Архипелаг Святая Русь

К примеру, среднемесячные потери мирного населения в Ираке за последний год оцениваются приблизительно в тысячу человек — погибших во время боевых действий и казней на захваченных ИГИЛ территориях. По неофициальным данным, ежемесячные потери мирных жителей на Донбассе даже в период минского перемирия (или сговора — что было бы гораздо более верным определением) оцениваются лишь в три раза меньшим числом. Во время летних событий прошлого года мирное население ДНР и ЛНР погибало в количестве, заметно превышающем ближневосточные кошмары. Тем не менее, палач Донбасса Порошенко — это лучший выбор украинского народа и партнер России, а ИГИЛ — террористическая организация.

Бессистемность информации об ИГИЛ приводит к тому, что существенно искажается реальная, а не наведенная СМИ угроза этой организации, при этом крайне сложно оценивать реальные планы и стратегию Исламского государства. Недостаток информации ведет в том числе и к созданию мифов, которые мало согласуются с настоящим положением дел, но при этом они вносят существенные искажения и в без того недостаточную информацию об этой угрозе.

Поэтому я буду вынужден чуть более подробно, чем следует, остановиться на характеристике этой организации, чтобы выводы, сделанные ниже, были более понятны, учитывая определенную экзотичность для нас самого явления Исламского государства.

ИГИЛ. Краткая история и генезис

История «Исламского государства Ирака» с момента его создания из разрозненных сетевых террористических структур самого низкого уровня и примерно до 2010 года ничем особенно не примечательна — классическая террористическая группировка исламистской направленности. Несмотря на присутствие в ее названии наименования страны, оно скорее демонстрировало место ее дислокации, чем цель построения исламского государства в Ираке. Идеологически ИГИ руководствовалось все теми же исламо-троцкистскими идеями всемирного джихада, а потому вело борьбу в первую очередь ради борьбы.

Не стану упрощать ситуацию. Помимо сторонников классического «всемирного джихада», которому были привержены в значительной степени иностранцы, попадавшие в ИГИ, а также малограмотные местные жители, для которых вооруженная борьба была средством выживания их семей, а также способом выразить свой протест, постепенно в организацию попадали люди, обладающие резко выраженными националистическими взглядами и идеей построения суннитского государства для суннитов на землях, которые исторически занимали суннитские племена. Таких людей было не слишком много, немалую часть их составляли бывшие офицеры и государственные служащие прежнего режима. К ним отношение было довольно настороженное, а иногда и враждебное, но это были высококлассные специалисты в разных областях — от сугубо военных специальностей до медицины, и поэтому в определенной степени они имели возможность не слишком скрывать свои взгляды, выбивающиеся из общего дискурса той среды, в которой они находились.

Еще одной особенностью ИГИ было крайне незначительное присутствие иностранцев и в руководстве организации, и вообще в составе ее боевых группировок. Объяснение этому вполне понятное — находящиеся в глубоком подполье боевики вынуждены были опираться на поддержку местного населения, и чужаки-иностранцы могли лишь рассчитывать на расположение, когда иракцы были у себя дома. Причиной возникновения ИГИ стала внутрииракская ситуация, довольно изолированная от окружающего мира. До Арабской весны, взбаламутившей регион и ставшей причиной массовых перемещений людей в разных направлениях, оставалось еще немало времени. Миграционные потоки в Ираке в начале двухтысячных наблюдались исключительно вовне — только в Сирию бежало до миллиона иракцев (преимущественно суннитов), приток мигрантов в Ирак был предельно мизерным, чтобы составить сколь-либо заметную величину.

Забегая вперед, можно сказать, что эти особенности ИГИ позволили довольно беспроблемно трансформировать ее в организацию, которая нашла свою цель в построении государства, четко ограниченного ареалом обитания иракских и родственных им суннитских племен на части территории региона Ирака, Сирии, Ливана. Не хватало лишь кристаллизующего начала, позволившего провести эту трансформацию. Конфликт с «Аль-Кайедой» и ее идеологией был заложен изначально, хотя до поры до времени ввиду отсутствия иной, ИГИ руководствовалось идеей джихада в «аль-кайедовском» изложении.

Эффективность действий ИГИ постепенно, хотя и с не очень высокой динамикой, возрастала. Помимо более качественной по сравнению с обычными террористическими группировками организационной структуры, немаловажным фактором, способствовавшим усилению ИГИ, служили действия его противников.

