- Дяденька, дяденька, покажите фокус! – мальчишки неслись за ним дружной стайкой, свистели и смеялись…

Эта просьба, более похожая на требование, за неисполнение коего можно было и поплатиться, преследовала его последние десять лет. Стоило зайти в какой-нибудь трактир, и ему наливали вина и ревели:

- Ну же, Артист, покажи нам, покажи! 

Артист выпивал вино, садился за стол, обводил присутствующих грустным и усталым взглядом и, сохраняя полное бесстрастие, одной рукой сдёргивал скатерть со стола так, что всё стоявшее на ней оставалось на своих местах. Толпа восторженно хохотала и хлопала в ладоши. «Как же надоело фокусничать! – думал Артист. – Хоть бы раз сдёрнуть эту проклятую скатерть так, чтобы вся посуда на ней стоящая разбилась вдребезги, как моя жизнь…» А дальше толпа высыпала на набережную, требуя продолжения. Артист поднимался на узкий парапет и под аккомпанемент лютниста начинал свой танец над самой рекой, ежесекундно рискуя свалиться в неё. Он был уже немолод, он забывал многое и был рассеян настолько, что подчас казалось, что он не в своём уме. Но Артист до сей поры помнил каждое движение своего танца, каждую фразу своей первой роли, каждую песню свою – словом, всё то, что давно следовало бы забыть за ненужностью никому в новом мире. Чем ближе к краю балансировал Артист, чем больше был риск не удержаться на узком парапете, тем толпе было веселее. Когда танец оканчивался, люди кидали ему медяки и расходились. Он собирал их, а затем тяжело приваливался к парапету и, свесившись вниз, долго смотрел на воду. Сердце Артиста тяжело билось, голова кружилась, а из глаз текли никому не видимые слёзы. Внизу гудела вода, манила к себе вечным холодом и неизменным спокойствием. Артист чувствовал, что однажды в своём безумном танце, он оступится, потеряет равновесие и упадёт туда, в бездну… В глазах делалось темно, что-то противно щекотало внутри. Артист отступал на несколько шагов и, когда мир вновь становился различим, ещё некоторое время пытался разглядеть противоположный берег. Отчего-то ему казалось, что там всё по-другому, что там можно жить, не терпя ежечасных насмешек и унижений из-за своей бедности и рассеянности…

Ведь когда-то всё было иначе! Город был един, хотя и стоял на разных берегах реки, но их соединяли мосты, по которым жители перетекали живым потоком туда и обратно каждый день. На правом берегу жили, в основном, ремесленники и торговцы. На левом – художники, музыканты, поэты… Правый берег поставлял пищу телу, левый – душе. Мир и порядок царил в городе. Бродячий театр, в труппе которого Артист был занят во всех почти главных ролях, колесил по обоим берегам и иным городам, и везде встречали его громы оваций. Слава о нём разошлась далеко за пределами Города, и Артист купался в ней и был счастлив…

Трудно сказать, отчего сделалось возможным всё произошедшее позднее, когда началось оно. Два берега вдруг стали проявлять недружелюбие по отношению друг к другу. Обитатели левого берега смотрели на соседей свысока, считая, что, благодаря своему таланту, дух их выше, а череп тоньше. Жители же правого берега презирали их за неспособность к благородному физическому труду. Распря нарастала день ото дня. Бургомистр, бывший некогда купцом, взял сторону правого берега, а его заместитель, имевший в жёнах поэтессу, - левого. Когда обстановка накалилась до предела, лучшие умы города воизбежание кровопролития приняли решение развести мосты, чтобы оба берега жили независимо, как им того хочется. Жители обоих берегов ликовали. Но ликование продлилось недолго. Очень скоро обитатели правого берега ощутили недостаток в искусстве и стали изобретать новое искусство, сводившееся к чудовищным рисункам и монументам на центральных площадях и бездарным песенкам, кои стали распевать повсюду. Левый же берег, по слухам, испытывал трудности с продовольствием и всем, что касалось бытового обеспечения…

Когда произошёл распад Города, Артист был болен и находился на правом берегу. Когда он поправился, перебраться через реку было уже невозможно. Театр же его, не имея возможности изменить график гастролей из-за болезни одного, пусть даже лучшего артиста, уехал в длительное путешествие по другим городам… Обратно он так и не вернулся, осев в каком-то далёком городе, власти которого построили для него великолепное здание.

Артист остался совсем один. Он поселился в полуподвальной комнатушке в доме старого Сапожника, любившего театр и из уважения к своему прежнему кумиру по старой памяти не бравшего с него денег за проживание.

Переведя дух и, придерживая рукой карман, чтобы медяки своим звоном не привлекли внимания воров, Артист побрёл домой. Тихо шуршала опавшая листва под ногами, ветер иногда подбрасывал её, кружил, точно в вальсе… По небу пролетели, крича, журавли. Артист поднял глаза и посмотрел им вслед. На глазах выступили слёзы: если бы он мог лететь за ними!

Совсем рядом уныло гудела шарманка. Эта мелодия, слышимая каждый день, разрывала душу своей тоской и безысходностью. И как это выдерживает шарманщик? Он стоит, одноногий, опираясь на костыль, крутит ручку своего инструмента, не выпуская изо рта трубки. Перед ним шляпа, а в шляпе – листья. Золотые листья берёз, так похожие на монеты… Но монет не дают шарманщику, а он всё стоит на самом ветру, и его душа рыдает в такт однообразному мотиву, и сама осень время от времени брызгает слезами, слушая его…

Ещё издали заслышался стук молотка Сапожника. Старик сидел на крыльце и мастерил удивительно красивую, изящную женскую туфельку. Артист с изумлением поглядел на него:

- Старик, зачем ты делаешь её? Такие туфли теперь некому носить…

- Ты прав, Артист. Но раньше я был лучшим мастером в Городе. Одной юной девушке я к её свадьбе сделал туфли из лепестков лилий, другой – из горного хрусталя… Теперь все носят грубые башмаки, которые может делать каждый… Теперь всё одинаково, серо и грубо. Песни, какие может сочинять каждый, платья, которые может сшить даже безрукая портниха, еда, которую повар делает кое-как, потому что и так слопают. Всё слопают! Вкус потерян, мерка потеряна, а зачем тогда стараться? Но, пусть я и выжил из ума, но я не хочу потерять своё мастерство. И эти туфли я делаю, чтобы не забыть… Понимаешь?

