мимо них, держа револьверы в руках и всем своим видом показывая готовность к отражению нападения. Престиж военных людей стоял тогда ещё высоко в Тифлисе, на нас ни разу не напали, несмотря на то, что мы не раз встречали на мосту явных профессионалов.

Категория: Книги | Добавил: Elena17 (30.04.2016)
Просмотров: 813 | Рейтинг: 0.0/0