Архипелаг Святая Русь

Большой зал ЦДЛ был неполон. Но те, кто пришли, оказались столь отзывчивы на каждое произнесенное слово, что оставалось только диву даваться. Значит, жива память о Можаеве, который отчетливо сознавал родовую завязь человека с землей-кормилицей.

Как точно отметил Александр Солженицын, именно Борис Можаев вступил в тревожный спор за последний  деревенский рубеж. Великой катастрофой крестьянства назвал Солженицын уничтожение сельской жизни. Эта катастрофа — в «Живом», в «Мужиках и бабах», рассказах, публицистических очерках. Они сегодня читаются с особой остротой и болью, потому что чувствуешь — это, возможно, последний каток на сельскую Россию.

Достаточно подробно была представлена жизнь Бориса Можаева. Пращур писателя был в отряде Воейкова, который прикрывал под Можайском отступающую армию Кутузова. Фамилия Можаевых была дарована отличившимся в бою.        С детства у Можаева были две страсти — ЗЕМЛЯ и МОРЕ, поскольку мужчины рода служили лоцманами. Отсюда — на всю оставшуюся жизнь тяга к Дальнему Востоку и родной рязанской земле.

Добавим к рассказу ведущей (Алла Панкова) одно событие, по словам Можаева, опалившее его детство и юность. Свыше тридцати лет он записывал воспоминания его участников.

Нет, это было не событие. Это было восстание. Кто-то его называет «пителинским», кто-то «веряевским». Официально — это «второе восстание кулаков». Первым считалось знаменитое тамбовское.

21 февраля 1930 года раздался набат с веряевской церкви. В то время Веряево,  центр восстания, насчитывало 800 дворов. Когда отряд милиции вошел в село, крестьяне снова ударили в набат.

Восстание перекинулось в соседние села. Начались массовые выходы из колхоза. Последовали высылки в Казахстан, в Сибирь.

Малец Можаев запомнил, как прогоняли восставших через райцентр Пителино. «Стояли мои односельчане вдоль мостовой тихо и сумрачно: мужики сурово насупившись, бабы всхлипывали, провожая крестным знамением ту серединную колонну бунтарей-вредителей. И даже мы, несмышленые младенцы, во все глаза смотрели на это жуткое шествие, присмирев и позабыв о забавах».

Можаев работал перед войной учителем в Гридино. Хозяин, у которого он снимал комнату, Фрол Муханов, рассказывал о репрессированных. О загубленных жизнях за то, что крестьянин имел то молотилку, то мельницу, то топчажную машину, то маслобойку.

- В тридцатом годе повеселились, - угрюмо начинал рассказ Фрол.

В конце 90-х годов с той самой веряевской церкви, с которой раздался набат, упал крест. И начал тлеть, наводя ужас на веряевцев. Старики не позволили крест предать земле. Кто-то считал, что это наказание. За что? За падающий дух сопротивления?

Давно хотела побывать в Веряево. Наконец, увидела этот крест. В кромешной тьме он непостижимым образом светился.

Именно в этом селе я услышала от шофера Машечкина такие слова: «В книгах Можаева все про нас. Там одни псевдонимы. Можно их всех раскрыть».

Уже гонимый Александр Солженицын приезжал на Рязанщину. Проводником, как бывало не раз,  стал Борис Можаев.

Особая тема — Можаев и Твардовский. Она прозвучала в выступлении критика Андрея Туркова. Встречу с «Живым» Александр Твардовский определил не иначе, как счастье.

В середине 90-х, когда Борис Можаев был редактором журнала «Россия», случился у меня долгий разговор с писателем. Его давно тревожила тема ликвидации неперспективных сел. А всю свою жизнь, начиная с 50-х годов, я отслеживала судьбы исчезающих деревень. Рассказала ему о Крючках, деревне Новосибирской области. Черемуховый рай. В семьях было по пять-семь детей. И вот на тебе! Деревни нет. Были бедолаги, которые остались. Случилось удивительное. Из колодцев разом ушла вода. Старики жалились: «А мы что? Не люди?! Почто она покинула нас?». Раз в две недели в деревню привозили воду, но старик, которого все звали Яишник,  поскольку его кошка таскала чужие яйца, не мог брать воду из  корыта. Он просил водой наполнить колодец. Но вода тут же исчезала. Я спросила Можаева, что это было за явление? И он сказал: «Месть земли. Если нарушаем законы природы, земля имеет право ответить». Мы решили, что я буду писать о каждой исчезнувшей деревне. Не довелось. Вышел всего один номер журнала под началом Можаева.

Валерий Золотухин точно заметил, что встреча с Можаевым дала другое направление его представлениям о жизни, искусстве, собственном сочинительстве. Об этом скажет каждый, кто имел счастье встретиться с Можаевым. Мне и сейчас кажется: если бы состоялись наши планы, и в моей судьбе случились бы перемены.

