Чечня
В первых числах августа 2009 года наша страна отметила знаменательный юбилей. Ровно десять лет назад вторжением чеченских боевиков — 2 августа в Цумадинский, а 7-го в Ботлихский районы Дагестана — началась вторая чеченская война. Война, послужившая катализатором этакой “смены вех” в историческом пути постсоветской России. Война, подведшая логическую черту под эпохой ельцинизма и ставшая трамплином для прыжка на высоты власти мало тогда кому известного директора ФСБ Владимира Путина, бывшего собчаковского зама.
Не правы те, кто утверждает, будто война и была изначально затеяна для того, чтобы под её шумок провернуть операцию ”приемник”. Никаких неопровержимых доказательств того, что Кремль руками Березовского сам спланировал, подготовил и спровоцировал вторжение нет, а в конспирологические теории я не верю. Потом, да, сумел ловко воспользоваться ситуацией и ”разрулить” её в свою пользу. Однако основной первопричиной начала войны были хищнические устремления де-факто независимой Чечни, её наиболее радикальной части в лице ваххабитов Басаева и Хаттаба. Напичканное гигантскими деньгами, оружием, боевиками — профессиональными головорезами, работорговцами, арабскими наёмниками и идеологами радикального ислама это квази-государственное образование с момента подписания ”похабного” Хасавюртовского мира готовилось к новой войне, было заточено под войну. В сущности, иного пути у него не оставалось. Поставив хищничество и преступную деятельность, в том числе захват и торговлю рабами, во главе своего хозяйственного уклада, масхадовско-басаевская Чечня не могла не развязать войны. Идея захватнических походов в соседние республики, именуемых, правда, священной освободительной войной, была краеугольным камнем идеологии ваххабизма, распространившегося тогда по Северному Кавказу. Тем более, что после Хасавюрта боевики и им сочувствующие Россию откровенно ”не чувствовали”, всерьёз уверовав, что дальнейшее ”освобождение земли Кавказа” — лишь дело недалёкого будущего.
В сущности, никакого прочного мира на чечено-дагестанской границе с 96-го года не было. Постоянные провокации, нападения, диверсии, обстрелы милиции и военных частей, производимые с чеченской территории, не прекращались все три года. Можно вспомнить ещё налёт банды Хаттаба на расположение мотострелковой бригады в Буйнакске, постоянно циркулировавшие по Дагестану тревожные слухи о скором вторжении из Чечни, которое должны поддержать местные ваххабиты, провозглашение в трёх сёлах Буйнакского района независимого шариатского государства (так называемая Кадарская зона) и жалкую, невнятную реакцию на это официальных российских и дагестанских властей, чтобы понять: вторая чеченская война была неизбежна. Тогда, в 99-м, оставшееся на Кавказе русское население наивно видело в ней полноценный русский реванш, который должен был покончить с людоедским режимом тогдашней Чечни и процветавшем при нём работорговым промыслом, разгромить ваххабитские гнёзда, решительной, жёсткой и справедливой рукой водворить спокойствие и порядок на всём Северном Кавказе. Увы, как бы ни так.
Нет, я, разумеется, не отрицаю факта военной победы российской армии над боевиками сначала летом и осенью 99-го в Дагестане, а потом зимой и весной 2000-го в Чечне. Но только победа военная и закрепляющая её результаты победа политическая суть вещи разные. Тогда, в 1999-2000 русский солдат победил. Перечеркнул все результаты его ратного подвига нерусский по духу политик. Тот самый, птенец гнезда собчачьего, что начинал, по слухам, свою президентскую карьеру со скромного сидения на краешке стула в приёмной Ельцина в Барвихе.
Что мы имеем теперь, десять лет спустя?
В Чечне мы имеем этнократическое образование, чей амбициозный лидер не стесняется озвучивать идеи территориального расширения путём присоединения, а фактически поглощения соседних с его республикой субъектов федерации — Ингушетии и даже Дагестана. Это этнократическое образование сложилось на русских костях — геноцид Дудаева-Масхадова кремлёвскими политиками цинично предан забвению, никто из учинивших его преступников, по тяжести деяний вообще-то заслуживающих аналога Нюрнбергского трибунала, не наказан. Кадыровское правление фактически легитимизировало результаты масштабнейшей в отечественной истории этнической чистки. Многие участники этого геноцида благоденствуют до сих пор, только уже не под сенью волчьего знамени Ичкерии, а под российским триколором.