- Кажется, да… - Артист задумчиво взглянул, на свои стоптанные, разбитые башмаки.

- Я сошью тебе сапоги к Рождеству, - пообещал Сапожник.

- У меня нет денег…

- Так к Рождеству же! В подарок! – улыбнулся старик. – Эх, сударь мой, как-то не так идёт жизнь в нашем Городе. Знаешь, я ведь почти ничего не вижу уже, но иногда смотрю в ту сторону, где должен быть их берег, и мне так хочется перелететь туда! Я человек простой, Артист, все мои предки были сапожниками, я не оканчивал школ, не знаю грамоты, но я всегда любил хорошую музыку, театр… Я не умел читать, а потому происходящее на сцене меня переворачивало, я был счастлив. Я делал туфли для наших актрис. С благоговением, если угодно знать! Такую туфельку и поцеловать не грех, а удовольствие… Мне так хочется, чтобы всё это вернулось!

Артист опустился на ступеньки рядом с Сапожником и вздохнул. Некоторое время они сидели молча. Где-то далеко угасало солнце, где-то за тем берегом…

- Солнце уходит к ним… - заметил старик. – А, может быть, всё ещё исправится? Ну, разве же только у них могут рождаться музыканты, художники, поэты? Разве не могут они родиться в семьях простых рыбаков, портных, сапожников? Как ты думаешь, Артист?

- Наверное, могут. Только не имея перед глазами примеров, им будет трудно искать себя в иной среде, чем та, в которой они родились, не видя ничего другого… Поколение нужно, чтобы сломать это. А, может, и не одно… Мы того светлого времени уже не увидим.

Старик скрестил босые ноги и, отложив готовую туфельку, вдруг сказал:

- Ко мне сегодня приходил Рыбак. Отчаянный человек! Знаешь, Артист, что он придумал?

- Что же?

- Плавать на тот берег.

- Как?!

- На лодке. Возить туда наши товары. Он считает, что это очень выгодное дельце. Опасное, конечно, но стоящее. Лодка у него есть. Если в безлунную ночь осторожно переплыть реку, то стражники не приметят его. Да и не следят они за тем, думая, что никто не отважиться. Всё больше в карты играют да вино пьют.

- А не возьмёт ли он с собой меня? – взволнованно спросил Артист.

- Всё-таки хочешь сбежать на тот берег?

- Не сбежать, но хоть одним глазком взглянуть, как там! Да и сил у меня нет больше фокусничать да отплясывать на парапете… Может, там я окажусь нужнее…

- Понимаю, - кивнул Сапожник. – Что ж, я бы сам съездил. Но я слишком стар. Что ж, сходи к Рыбаку. Он, может, и возьмёт тебя…

- Спасибо, Сапожник!

- Удачи тебе, Артист. И помни: мне бы очень хотелось увидеть тебе ещё раз и узнать, как там, на том берегу… А сапоги будут готовы к Рождеству.

- Спасибо, старик! – Артист обнял Сапожника и направился к реке. 

Шарманщик всё ещё крутил ручку своего инструмента, кутаясь в плед, а листья танцевали кадриль, совсем не в такт тоскливым вздохам охрипшей шарманки.

Артист поёжился от холода, посмотрел на Шарманщика и спросил:

- Зачем ты целыми днями играешь этот мотив? Даже кошки разбегаются, слыша плач твоего инструмента: до того он горек.

- Жизнь горька, сударь. Поэтому такой мотив. Раньше мы играли кадриль… Видишь, эти листья? Они помнят то время… Тогда Город был ещё един. Мы играли, а прекрасные барышни кружились с молодцеватыми офицерами… И последние не скупились на монеты… Сударь, я не ем уже третий день… Может быть, вы дадите мне хоть сколько-нибудь?..

- У меня нет денег, - солгал Артист, отведя глаза и посильнее прижав карман, чтобы Шарманщик не услышал звон медяков. Впрочем, разве солгал? Разве медяки – деньги?

- Прощай, Шарманщик!

- Прощайте, сударь…

Артист торопливо свернул в узкий, уже затягиваемый ночной мглой, переулок, в котором едва мерцал один-единственный масляный фонарь. Этот переулок пользовался у суеверных горожан дурной славой. Когда-то давно в нём, в старинной башне жил Колдун. Люди верили, что он живёт там и по сей день. Говорили, будто бы Колдун открыл эликсир бессмертия и выпил его. Когда же в Городе настали трудные времена, он запер свою башню на семь засовов и уснул летаргическим сном, чтобы очнуться через несколько веков. На доме Колдуна была им прибита странная дощечка. Изначально была она чёрного цвета. Но, когда Город разделился, она сделалась красной, как кровь. Люди говорили, что в тот день, когда колдовская дощечка сделается белой, Город воссоединиться.

Артист миновал башню Колдуна, мрачную, с окошками, похожими на бойницы и массивной дверью, выскользнул из Колдовского переулка и оказался у Рыбацкой пристани.

На пристани, окутанной туманом, весело плясал костёр. Возле него, поджав под себя ноги, склонив голову на бок и прикрыв глаза, сидел Рыбак и неспешно курил длинную трубку, выпуская в небо большие клубы синеватого дыма.

- Добрый вечер, Рыбак! – негромко сказал Артист.

- И тебе, сударь… - еле слышно отозвался Рыбак, не открывая глаз.

- Сапожник сказал мне, будто ты собираешься плыть на тот берег?

Рыбак блеснул одним глазом и тотчас прикрыл его вновь:

- Раз Сапожник сказал, значит, правда. А тебе что до того?

- Возьми меня с собою.

- Зачем ты нужен мне?

- Я отдам тебе всё, что у меня есть!

- Да что у тебя есть-то? Горсть медяков, что звенит у тебя в дырявом кармане? Нужны-то они мне! Что тебе нужно на том берегу? Что ты хочешь найти там?

- Не знаю, Рыбак… Может быть, счастье… А, на худой конец, смерть.

- Последнее легче. А, знаешь ли ты, сколь опасен путь на тот берег?

- Мне всё равно, Рыбак. Если ты не возьмёшь меня, я переплыву реку вплавь! – вскричал Артист.

