Архипелаг Святая Русь

Итак, Сирия.

В 11-12 году конфликт в Сирии имел все признаки локального, это был мятеж и попытка проведения жесткого сценария обычной "цветной революции". В классическом сценарии ударной силой "цветного переворота" выступает молодежное движение, раскачивающее власть и действующее в связке с продажной частью элиты, которая использует "онижедетей" для того, чтобы парализовать действующий силовой госаппарат. После того, как силовые структуры оказываются парализованными, та часть элиты, которая стоит за событиями, осуществляет переворот - и пробки в потолок.

Так примерно происходили все классические  "цветные революции", хотя в каждой, естественно, было свои особенности. Проблема возникает, когда молодежных движений нет вообще. В Ливии и Сирии их как раз и не было. То есть, попытки изобразить и создать их из ничего предпринимались - но крайне неэффективно. Власть действовала вполне решительно и не рефлексировала, давя мятеж. В Ливии попытка мятежа в феврале 2011 в Триполи провалилась, в Сирии весь 11 год эти попытки предпринимались по всей Сирии, но в целом Асад держал удар.

В отсутствие молодежных радикальных группировок их место в таком случае заняли другие радикальные субъекты, которые педалировали тему религиозного возрождения. В Сирии мятеж к середине 11 года стал разворачиваться в сторону религиозного конфликта, стали появляться лозунги не борьбы за права и свободы, а против диктатуры алавитов над угнетенным суннитским большинством. Логика та же: попытка парализовать ответные действия властей. Если, к примеру, в Киеве власть была поставлена перед фактом всеобщего возмущения после избиения "онижедетей" на Майдане, после чего так и не смогла решиться на силовое подавление мятежа, то в Сирии религиозные лозунги должны были вынудить власти капитулировать перед риском разжечь религиозный конфликт. Во многом, кстати, в Сирии это удалось - Асад стал действовать крайне аккуратно и менее эффективно.

Тем не менее, особых проблем для устойчивости Сирии в 2011 году не было. Даже захват Хомса в конце 11 года не выглядел катастрофой: из 2 тысяч боевиков, пришедших из Ливана, почти три четверти были иностранцы, поддержки они почти не имели, захват города был быстро локализован, и армия приступила к ликвидации группировки. Сценаристы мятежа использовали прозрачность границ и начали забрасывать в Сирию мелкие группы, аналогичные тем, которые пришли в Хомс. Суммарно к весне 12 года в Сирии действовали около 4-5 тысяч боевиков, половина из которых была сконцентрирована в самом Хомсе, остальные рассеяны по всей стране, в основном на юге в Дераа, в провинциях Идлиб и в Алеппо.

Ситуация начала приобретать угрожающий характер, но все-таки усточивость страны поколебать не могла.

Проблемы начались весной. Запад, оперативно отслеживая обстановку, осознал, что наступает перелом, и Асад все-таки сумеет в короткие сроки задавить мятеж, сведя его к приемлемому масштабу, после чего получит возможность высвободить силы внутри страны и перекрыть границы. Собственно, именно тогда дала о себе знать критическая проблема сирийского режима: у него не было ресурсов для одновременного решения двух задач: контроля границ и контроля обстановки внутри страны. Ликвидация хомского анклава позволяла Асаду последовательно и в короткие сроки разгромить эту группировку и приступить к перекрытию наиболее опасных участков границы - с Турцией и Ливаном.

Именно в этот момент Запад выдвинул инициативу в виде "мирного плана урегулирования Кофи Аннана", по которому Асад и боевики должны были прекращать огонь и начинать переговоры. Асад при этом должен был начать политические реформы в виде изменения конституции и проведения выборов. Звучало вроде бы красиво, но нереалистично, пока к плану Аннана не присоединилась Россия. Собственно, именно наша позиция вынудила Асада прекращать на последнем этапе процесс разгрома боевиков. Уже тогда было ясно, что иначе, чем предательством, такую позицию назвать нельзя - тем более, что именно Россия имела колоссальный опыт в Чечне, который говорил только об одном: любые мирные инициативы и переговоры с боевиками идут на пользу только им.

