Архипелаг Святая Русь

Журнал «Rolling Stone» публикует в январском номере переписку с националисткой Евгенией Хасис, отбывающей срок по обвинению в соучастии в самом громком преступлений «нулевых» — убийстве адвоката Маркелова и журналистки Бабуровой.

Текст Евгений Левкович.

От редакции: Четыре года назад, 19 января 2009года, в Москве на Пречистенке, недалеко от станции метро «Кропоткинская», тремя выстрелами в упор были убиты правозащитник-антифашист Станислав Маркелов и журналистка Анастасия Бабурова. В мае 2011 года суд признал виновными в этом преступлении участника националистической радикальной группировки Никиту Тихонова (как непосредственного исполнителя) и его гражданскую жену Евгению Хасис (как соучастницу). В период застоя русского протестного движения жуткое убийство воспринималось как непосредственная угроза обществу, исходящая от националистов. Сегодня, когда угроза подзабылась, а националисты (пусть и называющие себя «умеренными») полноправно входят в так называемый Координационный Совет оппозиции, мы возвращаемся к делу об убийстве Маркелова и Бабуровой, и публикуем переписку с Евгенией Хасис, судьба которой служит не только отрицательным примером, но и, при определенном раскладе, видится мелодрамой русской женщины: дикой, фанатично преданной, несчастной и никому не нужной (интерпретация зависит от позиции конкретного аналитика). Два года назад после нашей первой публикации об этой истории в редакцию пришла груда анонимок, обвиняющих RS в пропаганде фашизма. Мы же признаем свою вину только в том, что вытаскиваем на поверхность судьбы, о которых многие просто не желают знать и думать.

***

Говорят, 14-я женская колония (республика Мордовия, поселок Парца, почти 500 километров от Москвы) одна из самых жестоких в России. Сюда часто отправляют тех осужденных, кто отказался признавать свою вину и сотрудничать со следствием. Здесь отбывала срок топ-менеджер «ЮКОСа» Светлана Бахмина. Три месяца назад сюда доставили Надежду Толоконникову из «Pussy Riot». Здесь же находится и Евгения Хасис. Четыре года назад невозможно было представить, что убежденная антифашистка и не менее идейная националистка будут общаться: тогда Евгения жила в квартире, напичканной оружием, вместе со своим гражданским мужем Никитой Тихоновым — членом праворадикального подполья, которое методично расправлялось (в прямом смысле слова) с политическими и идейными оппонентами. По версии следствия, на счету группы убийства антифашистов Ивана Хуторского и Ильи Джапаридзе, члена кавказской радикальной группировки «Черные ястребы» Расула Халилова, чемпиона мира по тайскому боксу Муслима Абдуллаева, судьи Мосгорсуда Эдуарда Чувашова, и, наконец, адвоката и левого активиста Станислава Маркелова и корреспондента «Новой газеты» Анастасии Бабуровой. В совершении последнего преступления суд признал виновными Тихонова и Хасис. Первый получил пожизненный срок, вторая — 18 лет колонии. Оба отказались признать свою вину, и скоротечный (для столь громкого дела) процесс закончился, в сущности, скандалом: анализ системы российского правосудия и допускаемых ею нарушений на примере данного дела тянет на отдельный обстоятельный материал. Родилась масса конспирологических версий произошедшего, самая распространенная из которых заключается в том, что Тихонов и Хасис — далеко не главное звено преступной цепочки, они лишь занимались слежкой и хранили оружие, а ее конец ведет чуть ли не в кремлевские кабинеты. В любом случае, очевидно, что Хасис знает гораздо больше, чем говорит в письмах. Впрочем, ждать от нее откровений из тюрьмы было бы наивно. Пока ты заключенный, даже об условиях содержания писать небезопасно. Например, на вопрос о том, какие у Евгении взаимоотношения с администрацией тюрьмы, она не отвечает. «Выйду — расскажу. Таковы правила выживания», — написала она в одном из писем, подавляющее большинство из которых, к слову, до адресата не доходят вовсе…

***

— Для начала, какого твое моральное и физическое состояние?
— На данный момент мне искренне не хотелось бы жаловаться. Во-первых, у меня нет никаких заболеваний или недугов. Здоровье, слава богу, богатырское — есть запас прочности. Во-вторых, на фоне окружающих, в том числе ВИЧ-инфицированных, жизнь которых угасает на глазах, грех жаловаться на насморк или усталость. Морально тяжело из-за организованного вокруг меня информационного вакуума и отсутствия привычного для меня общения. Большинство людей и характеров тут сформировала среда крайне бедная и асоциальная. Дети наркоманов, алкоголиков и т.д. Даже человека с купленным образованием найти в нашей зоне довольно сложно, не говоря уже о действительно умных, образованных собеседниках, с которыми можно было бы вести интеллектуальные дискуссии. С другой стороны, тем ценнее те человеческие единицы, которые тут удается найти. Их мало, но все они уже сейчас дороги мне. Общение с ними – отдушина. Отдохнуть от мата, ругани, криков можно лишь с такими людьми, или в храме. Храм – еще одно спасение для души, и серьезная опора для воли и духа.

