22 июня
На наш очаг ползла беда
Кровавой беспощадной тенью.
Мы расставались навсегда
В то роковое воскресенье.
Во мгле утра настиг удар…
Толпились люди на перроне.
И горько выли поезда,
Как матери от похоронок…
Я помню: было пять утра.
Уже гремели взрывы близко…
Средь опустевшего двора
В пыли лежала кукла Лиза…
Последний взгляд: глаза в глаза.
Тебе – вперёд. А мне – напротив…
И тихо вытекла слеза.
Нельзя! И поезд уж отходит…
Уходит в тыл… Уходит прочь…
Стучат безжалостно колёса.
И было бы совсем невмочь,
Коль не сплотила б всех угроза…
Я буду с завистью смотреть
На «треугольники» чужие,
Писать без адреса… Ответь! –
Моля, как многие другие.
А адрес – фронт. Ищи-свищи.
Лишь был бы жив! О если б только!
Не думать! Молча воз тащить…
Нам всем дурная пала доля…
Я помню вживе до сих пор
Перрон и грохот битв далёких…
Да полустанки те. И взор
Прощальный твой уж на пороге
Черты последней… Если б знать,
Ютясь на сером полустанке,
Что в Ленинграде сгинет мать,
Что по пятам грохочут танки,
Что ты… С ума б сойти тогда!
Но укрепляла общность раны:
Одна на всех война, беда
И вестник – голос Левитана.
Давно уже всё позади…
Пришёл заветный день весенний.
Но всё горит огнём в груди
То роковое воскресенье!
Июль 41-го
Июль 41-го. Тысячи - в тыл.
Смрад беженства. Трусость. А рядом, навстречу
Шагали мальчишки вчерашние в вечность,
И девочки вслед им бросали цветы.
Ловили, смеялись. А день шёл последний
В чуть начатой жизни. Назавтра был бой.
И танки сравняли их судьбы с землёй.
Любили, мечтали. Был день ярко-летний...
Боролись за жизнь. За свою лишь - одни.
Во имя её свои шкуры спасали.
Другие во имя её погибали,
Чтоб жили потомки, на смерть шли они.
От первых тех тысяч до майского вальса
Дошёл ли десятый? Иль все полегли?
И голос не молвит усталой земли,
Который из них где навеки остался.
А подвигу их много ль равных найти?
Кто рвался вперёд в месяца отступленья,
Кто кровью своей повернул вспять теченье...
Лишь верой единой - что мы победим!
Без них весь народ остаётся увечен.
Герои уходят на небо, не в тыл.
...А девочки снова бросают цветы
Поющим солдатам, шагающим в вечность.
Саласпилс
Шевелилась земля, и пепел
Поднимался, как хмарь, в небеса.
Вижу смертников в ветхих отрепьях,
Слышу из-под земли голоса
Детские… Господи Боже!
Неужели такое возможно?!
Шевелилась земля от дыханья
Живых, заключённых в ней,
И стонала последним стенаньем
Под шагами глухих палачей.
А они шаг чеканили чётко…
Из земли всё тянулась ручонка
Детская… Вздрогну у заводи,
Пальцами смертников вырытой,
Болью чужой памяти…
Эти – страшнее Ирода.
Шевелилась земля, шевелилась!
Сколько тысяч сердец под ней билось!
А теперь палачи ходят строем,
А теперь палачи – герои…
А теперь палачам – монумент.
Воздаёт им честь Парламент.
Позабыли ли, Господи Боже,
Как дрожала земля смертной дрожью?!
Здесь людей убивали за то,
Что невинными были… Их стон
Снова слышен упрёком и болью.
Изваянья опомниться молят.
Шевелится земля, и смерти
Обречённые видятся дети…
Смертельно раненый
Я ранен смертельно в каком-то бою;
Седые метели меня отпоют.
Мы все поднимались из чёрных траншей
И в схватку бросались… Не встать мне уже!
Не встать, не увидеть, чем кончится бой,
Ста граммов не выпить и вместе с тобой
По тропкам знакомым уже не бродить,
На отчего дома порог не ступить,
Отцовскому праху поклон не отдать
И, снявши рубаху, чрез луг не бежать.
Был враг беспредельно жесток и силён.
Я ранен смертельно. Мне видится сон,
Что снова в атаку я с криком бегу,
Средь дымного мрака вздохнуть не могу.
И падает рядом со мной капитан,
И мертвенным взглядом глядит сквозь туман.
Сержант – ещё мальчик: в крови чистый лоб.
Мой долг не оплачен! В последний окоп
Мне рано ложиться! Стучит кровь в висках,
Вокруг всё дымится, муть неба низка…
Помят крест нательный. Осталось чуть-чуть.
Я ранен смертельно, и жжёт огнём грудь.
Кровь льётся. Шатаясь, от чёрной земли
Я вновь поднимаюсь, командую: «Пли!»