Вот какая мысль приходит после юбилейного вечера. Да, хорошо, что есть отличные кинодокументы, позволяющие постичь неуемный характер и бесстрашие писателя, всегда ощущавшего себя свободным человеком. Друг писателя Лев Делюсин, известный ученый-китаист, говорил, что в словаре писателя главными были два понятия: «честь» и «право имею». Кинодокументы восстанавливают драматическую историю таганковского спектакля по «Живому». На вечере артисты Таганки (Жукова, Полицеймако, Смирнов) дополнили эту историю своим ощущением счастья, которое они испытывали на репетициях спектакля. Завязь искусства с жизнью была такова, что и сейчас першит в горле, когда они говорят об этом.

***

Есть ощущение, что творческое наследие Можаева имеет тенденцию — быть соотнесенным с сегодняшним днем, поскольку истоки происходящего с нами исследованы писателем. Угаданы и последствия.

Можаевские чтения могли бы стать трибуной не только осмысления важнейших нравственных и экономических проблем страны. Я отчаиваюсь сказать резче: Можаев очерчивает пути решения этих проблем. Возьмем хотя бы одну, но фундаментальную тему о Земле и о Хозяине, которого ждет земля. Здесь, что ни тезис, то вектор решения.

«Что же касается до основного земельного фонда, то он должен быть собственностью самих земледельцев».

«Решать, как использовать землю, должен сам народ, а не земельные перекупщики».

«Крепкий мужик не мыслим без частной собственности».

«Только земля — не нефть! — может дать скорую и самую прочную отдачу: богатство».

«Надо убрать посредников между землей и пахарем».

«Мы поступаем с фермером как живодеры-ростовщики».

«Нужны адресные дотации».

«Земельный вопрос был и есть главным запалом наших междоусобиц». И так далее.

Осознать, что опорой государства, его становым хребтом, является мужик — вот что важно, считал Можаев.

А практика такова, что «в обмолот пошло доселе неистребимое и самое многочисленное племя хлеборобов». И племя хлеборобов поредело.

И пригласить на эти чтения жестоко истребляемых, но все еще не порывающих связь с землей хлебопашцев.

Приехал бы Александр Дяткинский из Краснодарского края, которому по документам принадлежат 300 га земли (13 га собственная, остальная арендованная). Но землю в натуре не выделяют какой уж год.

— У кого моя земля? — спрашивает фермер.

— Это коммерческая тайна, — говорит власть Тихорецкого района.

Приехал бы из благословенного южного края Норик Казарян, который не может подойти к своему картофельному полю, потому что дорога общего пользования продана.

— Как подойти к своему полю? — спрашивает фермер Петр Левченко.

— Земля ваша, дороги наши. Пусть покупает вертолет, — говорят бандиты.

Позвать из села Терпение (Омская область) Петра Шумакова, с которым 15 лет воюют все властные структуры области. Фермер-семеновод продал 320 тонн элитного зерна Ассоциации фермеров. Но вместо элитного зерна фермеры получили фуражное. Не сумев расплатиться по осени, одни фермеры покончили жизнь, другие – попали в психушку. Третьи застряли в долгах и пошли под банкротство. На самого Шумакова заведены десятки уголовных дел. Он привез мне на днях чемодан документов, среди которых прокурорские перлы: «переписку с Вами прекращаем». Петр Федорович купил книгу Можаева «Земля ждет хозяина».

И не забыть Василия Мельниченко, с которым я дружу второй десяток лет.  Это он сумел в одном селе, заново созданном, обустроить не только сельское хозяйство, но и в целом сельскую территорию (это вам не дом культуры построить на селе, как полагает премьер-министр). Село «Рассвет» было уничтожено огнем бандитов. Но и сейчас неутомимый Василий упрямо заявляет: «Мы знаем, как стеречь дома, и знаем, как сажать цветы. И сады тоже знаем, как сажать. И мы можем работать! Никакой поддержки предпринимательства на селе на сегодняшний день не существует».

Все делается ровным счетом для того, чтобы окоротить народ, как сказал бы Борис Можаев. «Как будто у них в инструкциях написано, чтоб всем стало хуже!» - вторит Василий Мельниченко.

— Интересно, если мы вымрем, что будут есть чиновники? - спрашивает фермер Виталий Литвинов из Брянской области.

Так вот: и чтобы на этих чтениях были ученые, министры, правоохранительные органы, под крышей которых существует «негласное крепостное право, бесправие, каннибальские указы, безумие, бред, чертово колесо, срамная распродажа земли». (Б. Можаев)

Случись такие чтения, это был бы лучший памятник бесстрашному защитнику тех, кто пуповиной связан с землей-матерью.

***

P.S. После ухода из жизни Бориса Можаева вышли замечательные книги «Земля ждет хозяина» и «Проклятая деревня». В свое время я пыталась пристроить первую книгу в книжный киоск Госдумы. Книгу не взяли. Не взяли агрессивно. Рекомендовали найти магазин, где есть раздел «Цветоводство». Эта книга — личный заказ Александра Солженицына. Издана при поддержке его Фонда.