- Не кричи! – Рыбак сверкнул глазами и опять закрыл их. – Река, природа, ночь и рискованное предприятие любят тишину. Хотел бы я взглянуть, как ты поплывёшь вплавь! Шут с тобою. Я возьму тебя, когда тебе так надо. Но учти, я подплыву к берегу, выгружу товар, получу деньги и уплыву назад, а ты останешься там. Вновь я приплыву туда не раньше следующего безлуния, а могу и не приплыть вовсе: судьба Рыбака непредсказуема, как бурная река. Ты не боишься остаться один на том берегу? Не боишься быть принятым за шпиона и схваченным?

- Не боюсь, Рыбак. Я уже всё решил.

- Что ж, вольному воля, - вздохнул Рыбак. – Садись пока у костра. В полночь отправимся…

Артист опустился у костра и стал вглядываться в пламя, вспоминая всю свою прежнюю жизнь. От реки тянуло сыростью, по небу носились растрёпанные тучи, и всё говорило о том, что вот-вот начнётся дождь… Рыбак курил свою трубку с видом абсолютного безразличия ко всему, что было, что есть, и что будет через какой-нибудь час…

 

На кладбище было тихо. Весна уже одела деревья в лёгкие ситцевые одежды, а нежные и слабые ландыши позванивали своими колокольчиками.

Вдова Писателя медленно ступала по песочной залитой солнцем дорожке, опираясь на трость и сохраняя свою безупречную осанку, которой могли позавидовать даже юные девушки. Иногда она останавливалась у каких-то могил и смотрела на них, как на родных людей… Мечтательница становилась чуть поодаль, стараясь не мешать этому странному общению.

- Знаете, детка, почему я каждый день прихожу сюда? – спросила её Вдова Писателя.

- Нет, мэтресса.

- Потому что здесь мой дом. Настоящий дом. Здесь все мои родные и близкие… И уже совсем скоро и буду с ними окончательно. И это настоящее счастье.

- Не говорите так… Ведь я тогда останусь здесь совсем одна. А кому я нужна?

- То есть как – кому?

- Я ведь ничто, мэтресса. Ни единым талантом не наделила меня природа: ни умом, ни способностями к искусству, ни красотой. Что я есть, что нет меня, ничего в природе, в жизни не изменится. Я ничтожнее даже этой бабочки, что порхает вокруг нас. В ней красота есть…

- Ты не права, детка. Разве же у меня есть талант какой-нибудь?

- И вы ещё спрашиваете? Да ведь вы царица! На вас смотришь и восхищаешься… И вы так много знаете!

- Милая, что такое знать много? Даже самый гениальный учёный не знает и крошечной толики того, что называется жизнь… Более того, младенец, не имеющий ещё никаких знаний, знает, на деле, гораздо более учёных мужей. Их знания лишь отдаляют от постижения чего-то главного, на чём земля стоит, ради чего жить стоит. А у меня, если и был талант, то лишь один: быть хорошей женой своему мужу.

- Нет, мэтресса, вы не разубедите меня. Кругом столько прекрасных, талантливых людей, а я серая мышка, пыль в сравнении с ними.

- У тебя есть главный талант, милая.

- Каков же этот главный талант?

- Быть человеком… - ответила Вдова Писателя и медленно направилось к выходу с кладбища. Внезапно она остановилась и поманила Мечтательницу к себе:

- Мы более не увидимся с тобой, милая. Но я хочу, чтобы ты была счастлива. Поэтому послушай, что я тебе расскажу сейчас. Мой рассказ покажется тебе невероятным, но постарайся поверить в него. Когда-то, когда Город наш был ещё един, в старой башне жил Колдун. Однажды он встретил прекрасную девушку и подарил ей свой перстень с чёрным бриллиантом. Перстень был волшебным. Обладатель его мог загадать три желания. Чтобы они исполнились, нужно было лишь повернуть перстень вокруг пальца… Эта девушка была моей бабкой. Перед смертью она завещала перстень моей матери, а та мне… У меня нет ни детей, ни родственников. Я хотела утопить этот перстень, потому что, видя, что происходит с людьми, боялась того, какие желания могут загадать они… Я не напрасно сказала тебе о главном таланте. Ты обладаешь им в полной мере. Душа твоя чиста. Ты не используешь волшебной силы во зло. А потому я дарю тебе этот перстень. Береги его и передай достойному человеку, если же не встретишь такого, уничтожь, - Вдова сняла со своего безымянного пальца массивный перстень и надела его на мизинец Мечтательницы. – Будь счастлива, милая, - добавила она с улыбкой и ушла, махнув на прощание рукой.

С этой минуты Мечтательница лишилась покоя. Всю ночь она смотрела на перстень, с трудом веря в рассказ Вдовы Писателя и думая, какое бы заветное желание загадать. Оказалось, что и желаний-то никаких нет… По крайней мере таких, ради которых стоило бы беспокоить волшебные силы. «Интересно, а что же загадала сама мэтресса? И была ли она счастлива? Может, она всё это сочинила? Всё-таки её муж был Писателем…» - подумала Мечтательница и, едва дождавшись утра, поспешила к Вдове Писателя. Она долго стучала в знакомую дверь, потом, обнаружив, что та не заперта, вошла в дом, похожий на антикварную лавку. Все последние годы Мечтательница была неразлучной компаньонкой одинокой Вдовы Писателя и часто бывала у неё дома. Свою мэтрессу она нашла в гостиной. Пожилая дама, облачённая в белое платье (первый раз за годы вдовства, в которые не снимала траура), сидела в своём любимом кресле перед окном и со счастливой улыбкой смотрела вдаль неподвижными глазами. На поручне кресла, с коего свисала затянутая в перчатку рука Вдовы Писателя, сидел белый голубь…

Мечтательница закрыла покойнице глаза и, всхлипнув, ушла.

На улице шла обычная повседневная жизнь, точно ничего не случилось. Проходя мимо трактира, Мечтательница разглядела за мутным окном знакомого Поэта. Он сидел за столом, цедя дешёвое вино, и мрачно смотрел перед собой. Мечтательница опустилась напротив. Поэт посмотрел на неё тусклым взглядом и ничего не сказал.

- Ты знаешь, Вдова Писателя умерла… - промолвила Мечтательница.