Но даже в этом случае имелась возможность переломить обстановку в пользу Асада: взамен его обязательств прекращения огня предоставить ему гарантии недопущения нарушения обязательств со стороны боевиков. Ввести военно-полицейский контингент миротворцев, задачей которых становилась локализация Хомса и ряда других возникших анклавов, которые были захвачены боевиками - тот же Ар-Растан, который сегодня бомбит российская авиация. Миротворцы должны были высвободить сирийскую армию и дать ей возможность срочно перекрыть границы, тем более, что это никак не противоречило плану Аннана.

Не нужно даже упоминать о том, что никаких гарантий никто (в том числе и Россия) Асаду не дал. Далее все пошло по накатанной: перемирие вылилось через четыре месяца в наступление новых, и гораздо более многочисленных группировок боевиков на Дамаск, Алеппо - граница так и осталась незакрытой, вся армия осталась на своих местах, ее сил хватало лишь на блокирование боевиков и контроль территории, размазав их по всей Сирии.

Второй раз аналогичное предательство со стороны России (один в один) произошло в 13 году, когда точно так же после того, как было принято решение о ликвидации сирийского химического оружия, никакой компенсации и гарантий Асаду не было предоставлено. Мало того - даже заключенный ранее договор о поставках систем ПВО (а это могло стать такой гарантией и заменой) резко затормозился вплоть до того, что еще в декабре 14 Валид Муаллем приезжал в Москву выяснять судьбу этих самых С-300: так их будут поставлять или уже точно нет?

Вот, собственно, и вся политика России в Сирии - политика мелких и не очень мелких предательств. Когда локальный и в общем-то, вполне посильный для Асада мятеж был последовательно разожжен Западом и аравийскими монархиями, а Россия либо имитировала помощь Сирии, либо прямо оказывала содействие его врагам, по сути, играя с ними в одной команде.

Но и это лишь часть общей проблемы. Если в 11-12 годах война в Сирии носила локальный характер и не выходила за рамки конфликта низкой интенсивности (то есть, общее количество участников его не превышало 500 тысяч человек), то расшатанный регион дополнился в 13-14 году обвалом обстановки в Ираке. Накачивая оружием боевиков, Запад добился того, что ранее малоизвестная группировка Исламское государство Ирака быстро превратилось в серьезную силу, структурировалась, набрала ресурсы и сумела укрепиться на захваченных другими группировками боевиков в Сирии территориях, после чего совершила экспансию в Ирак. В Ираке политика очередной американской марионетки Нури аль-Малики привела к окончательному обвалу отношений между суннитской и шиитской общинами, и ИГИЛ пришел в Ирак на пике этого конфликта, когда суннитские территории были готовы к восстанию против Багдада. Мощная и вооруженная ИГИЛ в этой ситуации стала последним камнем, который вызвал лавину в Ираке.





Говоря иначе - да, ИГИЛ был порождением американской политики в регионе. Но скажем прямо - российское предательство Асада сыграло немалую роль в становлении этой группировки. Без нашего активного предательства Сирии у ИГИЛ не было ни малейших шансов захватить Ракку, получить доступ к огромным ресурсам - людским, материальным, оружия - накачавшись которыми, она смогла начать войну в Ираке.

Итог общей политики - и Запада, и аравийских монархий, и России - в Сирии привел к тому, что локальный конфликт низкой интенсивности в 14 году перескочил качественный порог и перешел в совершенно иную фазу - быстро прошел стадию конфликта средней интенсивности (от 500 тысяч до миллиона) и уже к концу 14 года стал представлять из себя объединенный сирийско-иракский конфликт высокой интенсивности с участием более миллиона человек. От 800 тысяч до миллиона человек сегодня воюет на стороне сирийского и иракского правительств, со стороны курдов и ливанской Хезболлы. Им противостоит порядка 200 тысяч (возможно, несколько меньше) боевиков самых разных группировок, среди которых крупнейшими являются ИГИЛ, Исламская армия (или Исламский фронт) и Джебхат ан-Нусра. Существенно меньшую численность они компенсируют высоким мобилизационным потенциалом наемников со всего мира, когда убыль людей восполняется практически мгновенно. При этом мобилизационный потенциал Сирии исчерпан, Ирака - еще нет, однако он не в состоянии увеличивать свою армию ввиду крайне низкого уровня командного состава: иракские командиры и так действуют за пределами уровня своей компетенции, помощь иранских советников несколько нивелирует этот провал - но не намного.

