Приветствую Вас Вольноопределяющийся!
Пятница, 29.03.2024, 16:20
Главная | Регистрация | Вход | RSS

Меню сайта

Категории раздела

Люблю Отчизну я... [3]
Стихи о Родине
Сквозь тьму веков... [9]
Русская история в поэзии
Но не надо нам яства земного... [2]
Поэзия Первой Мировой
Белизна - угроза черноте [2]
Поэзия Белого Движения
Когда мы в Россию вернёмся... [4]
Поэзия изгнания
Нет, и не под чуждым небосводом... [4]
Час Мужества пробил на наших часах [5]
Поэзия ВОВ
Тихая моя Родина [14]
Лирика
Да воскреснет Бог [1]
Религиозная поэзия
Под пятою Иуды [26]
Гражданская поэзия современности

Наш опрос

Оцените мой сайт
Всего ответов: 4119

Статистика

Вход на сайт

Поиск

Друзья сайта

Каталог статей


Нет, и не под чуждым небосводом... (1)
М. ВОЛОШИН
 
МОСКВА
 
(MАРT 1917 г.)
 
                           В.А. Рагозинскому
 
В Москве на Красной площади
Толпа черным-черна.
Гудит от тяжкой поступи
Кремлевская стена.
 
На рву у места Лобного
У церкви Покрова
Возносят неподобные
Нерусские слова.
 
Ни свечи не засвечены,
К обедне не звонят,
Все груди красным мечены,
И плещет красный плат.
 
По грязи ноги хлюпают,
Молчат... проходят... ждут...
На папертях слепцы поют
Про кровь, про казнь, про суд.
 
 
ПЕТРОГРАД
 
(1917)
 
                                    Сергею Эфрону
 
Как злой шаман, гася сознанье
Под бубна мерное бряцанье
И опоражнивая дух,
Распахивает дверь разрух --
И духи мерзости и блуда
Стремглав кидаются на зов,
Вопя на сотни голосов,
Творя бессмысленные чуда, --
И враг, что друг, и друг, что враг,
Меречат и двоятся... -- так,
Сквозь пустоту державной воли,
Когда-то собранной Петром,
Вся нежить хлынула в сей дом
И на зияющем престоле,
Над зыбким мороком болот
Бесовский правит хоровод.
Народ, безумием объятый,
О камни бьется головой
И узы рвет, как бесноватый...
Да не смутится сей игрой
Строитель внутреннего Града --
Те бесы шумны и быстры:
Они вошли в свиное стадо
И в бездну ринутся с горы.
 
 
ТРИХИНЫ
 
                           "Появились новые трихины"...
 
                                    Ф. Достоевский
 
Исполнилось пророчество: трихины
В тела и в дух вселяются людей.
И каждый мнит, что нет его правей.
Ремесла, земледелие, машины
Оставлены. Народы, племена
Безумствуют, кричат, идут полками,
Но армии себя терзают сами,
Казнят и жгут -- мор, голод и война.
Ваятель душ, воззвавший к жизни племя
Страстных глубин, провидел наше время.
Пророчественною тоской объят,
Ты говорил, томимый нашей жаждой,
Что мир спасется красотой, что каждый
За всех во всем пред всеми виноват.
 
 
МИР
 
С Россией кончено... На последях
Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях,
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик, да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с запада, Монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда!
 

ИЗ БЕЗДНЫ
 
(ОКТЯБРЬ 1917)
 
                                    А. А. Новинскому
 
Полночные вздулись воды,
И ярость взметенных толп
Шатает имперский столп
И древние рушит своды.
Ни выхода, ни огня...
Времен исполнилась мера.
Отчего же такая вера
Переполняет меня?
Для разума нет исхода.
Но дух ему вопреки
И в бездне чует ростки
Неведомого всхода.
Пусть бесы земных разрух
Клубятся смерчем огромным --
Ах, в самом косном и темном
Пленен мировой дух!
Бичами страстей гонимы --
Распятые серафимы
Заточены в плоть:
Их жалит горящим жалом,
Торопит гореть Господь.
Я вижу в большом и в малом
Водовороты комет...
Из бездны -- со дна паденья
Благословляю цветенье
Твое -- всестрастной свет!
 