- Что с того? Все когда-нибудь там будем… - безразлично отозвался Поэт. – Впрочем, нужно сходить, предложить эпитафию… Эпитафии – для большинства из нас теперь единственный источник дохода. На прошлой неделе Генерала хоронили, так между поэтами драка случилась, кому эпитафию писать… Тошно-то как!

- Да что с тобой, Поэт?

- Да то, Мечтательница, что я решил больше не писать стихов… Они никому не нужны! У нас ведь кругом – гении! Каждый дворник – поэт. Каждый мусорщик – композитор! Гении, гении… И как же доказать мне, что и я талантлив?! А никак… Уехать, что ли? Куда-нибудь…

- Послушай, Поэт, а что, если б тебе предложили исполнить любое твоё желание, что бы ты пожелал?

- Ящик хорошего вина… Для вдохновения…

- И всё?

- И что бы конкуренты мои испарились куда-нибудь… Чтобы я единственным и непревзойдённым гением остался!

- Всё ясно. Ладно, мне пора… - махнула рукой Мечтательница.

- Постой! У тебя не будет монетки? Я за помин души твоей Вдовы выпью…

Мечтательница порылась в карманах и подала Поэту медяк. Тот схватил его и театрально поклонился.

Набежали тучи, и заморосил дождь. Мимо Мечтательницы пробежала стайка детворы. Следом показалась их Бабушка, раскрывающая зонтик:

- Иди ко мне, девочка, а то промокнешь и простудишься! – позвала она Мечтательницу.

Та с радостью спряталась под зонт и, поблагодарив, спросила:

- Скажите, Бабушка, какое ваше самое заветное желание?

- Чтобы мои внуки и все родственники были здоровы, - улыбнулась Бабушка…

Мечтательница поднялась к себе на чердак и уселась на подоконник. У неё, сироты, не было родственников. Даже родителей она не помнила и ничего о них не знала. Не было и талантов, а, значит, и конкурентов… У неё, вообще, ничего не было, кроме этого крохотного чердака, где зимой бывает нестерпимо холодно, а летом – невыносимо жарко, с его нищенской обстановкой, состоящей из самодельных полок, чулана, стола, тюфяка, большого кресла, подаренного некогда Вдовой Писателя, и масляной лампы… Чего желать тому, у кого ничего нет и никогда не было?..

Дождь прекратился. И во дворе показался Дворник, когда-то прежде бывший известным виолончелистом. Теперь метлой он орудовал столь же виртуозно, сколь и смычком. Мечтательница распахнула окно и окликнула его:

- Дворник, скажи, чтобы ты пожелал, если б тебе предложили исполнить твоё желание?

- А я бы дом попросил, - улыбнулся в усы Дворник. – Надоело жить в бедной комнатушке… Вот бы дом свой! Большой, просторный…

Это уже была идея. И впрямь: чем плохо? Большой, тёплый дом. На природе. С камином, чтоб не мёрзнуть ледяными зимами… С балконом и гостиной… И большой собакой… Мечтательница улыбнулась и повернула перстень…

Буря в ту ночь разыгралась нешуточная. Волны захлёстывали рыбацкую лодку, угрожая в любой момент перевернуть её. Но Рыбак оставался невозмутим.

- Так оно и лучше, - говорил он. – Реку в такую погоду никто не сторожит. Нам так и безопаснее.

Артист промок насквозь, его бил озноб, но он не подавал виду. Наконец, Рыбак скомандовал:

- Ложись на дно лодки. Подплываем. Как только мы начнём таскать товар и рассчитываться, так лови момент и беги, чтоб тебя не видели. Уразумел, что ль?

Артист кивнул и лёг на дно лодки, залитое водой. Лодка причалила к берегу. Раздались хриплые голоса. Артист краем глаза видел, как два человека подхватили привезённые Рыбаком мешки и потащили куда-то. Рыбак направился за ними, не выпуская изо рта трубки. Дождавшись, когда шаги и голоса стихли, Артист выбрался из лодки и поспешно нырнул в выходившую на набережную подворотню…

Когда настало утро, он вдруг подумал, что нужно было взять с собою хотя бы что-нибудь из еды. Разнёсшийся по улицам запах булок и хлеба едва не вызвал и промерзшего до костей Артиста обморока. Собрав все свои медяки, он направился к бакалейной. Денег хватило лишь на одну булку. Она оказалась явно недопечённой. Видимо, булочником здесь пришлось стать какому-нибудь бывшему художнику или учёному мужу…

Не успел Артист дожевать булки, как неподалёку послышалась удивительно красивая мелодия. Сердце Артиста задрожало: ничего подобного он не слышал со времён разделения Города. На перекрёстке двух улиц, вдоль которых тянулись цветочные клумбы, стоял старый Скрипач и играл… Ветер развевал его длинные седые волосы и фалды потёртого сюртука, а на глазах музыканта дрожали слёзы. Люди шли мимо, не обращая на него никакого внимание, что поначалу даже удивило Артиста. Однако, вскоре он догадался, что это Скрипач здесь столь же привычное и даже надоевшее явление, как на другом берегу – Шарманщик. Когда музыка кончилась, Скрипач сквозь слёзы сказал Артисту:

- Спасибо вам, дорогой друг!

- За что, помилуйте? Ведь я не дал вам ни гроша…

- О, это совсем, совсем не важно! Вы больше сделали! Вы слушали меня! Слушали мою музыку! С чувством слушали! Вы не представляете, как давно меня уже не слушали… Слышат все, а не слушают… А вы слушали! Спасибо вам! Спасибо!

Артисту стало безумно жаль Скрипача и, поклонившись, он отправился вниз по улице. В конце её сидел на табурете сапожник в пенсне и читал… 5-й том научного труда знаменитого на весь мир физика, делая пометки в блокноте. Подошедший господин долго смотрел на него и, наконец, сказал с досадой:

- Профессор, я долго буду ждать, когда вы почистите мне сапоги?!

- Сей момент, сударь! – Сапожник нервно спрятал пенсне в карман и, отложив книгу, стал торопливо тереть щёткой подставленный сапог.

- Про ваксу-то не забудьте, профессор!

- Ах, извините, простите…

- Да чище, чище трите!