Рамзан Кадыров, выпестованный кремлёвским режимом и имеющий фактический карт-бланш на действия самого широчайшего профиля как у себя в Чечне, так и в соседних республиках — безусловно, явление по своему уникальное в российской истории. Да, волевые фавориты при слабых и безвольных правителях подчас оказывали большое влияние на государственный курс. Но никогда ещё фавориты не имели собственных вооружённых сил и постоянно контролируемой ими территории, как мы имеем в случае с кадыровскими ЗВФ. А если принимать во внимание постоянные заявления Кадырова о наказании тех или иных преступников именно путём физического уничтожения (заметьте, слово ”суд” им в подобных случаях почти не употребляется), то уместно говорить о том, что фаворит имеет и собственное правовое поле, отличное от общероссийского.
Последние громкие преступления на Кавказе — убийство министра внутренних дел Дагестана Адильгерея Магомедтагирова и покушение на президента Ингушетии Юнус-Бека Евкурова — так или иначе послужили укреплению позиций Рамзана Кадырова на Северном Кавказе. В лице Кремля он остался фактически единственной сильной политической фигурой в регионе Восточного Кавказа. Президент Ингушетии Евкуров в Москве прикован к больничной койке. Президент Дагестана Муху Алиев слаб, и не пользуется безоговорочной поддержкой даже среди родных ему аварцев. Неудивительно, что Кадыров использует фактор своей силы на полную катушку.
Именно после покушения на Евкурова и начала очередной спецоперации против боевиков под кадыровским руководством в Ингушетии прозвучали заявления чеченских политиков о необходимости аншлюса двух вайнахских республик. Вполне возможно, что не мытьём так катаньем сын муфтия добьётся своей цели. Если так, что фактическая сдача Ингушетии будет крупнейшей политической неудачей России на Кавказе после подписания Хасавюртовских соглашений 1996 года.
К Дагестану Кадыров также имеет определённый интерес — одним из кандидатов на пост министра МВД был как раз чеченский силовик. Угадайте, усилению чьего влияния способствовало бы такое назначение, произойди оно в действительности?
Лидер Чечни установил в своей республике фактически режим личной диктатуры. Этакий Ниязов по-кавказски. Однако в его успехе огромную роль играет фактор прямой политической и военной поддержки Кремля. Без него феномена “чеченского фюрера” не могло быть в принципе. И в свете этого не вполне правы те, кто считает, будто одним из следующих шагов Рамзана Кадырова станет отделение от России.
Как раз-таки такой шаг ему невыгоден. Да и зачем? Фактически внутри Чечни у Кадырова развязаны руки. Во многом, развязаны они и вне её, что доказывает его активная ”внешняя политика”. Он сумел быстро понять сущность современной кремлёвской политической системы, ясно увидеть её полную неспособность решать межнациональные конфликты в пользу России и, мгновенно сориентировавшись, использовать её для своей выгоды. Однако в сложившейся ситуации они оба — и Кадыров, и Кремль — стали заложниками друг друга.
Кадыров обязан Кремлю практически всем: головокружительной карьерой, особым статусом фаворита, отлаженной системой личной власти, колоссальной финансовой подпиткой. Образно выражаясь, без регулярных визитов на приёмы к Путину в спортивных штанах ни о чём подобном ему бы мечтать не приходилось.
Кремль также обязан Кадырову. Не всем, конечно, но многим. На бравом чеченском президенте зиждется один из главных пропагандистских мифов путинской эпохи — миф окончательной победы в Чечне. Этот миф служит фундаментом лживого образа Путина как государственника и патриота России.
И та, и другая сторона объективно заинтересованы в сохранении статус-кво на неопределённо долгое время.
Федеральный центр, потому что в силу своей политической бездарности и антинациональной сущности просто не способен решить проблему Чечни никак иначе, кроме как передачей этой густо политой русской кровью территории во владение лояльным чеченским тейпам с последующей обязательной выплатой им дани в обмен на видимую стабильность.
Кадыров, потому что без поддержки федерального центра он мгновенно останется один на один со многими и многими врагами внутри Чечни. И в гипотетической схватке с ними далеко не факт, что победа останется за ним.