Ошибки и просчеты США в иракской политике стали дополняться ошибками и просчетами шиитского руководства в Багдаде. Пришедший к власти Нури аль-Малики так и не сумел наладить полноценный диалог с суннитской общиной, напротив — именно он, его сторонники и его правительство несут значительную долю ответственности за обострение обстановки в Ираке последнего пятилетия.

Конфликт шиитов и суннитов, причиной которого стало разрушение прежних консенсусных механизмов между общинами, был практически насильно внедрен в иракской общество посредством искусственной «демократизации» по западному образцу. Эта «демократизация» полностью отрицала весь существовавший ранее опыт совместного проживания на одной территории разных общин. В качестве неких «костылей», призванных хоть как-то адаптировать нежизнеспособную схему к специфике Ирака, были применены принципы квотирования, согласно которым меньшинства получали гарантированные квоты представительства в парламенте и руководстве страны. Однако по сути это ни к чему не привело — Нури аль-Малики прекрасно обходил все эти детские игры американцев, обвиняя своих политических противников в самых разных прегрешениях. С суннитами вообще никаких проблем не существовало: достаточно было обвинить суннитскую общину в поддержке террористов, чтобы развязать уже против нее репрессии.

Стоит отметить, что правители оккупированных американцами стран довольно легко научились использовать в своих интересах внедренную к ним американскую модель демократии через прямые выборы. К примеру, афганский президент Хамид Карзай во время президентских выборов 2009 года без какой-либо рефлексии подделал почти четверть от общего количества бюллетеней. Причем найденные полтора миллиона поддельных бюллетеней — это то количество, которое нашли международные наблюдатели. Сколько их было на самом деле — сказать нельзя, так как их после подсчета быстро уничтожили. В итоге разгоревшегося скандала и давления на соперника второй тур выборов вообще был отменен специальным решением избирательной комиссии после консультаций с генеральным секретарем ООН, Карзай был объявлен президентом по итогам первого тура.

Западная модель демократии, возникшая как итог чрезвычайно длительного исторического процесса, отвечает особенностям только западной цивилизации (да и то с оговорками в отношении её периферийных стран). Возведя свои ценности в ранг общечеловеческих, США столкнулись с критической проблемой необходимости их насильственного внедрения по всему миру. В каком-то смысле Соединенные Штаты ничем не отличаются от созданных ею террористов Аль-Кайеды своими троцкистскими подходами всемирной революции. Логика, конечно, в этих действиях США имеется — проектируя глобальный мир, они вынуждены озаботиться и мировыми стандартами — от закусочных Макдональдс и голливудских фильмов до единой системы демократии и мировой валюты доллара. Нужно отдать им должное в упорстве и стремлении в насаждении этих ценностей, однако стоит отметить, что заложенное в идею глобального мира неустранимое противоречие между необходимостью его безостановочного расширения и конечности земного пространства делает и все остальные задачи бесперспективными.

Возвращаясь к Ираку и «Исламскому государству Ирака», нужно остановиться на структуре, которая сыграла ключевую роль в истории этой террористической организации и ее трансформации в известную сейчас всему мира ИГИЛ, которую президент Обама назвал одной из трех ключевых угроз человечеству.

Высшее командование джихада и освобождения и Иззат Ибрагим ад-Дури

В 2003 году глава оккупационной администрации США в Ираке Пол Бремер издал приказ о дебаасизации. Формально этот приказ коснулся незначительной части членов бывшей правящей партии Баас — 2 тысячи человек были уволены с занимаемых ими постов, еще примерно 30 тысяч человек лишились перспектив карьерного роста. Однако на самом деле речь шла о тотальном изгнании всех членов Баас с любой государственной службы. Никаких гарантий безопасности американская оккупационная администрация не могла, да и не собиралась предлагать людям, которые одномоментно оказались выброшенными на дно жизни. Дополнительным фактором давления на членов Баас стали служить расправы, которые чинили с ними шиитские радикальные фанатики. Не сказать, что явление было массовым, однако эксцессы, происходившие на улицах городов, фактически поставили баасистов перед необходимостью либо выживать и приспосабливаться, либо бороться и пытаться вернуть утраченное положение.

Арест, суд и казнь Саддама Хусейна и ряда высших руководителей Ирака поставил вопрос о лидере баасистского Сопротивления и его структуризации. С лидером вопросов практически не возникло — им стал Иззат ад-Дури, наиболее близкий к Саддаму Хусейну человек из выживших лидеров страны.