«Как всё странно здесь… - подумал Артист. – А, впрочем, разве же у нас иначе? Разве вчерашний безграмотный плотник, вдруг взявшийся сочинять философские трактаты, менее странен, чем профессор, чистящий сапоги? Разве не странен трубочист, объявивший себя художником и мажущий чёрной краской непонятные фигуры? Но к ним я уже привык… А к этим ещё нет… Поэтому всё так и удивляет меня. Найдётся ли мне место на этом берегу?..»

В своём новом доме, оставленным ей неведомо откуда взявшимся троюродным дядей, она прожила лишь две недели. Здесь было всё: гостиная и спальня, и много комнат, великолепный вид из окна, веранда и балкон, уютная мебель и ковры, камин и большой лохматый пёс, преданно ложившийся у её ног и лизавший руки. Но что-то гнало Мечтательницу из этих стен, выталкивало. «Нет-нет, - думала она долгими осенними вечерами, - это не мой дом. Я здесь в гостях. И так будет всегда… Он слишком велик для меня… Кто я, чтобы жить в таком доме? Чем я его заслужила? Мой дом – холодный чердак под прохудившейся крышей. Там – я. А здесь… Здесь чужое всё. Прекрасное, но чужое… И эти стены давят меня… Мне здесь не место…»

Однажды утром старый Почтальон принёс Мечтательнице газеты. Напоив его чаем, она спросила:

- Скажите, а кем вы были прежде? Когда Город ещё был един?

- В той жизни был врачом. Главным врачом больницы. Мы лечили там многих людей, бедняки подчас жили у нас, мы изобретали новые лекарства, которые должны были спасти человечество от страшных эпидемий и достигли многих успехов в этом…

- А что же случилось потом?

- Потом? Случился пожар, милая барышня. Больница сгорела. Все мы оказались на улице: и врачи, и пациенты… Ах, если бы вы знали, как бы я хотел, чтобы больница заработала вновь! Ведь люди остаются без помощи… Но кто даст нам помещение? У Города нет средств…

- А мой дом сгодился бы для устройства в нём больницы для бедных?

- Вполне… - пожал плечами Почтальон.

- В таком случае, приступайте к работе, - сказала Мечтательница.

- Вы это серьёзно?! – опешил старый врач.

- Совершенно.

- А вы?..

- А я всё равно собиралась уезжать. Я очень рада, что мой дом послужит благородному делу.

- А как же моя работа? Ведь кто-то должен разносить письма и газеты… Я должен найти себе замену…

- А зачем искать? – Мечтательница улыбнулась. – Давайте мне вашу сумку, и я отправлюсь в путь. А вы займитесь, не откладывая, вашей настоящей работой.

Мечтательница взяла сумку потерявшего дар речи Почтальона и, свиснув Пса, покинула навсегда свой дом.

В тот же вечер она была уже на родном чердаке, где неожиданно почувствовала себя дома, «на месте». «И что мне ещё нужно? – подумала Мечтательница. – У меня есть крыша над головой, есть работа, есть Пёс… Разве нужно ещё что-то?» Она выглянула в окно. Во дворе, погружённом в сумерки, показались две фигуры: юноши и девушки. Они долго стояли, держась за руки, потом он обнял её за плечи и поцеловал, она рассмеялась, он поднял её на руки и закружил… Мечтательница отошла от окна и присела на край кресла.

- Кажется, я знаю, чего мне не хватает… - с таинственной улыбкой сказала она Псу. – Мне не хватает любви… Человеку ведь необходима любовь! Я уж не юна, а до сих пор не удосужилась никого полюбить… Это надо исправить! Как ты думаешь, Пёс?

Пёс громко залаял. Мечтательница зажмурила глаза и повернула кольцо.

…Артист шаркающей походкой переступил порог трактира. Его мучил сильный кашель, а за три дня пребывания на чужом берегу у него не появилось ни друзей, ни крыши над головой, а последнее, что он ел, была непропечённая булочка.

В трактире сидело несколько человек. Они пили вино, ели курицу с картошкой и о чём-то толковали. Артист собрал остатки сил и начал свой танец, за который на родном берегу кидали ему медяки и угощали вином.

Хозяин трактира нахмурил брови:

- Эй, приятель, ступай отсюда! У меня приличное заведение, и пьяницы вроде тебя мне не нужны.

- Нет, нет, Трактирщик, я не пьян… - отозвался Артист. – Просто я очень хочу есть… Я уже три дня ничего не ел…

- Есть все хотят! Только у меня не богодельня! Ступай, говорю, отсюда!

- А хотите, я покажу вам фокус, а вы дадите мне за это хотя бы кусок хлеба?

- Пусть покажет! – крикнул кто-то из посетителей.

Артист подошёл к столу и потянул скатерть… И тут случилось невероятное: фокус не удался – всю стоявшее на столе попадало на пол…

Посетители трактира дружно захохотали.

- Ах ты, негодяй! – завопил Трактирщик. – Полиция, держите его!!!

Артист опрометью выбежал на улицу и бросился наутёк. Он бежал, петляя по закоулкам, явственно слыша, как оглушительно колотится его сердце. Между тем, стемнело, и на небе замерцал печальный месяц. Наконец, Артист очутился на набережной и, тяжело прислонившись к парапету, зажмурил глаза, перед которыми шли разноцветные круги. Он чувствовал, что сил у него более не осталось, что все надежды на новую жизнь оказались напрасными. Открыв глаза, Артист взглянул в ледяную чёрную воду… Слёзы капали прямо в эту безразличную бездну, которой не было дела ни до враждующих берегов, ни до людей, их населяющих. Артист перегнулся через парапет, и вдруг услышал позади себя женский голос:

- Не спешите топиться, милый сударь, жизнь так переменчива: сегодня одна, а завтра другая…

Артист обернулся. В нескольких шагах от него стояла невысокая женщина с усталым лицом. На плече её висела большая сумка, с какой ходят почтальоны. А рядом с ней стоял большой лохматый пёс, приветливо виляющий хвостом.

- Что вы знаете о жизни? – раздражённо спросил Артист. – Тем более, обо мне?

- Ничего… Кроме того, что вы… несчастливы.

- С чего вы это решили? Я и не собирался вовсе туда прыгать… С чего вы взяли?..

- У вас, милый сударь, глаза несчастливые. Глаза не обманут. Вы несчастливы…

Артист закашлялся и, приглядевшись к незнакомке, спросил:

- А, по-вашему, есть счастливые люди?