Вообще, “туркменбашистский” режим Рамзана Кадырова — это нечто чужеродное даже для самих чеченцев. В своей истории они не имели ничего подобного. Даже более того, они ни государств, ни диктаторов, ни даже феодальных владетелей. В состав России этот народ вошёл, пребывая в состоянии устойчивых родовых отношений. Характерная особенность чеченского языка: в нём отсутствует слово ”господин”. Просто не существует такого понятия среди чеченцев.
”Пусть из логова волка не вылезет щенок, а из колыбели князя не встанет сын”,— гласит их пословица. Думаю, отношение к господам-феодалам выражено в ней предельно ясно.
Но если в своей среде отрицаются отношения господства и подчинения, то отсутствует и централизованная власть как таковая. Нет условий для зарождения и развития государства, ибо оно основано на сложных социальных отношениях господства и подчинения. От тейпов до сложившегося государства дистанция такого же размера, как от родового строя до постиндустриального общества. Во многом, режим Рамзана Кадырова — это ещё и значимый внутричеченский эксперимент, который интересен с этноисторической точки зрения. Попытка создать государственность и государственную власть вождистского типа при прямой поддержке извне. И нет никакой уверенности, что он будет успешно продолжаться, лишись Чечня своего фактически особого внутри России. Скорее всего, в таком случае всё скатиться опять к кровавой анархии времён правления Дудаева-Масхадова.
Но всё дело в том, что сохраняющийся статус-кво также выглядит политическим тупиком. Бесконечное удовлетворение кадыровских амбиций и умиротворение скрытого агрессора также наносит безусловный вред России, подрывая её влияние и престиж в северокавказском регионе. Тем более, что из истории хорошо известно, к чему приводила политика умиротворения агрессоров. За примерами далеко ходить не надо. Их неудовлетворение, а тем более попытка ликвидации кадыровского образования чревата вооружённым противостоянием и третьей войной. Очевидно, что в условиях существующего режима решить эту дилемму крайне затруднительно. Расхлёбывать плачевные результаты путинской кавказской политики предстоит ещё очень долго.
А что мы имеем теперь в Дагестане?
Ваххабиты довольно быстро оправились от поражения десятилетней давности. И уже с 2002 года развязали полномасштабную диверсионно-террористическую войну против местных властей, милиции и федеральных сил. То чуть затухая, то разгораясь с новой силой, она тянется уже седьмой год. И никакого выхода из создавшегося положения в условиях существующего в России общественно-политического строя опять-таки не просматривается.
Быстрому ренессансу радикального ислама в Дагестане способствовало множество факторов.
Во-первых, общая безыдейность власти, что российской, что дагестанской. Её низкая эффективность, абсолютное неумение вести идеологическую борьбу. Да и кто, собственно, будет её вести? Прожженные коррупционеры и взяточники, спекулянты невосполнимыми природными ресурсами и расхитители федеральных дотаций, чьей главной целью является личная нажива и которые в своём кругу наверняка сами издеваются над потугами обслуживающих их “идеолухов”? Дагестанское бандподполье, как ни крути, состоит всё же из людей идеи, готовых не только за эту идею убивать, но и умирать.
Во-вторых, неэффективность дагестанских судов в начале “нулевых”, благодаря чему многие активные участники войны 1999 года и их пособники, получив минимальные сроки или вовсе отделавшись условными приговорами, вышли сухими из воды. В чём была причина этого явления: взяточничество, разветвлённые родственные связи боевиков ”по другую линию фронта”, некомпетентность следствия? Видимо, всё вместе. Например, один из главных идеологов радикальных исламистов 90-х, скрывавшийся несколько лет за границей бывший главный редактор газеты ”Путь ислама” Адолло Алиев получил приговор в восемь лет условно. Любопытный факт — газета ”Путь ислама”, пропитанная духом тотальной ненависти к России, была чуть ли не единственным антирусским изданием 90-х, которому власти были всё же вынуждены вынести официальное предупреждение за разжигание национальной и религиозной розни.
В-третьих, общее распространение мракобесия в постсоветское время, катастрофическое падение качества образования, благодаря чему выросло целое поколение неразвитой, примитивной молодёжи, воспитанной в духе общего невежества и религиозной нетерпимости.
Вроде бы активных членов бандподполья, тех, кто с оружием бегает по лесам и горам, не так уж много. От силы полторы-две сотни на весь Дагестан. Вместе с их активными пособниками, сообщниками, агентами влияния и информаторами наберётся, пожалуй, пара тысяч. На двух с половиной миллионный Дагестан с многотысячной федеральной группировкой милиции и военных это действительно немного.