Но и это еще не всё. Сирией и Ираком возникший конфликт не ограничивается. ИГИЛ сегодня - это еще и Ливия и Йемен (а теперь еще и Синай - после падения нашего самолета в этом сомневаться точно не приходится). Скажу весьма неожиданную вещь - около 40 процентов доходов от торговли нефтью ИГИЛ сегодня получает от продажи не сирийской и не иракской, а именно ливийской нефти. Периодически египетские пограничники тормозят танкеры с контрабандной ливийской нефтью - вот это она и есть. Ливийский вилайет ИГИЛ сегодня контролирует крупнейший ливийский бассейн - Сиртский. Кстати говоря, расположенный на бывших родовых землях племени каддафа - того самого, оплота Муаммара Каддафи. Именно выходцы из этого племени, компенсируя свое падение в племенной иерархии после 11 года, составляют до половины ливийских боевиков ИГИЛ. Исламское государство стало для них своего рода "крышей" в борьбе со своими врагами в самой Ливии. И опять - не только клятый Запад, развязавший мятеж и поддержавший гражданскую войну в Ливии, несет ответственность за существование ИГИЛ в Ливии. Вспомним нашего президента Медведева, который дал зеленый свет войне в Ливии. Так что Россия нагадила и здесь - и тоже несет свою долю ответственности за распространение терроризма.

Наконец, Йемен. Исламское государство здесь пока выглядит бледно и ведет лишь оборонительную войну - в основном против группировок боевиков, поддерживающих Аль-Кайеду. В войну между Ансар Алла, Салехом и марионеткой саудитов Хади они практически не вмешиваются. Но значение ИГИЛ в Йемене огромно: в любой момент, как только Саудовская Аравия утратит устойчивость, Йемен немедленно станет южным плацдармом ИГИЛ в Аравии. Причем между ИГИЛ и месторождениями в Восточной провинции и сегодня - лишь пустыня Руб-эль-Хали.

Синайский вилайет ИГ, расположенный в непосредственной близости от Суэцкого канала, тоже выглядит крайне многообещающе: это угроза. Контроль над Суэцем, Аденским заливом и Баб-эль-Мандебом - мечта любой сверхдержавы. Исламское государство понимает это ничуть не хуже.

Собственно, вот сегодняшнее, очень общее положение дел на Ближнем Востоке. Без подробностей и деталей. Естественно, неполное и поэтому не до конца точное.

Вопрос: может ли сегодняшняя Россия вообще хоть как-то повлиять на общую обстановку в таком регионе? Могут ли наши 50 самолетов и вертолетов и 2, пусть даже 5 тысяч военных и "добровольцев" что-то здесь изменить? Конечно, нет. Лобовое решение здесь уже не работает. Даже в Сирии мы уже ничего не сможем сделать - этот конфликт прямо связан с иракским, и поэтому локальные победы и уничтожение тысячи сараев и землянок в Сирии никак вообще не отразится на общей обстановке.

Собственно, это ответ на первоначальный вопрос: что изменилось сегодня по сравнению с 11-12 годами. Тогда масштаб событий был вполне невелик и усилия России, сопоставимые с сегодняшними, могли переломить обстановку. Сейчас - нет. Сейчас нужны совершенно иные, качественно иные усилия (а значит, и ресурсы) для того, чтобы хотя бы стабилизировать происходящее (повторюсь - конфликт продолжает расширяться).

Дополнительный вопрос: ну и как можно назвать в такой ситуации политику России на Ближнем Востоке?
 

Вопрос номер два. Украина. Почему я столь уверенно говорю о поражении России на Украине. Казалось бы - Крымнаш, Украина представляет из себя еле живое образование, промышленность рухнула, государственность на уровне африканских бантустанов, власть - либо иностранцы, либо космополиты, для которых Украина - пустой звук. И где здесь поражение?

Ответ заключается в том, что нужно вначале понять: что есть победа, каковы цели и критерии, а уже затем, отталкиваясь от них, определять происходящее с точки зрения достижения этих целей. Достигли - победа. Не достигли - нет. Довели обстановку до такой, при которой ни при каких обстоятельствах достичь указанных целей невозможно - поражение.