 
ДЕМОНЫ ГЛУХОНЕМЫЕ
 
                  "Кто так слеп, как раб Мой? и глух, как вестник
Мой, Мною посланный?"
 
                                             Исайя 42, 19
 
Они проходят по земле,
Слепые и глухонемые,
И чертят знаки огневые
В распахивающейся мгле.
 
Собою бездны озаряя,
Они не видят ничего,
Они творят, не постигая
Предназначенья своего.
 
Сквозь дымный сумрак преисподней
Они кидают вещий луч...
Их судьбы -- это лик Господний,
Во мраке явленный из туч.
 
 
РУСЬ ГЛУХОНЕМАЯ
 
Был к Иисусу приведен
Родными отрок бесноватый:
Со скрежетом и в пене он
Валялся, корчами объятый.
-- "Изыди, дух глухонемой!" --
Сказал Господь. И демон злой
Сотряс его и с криком вышел --
И отрок понимал и слышал.
Был спор учеников о том,
Что не был им тот бес покорен,
А Он сказал:
                           "Сей род упорен:
Молитвой только и постом
Его природа одолима".
 
Не тем же ль духом одержима
Ты, Русь глухонемая! Бес,
Украв твой разум и свободу,
Тебя кидает в огнь и в воду,
О камни бьет и гонит в лес.
И вот взываем мы: Прииди...
А избранный вдали от битв
Кует постами меч молитв
И скоро скажет: "Бес, изыди!".
 
 
ДИКОЕ ПОЛЕ
 
1
 
Голубые просторы, туманы,
Ковыли, да полынь, да бурьяны...
Ширь земли да небесная лепь!
Разлилось, развернулось на воле
Припонтийское Дикое Поле,
Темная Киммерийская степь.
 
Вся могильниками покрыта --
Без имян, без конца, без числа...
Вся копытом да копьями взрыта,
Костью сеяна, кровью полита,
Да народной тугой поросла.
 
Только ветр закаспийских угорий
Мутит воды степных лукоморий,
Плещет, рыщет -- развалист и хляб
По оврагам, увалам, излогам,
По немеряным скифским дорогам
Меж курганов да каменных баб.
Вихрит вихрями клочья бурьяна,
И гудит, и звенит, и поет...
Эти поприща -- дно океана,
От великих обсякшее вод.
 
Распалял их полуденный огнь,
Индевела заречная синь...
Да ползла желтолицая погань
Азиатских бездонных пустынь.
За хазарами шли печенеги,
Ржали кони, пестрели шатры,
Пред рассветом скрипели телеги,
По ночам разгорались костры,
Раздувались обозами тропы
Перегруженных степей,
На зубчатые стены Европы
Низвергались внезапно потопы
Колченогих, раскосых людей,
И орлы на Равеннских воротах
Исчезали в водоворотах
Всадников и лошадей.
 
Много было их -- люты, хоробры,
Но исчезли, "изникли, как обры",
В темной распре улусов и ханств,
И смерчи, что росли и сшибались,
Разошлись, растеклись, растерялись
Средь степных безысходных пространств.
 
2
 
Долго Русь раздирали по клочьям
И усобицы, и татарва.
Но в лесах по речным узорочьям
Завязалась узлом Москва.
Кремль, овеянный сказочной славой,
Встал в парче облачений и риз,
Белокаменный и златоглавый
Над скудою закуренных изб.
Отразился в лазоревой ленте,
Развитой по лугам-муравам,
Аристотелем Фиоравенти
На Москва-реке строенный храм.
И московские Иоанны
На татарские веси и страны
Наложили тяжелую пядь
И пятой наступили на степи...
От кремлевских тугих благолепий
Стало трудно в Москве дышать.
Голытьбу с тесноты да с неволи
Потянуло на Дикое Поле
Под высокий степной небосклон:
С топором, да с косой, да с оралом
Уходили на север -- к Уралам,
Убегали на Волгу, за Дон.
Их разлет был широк и несвязен:
Жгли, рубили, взымали ясак.
Правил парус на Персию Разин,
И Сибирь покорял Ермак.
С Беломорья до Приазовья
Подымались на клич удальцов
Воровские круги понизовья
Да концы вечевых городов.
Лишь Никола-Угодник, Егорий --
Волчий пастырь -- строитель земли --
Знают были пустынь и поморий,
Где казацкие кости легли.
 