— Что вообще представляет из себя современная российская тюрьма в целом, и колония, в которой ты отбываешь срок, в частности?
— Сложный вопрос. Говорить о пенитенциарной системе хорошо – дурной тон. Говорить плохо – быть в тренде. Особенно после приезда Толоконниковой в ИК-14 стало модным ругать нашу колонию. Но я ненавижу пустое критиканство. Скажу так: российская исправительная система соответствует всей остальной государственной системе. С точки зрения привыкшего к комфортным условиям москвича, тут очень много проблем, но с точки зрения «местного населения», быт в нашей колонии лучше, чем был у многих из них на воле. Менять систему необходимо, но я уверена, что любые попытки реформировать отдельно взятый госсектор, без реформирования государства в целом, приведут лишь к растрате бюджетных средств и усугублению бардака. Теоретически ИК-14, например, можно было бы расформировать, и выделить много денег на постройку новой колонии, сделанной по европейским стандартам, на обучение кадров и т.д. Но за это время оставшееся без работы местное население сопьется, выделенные деньги разойдутся по карманам чиновников, а реального результата будет ноль.

— Могу ошибаться, но судя по твоему поведению во время суда, и по тем письмам, что ты пишешь из тюрьмы, до конца ты еще не осознала, что попала в заключение действительно надолго. Так ли это?
— Нет, осознание пришло сразу. У меня не было оснований не доверять сотрудникам ФСБ, что за решеткой я на много лет. Просто иногда нужно находить в себе силы играть какие-то социальные роли, отвечая ожиданиям публики. Моя собственная личность утилизирована из жизни, остался только медийный симулякр. Мне не дают даже общаться с людьми в письмах, не говоря о телефонных звонках. Единственное, что я теперь могу сделать — это отдать свое имя на благо кому-то. На суде я боролась за свободу Никиты. Сейчас я не вижу ничего дурного, если мою историю, мою судьбу, будут как-то использовать люди, которые мне симпатичны. У меня не норковая шкура, чтобы о ней заботиться — тем более, что через 15 лет, когда закончится мой срок, обо мне если кто и вспомнит, то это будет очень узкий круг близких людей.

— Наверняка ты рассчитываешь на то, что тебе удастся выйти на свободу раньше. Какую схему своего спасения ты видишь, пусть даже иллюзорно?
— Есть у меня одна придуманная сказка, да (улыбается). Я хочу написать книгу, получить за нее госпремию, и благодаря этому если уж не получить президентское помилование, то уйти хотя бы по УДО. Я хочу сказать правду относительно своего уголовного дела, горькую для всех — и «ваших», и «наших», и всего государства. Это то, чего я прошу у Бога. Но просто сказать — мало, важно быть услышанным. У меня уже была такая возможность на суде, но я сделала иной выбор. Я поступила так, как должна была поступить по отношению к близким. Я не жалею об этом. Это, можно сказать, осознанный грех ценой в 18 лет.

— Остались ли свидетели, которые могли бы указать, допустим, на вашу с Тихоновым непричастность к убийству Маркелова и Бабуровой?
— Остались люди, которые могли бы сказать правду. Но если я назову их фамилии, то этого не случится никогда. Пусть Бог либо им, либо нам поможет. Ему виднее, кого спасать.

— Теоретически казалось, что таким человеком мог быть Алексей Коршунов (один из участников группировки, внешность которого подходит под описание убийцы Маркелова и Бабуровой. Коршунов, подозревавшийся также в убийствах Чувашова и Халилова, скрывался от следствия на Украине, где погиб при странных обстоятельствах: якобы случайно подорвался на принадлежащей ему гранате во время утренней зарядки, – прим. RS). В действительности он мог повлиять на вашу с Никитой судьбу? И не устранили ли его спецслужбы, как ключевого свидетеля по вашему делу?
— Я думаю, что Алексей подорвался сам. Выгодно ли это спецслужбам? Не думаю. Возможно, лишь каким-то отдельно взятым людям. Алексей мог бы прояснить многое, но он не самый ценный свидетель, хотя и, безусловно, видный боец радикального подполья.