Ад-Дури занимал ряд государственных должностей, таких как министр внутренних дел и министр аграрной реформы, но основное значение имеет его партийно-политическая работа в качестве заместителя Саддама Хусейна в Совете революционного командования Ирака (высший орган государственной власти страны) и секретаря партии Баас, на посту которого ад-Дури курировал все силовые ведомства.

Фактически это сделало Иззата Ибрагима ад-Дури «ходячим досье» на всех управленцев и руководителей высшего и среднего звена управления страны, кандидатуры которых проходили через согласование с ним. Более того — значительная часть этих людей были лично обязаны или преданы ад-Дури, что стало ключевым условием работы в подполье после 2003 года. Кандидатура Иззата ад-Дури была настолько логичной на посту координатора и руководителя всего баасистского подполья, что никаких возражений она и не вызвала.

Кроме того, в связи с гибелью лидера партии Саддама Хусейна Иззат ад-Дури стал руководителем (секретарем) Регионального иракского отделения панарабской партии Баас, что сделало его высшим партийным руководителем всех членов этой партии в Ираке и поставило его на один уровень с руководством Баас в других странах.

Обладая к этому времени немалым опытом аппаратной работы, ад-Дури активно приступил к созданию подпольной структуры Сопротивления — Высшего командования джихада и освобождения. Организационно она была создана в довольно короткие сроки, чему способствовала серьезная подготовительная работа еще во время существования режима (об этом чуть ниже), однако перед руководством Баас встала проблема целеполагания. Конечная цель — возвращение к власти — выглядела очевидной. Вопрос заключался в стратегии и выборе партнеров и союзников. Будучи меньшинством, имея в противниках не только шиитов и курдов, но и самые могущественную силу на планете — США и их союзников, вопрос выбора стратегии борьбы явно не выглядел тривиальным.

Учитывая предельную закрытость подполья, исключительную скудость сведений о тех процессах, которые происходили и происходят внутри него, можно лишь догадываться, как именно была поставлена эта проблема, как проходило ее обсуждение и какое именно решение в конечном итоге было принято.

На самом деле даже без конспирологии можно выстроить логику, которой обязаны были руководствоваться баасисты Ирака, сброшенные на самое дно. И сравнить эти рассуждения с тем, что мы видим на самом деле.

Члены партии Баас были правящей элитой иракского государства и общества. Не стоит полагать, что это были только арабы-сунниты. В ближайшем окружении Саддама с ними неплохо уживались и туркмены (причем весьма непропорционально по отношению к их удельной численности), и христиане. Автократический Ирак был классической восточной деспотией, в которой принцип личной преданности превалировал над всеми остальными. Кроме того, в формально светском Ираке процветал и трайбализм, и клановость, и семейственность — в общем, все, что присуще традиционному Востоку. Не нам судить, насколько это хорошо или плохо — это реальность, которую стоит принять и понять. Важно, чтобы так же относились к нашей специфике и не позволять ее искоренять в угоду каким-то очередным новомодным веяниям типа общечеловеческих ценностей.

Что могут испытывать люди, которые были всем и одномоментно стали никем? Естественно, жгучее желание вернуться обратно на вершину. В новом Ираке они стали изгоями, никаких шансов встроиться в новую жизнь им не оставили, на них была объявлена охота. Не отягощенные особыми принципами, несколько сот тысяч человек были мотивированы на борьбу так, как не могут мотивировать никакие самые пламенные призывы. Они сами готовы были призвать кого угодно, лишь бы вернуть свое прежнее положение.

Однако это были еще и умные люди. Прекрасно понимающие, что светский проект завершился. Ренессанс ислама уже состоялся, и зажечь кого-то идеями панарабского социализма после его очевидного краха — пустая трата сил и времени. Проигравших не любят, любят сильных. На Востоке особенно.

Кстати говоря, еще при Саддаме Хусейне в промежутке между двумя войнами наметился ощутимый крен в сторону исламизации общественной и государственной жизни. В 1994 году состоялась весьма помпезная и массовая «Кампания Веры», были внедрены нормы шариата (хотя и без особого фанатизма — все носило строго дозированный характер). Кампанию проводил заместитель Саддама Хусейна все тот же Иззат ад-Дури. Естественно, без помпы и показухи не обошлось — было запланировано строительство 18 грандиозных «мечетей Саддама» - по одной в каждой провинции, однако блокада вынудила ограничиться менее масштабными, но куда более полезными мероприятиями.