3
 
Русь! встречай роковые годины:
Разверзаются снова пучины
Неизжитых тобою страстей,
И старинное пламя усобиц
Лижет ризы твоих Богородиц
На оградах Печерских церквей.
 
Всё, что было, повторится ныне...
И опять затуманится ширь,
И останутся двое в пустыне --
В небе -- Бог, на земле -- богатырь.
Эх, не выпить до дна нашей воли,
Не связать нас в единую цепь.
Широко наше Дикое Поле,
Глубока наша скифская степь.
 
 
НА ВОКЗАЛЕ
 
В мутном свете увялых
Электрических фонарей
На узлах, тюках, одеялах
Средь корзин, сундуков, ларей,
На подсолнухах, на окурках,
В сермягах, шинелях, бурках,
То врозь, то кучей, то в ряд,
На полу, на лестницах спят:
Одни -- раскидавшись -- будто
Подкошенные на корню,
Другие -- вывернув круто
Шею, бедро, ступню.
Меж ними бродит зараза
И отравляет их кровь:
Тиф, холера, проказа,
Ненависть и любовь.
Едят их поедом жадным
Мухи, москиты, вши.
Они задыхаются в смрадном
Испареньи тел и души.
Точно в загробном мире,
Где каждый в себе несет
Противовесы и гири
Дневных страстей и забот.
 
Так спят они по вокзалам,
Вагонам, платформам, залам,
По рынкам, по площадям,
У стен, у отхожих ям:
Беженцы из разоренных,
Оголодавших столиц,
Из городов опаленных,
Деревень, аулов, станиц,
Местечек: тысячи лиц...
И социальный мессия,
И баба с кучей ребят,
Офицер, налетчик, солдат,
Спекулянт, мужики --
   вся Россия.
 
Вот лежит она, распята сном,
По вековечным излогам,
Расплесканная по дорогам,
Искусанная огнем,
С запекшимися губами,
В грязи, в крови и во зле,
И ловит воздух руками,
И мечется по земле.
И не может в бреду забыться,
И не может очнуться от сна...
Не всё ли и всем простится,
Кто выстрадал, как она?
 
 
РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
 
Во имя грозного закона
Братоубийственной войны
И воспаленны, и красны
Пылают гневные знамена.
 
Но жизнь и русская судьба
Смешала клички, стерла грани:
Наш "пролетарий" -- голытьба,
А наши "буржуа" -- мещане.
А грозный демон "Капитал" --
Властитель фабрик. Князь заботы,
Сущность отстоенной работы,
Преображенная в кристалл, --
Был нам неведом:
   нерадивы
И нищи средь богатств земли,
Мы чрез столетья пронесли,
Сохою ковыряя нивы,
К земле нежадную любовь...
России душу омрачая,
Враждуют призраки, но кровь
Из ран ее течет живая.
 
Не нам ли суждено изжить
Последние судьбы Европы,
Чтобы собой предотвратить
Ее погибельные тропы.
Пусть бунт наш -- бред, пусть дом наш пуст,
Пусть боль от наших ран не наша,
Но да не минет эта чаша
Чужих страданий -- наших уст.
И если встали между нами
Все бреды будущих времен --
Мы всё же грезим русский сон
Под чуждыми нам именами.
Тончайшей изо всех зараз,
Мечтой врачует мир Россия --
Ты, погибавшая не раз
И воскресавшая стихия.
 
Как некогда святой Франциск
Видал: разверзся солнца диск
И пясти рук и ног Распятый
Ему лучом пронзил трикраты --
Так ты в молитвах приняла
Чужих страстей, чужого зла
Кровоточащие стигматы.
 

РУСЬ ГУЛЯЩАЯ
 
В деревнях погорелых и страшных,
Где толчется шатущий народ,
Шлендит пьяная в лохмах кумашных
Да бесстыжие песни орет.
 
Сквернословит, скликает напасти,
Пляшет голая -- кто ей заказ?
Кажет людям срамные части,
Непотребства творит напоказ.
 
А проспавшись, бьется в подклетьях,
Да ревет, завернувшись в платок,
О каких-то расстрелянных детях,
О младенцах, засоленных впрок.
 