- По-моему, есть. Только они об том не всегда знают. А, по-вашему, нет?

- Знаете ли, когда-то, когда Город был ещё един, в нём жил Колдун. Однажды он сделал из цветов женщину удивительной красоты. Многие, видя её, влюблялись в неё и не верили, что она сделана из цветов, что она не живая… Тогда Колдун подходил к своему творению и выдёргивал из цветов, и оно тотчас рассыпалось… Так, вот, счастье подобно этой красавице. Кажется, вот оно! А кто-то выдернет один единственный цветок, и счастье рассыпается, точно и не было его.

- Милый сударь, вы, кажется, нездоровы. Зачем вы стоите здесь, на ветру?

- Затем, что некуда мне идти больше! Мой дом остался на том берегу… Я думал, что там жизнь дурна, а здесь хороша будет! Глупец! Вы теперь можете сдать меня полиции! Небось, за шпиона-то вам вознаграждение дадут!

Женщина, кажется, ничуть не удивилась его признанию. Она подошла к нему и, усевшись на парапет, промолвила:

- Зачем же некуда идти? Я живу здесь недалеко… Идёмте ко мне. Согреетесь, отдохнёте. Я чаем вас напою.

- Нет, никуда я не пойду, - ответил Артист. – Всё это обман… И не нужно…

- Здесь очень холодно. И я уже сама замёрзла. Вы хотите, чтобы я простудилась?

- Так и ступайте же домой!

- Не могу.

- Почему?

- Вы же не желаете идти со мною…

- Да какое вам дело до меня?! Оставьте меня в покое!

- Я не знаю, как принято у вас… Но одна добрая женщина, которая воспитала меня, учила меня, что нельзя оставлять человека в трудную минуту…

- И нужно помогать всем ближним, и любить каждого, и все люди – братья! – язвительно бросил Артист.

- Да, именно так она меня и учила.

- И что же? Много блага принесла вам эта наука? Судя по вашему наряду, ничегошеньки не принесла!

- Вы правы, я живу очень бедно. Но…

- Что «но»? Как же я должен всякого встречного любить, когда он, подлец, только и норовит низость какую-нибудь сотворить? Не хочу я любить его! И не могу! А вы можете?

- А я, милый сударь, стараюсь…

- И что ж вам за радость от того?

- Я счастливый человек, милый сударь…

Артист с удивлением посмотрел на странную женщину и полюбопытствовал:

- И что же такое есть счастье?

- Счастье? Счастье – это засыпать вечером, неважно где, но с сознанием, что за прошедший день никому ты не сделал зла, ни обманул никого, не предал… Просыпаться утром, видеть свет белый, красоту его, и знать, зачем ты на этом свете, знать, что кто-то, пусть изредка, но поминает тебя добрым словом, а, если с тобой случиться беда, так, пожалуй, и приютит тебя, не даст пропасть. Разве не счастье?     

- И зачем же вы – на этом свете?

- Чтобы делать людей хоть чуточку счастливее.

- Каким же образом?

- Я, милый сударь, за жизнь свою кем ни была только! У нас ведь в городе всё сплошь люди умные да талантливые… Им тяжело обычную-то работу делать… А я, кроме неё, ничего и не умею... Я садовницей была. Видели вы клумбы в нашем городе? Это я их сажала… Казалось бы, пустяки, конечно. Но красиво же! Поглядел человек на красоту, и хоть чуть-чуть, хоть на мгновение счастливее стал… В трактире прислуживала. На первый взгляд, ничего особенного тоже – да только я ведь каждого посетителя выслушивала, с каждым разговаривала, улыбалась каждому – а им ведь всем участие очень нужно было! Вообще, счастье на любом месте дарить можно… Важно, как к делу подойти, с каким настроем. Если с мрачным, так, будь ты хоть мастером, от дела твоего людям мрачно станет. За любое дело со светлым настроем браться нужно: тогда он и людям передастся. Они обрадуются, и тебе частичка радости этой возвратится. Ещё я компаньонкой была. Одиноких людей много, а я это одиночество скрашивала, как могла… А теперь, вот, почтальоном работаю. А ведь что такое почтальон? Он же счастье разносит. Ведь для человека письмо от близкого получить – счастье. А посылку – тем более. И это маленькое счастье приносит почтальон. И самому ему за это чужого счастья немного передаётся… Так вот, милый сударь…

Артист взглянул на незнакомку и заметил, что она бледна, а губы её побелели от холода.

- Что ж, вы так и будете сидеть подле меня и замерзать? – спросил он.

- Но вы же не хотите идти со мною.

- Я передумал, - промолвил Артист. – Идёмте.

- Ну, вот, и замечательно. Вот, и славно! – обрадовалась женщина, спрыгивая с парапета. – Давайте руку, а то темно уж…

Рука у незнакомки оказалась тёплой и влажной. Она пошла вперёд, увлекая за собой Артиста, а лохматый пёс побежал за ними, весело виляя хвостом и точно улыбаясь…

 

Мечтательница привыкла вставать с первыми лучами зари, встречать её, когда весь город спал чуть ли не до 12-ти часов. Но в это утро, проснувшись, она не только не встала, но боялась даже шевельнуться. Свернувшись в своём кресле, укутавшись в плед, она смотрела на своего гостя, спящего на тюфяке, под одеялом, подбитым цигейкой, которое Мечтательнице подарила одна пожилая дама.

«Как, однако же, странно… - думала Мечтательница. – Неужели это и есть любовь? Отчего именно он? Человек с того берега? Несчастливый… Что же делать теперь с этой любовью? Ведь его ищет полиция… Как же сложно всё!» Ей вспомнился вечер, в который она привела незнакомца на свой чердак. Он был сильно болен, его плащ был испачкан и порван… Несколько ночей Мечтательница не смыкала глаз, прислушиваясь к надрывному кашлю своего гостя. Она лечила его специальными травяными отварами, рассказывала ему какие-то весёлые истории, и, наконец, он начал поправляться. Накануне Мечтательница принесла его плащ:

- Взгляните, я почистила и зашила его. Он теперь, как новый.

- Спасибо. Вы странная женщина. Мне кажется, вы сумасшедшая… Так заботиться о человеке, которого даже не знаете…

- А разве люди, спокойно взирающие на чужую беду, не сумасшедшие? А те, что радуются ей?