— Из текста «прослушки», которая велась в вашей квартире, становится ясно, что даже если вы с Тихоновым непосредственно не убивали Маркелова и Бабурову, то были в курсе того, кто убил антифашиста Джапаридзе, понимали, что готовится убийство антифашиста Хуторского – то есть, знали многое о деятельности подполья, и не сказать, чтобы осуждали ее. Также с высокой долей вероятности можно сказать, что внутренне ты сама была готова к такому поступку, как убийство. В какой момент подобный образ жизни и мыслей стал для тебя возможным? На суде ты говорила, что во многом жила так не по своей воле: любила Никиту, которого, в свою очередь, обстоятельства вынудили жить на «нелегале». (Тихонов разыскивался за еще одно убийство – антифашиста Рюхина, впоследствии это обвинение было с него снято, — прим. RS). И все-таки не каждый человек, даже находясь в такой ситуации, сделает подобный выбор: жить в квартире, где спрятано боевое оружие, которое периодически используется по делу…
— Если ты помнишь свидетельские показания Дмитрия Стешина (спецкор «Комсомольской правды», друг Тихонова, – прим. RS), первые, еще на следствии, то он очень правильно указал на характер наших с Никитой отношений. Не принимай я его таким, какой он есть, я бы с ним не была. Да и он бы меня не принял. Я сделала выбор в пользу любви и любимого мужчины. Рубикон же мною был пройден после того, как Никита вернулся в Москву из Украины, в которой какое-то время скрывался. Я стала слишком много знать. Реально у меня было всего два пути: первый – тот, по которому я пошла, взяв на себя роль боевой подруги, второй – путь отступничества. Но исходя из моего мировоззрения, выбора у меня тогда не было: отступничество иначе как предательством любимого человека нельзя было бы назвать.

— Понимала ли ты тогда, чем все это рано или поздно для вас кончится?
— Да.

— На суде ты заявляла, что уговаривала Никиту бросить незаконную деятельность и начать новую жизнь. Но из материалов дела этого не следует — вы, наоборот, строите планы на будущее, исходя из вашего положения. Где, в таком случае, правда?
— Я не то, чтобы уговаривала, я старалась помочь решить вопрос с его «розыском», когда это еще было возможно. Но в какой-то момент точка невозврата была пройдена. Психологически это очень хорошо описано в романе Льва Толстого «Воскресение»… А вообще если бы Никита предложил уехать и начать жизнь сначала, я бы не задумываясь бросила всё, в том числе горячо любимую Родину, и даже «Русский вердикт», в котором работала (правозащитная организация, в числе прочего оказывающая помощь осужденным националистам, – прим. RS). Но он бы не предложил…

— По словам Тихонова, он дал признательные показания, от которых впоследствии отказался, в обмен на то, чтобы отпустили тебя – именно такую сделку, как заявил он, предложили ему следователи. Таким образом, он вроде бы показал, насколько ты ему дорога. Но при этом из материалов дела можно увидеть что он, уже понимая вероятность скорого ареста, совершенно не против того, чтобы ты находилась рядом, помогала ему «упаковывать» оружие, выходила с ним на улицу. Почему он не оттолкнул тебя в этот момент, не попытался, при своей любви, отгородить от неприятностей?
— Я и сама не знаю ответов на эти вопросы. Всегда была уверена, что он меня не любил до того, как я оказалась в тюрьме. Он не относился ко мне, как к женщине, которую любят, о которой заботятся. Это были другие отношения. Он позволял мне быть рядом с ним. Думаю, он сам был уверен, что не любит меня — вплоть до того момента, пока меня не посадили на 18 лет.

— В одном из писем ты написала о необходимости демократических преобразований в России и всенародно избранного парламента, в котором были бы представлены все политические силы. Между тем, в свое время ты придерживалась идей национал-социализма, которые не подразумевают равных прав для многих слоев общества — начиная от представителей нетитульных наций и заканчивая представителями сексуальных меньшинств. Также они полностью исключают идею самоуправления, что является основой демократии. Следует ли из этого, что твои взгляды изменились?
— Давно уже наступило время пост-идеологий. Этакий «new age». Я ужасно злюсь, когда сегодняшние националисты или «леваки» ассоциируются у СМИ исключительно с родоначальниками этих идей и эпохой вековой давности. Неужели все действительно думают, что современные националисты и коммунисты – полные идиоты и фанатики? Я десять минут назад обнимала грузинку, успокаивала ее после конфликта с администрацией, а немного раньше пыталась вразумить подравшихся представительниц секс-меньшинств, и объяснить им, что их любовь друг к другу важнее бытовых проблем. Мы видим, каков этот мир, куда все катится, и просто хотим направить вектор движения нашего государства от бездны – «правее», к традиционным ценностям, сохранению России и ее народа, как плацдарма для развития будущих поколений. Механизм же спасения мы предлагаем фактически аналогичный вашему, либеральному. Пусть народ сам решит – за глобализацию он, или за независимость, за традиционные браки, или за альтернативные. Мы в себе и своем народе уверенны. С нами Бог. Мы не боимся честных выборов и прямой демократии.