А не то разинет глазища
Да вопьется, вцепившись рукой:
"Не оставь меня смрадной и нищей,
Опозоренной и хмельной.
 
Покручинься моею обидой,
Погорюй по моим мертвецам,
Не продай басурманам, не выдай
На потеху лихим молодцам...
 
Вся-то жизнь в теремах под засовом..
Уж натешились вы надо мной...
Припаскудили пакостным словом,
Припоганили кличкой срамной".
 
Разве можно такую оставить,
Отчураться, избыть, позабыть?
Ни молитвой ее не проплавить,
Ни любовью не растопить...
 
Расступись же, кровавая бездна!
Чтоб во всей полноте бытия
Всенародно, всемирно, всезвездно
Просияла правда твоя!
 
 
БЛАГОСЛОВЕНИЕ
 
Благословенье мое, как гром!
Любовь безжалостна и жжет огнем.
Я в милосердии неумолим:
Молитвы человеческие -- дым.
 
Из избранных тебя избрал я, Русь!
И не помилую, не отступлюсь.
Бичами пламени, клещами мук
Не оскудеет щедрость этих рук.
 
Леса, увалы, степи и вдали
Пустыни тундр -- шестую часть земли
От Индии до Ледовитых вод
Я дал тебе и твой умножил род.
 
Чтоб на распутьях сказочных дорог
Ты сторожила запад и восток.
И вот, вся низменность земного дна
Тобой, как чаша, до края полна.
 
Ты благословлена на подвиг твой
Татарским игом, скаредной Москвой,
Петровской дыбой, бредами калек,
Хлыстов, скопцов -- одиннадцатый век.
 
Распластанною голой на земле,
То вздернутой на виску, то в петле, --
Тебя живьем свежуют палачи --
Радетели, целители, врачи.
 
И каждый твой порыв, твой каждый стон
Отмечен Мной и понят и зачтен.
Твои молитвы в сердце я храню:
Попросишь мира -- дам тебе резню.
 
Спокойствия? -- Девятый взмою вал.
Разрушишь тюрьмы? -- Вырою подвал.
Раздашь богатства? -- Станешь всех бедней,
Ожидовеешь в жадности своей!
 
На подвиг встанешь жертвенной любви?
Очнешься пьяной по плечи в крови.
Замыслишь единенье всех людей?
Заставлю есть зарезанных детей!
 
Ты взыскана судьбою до конца:
Безумием заквасил я сердца
И сделал осязаемым твой бред.
Ты -- лучшая! Пощады лучшим нет.
 
В едином горне за единый раз
Жгут пласт угля, чтоб выплавить алмаз,
А из тебя, сожженный Мной народ,
Я ныне новый выплавляю род!
 
 
КРАСНОГВАРДЕЕЦ
 
(1917)
 
Скакать на красном параде
С кокардой на голове
В расплавленном Петрограде,
В революционной Москве.
 
В бреду и в хмельном азарте
Отдаться лихой игре,
Стоять за Родзянку в марте,
За большевиков в октябре.
 
Толпиться по коридорам
Таврического дворца,
Не видя буржуйным спорам
Ни выхода, ни конца.
 
Оборотиться к собранью,
Рукою поправить ус,
Хлестнуть площадною бранью,
На ухо заломив картуз.
 
И, показавшись толковым, --
Ввиду особых заслуг
Быть посланным с Муравьевым
Для пропаганды на юг.
 
Идти запущенным садом.
Щупать замок штыком.
Высаживать дверь прикладом.
Толпою врываться в дом.
 
У бочек выломав днища,
В подвал выпускать вино,
Потом подпалить горище
Да выбить плечом окно.
 
В Раздельной, под Красным Рогом
Громить поместья и прочь
В степях по грязным дорогам
Скакать в осеннюю ночь.
 
Забравши весь хлеб, о "свободах"
Размазывать мужикам.
Искать лошадей в комодах
Да пушек по коробкам.
 
Палить из пулеметов:
Кто? С кем? Да не всё ль равно?
Петлюра, Григорьев, Котов,
Таранов или Махно...
 
Слоняться буйной оравой.
Стать всем своим невтерпеж.
И умереть под канавой
Расстрелянным за грабеж.
 