Толчком к заметной смене парадигмы стало поражение в первой войне, когда Саддам на собственной шкуре убедился в том, что панарабская солидарность сегодня работает только в одном направлении — когда ее нужно проявлять по указке из Вашингтона. Идеи Возрождения (Баас — буквально и значит «возрождение») и арабского единения стали меняться на жесткий национализм. В каком-то смысле осажденная крепость, которую стал напоминать Ирак, вынужденно стала разворачиваться в сторону идеологии «Одна страна — один народ — один вождь».

Стоит отметить еще один не слишком афишируемый факт, опять же связанный с Иззатом ад-Дури. Находясь в жесткой блокаде, Ирак был вынужден пойти по пути, который по-своему позже реализовал Иран, попавший под санкции США и Евросоюза. Был создан «серый рынок», который организовал и контролировал все тот же ад-Дури. Фактически он стал главным контрабандистом Ирака. Естественно, не стоит приписывать ад-Дури сверхчеловеческие способности, но организаторские таланты у него, несомненно, присутствовали. Это сделало Иззата ад-Дури еще более могущественным, что, конечно, вызывало определенные проблемы с остальным окружением Саддама.

Тем не менее, ад-Дури в итоге стал самой реальной кандидатурой на первую роль в Сопротивлении, и совсем не по анкетным данным — его авторитет, связи и возможности не могло ликвидировать никакое свержение режима.

Кроме исламизации, режим Хусейна сумел серьезно подготовиться к своему свержению еще в одном компоненте — ресурсной базе. Саддам Хусейн, по некоторым данным, после поражения в первой войне в Заливе был уверен, что второго прямого столкновения с США уже не будет, но видел угрозу своей власти в инспирированных Соединенными Штатами восстаниях на севере в Курдистане и на юге в среде так называемых «болотных шиитов».

Трудно сказать, на чем основывалась эта уверенность, но приготовления были сделаны довольно серьезные. Были заложены основы подполья: базы, явки, агенты, склады с оружием и компонентами, созданы огромные по любым меркам запасы боеприпасов и взрывчатых веществ. Были созданы минимум три сети подполья — военная, подполье тайной полиции и подполье партийное. Возможно, были и личные подпольные сети высшего руководства Ирака. Все они были автономны друг от друга, имели сетевой принцип организации, отдельное финансирование, авуары в иракских и зарубежных финансовых учреждениях, связи, выходы за рубеж, «окна» на границах и так далее.

Восток овладел искусством выживания в любых условиях — сохранение власти было главнейшей задачей любого восточного правителя на протяжении веков. Неудивительно, если учесть, что крайне малому числу правителей на Востоке удавалось дожить до преклонных лет в окружении любящих родственников и безутешных подданных. Контрразведка и тайная полиция всегда были на особом счету в любое историческое время. Малейшее подозрение в заговоре стоило жизни любому, даже самому приближенному. Выживали лишь безусловно лояльные. Саддам был не исключением — в его распоряжении имелось несколько контуров защиты и охраны: Республиканская гвардия, личная охрана (так называемый федаи), тайная полиция мухабхарат, полиция, армия, разведка и контрразведка. Все они выполнили задачу организации подполья, причем на это у них было масса времени — первые мероприятия относятся уже к 1995-1996 годам.

По сути, Высшее командование джихада и сопротивления, формально созданное в 2006 году, пришло на уже готовую площадку, на которой была отстроена мощная структура, наполненная людьми, обладающая колоссальными возможностями и ресурсами.

Хаджи Бакр

Немецкий журнал «Шпигель» в апреле 2015 года опубликовал статью, в которой утверждает, что в его распоряжении имеется 31-страничный рукописный документ, подписанный полковником разведки саддамовского Ирака Хусейном Самиром абд-Мухаммед аль-Халифа, в котором тот излагает планы создания халифата в северной Сирии. В доказательство были представлены копии несколько страниц этой записки.

В записке автор фигурирует под псевдонимом Хаджи Бакр, и с этого имени, в общем-то, и начинается новейшая история Исламского государства. Правда, как и предыдущая, она изобилует лакунами, двусмысленностями, неточностями. Однако на поверхности лежит достаточно много, чтобы иметь общее представление о происходящем.

