Термином последней недели становится «федерализация Сирии». О ней за кулисами и даже вслух рассуждают причастные к переговорам между правительством и оппозицией. О федерализации высказалось сирийское правительство. И о федерализации Сирии сегодня высказался министр иностранных дел России Лавров.
Термином последней недели становится «федерализация Сирии». О ней за кулисами и даже вслух рассуждают причастные к переговорам между правительством и оппозицией. О федерализации высказалось сирийское правительство. И о федерализации Сирии сегодня высказался министр иностранных дел России Лавров.
Строго формально, речь идет о создании такого административно-территориального деления Сирии, которое бы учитывало этноконфессиональные границы и территории проживания разных групп населения страны. После формализации такого рода деления следующим шагом будет переформатирование системы власти и управления страной через создание некоего консенсусного механизма между представителями такого рода территорий.
В теории звучит вполне привлекательно, а главное — логично. Раз есть территория компактного и преимущественного проживания алавитов, христиан, друзов — ну так почему бы не закрепить за ними право на проживание?
Однако есть ряд обстоятельств, которыми можно объяснить резкую и очень жесткую позицию нынешнего сирийского правительства, которую на днях озвучил министр иностранных дел Валид Муаллем, категорически отвергший саму идею федерализации.
Аргументы Муаллема выглядят крайне весомо: ровно по тому же принципу был разделен Ирак. Были созданы предпосылки для раздела страны на три территории компактного проживания шиитской общины, курской и суннитской. Были предусмотрены квоты представительства курдов и суннитов в парламенте страны, за суннитами был закреплен пост вице-президента, за курдами — пост президента страны, за шиитами — премьер-министра. При этом полнота власти в Ираке сосредоточена в правительстве.
На практике это привело к тому, что шииты, зачистив органы власти и управления от суннитов под вывеской дебаасизации, объявили суннита вице-президента террористом и развернули программу сегрегации меньшинств, выдавливая их не только из власти и бизнеса, но и с территорий, на которых традиционно проживало смешанное население. Багдад в первую очередь. Ответ не заставил себя ждать: на страну обрушилась волна терактов, напряженность между общинами росла в прогрессии, итогом репрессий против суннитского меньшинства и управленцев Саддама Хусейна стало возникновение феномена ИГИЛ (террористическая организация, запрещена в РФ. – Прим. ред.)
Ирак и попытки строительства демократии по американским лекалам, прямо скажем, оказались очень неудачным опытом, однако то, что именно его сейчас пытаются повторить и в Сирии, показывает, что мы имеем дело не с просчетом и не ошибкой, а с четкой политикой Соединенных Штатов, которые и продавливают идею федерализации.
Стратегия США — создание мощнейшего пояса нестабильности, включающего в себя всю периферию вокруг Европы, России, Ирана и Китая — важнейших геополитических противников Америки. Фрагментация Ближнего Востока, Балкан, Украины, Средней Азии — это этапы в её реализации. Что-то уже выполнено (как, к примеру, развал Югославии), что-то в процессе — как развал Ливии и Ирака, что-то находится в пути, как Украина. Закладываются новые мины, которые рванут в ближайшее время: к примеру, Турция подошла к гражданской войне с курдами настолько близко, насколько это вообще возможно.
Нужно отметить, что наиболее логичной и разумной политикой любой страны, против которой направлена эта стратегия, будет противостоять ей. В союзе с другими объектами этой стратегии или даже в одиночку. Речь идет о проблеме национальной безопасности, когда задача стоит «весомо, грубо, зримо» – либо мы разрушаем эту стратегию, либо она разрушает нас. Договориться с Америкой не получится.
В таком случае любая политика России, направленная на недопущение фрагментации окружающего нас пространства, будет разумной. Так ли это?
В 14 году мы присоединили Крым, причем сделали это наиболее дурацким из всех возможных дурацких способов. По какой-то необъяснимой причине российское руководство свято уверено, что итоги референдума в Крыму заставят наших противников развести руками и признать их. Очень странная и предельно наивная надежда, особенно в свете того, что Москва проигнорировала аналогичные референдумы в ДНР и ЛНР. Если сама Россия наплевательски относится к воле народа, то почему наши враги будут относиться к ней как-то иначе?
Итогом Крымской операции, когда в обмен на Крым Россия фактически потеряла Украину и сделала все для того, чтобы прежняя Украина оказалась фрагментированным пространством, стало следование точь-в-точь американским планам на создание вокруг России пояса нестабильности и враждебности. Мы сами своими руками привезли себе эту проблему. Последствия — тысячи погибших в Донбассе, поверивших в то, что русские своих не бросают. И геополитическое поражение России.
Теперь мы вплотную подходим к следующей фазе этой стратегии. Теперь уже в Сирии. Какой смысл был в нашем прямом участии в сирийском конфликте, если его итогом становятся переговоры нашего, казалось бы, союзника с террористами, где будет обсуждаться проблема иракизации Сирии с легко прогнозируемым итогом. При этом само сирийское правительство категорически против федерализации, но российский министр Лавров упорно говорит о необходимости согласия сирийцев, не исключая и федерализации Сирии. Дескать, ну вы там сами решите, а мы признаем, что вы там нарешаете. Так субъект политики не говорит, так говорит ее объект. Мы ввязались в войну только для того, чтобы смиренно признать то, что решат без нас? Странная позиция.
Федерализация Сирии становится маркером. Той точкой, на которой можно проверить субъектность России в этом тяжелейшем конфликте. Либо мы работаем подручным Соединенных Штатов, реализуя своими руками их политику и стратегию, теряя союзников и ликвидируя свои национальные интересы. Либо мы уже начнем вести себя как самостоятельное суверенное национальное государство. Третьего здесь не дано.
http://www.fontanka.ru/2016/03/14/170/