 
МАТРОС
 
(1918)
 
Широколиц, скуласт, угрюм,
Голос осиплый, тяжкодум,
В кармане -- браунинг и напилок,
Взгляд мутный, злой, как у дворняг,
Фуражка с лентою "Варяг",
Сдвинутая на затылок.
Татуированный дракон
Под синей форменной рубашкой,
Браслеты, в перстне кабошон,
И красный бант с алмазной пряжкой.
При Керенском, как прочий флот,
Он был правительству оплот,
И Баткин был его оратор,
Его герой -- Колчак. Когда ж
Весь черноморский экипаж
Сорвал приезжий агитатор,
Он стал большевиком, и сам
На мушку брал да ставил к стенке,
Топил, устраивал застенки,
Ходил к кавказским берегам
С "Пронзительным" и с "Фидониси",
Ругал царя, грозил Алисе;
Входя на миноноске в порт,
Кидал небрежно через борт:
"Ну как? Буржуи ваши живы?"
Устроить был всегда непрочь
Варфоломеевскую ночь,
Громил дома, ища поживы,
Грабил награбленное, пил,
Швыряя керенки без счета,
И вместе с Саблиным топил
Последние остатки флота.
 
Так целый год прошел в бреду.
Теперь, вернувшись в Севастополь,
Он носит красную звезду
И, глядя вдаль на пыльный тополь,
На Инкерманский известняк,
На мертвый флот, на красный флаг,
На илистые водоросли
Судов, лежащих на боку,
Угрюмо цедит земляку:
"Возьмем Париж... весь мир... а после
Передадимся Колчаку".
 
 
БОЛЬШЕВИК
 
(1918)
 
Памяти Барсова
 
Зверь зверем. С крученкой во рту.
За поясом два пистолета.
Был председателем "Совета",
А раньше грузчиком в порту.
 
Когда матросы предлагали
Устроить к завтрашнему дню
Буржуев общую резню
И в город пушки направляли, --
 
Всем обращавшимся к нему
Он заявлял спокойно волю:
-- "Буржуй здесь мой, и никому
Чужим их резать не позволю".
 
Гроза прошла на этот раз:
В нем было чувство человечье --
Как стадо он буржуев пас:
Хранил, но стриг руно овечье.
 
Когда же вражеская рать
Сдавила юг в германских кольцах,
Он убежал. Потом опять
Вернулся в Крым при добровольцах.
 
Был арестован. Целый год
Сидел в тюрьме без обвиненья
И наскоро "внесен в расход"
За два часа до отступленья.
 

ФЕОДОСИЯ
 
(1918)
 
Сей древний град -- богоспасаем
(Ему же имя "Богом дан") --
В те дни был социальным раем.
Из дальних черноморских стран
Солдаты навезли товару
И бойко продавали тут
Орехи -- сто рублей за пуд,
Турчанок -- пятьдесят за пару --
На том же рынке, где рабов
Славянских продавал татарин.
Наш мир культурой не состарен,
И торг рабами вечно нов.
Хмельные от лихой свободы
В те дни спасались здесь народы:
Затравленные пароходы
Врывались в порт, тушили свет,
Толкались в пристань, швартовались,
Спускали сходни, разгружались
И шли захватывать "Совет".
Мелькали бурки и халаты,
И пулеметы и штыки,
Румынские большевики
И трапезундские солдаты,
"Семерки", "Тройки", "Румчерод",
И "Центрослух", и "Центрофлот",
Толпы одесских анархистов,
И анархистов-коммунистов,
И анархистов-террористов:
Специалистов из громил.
В те дни понятья так смешались,
Что Господа буржуй молил,
Чтобы у власти продержались
Остатки болыпевицких сил.
В те дни пришел сюда посольством
Турецкий крейсер, и Совет
С широким русским хлебосольством
Дал политический банкет.
Сменял оратора оратор.
Красноречивый агитатор
Приветствовал, как брата брат,
Турецкий пролетариат,
И каждый с пафосом трибуна
Свой тост эффектно заключал:
-- "Итак: да здравствует Коммуна
И Третий Интернационал!"
Оратор клал на стол окурок...
Тогда вставал почтенный турок --
В мундире, в феске, в орденах --
И отвечал в таких словах:
-- "Я вижу... слышу... помнить стану...
И обо всем, что видел, -- сам
С отменным чувством передам
Его Величеству -- Султану".
 