- Вы правы… Но они встречаются столь часто, что представляются нормальными…

Прошёл час. Внезапно Пёс встал и, подойдя к входной двери, стал глухо рычать. Мечтательница поднялась с кресла. Проснулся и её гость.

- Что-то случилось? – спросил он, натягивая свои прохудившиеся сапоги.

В этот момент в дверь постучали, и суровый голос произнёс:

- Откройте, полиция!

Пёс залаял. Мечтательница побледнела и крикнула:

- Сейчас, сейчас, господин офицер! Одну минуточку. Я… не одета… Сейчас! – она проворно достала из чулана тёплую фуфайку и протянула гостю: - Это я вам связала, чтобы вы не простудились. Одевайтесь быстрее! Отсюда есть слуховое окно на крышу. Весь город ещё спит. Вы сможете незаметно уйти! Скорее!

В дверь постучали снова.

- Иду-иду! – крикнула Мечтательница, отдёргивая драпировку и показывая гостю узкую лестницу на крышу. – Прощайте, милый сударь! Да сохранит вас небо!

- Спасибо вам за всё! Я никогда вас не забуду, - ответил тот и, поцеловав её руку, быстро поднялся по лестнице.

Мечтательница задёрнула драпировку и кинулась открывать дверь. На пороге стоял суровый Полицейский с длинными усами.

- Почему так долго не открывали? – грозно спросил он.

- Господин офицер, я спала… А сплю я обычно раздетой… Как же я могла вас сразу впустить?

- Одетой надо спать!

- Я, кажется, пока не в тюрьме, чтобы спать одетой…

- Вот именно, пока!

- Да что, наконец, происходит? Объясните!

- Нам стало известно, что скрываете у себя опасного шпиона.

- Господин офицер, да как вы можете такое говорить?! Я честная женщина! Это вам подтвердит каждый! Что ж, если угодно, обыщите мой дом!

- Именно это я и собираюсь сделать! – заявил Полицейский и принялся обыскивать чердак Мечтательницы. Перевернув всё вверх дном, он констатировал:

- И впрямь никого…

- Я же вам говорила!

- Прошу извинить, сударыня!

- О, не стоит… Я ведь понимаю… Может, чаю?

- Не уполномочен. Честь имею! – Полицейский ушёл, а Мечтательница в изнеможении опустилась на пол среди разбросанных вещей.

Подбежавший Пёс облизал ей лицо. Мечтательница потрепала его за ухом и сказала:

- Он поцеловал мне руку… Представляешь? Первый раз в жизни мне поцеловали руку… Что же теперь будет с ним? Что будет?.. Ну, почему же всё так нескладно у нас, Пёс? И любовь нескладнее всего…

Ветер скрипел не закрытыми ставнями, монотонно постукивал своим молотком Сапожник. Артист лежал, отвернувшись лицом к стене, в тёмной своей полуподвальной комнатушке, куда едва-едва пробивался свет через небольшое оконце, в котором видны были лишь ноги проходящих мимо горожан. Он теперь редко выходил из дома, не отплясывал на парапете свой рискованный танец и лишь иногда, заходя в трактир, показывал карточные фокусы, получая за это скудные гроши, которых едва хватало на то, чтобы раз в день съесть кусок вчерашнего хлеба с дешёвым маслом. Спасибо Сапожнику: он по вечерам угощал друга чаем и даже молоком.

Часто Артист приходил на набережную, но теперь он смотрел не в воду, а вдаль, туда, где должен был быть тот берег, туда, где жила она… Та ночь, когда ему пришлось бежать, выдалась тёмной, и Рыбак рискнул вновь пристать к чужому берегу. Завидев его лодку, Артист поскорее забрался в неё и лёг на дно. Когда лодка отчалила, он приподнялся и первый раз увидел изменение бесстрастного, словно высеченного из камня, лица Рыбака. Он явно удивился и даже выпустил изо рта свою трубку. Но быстро пришёл в себя и сказал насмешливо:

- Нагулялся, мил человек? До дому собрался? Ну-ну…

Через некоторое время при очередной переправе лодка Рыбака попала в шторм и разбилась… Так исчез единственный шанс вновь переплыть на тот берег и увидеть её…

Артист тяжело поднялся с постели и, пройдясь по комнате, начал читать стихи… В последнее время они приходили к нему часто. Так отзывалось сердце на тоску от разлуки с единственным сердцем, которое поняло его…

Два берега не сходятся,

Два сердца разлуча.

И счастье не воротится,

В дверь весело стуча.

Добро вернётся сторицей,

Кто верит, прав и свят,

Мосты любовью строятся –

Да правду ль говорят?

Два берега не сходятся,

Два сердца разлуча.

Лишь ветры хороводятся,

Тоской разлук крича…

С любовью дело спорится,

Никто не чужд, всяк брат,

Мосты любовью строятся –

Да правду ль говорят?

Два берега одной любви –

Ужели не соединяться?

Родное сердце позови!

Вели: Лети! Вели: Плыви!

Ужели не соединяться

Два берега одной любви? – бормотал Артист, не записывая рождающихся в разболевшейся голове строчек.  

Потерев лоб, он вновь лёг и, зарывшись лицом в подушку, забылся на какое-то время сном. Ему виделось, будто на реке начался ледоход, и плывут льдины. Будто с того берега донёсся до него её голос, и он бросился на зов. Будто он бежит, прыгая с льдины на льдину, не боясь даже провалиться в ледяную воду. И, вот, уже он видит её. Она бежит ему навстречу, точно также прыгая по льдинам, махая ему рукой… И, вот, на одной большой белой льдине они, наконец, встречаются и он заключает её в объятья, и льдина уносит их куда-то вдаль, вниз по реке, в неведомый край…

Приближалось Рождество, и Мечтательница с головой ушла в работу. Огромное количество писем, открыток и посылок приходилось ей доставлять каждый день. Для этого пришлось приспособить даже старые детские салазки, так как унести всё в сумке было просто невозможно.