Во мне нету жизни, я таю, я сплю…
«Вперёд! За Отчизну!» - надрывно хриплю.
И сам я стреляю во тьму, невпопад…
Там танки пылают, здесь рвётся снаряд…
Бушлат деревянный до срока мне сшит.
В очах свет багряный… Я нынче убит.
Те дни отлетели, когда я шёл в бой.
Я ранен смертельно, однако, живой.
И руки сжимают ещё автомат,
И я провожаю бегущих солдат.
Они погибают, и мне уж не встать.
В бреду всё мелькают атаки опять.
Как с криком победным веду я свой взвод…
И с губ моих бледных слетает: «Вперёд!
Вперёд, дорогие!» - сам слышу свой хрип…
А я за Россию сегодня погиб.
И отсвет пастельный зари снится вдруг.
Я ранен смертельно. В ушах странный звук.
Уже ль я в могиле убитый лежу?
Но мы – победили..? Ответьте, прошу!
Уж скоро победа. Как жаль погибать!
Средь жаркого бреда вновь видится рать…
Увы, капитаном, теперь мне не стать.
Враг тщится поганый цепь нашу прорвать!
Всё кажется странным. Закат обагрён.
И кровью из раны залит мой погон.
На чистой постели лежу поутру.
Я ранен смертельно, я скоро умру.
Прости, Катерина, что я не вернусь…
Мечталось, к Берлину из первых прорвусь!
В ушах снова грохот, горит моя грудь.
Не вырваться вздоху… Ты не обессудь!
Не бой здесь – больница. Да мне всё одно…
Сестрица! Сестрица! Откройте окно!
В душе, обожжённой кровавой войной,
Кипит нерешённый, неконченый бой…
Позвольте в последний раз видеть рассвет.
Я ранен смертельно. К чему лазарет?
Уж лучше б на поле остался лежать,
Где с грозною волей мы шли побеждать!
Письмо напишите, сестрица, домой.
Скажите! Скажите! Чем кончился бой?
Победою нашей..? Я верил, я знал!
О, слава всем павшим, тем, кто не узнал…
Отгрохали мины. Теперь мне пора.
Прощай, Катерина! Спасибо, сестра…
Ольге Берггольц
Над онемелой стынью Ленинграда
Звучат стихи, давая силы жить.
Муз не убить ни голодом, ни хладом,
И артобстрелом их не оглушить.
Стихи опять звучат назло всему.
Их женщина усталая читает,
Слагая славу декабрю тому
И Городу, и людям, согревая
Их верою, излитой из груди
В стихи, в одно лишь слово: «ПОБЕДИМ!»
Из развалин горящих
Памятью мирных времён
Слышится душу щемящий
Скрипки надрывный звон.
Словно святая молитва
Там, где не гаснут костры,
Каменные лежат плиты,
Музыка плачет навзрыд.
Плачет о детях в лачугах,
Мирный не видевших свет,
И о тех верных подругах,
Ждущих кого уже нет…
Кто этот призрак, средь мрака,
Среди жестокой войны
Из подземелья барака,
Что нам донёс дух весны?
Там ли, среди руин чёрных,
Где слабо блещет свеча,
Гордо и так непокорно
Струны о жизни кричат?
Бледный юнец измождённый
Тронул едва их смычком…
Разве же он побеждённый?
Сердце не выжечь огнём!
И, торжествуя над смертью,
И пробуждая живых,
Музыка пела о свете
В мраке развалин пустых.
Скоро начнутся бомбёжки,
Всякую жизнь поглотив.
Ныне пусть миг, пусть немножко
Царствует дивный мотив!
Сотни сердец обожжённых
К жизни он вновь воскресит.
Сгинет скрипач сам, сражённый.
Но его песнь победит!
Песню подхватят другие
И чрез огонь пронесут.
В ней – светлый час литургии,
Реквием мёртвым и суд
Тем, кто ещё проживает,
Топчет стопами угли.
Скрипка мятежно играет,
Будто бы из-под земли.
Всех не борьбу вдохновляет,
Свой отдавая приказ,
И, под конец замирая,
Молится скрипка о нас!
Юлии Друниной
«Теперь не умирают от любви»
Ни к Родине, ни к Вере, ни к Любимым,
И лишь Поэты непреодолимо
Восходят снова к Спасу на Крови,
Что им суждён за беспокровность душ,
За неуменье слух замкнуть от стонов,
За то, что до сих пор они влюблены
В то, что делец с торгов продаст за куш.
Хоть не прощают святости порыва,
Любви всё ж не бывает несчастливой.
Ведь лишь Любовь способна вдохновлять,
Врываясь в душу чистым ураганом…
Но до чего же тяжко отрывать
Затем бинты от не зажившей раны…
Из века в век удел непоправим:
Когда в иных сердцах лютуют зимы,
Поэты умирают от Любви…
И к Родине, и к Вере, и к Любимым.
А выжившим в боях не хватит силы
Смотреть, как под откос летит Россия. |