БУРЖУЙ
 
(1919)
 
Буржуя не было, но в нем была потребность:
Для революции необходим капиталист,
Чтоб одолеть его во имя пролетариата.
 
Его слепили наскоро: из лавочников, из купцов,
Помещиков, кадет и акушерок.
Его смешали с кровью офицеров,
Прожгли, сплавили в застенках Чрезвычаек,
Гражданская война дохнула в его уста...
Тогда он сам поверил в свое существованье
И начал быть.
 
Но бытие его сомнительно и призрачно,
Душа же негативна.
Из человечьих чувств ему доступны три:
Страх, жадность, ненависть.
 
Он воплощался на бегу
Меж Киевом, Одессой и Ростовом.
Сюда бежал он под защиту добровольцев,
Чья армия возникла лишь затем,
Чтоб защищать его.
Он ускользнул от всех ее наборов --
Зато стал сам героем, как они.
 
Из всех военных качеств он усвоил
Себе одно: спасаться от врагов.
И сделался жесток и беспощаден.
 
Он не может без гнева видеть
Предателей, что не бежали за границу
И, чтоб спасти какие-то лоскутья
Погибшей родины,
Пошли к большевикам на службу:
"Тем хуже, что они предотвращали
Убийства и спасали ценности культуры:
Они им помешали себя ославить до конца,
И жаль, что их самих еще не расстреляли".
 
Так мыслит каждый сознательный буржуй.
А те из них, что любят русское искусство,
Прибавляют, что, взяв Москву, они повесят сами
Максима Горького
И расстреляют Блока.
 
 
СПЕКУЛЯНТ
 
(1919)
 
Кишмя кишеть в кафе у Робина,
Шнырять в Ростове, шмыгать по Одессе,
Кипеть на всех путях, вползать сквозь все затворы,
Менять все облики,
Все масти, все оттенки,
Быть торговцем, попом и офицером,
То русским, то германцем, то евреем,
При всех режимах быть неистребимым,
Всепроникающим, всеядным, вездесущим,
Жонглировать то совестью, то ситцем,
То спичками, то родиной, то мылом,
Творить известья, зажигать пожары,
Бунты и паники; одним прикосновеньем
Удорожать в четыре, в сорок, во сто,
Пускать под небо цены, как ракеты,
Сделать в три дня неуловимым,
Неосязаемым тучнейший урожай,
Владеть всей властью магии:
Играть на бирже
Землей и воздухом, водою и огнем;
Осуществить мечту о превращеньи
Веществ, страстей, программ, событий, слухов
В золото, а золото -- в бумажки,
И замести страну их пестрою метелью,
Рождать из тучи град золотых монет,
Россию превратить в быка,
Везущего Европу по Босфору,
Осуществить воочью
Все россказни былых метаморфоз,
Все таинства божественных мистерий,
Пресуществлять за трапезой вино и хлеб
Мильонами пудов и тысячами бочек --
В озера крови, в груды смрадной плоти,
В два года распродать империю,
Замызгать, заплевать, загадить, опозорить,
Кишеть, как червь, в ее разверстом теле,
И расползтись, оставив в поле кости
Сухие, мертвые, ошмыганные ветром.
 
 
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
 
Одни восстали из подполий,
Из ссылок, фабрик, рудников,
Отравленные темной волей
И горьким дымом городов.
 
Другие -- из рядов военных,
Дворянских разоренных гнезд,
Где проводили на погост
Отцов и братьев убиенных.
 
В одних доселе не потух
Хмель незапамятных пожаров,
И жив степной, разгульный дух
И Разиных, и Кудеяров.
 
В других -- лишенных всех корней --
Тлетворный дух столицы Невской:
Толстой и Чехов, Достоевский --
Надрыв и смута наших дней.
 
Одни возносят на плакатах
Свой бред о буржуазном зле,
О светлых пролетариатах,
Мещанском рае на земле...
 
В других весь цвет, вся гниль империй,
Всё золото, весь тлен идей,
Блеск всех великих фетишей
И всех научных суеверий.
 