В преддверие праздника люди оживились, и жизнь казалось чуть более счастливой и радостной. Однако, по вечерам на Мечтательницу находила грусть. Она шла на набережную, на то место, где впервые увидела незнакомца, и вспоминала каждую минуту, которую он был рядом, каждое слово его, движение, интонацию… Однажды пролетевшая чайка прокричала ей, что тот, о ком ежесекундно думает она, жив и теперь на родном берегу… Это была самая радостная весть, какую приходилось слышать Мечтательнице когда-либо. Лишь об одном жалела она: что нет у неё крыльев, чтобы перелететь на тот берег…

А утром вновь начиналась круговерть. Кое-кому Мечтательница делала подарки сама, зная, что больше никто не поздравит их, не напишет. Таких одиноких людей она вносила в специальный список, чтобы, не дай бог, никого не забыть.

Среди них был старый Композитор. Когда-то, когда Город разделялся, и люди выходили на улицы и требовали этого разделения и независимости своих берегов, он сидел дома и играл на рояли. Кто-то спросил его возмущённо:

- Решается судьба нашего берега, а вы музицируете! Как вы можете?!

- Моя музыка сильнее ваших слов и скорее решит нашу задачу, дойдя до сердца каждого! – ответил Композитор, и его музыка стала гимном берега, символом его независимости…

Теперь старик не выходил из дому и целыми днями наигрывал что-то на рояле. Мечтательница вручила ему небольшую посылку и с любопытством спросила:

- Скажите, маэстро, а что вы сочиняете уже который год?

- Видите ли, девочка моя, я когда-то написал музыку, которая разрушила Город… Сколько бы я отдал теперь, чтобы написать мелодию, которая смогла бы его воссоединить! Но боюсь, что на это моего таланта не хватит… А, значит, я и вовсе бездарен…

- Как же это может быть?

- Искусство, которое способно лишь разрушать, а созидать не может, ничтожно… Лишь созидающее искусство велико! Каждый день я сижу за роялем, наигрывая разные мотивы, но всё впустую… Я умру, и после меня останется лишь гимн разрушения, и это ужасает меня…

- Отчего же вы не думали об этом прежде?

- Не знаю, девочка моя…

- Знаете, маэстро, мой любимый человек живёт на том берегу. И мы тоже не можем соединиться.

- Почему же не можете? Берегу с берегом срастись трудно, а человеку с человеком, когда промеж ними великое чувство, всегда возможно.

- Вы думаете?

- Уверен! – кивнул Композитор.

- Спасибо, маэстро. Я желаю вам написать вашу великую музыку, которая бы соединила берега, - сказала Мечтательница.

В тот день она вновь отправилась к реке. Падал редкий снег, и Пёс, весело носясь по сугробам, пытался поймать кружащиеся снежинки. Выйдя на набережную, Мечтательница задумчиво поглядела на реку. Вся она застыла теперь, покрытая льдом и снегом…

Звёзды высыпали на чёрном небе и окружили меланхоличный месяц. Снег становился всё гуще, несмотря на то, что не было туч. Белым полотном лежала замёрзшая река, разделившая некогда Город. А по ней шла невысокая женщина с большой сумкой на плече, вокруг которой весело прыгал большой лохматый пёс…

К Рождеству Сапожник подарил Артисту новые сапоги и угостил кое-чем от праздничного ужина, за коим собралась вся его семья. Тикали часы, приближая радостный час, а Артист лежал, положив руки под голову, и смотрел в маленькое окно, за которым сплошной стеной шёл снег. Внезапно среди снежной пелены показались четыре собачьи лапы и сапоги, судя по размеру, женские. Артист приподнялся и в тот же момент услышал стук в дверь, ведущую в его жилище. Сердце его учащённо забилось и, осторожно подойдя к двери, он спросил:

- Кто там?

- Вам письмо, милый сударь. С того берега. Впустите счастье, милый сударь! – послышался знакомый голос, а затем раздался собачий лай.

Артист распахнул дверь: перед ним под снегопадом стояла Мечтательница. Её неприметное лицо преобразилось: разукрашенные морозом щёки и сияющие счастьем глаза сделали её почти красавицей. Артист несколько мгновений смотрел на гостью, не веря своим глазам, а затем крепко обнял её.

- Прости, - прошептал он. – Я должен был сам найти тебя…

- Разве это важно?

- Нет… О, теперь я верю, что счастье и в самом деле есть! Невозможно не верить в то, что видишь воочию! Ах, если б ещё… - Артист запнулся.

- Что? Что? – спросила Мечтательница.

- Если бы ещё наш Город вновь стал единым! Тогда бы уже никто и ничто не смогло разлучить нас! И никому больше не пришлось рисковать, тайком переправляясь на чужой берег! Чужих берегов не должно быть!

- Так загадай же это желание! – улыбнулась Мечтательница. – Поймай самую крупную снежинку и загадай! Сегодня волшебная ночь, и оно обязательно сбудется!

Артист подставил ладонь, и в неё тотчас упала большая пушистая снежинка. Мечтательница незаметно повернула перстень вокруг пальца…

В этот миг раздался громкий скрежет. Из домов стали выбегать люди. Откуда-то послышались крики:

- Мосты! Мосты сведены! Ура!

Люди хлынули к реке. Артист взял Мечтательницу под руку:

- Пойдём и мы туда!

Они побежали к набережной по Колдовскому переулку. У башни Колдуна Артист остановился и, указав на табличку, крикнул:

- Взгляни, взгляни! Она стала белой! Сбылось пророчество! Значит, всё взаправду!

- Конечно, взаправду, - улыбнулась Мечтательница.

На набережной толпилось множество народа. Мосты и впрямь были сведены, и по ним люди с обоих берегов бежали навстречу друг другу, обнимались и ликовали. В этот момент с противоположного берега послышалась громкая музыка, завораживающая своей красотой. Мечтательница улыбнулась:

- Слышишь? Это Композитор написал-таки свою великую мелодию! Мелодию возрождения Города!

- Так, может, вы не откажетесь, милая сударыня, станцевать со мною под неё? – Артист опустился на одно колено.

- Не откажусь, милый сударь!

Они спустились на реку, и Артист закружил Мечтательницу в чудесном танце. Пёс с лаем носился вокруг них, а на берегах и на мостах люди уже поздравляли друг друга с Рождеством. Пробило двенадцать, и небо окрасилось разноцветными огнями фейерверка, и искры летели в разные стороны, и, казалось, что в эту ночь всё сияет, переливается, поёт и ликует… Так два любящих сердца соединили два берега своего Города, вернув ему былую славу, а его жителям – счастье.