Хаджи Бакр, известный под разными именами (причем до конца доподлинно не известно, какое из них настоящее) — один из многих офицеров Саддама Хусейна, которые готовились к работе в подполье. Немалая их часть была арестована американцами после крушения режима, и Хаджи Бакр тоже попал в тюрьму, откуда был выпущен ориентировочно в 2010 году.

Безусловно, американские спецслужбы, получив в свои руки немалое количество руководителей среднего и высшего звена управления режима Саддама Хусейна, были осведомлены о созданной подпольной сети баасисткого Сопротивления, хотя повторюсь, ни одному человеку в мире так до конца и неизвестны масштабы этой сети (а точнее, системы сетей). Логично предположить, что ЦРУ и военная разведка РУМО, а также спецслужбы оккупационной администрации были заинтересованы во вскрытии подполья. Схема, которую американцы отрабатывали для этого, выглядит вполне стандартной — они пытались вербовать арестованных ими людей, которые могли иметь отношение к подполью, затем выпускать их и рассчитывать на контроль над этими людьми и получение от них информации. Метод очень ненадежный, однако другого под рукой у них, скорее всего, просто не было.

Примерно по такому же пути США работали с узниками тюрьмы Гуантанамо. «Выпускники» тюрьмы чрезвычайно быстро оказывались в тех или иных террористических структурах, а уж сотрудничали они с ЦРУ или соглашались на вербовку исключительно для того, чтобы выжить и продолжить борьбу — этого, конечно, никто не скажет.

В Ираке такая технология заведомо не могла сработать — забросить в баасистское подполье агентов для Америки было чрезвычайно сложно. Мощнейшая многослойная контрразведка и тайная полиция были опорой режима, и любой человек, прошедший через американскую тюрьму, просто не мог не попасть в подполье, минуя частое сито проверок контрразведки Сопротивления. Поэтому можно почти со стопроцентной уверенностью предполагать, что практически никто из тех «агентов», которые были заброшены в подпольную сеть, и остались при этом живы, точно не работали на американцев.

Тем не менее, попытки внедрения в подполье арестованных и завербованных бывших членов партии Баас производились в массовом порядке и, вероятно, какие-то единичные попытки могли увенчаться успехом, особенно, если перед агентами ставилась какая-то точечная локальная задача. Тем не менее версия о том, что за внедрением в баасистское, а затем и в исламистское подполье своих агентов стоит ЦРУ, да еще и с последующим их продвижением на высшие посты, а значит, и контролем США над иракским сопротивлением, выглядит крайне искусственной. Слишком поверхностно разбирались и продолжают разбираться американцы в особенностях тех регионов, куда они несут свою демократию, чтобы подозревать их в блестящей результативности такого рода операций.

Руководство Сопротивления к 2010 году уже сделало для себя стратегический выбор, каким образом оно будет реализовывать свое возвращение к власти. Решение, в общем-то, лежало на поверхности, однако на пути к нему было несколько весьма серьезных препятствий.

Баасисты, будучи в подавляющем своем большинстве суннитами, во многом предельно цинично относились к религии и идеологии вообще — их идеей (во всяком случае у высшего и среднего звена партии) была власть и только власть. Система очень быстро убирала идеалистов, «обтесывая» всех остальных. В любой системе есть свои критерии отбора, поэтому в этом нет ничего удивительного. Мы своими глазами видим, как система российской власти, ориентированная на отрицательный по сути отбор, генерирует бездарности и приспособленцев, безответственных и абсолютно оторванных от нашей страны людей. Другие там просто не выживают. Ирак — не исключение. Высшая ценность партфункционера и любого, кто входит в систему — власть, и ничего кроме власти. Именно власть дает все остальные блага, поэтому можно понять ненависть баасистов, у которых крах режима вырвал из рук смысл всей их жизни.

Тем не менее, функционеры режима прекрасно понимали важность идеи для контроля над массами. Чем привлекательнее идея — тем лучше контроль. Выбор у них после краха режима был невелик: идеология Баас полностью себя дискредитировала, во всяком случае, она не гарантировала тотальный контроль, ее время ушло. По сути, оставался лишь ислам, однако эта ниша была прочно занята исламистским сопротивлением, а резкое деление страны на шиитов и суннитов ставило вопрос ребром: никаких шансов у баасистов в шиитской среде не было, оставались только суннитские радикалы . Конкурировать с ними на одном поле было нелепо, да и означало это бескомпромиссную борьбу не с оккупантами и их марионеточным правительством, а между баасистами и исламистами в первую очередь.