Поэтому весь вопрос - какие цели есть у России, участие в которых Украины является обязательным фактором для их достижения?

Ответ кроется в произошедшем в 1991 году, когда усилиями рвущейся к власти и собственности номенклатуры второго эшелона был разрушен Советский Союз. Вместе с Союзом было разрушено огромное экономическое пространство, включавшее в себя и СССР, и Варшавский договор, и страны третьего мира, ориентированные на нас. То, что мы сегодня называем рынком. Емкость этого рынка можно оценить в 400 миллионов человек с серьезными перспективами: одна Индия увеличивала это пространство втрое. Это пространство было далеко не освоено, и уже поэтому говорить о перспективах было можно и нужно.

Естественно, что после того, как к власти в России пришли новые хозяева и прошел первый этап грабежа советского наследства, воры и преступники быстро осознали, что восстановление уничтоженного ими хотя бы на самом минимальном уровне требует вновь возвращения к строительству пусть и серьезно усеченного, но все-таки общего пространства - в противном случае награбленное будет попросту отнято ворами и преступниками гораздо более высокого уровня.

Не зря уже при Ельцине был запущен первый пилотный проект союзного государства России и Белоруссии, затем - зашла речь о создании разного рода объединений с общими правилами вроде ЕврАЗЭС, Таможенного союза, теперь вот Евразийского Экономического Союза. Деваться некуда - или ты, или тебя.

Проблема в том, что немедленно возникло жесткое противоречие. Объективные факторы и инстинкт самосохранения толкали к объединению и развитию, субъективные факторы, главным из которых было стремление касты нуворишей в мировую элиту, требовал сохранения России (и прочих бывших республик) в ранге и качестве придатков мировой глобальной системы. Только на таком уровне был призрачный шанс встроится хоть на лакейских ролях, но в эту самую элиту. Развитие страны означало борьбу за рынки, за более достойное место в мировом разделении труда, а в конечном итоге - противостояние с той самой мировой элитой, куда им так хотелось вползти.

Собственно, это противоречие и обусловило хаотичность процесса строительства всех объединительных структур на территории бывшего СССР. Шаг вперед всегда сопровождался двумя шагами назад и в сторону.

При чем тут Украина? А при том, что любое объединение без мощного промышленного потенциала Украины, ее выгодного геоэкономического положения (геополитика - это борьба за ресурсы, геоэкономика - борьба за транспортные коридоры) было бесперспективным. Кроме того, Украина - это серьезный внутренний рынок с 45 миллионным населением. Стоит вспомнить, что из 200 млрд экспорта российского газа 40 приходилось на Украину - вот вам и емкость украинского рынка.

Борьба за Украину в таком случае превращалась в борьбу за реализацию единственной вменяемой задачи для России даже в ее нынешнем состоянии: с продажной воровской элитой, разрушением своего собственного промпотенциала, уничтожения своего собственного населения и перспектив. Без строительства (а точнее, воссоздания) даже усеченного единого пространства никаких перспектив у России не существовало и не существует. Украина становилась ключевой точкой, в которую сходилось очень много факторов, позволяющих прогнозировать: удастся решить эту стратегическую задачу или нет.

У Украины, как независимого государства (при всей условности этого понятия применительно к Украине) была иная стратегическая задача, далеко не во всем совпадающая с российской. Украина, являясь транзитной территорией между Россией и Европой (а в перспективе - между Китаем и Европой) должна была сохранить свое независимое положение, не включаясь ни в один из существующих интеграционных проектов, но выгодно продавая свое исключительное геоэкономическое положение. В этом смысле поначалу украинское руководство тоже при всех своих "вывихах и закидонах" вело себя относительно осмысленно. В Москве это очень не нравилось и называлось политикой "сосания у двух маток", но объективно для Украины именно такая политика была наиболее эффективной: торговать собой, не отдаваясь никому.

Существующее противоречие создавало дополнительные сложности в строительстве всех интеграционных проектов на территории бывшего СССР, однако фатальных факторов, которые делали невозможной реализацию одновременно российского и украинского проекта, не существовало. Создание гибкого союза, в котором были бы учтены интересы России и Украины, вероятно, было возможным. Не без компромиссов - но в конце концов, это как раз нормально.

