Оригинал взят у  lat_elenka в Подвиг на линии разграничения. Просто кормить брошенных животных под обстрелами...
Сводки от ополчения Новороссии. Заметка от Светланы Арсеньевой
Война разделила нашу жизнь на «до» и «после». Линия фронта разделила одну страну на своих и врагов, просеяла все человеческие качества. Замороженный военный конфликт разделил один город на зоны контрастов.
Сегодня Донецк – это мозаика, где зоны абсолютного благополучия чередуются с гетто, в которых жители подземелий не только выживают, но продолжают упрямо верить в победу.
Поселок Спартак находится практически на линии фронта, его жители пострадали, пожалуй, больше всего. До войны в поселке было больше 700 дворов, а еще двух- и трехэтажные многоквартирные дома, школа, дворец культуры. Жили здесь далеко не бедные люди, многие работали в Донецком аэропорту, на шахтах. Дворы добротные, ухоженные огороды, дорогие автомобили. Два года непрекращающихся обстрелов не оставили ни одного полностью уцелевшего строения. Каждый забор, ворота и стены посечены осколками, вместо окон – дыры, заколоченные фанерой или обрывки старой пленки. Дороги изрыты воронками, газовые трубы выворочены бронетехникой, огромные деревья скошены снарядами, словно былинки. Ни одного работающего магазина, электричества, воды и газа нет больше года. Общественный транспорт не ходит. До ближайшего автобуса – три километра. Но здесь остались люди. Они живут в своих или соседских домах, кормят животных, создают уют в своих подвалах, и упорно не желают терять человеческое лицо. У моей подруги Ирины в Спартаке живет сестра Лена. Она живет там всю войну и не хочет уезжать. Мы решили поздравить ее с праздником 8 Марта, проведать и подарить небольшие гостинцы. Утро выдалось туманным и холодным. Мужчины спешат купить цветы, магазины пестрят рекламными акциями и праздничными предложениями. Муравейник живет, его обитатели снуют в повседневной суете, почти ничего не напоминает о войне. В тыловых районах Донецка ее просто нет. Огромные баннеры оповещают население о работе министерств и поздравляют с праздником весны женщин. Только пустые стеклянные коробки брошенных бутиков и банков, автосалонов и мебельных магазинов портят картинку оборванными вывесками и двухлетним запустением. Два года не работает флористический бутик «Аленький цветочек», сквозь грязные стекла видны иссохшиеся и посеревшие остовы мертвых фикусов и орхидей, брошенных в спешке своими хозяевами. Только вряд ли кого-то из дончан расстроит их сиротливое молчание. С уходом бутиков и автосалонов качество жизни большинства из нас не изменилось… В донецком торгово-развлекательном центре «Золотое кольцо» по-прежнему продаются туфли, сумочки, ювелирные украшения и дешевый ширпотреб. Стильные модницы капризно приценяются к товарам, обсуждают маникюр и праздничные корпоративы. Кто-то по телефону договаривается о встрече - с шашлыками и тортами. На оживленной остановке мы входим в маршрутку и через пятнадцать минут попадаем в совершенно другой мир. Этот мир начинает меняться сразу, как только улица Университетская перетекает в Киевский проспект. Пулевые ранения на стенах всех жилых домов, остовы сгоревших павильонов, разбитые и вывороченные с корнем балконы. Сразу за зданием издательства, которое известно всем как «Радянська Донеччина» (Советская Донетчина), водитель разворачивается и высаживает всех пассажиров. Дальше дороги нет. Дальше – взорванный Путиловский мост и мертвые здания. Торгово-промышленная палата, некогда блиставшая роскошными интерьерами, стоит без крыши и окон, с метровыми дырами в стенах, пустая, расстрелянная, разграбленная. На Путиловской развилке лежит бетонный блок и надпись «Стоп» как предупреждение, что за этой чертой жизни нет. Одинокий блокпост, в котором скучают двое усталых часовых. Здоровенный пожилой дядька опешил, увидев трех женщин, которые собрались в Спартак прямо в день восьмого марта. - Девчонки, я, конечно, все понимаю, я вас поздравляю, но не пущу. Да мне все равно, что вы идете сестру поздравлять. Там война, ночью стреляли как с цепи сорвались, куда вы пойдете!? Там