Однако баасистов не могла устроить Аль-Кайеда с ее оборонительной идеологией, которая позиционировала ислам как жертву современных крестоносцев. Им нужна была бескомпромиссная наступательная идеология построения исламского государства «здесь и сейчас». И такая идеология нашлась у маргинальной, однако агрессивной и оппонирующей Аль-Кайеде группировки Аймана аз-Завахири.

Елена Галкина, доцент Школы востоковедения НИУ ВШЭ в статье «Чем соблазняет Исламское государство» пишет:

«...Доктрина ИГ включает, в частности, следующие концепты, корни которых можно найти в салафитской литературе, но не в столь жёстком виде неспособность управлять страной в соответствии с шариатом — куфр (неверие, самым страшным грехом); сопротивление Исламскому государству – иртидад (вероотступничество, одно из проявлений куфра); ширк (идолопоклонство, язычество) должен бескомпромиссно искореняться, где бы ни был встречен (в мире не должно остаться ни одного язычника); все шииты – вероотступники; Братья-мусульмане и ХАМАС – предатели ислама.

Аль-Каида позиционирует свою борьбу как «оборонительный джихад» (джихад ад-даф‘), исходя из того, что исламский мир подвергается атаке со стороны «крестоносцев» (Запада) и местных правителей-вероотступников. ИГ также использует этот концепт, но практически с момента появления направляет свою пропаганду, в первую очередь, против лидеров мусульманских стран, борьба с которыми, по мнению лидеров организации, более актуальна, чем противостояние Западу. Кроме того, ИГ признаёт и «наступательный джихад» (джихад ат-талаб) в отношении язычников и вероотступников, особенно шиитов, замысливших совместно с США превратить Ирак в шиитское государство, чтобы замкнуть «шиитский полумесяц от Тегерана до Бейрута».

Сейчас старшее поколение исламистских теоретиков отвернулось от ИГ, поражённое его жестокостью. Проработкой идеологии группы занимаются молодые религиозно-политические философы, наиболее влиятельный из которых — 30-летний Турки аль-Бин‘али, бахрейнец из хорошей семьи, ниспровергатель авторитетов и мастер интернет-троллинга. Идеологи и пропагандисты ИГ, сами с юности живущие в сети, знают культурные коды и арабской, и западной молодёжи, способны создавать мемы и запускать медиавирусы.

Многие материалы рассчитаны на неарабского реципиента и содержат мессиджи, привлекательные за пределами исламского мира: на вербовочных видео ИГ предстаёт как братство «воинов истины», членом которого может стать каждый, причём внимание реципиента не акцентируется на исламской составляющей. Это образ боевого лагеря победителей, которые приходят устанавливать свои правила, и насилие – неотъемлемая их часть.

В вербовочных роликах присутствуют крупные планы погибших джихадистов, реальные взрывы, перестрелки, казни. Такая подача материала призвана привлечь не религиозных фанатиков, а «солдат удачи», не нашедших себя в мирной жизни. Ещё одна целевая аудитория – подростки, для которых насилие знакомо по компьютерным играм. Так пропагандисты рекрутируют и профессиональных наёмников, и юношей, ищущих жизни экстремальной и полной высокого смысла...»

Логика борьбы подвела руководителей баасистского подполья к совершенно конкретному решению: необходимо брать под свой контроль или предлагать союз этой исключительно перспективной идеологии и использовать ее в своих целях, предоставив идеологам свои возможности в деле достижения конечного результата. Нашелся предмет для торга и соглашения, создались предпосылки для унии, так похожей на союз Ибн-Сауда и Абд Аль-Ваххаба.

Вот здесь и сыграли свою роль особенности выстроенной к этому времени Абу Мусабом аз-Заркави структуры исламистского подполья в Ираке. Во-первых, двухзвенная организационная структура гарантировала, что контроль над штабом исламистов — Шурой — почти автоматически дает возможность взятия под контроль всех сетевых структур, которыми она управляет. Во-вторых, иракские исламисты сами искали возможность сплава исламизма и национализма, так как их не слишком устраивал космополитичный подход своей управляющей структуры Аль-Кайеды. Интересы сошлись — и появление Хаджи Бакра стало тем спусковым крючком, который запустил всю последующую цепь событий.

 

Оригинал взят у el_murid в Доклад (3)