Первый Майдан стал первой попыткой жестко переориентировать Украину в направлении Запада, однако украинская элита  даже в "оранжевом" варианте была не готова заходить так далеко, поэтому очень быстро ситуация вернулась на круги своя, хотя в какой-то степени показала Москве, что Запад не будет молча смотреть на ее упражнения в области строительства конкурирующего экономического проекта.

Что сделала Москва в сложившейся ситуации? Рекомендую почитать книгу Зыгаря "Вся кремлевская рать" (это не реклама, предупреждаю сразу). Там неплохо описана подоплека новогодних газовых войн, в результате которых Москва создала насквозь коррупционную прокладку РосУкрЭнерго в интересах узкой группы лиц, и стала оценивать взаимоотношения с укроэлитой через степень ее лояльности в отношении такой политики. "Газ - это бизнес президентов", - как в свое время совершенно ничего не стесняясь сообщил Кучма.

В отношении Украины в Кремле возникла та же проблема: конфликт интересов. Объективно там понимали, что без Украины никакого единого пространства построить невозможно, субъективно шкурные интересы высшей элиты требовали рассмотрения Украины в качестве вечной "серой зоны", на которой можно прокручивать разного рода непрозрачные схемы с участием тех или иных "прокладок".

Доигрался Кремль в 13 году - когда действующий медленно, но неотвратимо Запад предпринял очередную попытку развала российского проекта.

Крым можно и нужно рассматривать, как откровенную провокацию, которая рывком перевела вялотекущую грызню между Украиной и Россией в критическое состояние. Мало того, что теперь Запад получил возможность давить на Россию как на полноценного агрессора, но теперь Украина, сумев пересобрать свою госвласть после переворота в феврале, ни при каких обстоятельствах не может рассматривать свое участие в российских проектах в любой форме.

Тем самым Запад одним движением разрушил сразу два стратегических проекта - российский и украинский. Был ли вариант, при котором после Крыма оставалась возможность вернуть ситуацию если не в прежнее положение, то хотя бы не слишком от него отклониться? Да, но только один. Немедленно разрушать до основания пришедшую к власти киевскую хунту и хаотизировать все украинское пространство, кристаллизуя при этом на Юго-Востоке структуры управления, которые станут перехватывать власть постепенно в других украинских регионах. План, мягко говоря, небесспорный и трудно выполнимый - но альтернатива ему у нас перед глазами. В худшем случае к лету-осени 14 года мы могли иметь две Украины, в оптимальном - относительно устойчивую единую Украину, в которой объективно пришлось бы проводить конституционную реформу с федерализацией с возможным переходом на конфедеративное устройство.

И в том, и другом случае шанс на продолжение стратегического проекта России по строительству единого пространства оставался - хотя коррективы в него, безусловно, пришлось бы вносить. Совсем идеально, конечно, было бы не присоединять Крым, а оставить его независимой территорией, что сделало бы любые планы по ликвидации хунты и дальнейшим преобразованиям гораздо более успешными - но когда бог отнимает разум, он его отнимает совсем. Основной проблемой после ликвидации последствий госпереворота оставалось создание условий для восстановления украинского проекта "игры на две стороны" - жесткое включение Украины в российский проект означало существенное ухудшение отношений с Западом на долгосрочную перспективу.

Вместо всего этого мы видим то, что мы видим - судорожные тактические ходы, которые никак не влияют на общий стратегический провал. Украина оторвана от России и никогда уже не будет участвовать в наших интеграционных проектах, чья цена на международном рынке теперь резко упала. Собственно, поэтому и Казахстан, и Белоруссия теперь будут вынуждены учитывать рухнувшую стоимость ЕАЭС, и удивляться тому, что они станут теперь смотреть "на сторону", не приходится.

Можно ли всё это назвать поражением? Без сомнения. Что бы ни произошло - ключевая задача по вовлечению Украины в российский интеграционный проект теперь закрыта. Привлекательность ЕАЭС существенно снижена. Отношения с Западом подорваны, кризис слабой и без того российской экономики идет в полный рост.

Что делает российское руководство в складывающихся обстоятельствах? Правильно. Немедленно влазит в сирийскую авантюру. Остается только встать и аплодировать. Бурно и несмолкающе. А что еще делать-то?
http://el-murid.livejournal.com/