идти надо лесными тропами, да не нужны мне ваши паспорта, идите по домам. Мы уговаривали, звонили Лене по телефону. Он был непреклонен. Нас выручил случайный попутчик, пожилой мужчина, который направлялся домой, тоже в Спартак. Он обещал нас проводить, и нас пропустили. Только попросили идти не по дороге, а осторожно – огородами. И вот мы направляемся мимо корпусов высшего профессионального машиностроительного училища №67. До войны это был целый городок, кузница рабочих кадров: учебные корпуса, общежития, мастерские, спортивный комплекс, построенные с любовью к советскому рабочему человеку. Сейчас – жалкие останки, груды кирпичей, шифера и стекла. Людей на дороге нет, только одинокие военные «Уралы» проезжают мимо нас. Раньше здесь ходили рейсовые автобусы, троллейбусы, теперь все это осталось за знаком «Стоп». А вся Путиловская роща усеяна воронками, снарядами и осколками. Но местный проводник уверенно сворачивает на тропинку, уверяя нас, что никаких растяжек здесь нет, что наши саперы давным-давно все прочистили, и вообще, он ходит здесь каждый день. Мы спрашиваем, а много ли людей осталось в Спартаке, на что он говорит, улыбаясь: - Остались только люди, все нелюди сбежали. Ну, процентов десять живет... Мы проходим мимо совершенно целого магазина. Только он все равно не работает: никто не желает возить сюда товар, да и электричества нет. Дома многоквартирные, двухэтажные, во дворе – настоящие полевые кухни. Печи построены добротно, из кирпичей, рядом столики для готовки. А из подвалов каждого подъезда тянутся трубы, заботливо загерметизированные смолой. Из труб валит черный дымок – жители обогревают свои подвалы углем и дровами из Путиловской рощи. Разбитые деревянные сараи и заборы тоже сгодятся на растопку... Аккуратные поленницы дров красуются возле подъездов. Приехала машина с хлебом, и жители сходятся, переговариваются, берут бесплатные буханки. Сегодня удивительно тихо, ни одного выстрела, даже автоматного. Но спартаковцы шутят: еще не вечер. А вот и наша Лена. Она получила свой хлеб, и тут же стала подкармливать собак. - Я не могу на них просто так смотреть, - говорит Лена. - У нас все животные возвращаются в свои дома. Хозяева уехали, их бросили. Они охраняют дома. Я их кормлю. Это мои друзья. Мы и в подвале вместе сидим. Мне ополченцы привозят иногда зерно мешками, я его в крупу перемелю, кашу варю. Тут давеча иностранные корреспонденты приходили, репортаж о нас снимали. Увидели мою круподерку – таращились на нее, они наверное думают, что крупа сразу в упаковке на дереве растет. А я уже засекала – мне хватает одного часа, чтобы полведра крупы вручную намолоть. Здесь столько собак осталось бесхозных, почти в каждом дворе по две собаки было, а хозяева уехали... Кормить-то надо, вот я и кормлю. Лена проводит нас во двор. Это соседский дом и соседский двор. В доме самой Лены разворочена стена, заклинило ворота, выбиты окна. А этот дом совсем целый. Даже окна сохранились, а маленькие трещины в них заклеены скотчем. Красивый дом, просторный двор, вымощенный тротуарной плиткой. За домом - пара вольер для собак. Огород расчищен, выволочен. Под первыми лучами весеннего солнца пробиваются белые галантусы и зеленые столбики нарциссов. Лена живет в этом соседском доме и сторожит еще четыре соседние дома, хозяин помогает ей деньгами, привозит продукты. В доме и во дворе – идеальный порядок. На столе – масляный светильник. Лена предлагает нам согреть чаю, но для этого надо растопить печь. Мы смущенно отказываемся. - Как вы здесь вы живете? Без электричества, без воды, без тепла? - Вообще-то я протапливаю печь к вечеру. Нам уголь привозили волонтеры-белорусы. Тем, кто остался здесь жить... В этом доме груба обогревает все четыре комнаты. Однажды я так растопила, что даже уголок дивана подгорел прямо от стены! А вода у меня есть. У нас какая-то старая линия, по ней тоненькая струйка течет, за час можно ведро наточить. И в туалет набирается, только медленно очень. А в прошлом году я через дорогу бегала в колодцы. У нас там дома разбиты и разворованы практически все, но во дворах остались