Департамент по противодействию экстремизму МВД был создан на базе подразделений по борьбе с организованной преступностью и терроризмом, при этом последние были полностью ликвидированы. По мнению властей, экстремизм намного опаснее для общества и государства, чем организованная преступность. Например, руководитель МВД Рашид Нургалиев считает, что в условиях кризиса новой криминальной революции не будет и идет снижение уровня преступности. С этим совершенно не согласен Владимир Овчинский, бывший начальник российского бюро Интерпола, генерал-майор милиции в отставке, который больше 20 лет занимается изучением организованной преступности. Кроме того, Овчинский еще в 1989 году по поручению руководства МВД подготовил первый доклад о социально-политическом экстремизме. По его мнению, пока власти раздувают угрозу экстремизма, оргпреступность возьмет реванш во всех сферах и результатом станет ее врастание в политические структуры.
— Почему вы считаете, что экстремизм – надуманная угроза, ведь убийства на межнациональной почве происходят регулярно?
— Дело в том, что статьи УК 282.1 и 282.2 («организация экстремистского сообщества и организация деятельности экстремистской организации»), а также 282 («возбуждение ненависти и вражды») размыли границу между опасными преступниками и людьми, которые просто высказывают свои взгляды, пусть даже самые радикальные. Если люди занимаются подготовкой убийств, терактов и мятежей, то они должны рассматриваться как члены террористических или организованных преступных сообществ. И для них уже есть статьи в Уголовном кодексе, и хорошие статьи, которые предусматривают большие сроки лишения свободы. Почему мы скинхедов называем экстремистами? Если они убивают людей, охотятся за инородцами – это банды убийц, и мы и должны с ними бороться как с бандами убийц. Вы понимаете разницу?
— Да, разница в том, что должна быть граница между самым агрессивным высказыванием и реальным насилием. А как бороться с теми, кто планирует насилие?
— Если кто-то создает организацию, которая готовится кого-то взорвать, то мы должны называть их террористами, если кто-то готовит групповые нападения на представителей другой национальности, то они – убийцы, и должны идти по статье 210 УК как члены преступной организации. А мы их считаем экстремистами. Когда в Госдуме разрабатывался «Закон о противодействии экстремизму», в котором экстремизм начинается с насильственного изменения строя, а заканчивается критикой руководителей, я выступал против таких широких трактовок. Потому что это – правовая шизофрения. Я предлагал оставить экстремизм в зоне административной ответственности. Тем более что в нашем Уголовном кодексе нет понятия «террористическое сообщество», а «экстремистское» есть.
— То есть вы считаете, что группы, которые занимаются только распространением радикальной идеологии и не совершают никакого насилия, должны выводиться из поля уголовной ответственности?
— Да. Политически активные студенты, национал-большевики и тому подобные, какая от них опасность? Ну выйдут они на несанкционированный митинг, за это есть административная ответственность – штраф или 15 суток. А если какая-то группа готовит нападение или убийство, она переходит в другой ранг, и ее разрабатывают как ОПС, и преступники уже не отделаются условными сроками, а получат по 10-15 лет. Я сторонник очень жестких мер, а борьба с экстремизмом эту жесткую борьбу размывает.
Не говоря уже о том, что борьба с идеологией никогда не была милицейской функцией. Это задача органов безопасности, в СССР этим занималось 5-ое «идеологическое» управление КГБ, потом управление по защите Конституционного строя, затем одноименная служба ФСБ. Они вели контрразведывательную деятельность в этой среде, которая не требует судебных решений, в отличие от розыскной. МВД раньше экстремизмом занималось только в плане обеспечения общественного порядка. Например, выезжают фанаты куда-то, а милиция предотвращает возможные столкновения.
— Вы выступаете против расформирования в МВД Департамента по борьбе с оргпреступностью и терроризмом и его замены Департаментом по противодействию экстремизму?
— В период кризиса задача МВД – не дать разгуляться преступным структурам. Но кто теперь будет заниматься этим противодействием? Объем работы оперативных подразделений по преступным сообществам, бандам и незаконным вооруженным формированиям в сравнении с объемом работы по экстремистским организациям и сообществам отличается в разы (согласно данным ГИАЦ МВД России, в 2008 г. зарегистрировано 460 преступлений экстремистской направленности, темпы прироста по сравнению с 2007 г. (356 преступлений) составили 29%. В 2008 г. выявлено 379 лиц, совершивших преступления данной категории (в 2007 г. – 225), темпы прироста составляют 68%). Но в сравнении с абсолютными показателями организованной преступности преступления экстремистской направленности в разы меньше. В 2006 г. число расследованных преступлений, совершенных участниками организованных групп или преступных сообществ (организаций), составляло 27715, в 2007 г. – 34620, в 2008 г. – 36601. Разница почти в 100 раз в «пользу» организованной преступности!
Кроме того, обращает на себя внимание количество приостановленных в 2008 г. уголовных дел по экстремизму (93) – 43% от числа направленных в суд. Из общего числа приостановленных уголовных дел о преступлениях экстремистской направленности 80% приостановлено за неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого, из них половина приостановленных уголовных дел – по ст. 282 УК РФ.
Ключевым моментом при совершении преступлений экстремистской направленности и обязательным субъективным признаком является экстремистский мотив, поэтому вопрос о квалификации преступления как экстремистского (особенно при отсутствии лица, его совершившего) вызывает серьезные вопросы. Исследования НИИ Академии Генеральной прокуратуры РФ показывают, что суды изменили квалификацию экстремистских деяний у 46,8% подсудимых, т.е. практически у каждого второго лица, привлеченного к уголовной ответственности за экстремистские преступления. Как видим, погоня за увеличением показателей борьбы с «модной» экстремистской преступностью оборачивается плачевными результатами.
В общем, расформирование подразделений по борьбе с оргпреступностью и создание на их месте органов по борьбе с экстремизмом – это весьма деструктивный акт.
— А какие могут последствия?
— Уходят опытные кадры со службы, потеряны оперативные учеты. Но есть и конкретные результаты: возникли сложности с реализацией оперативных материалов по целому ряду дел, связанных с оргпреступностью. Кстати, защита свидетелей, которой теперь будет заниматься новый департамент, — это тоже функции подразделений по борьбе с оргпреступностью.
В 2008 году и первом квартале этого года показатели борьбы с торговлей людьми упали, так как этим раньше занимались специальные отделы ОРБ. «Антиэкстремисты» этим не занимаются, а угрозыску и так дел хватает, тем более что специфика уголовного розыска – работать от совершенного преступления, раскрыть его и разыскать виновных. Подразделения по борьбе с экономическими преступлениями, которым теперь поручено заниматься оргпреступностью, работают по отраслям – банковская деятельность и т.д. А ОПС и ОПГ – это тайные сообщества, совершающие самые разные виды преступлений и работающие на самых разных уровнях. И туда необходимо внедряться, это сложнейшая работа, которая десятилетиями складывается. Все это разрушено. Поэтому будет рост оргпреступности во всех сферах и ее еще большее врастание в политические структуры. Я считаю, что была совершена крупная политическая ошибка, и руководству страны придется ее исправлять и воссоздавать подразделения по борьбе с оргпреступностью. Это тем более необходимо, когда в стране провозглашена война с коррупцией. Борьба с коррупцией без борьбы с оргпреступностью – это бессмыслица!