Получается, что человек к вам попал, вы его вылечили и просто выписываете?
Просто выписать тоже не совсем правильно. Мы направляем на протезирование, стараемся договориться в РФ, но это не выход. Еще в июле-начале августе был этап, когда множество раненых отправляли на территорию России, что не совсем хорошо закончилось.
Бойцов рассовывали по близлежащим больницам, высококвалифицированную помощь получили далеко не все. Некоторые возвращались обратно с необходимостью повторных операций.
Госпиталь не является субъектом в хозяйственной деятельности, у нас совершенно другие цели: сохранить человека в максимальной комплектности, чтобы у него как можно больше руки или ноги осталось, чтобы он функционировал как целостный организм.
Больница осуществляет функцию охранения здоровья. В медицине есть экспертная комиссия, определяющая группу инвалидности, показания для протезирования — это отдельная структура, не имеющая отношения к больницам. Это вообще другое государство. Они сами по себе и завязаны на всякие фонды.
Со своей стороны мы пытаемся решить проблему протезирования с помощью движения «Новороссия» Игоря Стрелкова, взаимодействие с которым сейчас пытаемся наладить.
Есть ли льготы жителям Донбасса для протезирования в РФ?
Россия — другое государство и никаких льгот там быть не может для наших граждан. Протезирование — услуга платная. Даже если человек получает лечение бесплатно, то обязательно кто-то должен оплатить коммунальные расходы, лекарства, зарплату врачам. Второй аспект: эндопротезы, которые не производятся на территории РФ, если требуются импортные протезы или составляющие, стоимость их недешева.
Раньше у нас бесплатное протезирование проводилось пациентам, получившим увечья, приведшие к потере трудоспособности. Речь идет не только об ампутациях. Для коррекции искривления позвоночника делались пластиковые бандажи и корсеты. Пациенты, нуждавшиеся в ортопедической обуви, два раза в год получали зимний и летний ассортимент.
В Донецке существует казенное экспериментальное протезно-ортопедическое предприятие, не проще ли направлять туда бойцов и пострадавших мирных граждан?
Вы затронули очень больную тему. Чтобы понять суть проблемы, надо знать специфику Донбасса. Чем Донецк отличается от Сум или того же Киева? Здесь собралась вся высокотравматичная промышленность: шахты, химическое производство, металлургические заводы, много машиностроительных предприятий. Практически это — почти боевые условия, и именно под травму у нас создавалась система здравоохранения.
Донецкое протезное предприятие было востребовано — логично людей никуда не отправлять, не переводить кому-то средства, а построить такое предприятие у себя. Протезы периодически надо менять — и не потому, что они изнашиваются, просто усаживается культя.
Еще год назад все работало, сейчас цеха остановлены.
Я выходил с идеей начать постепенное возобновление производства, но не до конца был услышан. Стоит корпус предприятия, требуя определенных затрат на консервацию: расходуется электричество, отопление, нужна охрана, обслуживающий персонал на случай поломки отопления. То есть, затраты идут даже при неработающих цехах.
И наиболее оптимально возобновить работу, вернуть людей на рабочие места. Есть сложные конструкции, требующие высококвалифицированных навыков, а есть функции, которые могут выполнять обычные работники, например, шить берцы. Есть цех раскройки, есть закройщики, которые сидят дома без зарплаты.
Они ждут, когда их позовут и скажут: вот вам материал — идите, работайте. И они будут здесь, в Донецке, изготавливать обувь, необходимую армии. Это то, что можно начать делать прямо сейчас. Потихоньку экономика начнет работать. Люди вынуждены будут гарантировать качество своих изделий — так как это продукция военного назначения, то и требования будут двойные.
С протезами сложнее, к сожалению, из республики уехало много врачей. Врач, как правило, человек семейный, и кроме своей социальной миссии, должен семью одеть, обуть, накормить, дать детям воспитание. Поэтому при наличии стабильных зарплат думаю, часть врачей — травматологов, ортопедов, вернутся.
Кроме того, запустить протезное предприятие — значит, помимо его наполняемости, передать пациента под контроль одного доктора, который будет его наблюдать, вести историю заболевания.
Как на данном этапе возобновить работу протезного предприятия?
К сожалению, есть вопросы, которые можно решить только на законодательном уровне. Любое учреждение, несущее социальную функцию, заранее убыточно. Оно должно быть датировано из бюджета. И решение должно приниматься на уровне парламента, главы республики, согласования министерств. Только они могут вынести решение по функционированию предприятия, расписать нормативно-правовую базу: кто имеет право на льготное протезирование, кто на частичную компенсацию.
Я посетил предприятие, мне сказали: мы ничего сделать не можем, пишите в Министерство социальной политики. Мы обращались, писали письма им и в другие инстанции, а в ответ получали одни отписки — обычная бюрократическая волокита. Вместо дела — гора бумаг и согласований, а протеза как не было, так и нет.
В связи с этими проволочками можно понять бойцов, которые в бешенстве начинают затворы передергивать: человек получил увечье, ему необходимо протезироваться, чтобы продолжить выполнять свои боевые задачи, пусть на другом уровне — многие хотят продолжать даже в таком состоянии. Мересьев летал без двух ног, и наши ребята хотят — ничего нового в этом нет. Русский характер каким был, таким и остаётся. Чего-то не хватает — прилепили подобное по размеру и функциям — и вперед. А получается, что их искусственно ограничивают.