колодцы. Огромные, очень глубокие, профессионально построенные, из них огороды насосом поливали. А теперь они высохли. Вода ушла от войны. Больше десяти колодцев! Ни грамма воды! За всю жизнь такого не было. Здесь болотистые почвы, там ставок, там – болото, а воды нет. Но нам ничего не надо, лишь бы перестали стрелять. В начале войны совсем близко бои были, теперь метров на пятьсот отодвинули. Здесь шахта недалеко, и на копре они вывешивают флаги свои. Каких там только флагов не было: украинский флаг редко болтыхался. Там и польский, и литовский, и турецкий, и американский, ну и правосеки, конечно. Наши сбивают флаги, а они снова вывешивают. Но ВСУшники воевать не хотят. Им зарплаты платят мало, две тысячи гривен, их согнали насильно, они бы и рады в плен, да не могут перебежать, им в спину стреляют заградотряды из наемников. Отчаянные добегают, сдаются в плен, но чаще их расстреливают. Один форму сбросил, в спортивках пришел. Наши бойцы ему дали одежду, отвезли в штаб. Наши их меняют. Только мы им солдат отдаем, а они на улицах женщин и стариков наловят, изобьют их, а потом меняют. А вообще-то военные рассказывают, что ВСУшники чем-то обколотые воюют. Они боли вообще не чувствуют, в них стреляют, а они встают и идут. Пока в голову не попадут, их убить невозможно... Зомби, а не люди. - Страшно здесь жить? - Да сейчас уже не страшно. В начале войны, когда сильные бомбежки были, тогда было страшно. Спали одетыми, сумки под рукой. Иногда еще с вечера вещи в подвал сносили. Но подвал – это тоже ненадежно, еще как придавить может! В подвале сидишь и слышишь по звуку, куда попало, как осколки сыплются, как свистит, куда летит. Мы по звуку научились различать, из чего стреляют. Да и тушить огонь надо из подвалов выходить. Если зажигательным снарядом в дом попадет, он выгорает безнадежно, этот пожар уже не остановить, но надо поливать соседние дома, сараи, чтобы не загорелись. У кого есть кран – открывали, у кого нет – из колодцев набирали, ведрами носили, поливали соседние строения, чтобы не загорелись. А иначе – от одного зажигательного снаряда – три дома запросто могут сгореть. Тут и зажигательными, и фосфорными, и серными, чем только не бомбили. Тут собаки обожженные фосфором бегали, мучились... Мою соседку Свету в прошлом году в феврале придавило. Она не выдержала в подвале сидеть, вышла посмотреть с моим Бимкой (собачка) на руках. Прилетело прямо во двор, стена разлетелась, а другая стена упала прямо на нее. Ее придавило шлакоблоками, мы ее откапывали. Шесть ребер сломано, легкое пробито, ключица выбита. И Бимка мой пропал. Свету мы в подвал затащили, обстрел страшный продолжался, а я руками раскапывала кирпичи – Бимку искала. Его не было нигде. Он вообще-то слепой от рождения. Из-за него я и не могла уехать: как я буду в чужом доме с собакой, с моими кошками?! Я искала его, искала, потом сосед Сережа затащил меня в подвал. Утром мы моего Бимку нашли! Его взрывной волной отбросило через всю улицу в другой дом. Он молчал и дрожал. Не лаял. Я его ушки увидела, когда мы из больницы возвращались. Обстрел еще не закончился, мы пытались Свету в травмпункт доставить. Сережа, сосед, как чувствовал, машину в гараж не ставил. Света хрипит, ей воздуха не хватает, она вся белая – в пыли от шлакоблоков, одежда грязная, порвана, лицо в синяках, отечное. Мы зашли в больницу, нас медсестра сначала принимать не хотела, в коридор выставила, подумала, что алкашка или бомжиха. Потом пришел врач, все быстро понял, что мы из Спартака, из-под обстрелов, пристыдил медсестру даже. Денег не взял. Потом ей лекарства выписывали, а их в Донецке вообще не было, ни за деньги, ни по блату. Но нам снова белорусские волонтеры помогли. Они все лекарства по списку достали и принесли. Врачи удивлялись: где вы это нашли? А потом сказали: вы даже не представляете, сколько это стоит. Уже год прошел, сейчас Света снова будет на комиссию в больницу ложиться, чтобы группу инвалидности продлить. Чего мы только не пережили здесь! Прошлым летом слышу крики у себя в огороде. А у меня ручеек там течет. Смотрю – солдатики, ополченцы, возятся - купаются. Я им говорю – приходите, клубники, черешни нарвите. У меня четыре дерева было, и все плодоносили. А зимой они соленых огурчиков, вареньица просили. Я им на блокпост носила, просила только банки вернуть. Но не вернули, разбили блокпост напрочь, жалко пацанов – молодые такие… А однажды они в моем ручейке носилки от крови отмывали. Это война. Но ополченцы тоже нам здорово помогали. Дважды уголь привозили, продуктами делились. Ну, это попозже было, когда у них снабжение наладилось… - А как же вы новости узнаете, если у вас тут нет ни телевизора, ни интернета? - А я радио слушаю. На батарейках. Мне нравится «Комсомольская правда», «Наследие», «Спутник», «Вести FM», «Радио Республика». Там такие интересные передачи, политологи. Мне Евгений Сатановский, Соловьев нравятся. Вот сейчас весна, темнеет позже, да и огород зовет. А зимой делать нечего, темно. Я ложусь, мои животные со мной. Я им отдельное одеяло простелила. Лежим и радио слушаем. Все новости узнаем. Размышляем о судьбе Юго-Востока. И все равно я за Путина! Пусть что угодно говорят, что слили Новороссию, неправда все это! Он же не может защитить конкретно меня. Ему нужно думать глобально! Все равно он нас защищает, и все здесь под контролем. А помните, был праздник Иверской Божьей матери. Белорусские волонтеры нас в церковь повезли, на службу. Да, да, в ту самую разрушенную церковь при монастыре. Я никогда не думала, что эта церковь такая красивая. Я была в восхищении, какой красивый храм! А как разрушен – крыши нет, все под открытым небом. Икону Иверской Божьей матери увозили на время обстрелов, а теперь вернули. Приехали так много старейших батюшек, они вместе такую красивую службу отслужили. А потом об этой службе по радио тоже рассказали. - А есть в Спартаке семьи с детьми? Как они в школу ходят? - Да у нас здесь двое детей живет. Они в школу в Яковлевку ходят. Их родители на перекресток приводят, а там автобус рейсовый ходит, и дети бесплатно едут в школу. Их водители просто знают и возят без билетов. Они в двухэтажных домах, в подвалах живут. А больше детей здесь не осталось. Уходя, мы удивились умению Лены содержать в чистоте и порядке дом при полном отсутствии привычных нам благ цивилизации, умению прощать и верить в победу тогда, когда, казалось бы, об этом поселке просто забыли на фоне благополучия и оживления другого Донецка. Возвращаясь в этот, другой Донецк, мы снова прошли через Путиловскую рощу, попрощались с бойцами на блокпосту, и вернулись из войны в безоблачный мир. Центр города безупречно чист и привычно красив. Нарядные девчонки, на каблучках, благоухающие духами, разноцветной стайкой ворвались в маршрутку, своими улыбками подарили пассажирам новое дыхание весны и молодости. Солнце высушило вчерашние лужи и подтвердило намерение этой весны непременно сбыться в нашем городе. Только мы уже смотрели на город иначе. Больно резанула сердце реклама вечеринки в модном ресторане, двойной билборд гласил: у кого-то Оскар, а у нас 8 Марта!!! В ресторане застолье, в магазине распродажи, открыт новый автосалон. Жизнь налаживается, мир торжествует, бизнес процветает. Только в нескольких километрах – настоящая линия фронта, настоящие наемники и настоящие дончане, живущие в подземельях, отброшенные войной в каменный век. Кто же из нас чище и лучше: мы, привычно спешащие на работу и сетующие на то, что задерживают зарплату, Украина прекратила пенсионные выплаты, а в магазинах очень дорогие мандарины. Или они, превратившие подвалы в домашний очаг, пригревшие брошенных животных и стерегущие соседские дома от разграбления мародерами. Перемирие позволило нам восстановить мирную жизнь, но ослабило нашу готовность помочь ближнему. А зря. Война не окончена, и враг не просто так стягивает орудия и бронетехнику к линии фронта. Враг не дремлет, он близко – на копре старой шахты сидят украинские снайперы, они простреливают все улицы Спартака. Нам повезло потому, что сегодня – туман. Благодаря ему сегодня в Спартаке тихо.
Но нельзя нам забывать о людях, затерявшихся по ту сторону Донецка, застрявших на линии разграничения. |