Но влияние, которое они оказывают на ситуацию в республике, весьма значительно. Власть более-менее контролирует территорию Дагестана, но она плохо или же почти не контролирует умы его населения. В спецоперациях убивают одних, но им на смену быстро приходят другие. Количество сочувствующих боевикам не сокращается, а растёт. Перманентное появление и перемещение из села в село, из района в район анклавов радикальных исламистов тому свидетельство. Выдавили боевиков из Гимр, так они укрепились в Губдене и его окрестностях. Уничтожили самых активных в Махачкале, остальные перекочевали в Дербент и Юждаг. Кое-как навели порядок в Буйнакском районе, снова загремели выстрелы и взрывы в Хасавюрте. И так далее.
В какой-то степени влияние современных дагестанских ”лесных” сопоставимо с тем эффектом, который оказывала боевая организация эсеров начала XX века. Количественно она была ничтожной — три-четыре десятка человек на огромную Российскую империю в лучшие свои годы. Но политический резонанс террора был значительным. Именно эсеры, а не большевики, окончательно расшатали устои монархии. Вот и теперь, “лесные” хоть и не могут взять под свой полный контроль даже какой-нибудь один из более чем сорока районов Дагестана, тем ни менее способствуют максимальному расшатыванию властных устоев в республике. Население видит, что власть в силу своих родовых пороков малоэффективна и слаба, что она не может справиться двумя сотнями бегающих по лесам бородачей. Видит и делает выводы.
В июне 2009 года погиб министр МВД Дагестана генерал-лейтенант Адильгерей Магомедтагиров. Личность, безусловно, неоднозначная, но преданная России. Да, он не заставил общество уважать дагестанскую милицию, но он заставил очень многих её бояться. А это тоже определённое достижение, если вспомнить, что творилось в республике все 90-е.
Пока непонятно, какую линию возьмёт новый министр — назначенный на должность в середине июля бывший полковник ФСБ и глава Совета Безопасности Дагестана Али Магомедов, аварец по национальности, как и покойный министр. Личность в республике малоизвестная. Никаких особых успехов в деле борьбы с террором пока не имел, хоть и возглавлял в своё время городской отдел ФСБ ”проблемного” Хасавюрта. Известно только, что его кандидатуру поддержал президент Дагестана Муху Алиев. Настораживает здесь тот факт, что назначенцы и протеже Алиева, как правило, оказывались слабыми и не обладающими должным весом людьми. А министр внутренних дел Дагестана слабым быть не может. В противном случае, ситуация чревата возвращением в 90-е, когда милиция не пользовалась никаким влиянием, а с предшественника Магомедтагирова на посту министра внутренних дел уличная шпана сорвала фуражку на ступеньках здания ГосСовета.
При всём при этом ситуация в Дагестане тоже выглядит во многом тупиковой. Только, в отличие от Чечни, здесь не тупик покупаемой всё новыми и новыми уступками стабильности, а тупик нескончаемой вялотекущей войны. Здесь даже кадыровский вариант не пройдёт в силу пёстрого национального состава.
Неудивительно, что в подобной ситуации в самой России всё чаще раздаются голоса в пользу одностороннего отделения Чечни, Ингушетии и Дагестана, их фактического исключения из состава страны. Позиция сама по себе деструктивная и неумная. Это позиция страуса, желающего отгородиться от проблемы. Увы, отгородиться не выйдет. Проблемы Северного Кавказа суть продолжение проблем самой России. Поэтому их реальное решение немыслимо без радикальной смены государственного курса страны.
Десять лет назад, в той войне 99-го победу одержал русский солдат. Это он защитил Дагестан и страну тогда, когда многие местные жители валом валили в Россию, и даже билет на поезд или самолёт в том августе 99-го невозможно было достать. Но как это и раньше бывало в истории нашей страны, бездарные политики украли у него победу. Это их усилиями был взращен режим Кадырова, который, добившись осуждения боевых офицеров, теперь уже требует головы историка Игоря Пыхалова. И из-за их глупости, алчности и близорукости в дагестанских лесах теперь орудуют банды боевиков, и целые районы на многие месяцы объявляются зонами проведения контртеррористических операций.
Если в России в обозримом будущем к власти придут действительно государственнические силы, то одной из их первейших задач будет возвращение стране плодов украденной у неё победы. АПН
|