Но помимо протезирования, бойцам требуются и операции: нейрохирургические, пластические и другие — если их не сделать вовремя, то начнутся необратимые процессы?
Да, например, если нервы пересечены, то мышцы начинают атрофироваться, возникает контрактура. Вот самый простой пример: у бойца, молодого парня, которого по обмену забрали из плена, в результате побоев и издевательств случился инсульт. Сейчас у него не работают рука и нога. Если бы он получил помощь хотя бы в первые 10 дней, как положено, то все бы восстановилось.
Но он этого не произошло, и он по жизни останется человеком с ограниченными возможностями. Какая-то функция восстановится, но полного восстановления не будет. Время играет очень важную роль. Самое печальное, что многие из них — это молодые мальчики.
Чем мы можем помочь из России?
Если в глобальном плане, то посодействовать тому, чтобы заработал протезный завод в Донецке. Эта помощь будет более значимая, чем протезирование одного-двух-трех бойцов. Либо, в самом простом варианте, — это помощь каждому, отдельно взятому, бойцу. Соразмерить возможности и необходимость, и если это приблизительно совпадает, надо брать и заниматься каждым отдельным человеком.
Какова ситуация в сфере медикаментозной гуманитарной помощи?
Мы держимся исключительно на гуманитарке: что люди добрые нам привезли — тем и живем. У нас финансирования практически нет, как нет и зарплаты у врачей и медперсонала.
Например, мы давно работаем с одними ребятами — россиянами, предпринимателями, я не буду называть их имена. Приблизительно раз в две недели они привозят лекарства — не фурами, но весьма значительными партиями и передают из рук в руки.
Как все начиналось? Вначале они загрузили в гуманитарный конвой все, что положено. Потом мы эти ящики обнаружили в Луганске на базаре. Опознать их было несложно — во-первых, они заклеены особым скотчем; во-вторых, все препараты узкоспециализированные, и как любые специализированные вещи, круг потребителей их довольно узок: все друг друга знают. После этого мы начали взаимодействовать напрямую: даем списки необходимого или посылаем по «электронке». На таких договорных схемах и личных контактах все сейчас и функционирует.
К сожалению, идущее в гуманитарном конвое до госпиталя не доходит. Многие целенаправленные поставки, когда люди отправляли посылки с надписью «Первый военный госпиталь» мы не получили и куда они делись, не знаем.
Аналогичная ситуация сейчас по всем госпиталям ДНР?
За все госпитали не буду говорить, там, еще сложнее: по снабжению все довольно плохо.
Грубо говоря, больницы пустые, потому что финансирование идет из бюджета, который должен быть наполненным, чтобы министерство могло взять из него деньги на закупку необходимого. Но бюджета просто-напросто нет.
По большому счету, медикаментозные вопросы не ко мне: надо выше узнавать, как они распределяется и куда расходуется. Одно могу сказать: то, что мы получаем целенаправленно, то, что у нас храниться — получается из рук в руки. Мы еще и делимся, но по такому же принципу. Например, привезли нам ребята 40 пачек памперсов для взрослых.
К счастью, у нас пока нужды в них нет. Мы взяли и передали половину в одну больницу, где спинальники лежат, половину в другую — в неврологию, где лежачих много, и я знаю, что эти памперсы попадут к больным, которые в этом нуждаются.
А если просто из машины в машину переложить, то неизвестно где оно всплывет потом. Лучшая схема — из рук в руки. Мы оформляем документы и акты передачи; по крайней мере, ведется какой-то учет, можно проконтролировать, сколько пришло, куда ушло, что в остатке. Никаких фокусов.
То есть, то, что мы собираем в России: лекарства, препараты — это для вас важно?
Мы живем на этом. А учитывая, что у вас в России уровень жизни падает, а цены растут, я понимаю, что люди делятся последним. Человек от себя отрывает. Оказывающий гуманитарную помощь, тем более систематично, этого не афишируя, — делает это от чистой души. И когда этот душевный порыв используется не по назначению, то возникает масса вопросов. Именно это плохо, а не сам факт кражи — это уже вопрос третий. Не все понимают, что происходит — по старинке пытаются жить, старыми категориями. А это уже не выйдет!
Подводя итог нашей беседы, можно сказать, что мы затронули только вершину айсберга. Гуманитарная ситуация в целом по Донецку несколько лучше, чем по республике и тем боле глубинке. Так, в момент моего посещения военного госпиталя в городе Снежном, что на полпути между Донецком и Луганском, лекарства там подходили к концу, был использован последний одноразовый скальпель, на 40 больных в наличии был один эластичный бинт и три термометра.
Что касается протезирования и лечения бойцов в России, то многие не могут пересечь границу из-за отсутствия или несоответствия документов. У кого-то паспорт по недосмотру выкинули вместе с окровавленной одеждой, кому-то порвали украинские активисты перед выборами, многим стукнуло 25 и 45 лет.
Паспортные службы в ДНР и ЛНР не работают, отсутствуют как новые бланки, так и возможность вклеить фотографию по достижении определенного возраста. Соответственно, человек становится невыездным — российские пограничные службы не пропускают через границу даже тех, кому нужна срочная медицинская помощь, руководствуясь существующим законодательством. Хотя нам, по-человечески, кажется, что здесь должен быть другой — не казенный, а именно человечный подход.
Изменения ситуации, по-видимому, в ближайшее время не предвидится, а ведь за каждой сухой сводкой статистики стоят судьбы реальных людей…
http://rusvesna.su/news/1422339837