Одни идут освобождать
Москву и вновь сковать Россию,
Другие, разнуздав стихию,
Хотят весь мир пересоздать.
 
В тех и в других война вдохнула
Гнев, жадность, мрачный хмель разгула,
А вслед героям и вождям
Крадется хищник стаей жадной,
Чтоб мощь России неоглядной
Pазмыкать и продать врагам:
 
Cгноить ее пшеницы груды,
Ее бесчестить небеса,
Пожрать богатства, сжечь леса
И высосать моря и руды.
 
И не смолкает грохот битв
По всем просторам южной степи
Средь золотых великолепий
Конями вытоптанных жнитв.
 
И там и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
"Кто не за нас -- тот против нас.
Нет безразличных: правда с нами".
 
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
 
 
ПЛАВАНЬЕ
 
(ОДЕССА--АК-МЕЧЕТЬ. 10--15 МАЯ)
 
    Поcв. Т. Цемах
 
Мы пятый день плывем, не опуская
Поднятых парусов,
Ночуя в устьях рек, в лиманах, в лукоморьях,
Где полная луна цветет по вечерам.
 
Днем ветер гонит нас вдоль плоских,
Пустынных отмелей, кипящих белой пеной.
С кормы возвышенной, держась за руль резной,
Я вижу,
Как пляшет палуба,
Как влажною парчою
Сверкают груды вод, а дальше
Сквозь переплет снастей -- пустынный окоем.
Плеск срезанной волны,
Тугие скрипы мачты,
Журчанье под кормой
И неподвижный парус...
 
А сзади -- город,
Весь в красном исступленьи
Расплесканных знамен,
Весь воспаленный гневами и страхом,
Ознобом слухов, дрожью ожиданий,
Томимый голодом, поветриями, кровью,
Где поздняя весна скользит украдкой
В прозрачном кружеве акаций и цветов.
 
А здесь безветрие, безмолвие, бездонность...
И небо и вода -- две створы
Одной жемчужницы.
В лучистых паутинах застыло солнце.
Корабль повис в пространствах облачных,
В сиянии притупленном и дымном.
 
Вон виден берег твоей земли --
Иссушенной, полынной, каменистой,
Усталой быть распутьем народов и племен.
 
Тебя свидетелем безумий их поставлю
И проведу тропою лезвийной
Сквозь пламена войны
Братоубийственной, напрасной, безысходной,
Чтоб ты пронес в себе великое молчанье
Закатного, мерцающего моря.
 
 
БЕГСТВО
 
   Поcв. матросам М., В., Б.
 
Кто верит в жизнь, тот верит чуду
И счастье сам в себе несет...
Товарищи, я не забуду
Наш черноморский переход!
 
Одесский порт, баркасы, боты,
Фелюк пузатые борта,
Снастей живая теснота:
Канаты, мачты, стеньги, шкоты...
 
Раскраску пестрых их боков,
Линялых, выеденных солью
И солнцем выжженных тонов,
Привыкших к водному раздолью.
 
Якорь, опертый на бизань, --
Бурый, с клешнями, как у раков,
Покинутая Березань,
Полуразрушенный Очаков.
 
Уж видно Тендрову косу
И скрылись черни рощ Кинбурна...
Крепчает ветер, дышит бурно
И треплет кливер на носу.
 
То было в дни, когда над морем
Господствовал французский флот
И к Крыму из Одессы ход
Для мореходов был затворен.
 
К нам миноносец подбегал,
Опрашивал, смотрел бумагу...
Я -- буржуа изображал,
А вы -- рыбацкую ватагу.
 
Когда нас быстрый пулемет
Хлестнул в заливе Ак-Мечети,
Как помню я минуты эти
И вашей ругани полет!
 
Потом поместья Воронцовых
И ночью резвый бег коней
Среди гниющих Сивашей,
В снегах равнин солончаковых.
 
Мел белых хижин под луной,
Над дальним морем блеск волшебный,
Степных угодий запах хлебный --
Коровий, влажный и парной.
 
И русые при первом свете
Поля... И на краю полей
Евпаторийские мечети
И мачты пленных кораблей.
Категория: Нет, и не под чуждым небосводом... | Добавил: rys-arhipelag (12.01.2009)
Просмотров: 767 | Рейтинг: 0.0/0