— Что, на твой взгляд, представляет собой сегодняшнее националистическое движение?
— Все политические силы в России пока противоречивы и незрелы. Нет ни одной, которой было бы дело до того, что думает о ней 99% населения. Это видно по поступкам. Все, чем занимаются политики в последнее время — самопиар для своих, для своей целевой аудитории, на мнение других — плевать. Именно поэтому мы для вас (националисты для либералов, – прим. RS) — скинхеды и ублюдки, а вы для нас — моральные уроды, вырожденцы и педерасты. Реально же нам всем было бы полезнее пребывать в нормальном, цивилизованном, полемическом общении. Мне вот очень интересно общаться с Надеждой Толоконниковой, хотя во многом мы и не соглашаемся друг с другом.

— Будучи на воле ты помогала осужденным за убийства националистам Артему Прохоренко, Николаю Михайлову, Дмитрию Исакину, Василию Кривцу. Многих из них ты называла «героями». Считаешь ли ты так до сих пор?
— Люди, совершившие преступления из идеологических мотивов – герои на своей войне. Они живут в своем мире «войн и побед». Им легко ощущать себя так, когда целые армии врагов хотят тебя уничтожить и поступают с тобой по законам военного времени. Но с этой гражданской войной, которая, безусловно, продолжается в нашем обществе, надо заканчивать. Я слишком хорошо знаю, как легко политические солдаты превращаются просто в убийц. Это ошибка, которую нужно исправлять.

— Во время кассации по вашему с Никитой делу, обращаясь к судье, ты произнесла фразу: «Я не прошу милости у вас — я прошу ее у Бога». В таком случае, считаешь ли ты, что в какой-то момент Бог наказал тебя?
— Да, наказал. И я прошу у Бога прощение каждый день. И это не попытка вернуться домой, а попытка спасти душу…

ПОДВЕРСТКА:
«В этом деле осталось немало белых пятен»

ПРИМЕТЫ
Ключевые свидетели обвинения выступают в суде по аудиосвязи измененными голосами, либо вовсе не являются на слушания. При этом их показания в уголовном деле противоречивы. Один из непосредственных свидетелей преступления описывает убийцу как «худого», «с русыми бровями» и «прямым носом», чего никак не скажешь о Тихонове — эти описания подходят, скорее, к Алексею Коршунову, ныне покойному.

УЛИКА
Сразу после преступления Тихонов избавляется от многих улик, но почему-то не выбрасывает главную — пистолет. На суде он заявляет, что оружие незадолго до задержания ему на починку отдал его друг, лидер организации «Русский образ» Илья Горячев, рассказавший следователям о том, что Тихонов признался ему в убийстве. Однако эта информация в суде никак не проверяется: Горячева в суд не доставляют.

СВИДЕТЕЛИ
Хасис на месте преступления опознают «по манере двигаться» ее бывшие сослуживцы, которые на работе с ней толком не общались, а к моменту убийства и вовсе не видели Евгению несколько лет. Евгения утверждает, что в свое время на свидетелей были заведены уголовные дела за контрабанду запрещенных спортивных препаратов, и показания они дают теперь в обмен на свободу. Информация в суде не проверяется.

ПУЛЯ
Пулю, по которой определяют орудие преступления, находит на второй день после убийства житель Калифорнии Дмитрий Орлов. По протоколам в уголовном деле место убийство дважды прочесывают с помощью металлодетектора, позже на Пречистенке производится уборка снега. Ни спецы, ни техника, пулю не обнаруживают. Орлов же после неожиданной находки уезжает в Америку, и больше его никто не видит.

ПРЯМАЯ РЕЧЬ
За три недели до задержания Тихонова и Хасис, спецслужбы устанавливают в их жилище прослушку и скрытые камеры, надеясь получить неопровержимые доказательства их вины. Подозреваемые активно обсуждают слежку за будущими жертвами, возятся с оружием, однако открытым текстом о своем участии в убийстве Маркелова и Бабуровой ничего не говорят…
http://rusverdict.com/rollingstone/

Оригинал взят у nswap в Равнодушие убивает