Статья была опубликована в журнале "Лепта" № 28 (1996 год).
Наталья УРАКОВА
«...ПРОШУ ВАС ВЫСЛУШАТЬ СЕРДЦЕМ МОЮ «ПРОЩАЛЬНУЮ ПОВЕСТЬ»…»
(О духовных причинах смерти Н. В. Гоголя)
«Прощальная повесть» не может явиться в свет: что могло иметь значение по смерти, то не имеет смысла при жизни».
(«Выбранные места из переписки с друзьями», примечание автора)
1
Смерть Гоголя поразила современников своей внезапностью, загадочностью, отсутствием видимой причины.
Жизнь твоя была загадкой,
Нам загадкой смерть твоя , [1]
написал князь П. А. Вяземский. М. П. Погодин отмечает в гоголевском некрологе: «Это была натура особливая, которая по кончине сделалась еще таинственнее и еще мудренее для уразумения, чем была при жизни» [2].
Обстоятельства смерти Гоголя противоречивы. Окружавшие его в последние недели жизни не замечали в нем серьезной болезни. Врачи утверждали, что какая-то болезнь была, но не смертельная, в определении диагноза они расходятся во мнениях. Одни мемуаристы объясняют поведение Гоголя умственным расстройством, религиозной манией, другие отвергают это. Все они как один подчеркивают убежденность Гоголя в скорой смерти. Племянница Аксаковых М. Карташевская писала С. Т. Аксакову: «Что за странная смерь? Он умер, мне кажется, только потому, что был убежден, что умирает; физического расстройства в нем не было» [3].
Н.В. Гоголь. Рисунок П. Соколова. 1853 г.
По-видимому, в поисках причин смерти Гоголя следует обратиться к выяснению причин его поведения, т. е. сфере духовной. Возникающие вопросы: как может человек знать, что он умирает? как он может не противиться смерти? - подразумевают ответы, учитывающие внутреннюю жизнь души, «духовная духовными сразсуждающе» (1 Кор., 2, 13). Следует помнить, что Гоголь был истинно верующим человеком, и в этом ключ к разгадке множества тайн, сопровождавших его кончину.
2. Смерть в жизни христианина
Смерть дается от Господа в соответствии с плодами жизни человека. Мы веруем, что бессмертная душа после смерти тепа продолжает существовать в ином, невидимом для нас, духовном мире. После всеобщего воскресения праведникам уготованы райские обители, «идеже несть ни болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная», а грешникам — вечная мука в аду, где «огнь негасимый, червь неусыпающий, плач и скрежет зубовный». Согласно православной эсхатологии, окончательная участь каждою человека решится на Страшном Суде. По смерти отошедшая душа проходит мытарства, подвергается частному суду, на котором ей назначается место пребывания до Страшного Суда.
Состояние души человека перед смертью и о самый момент смерти особенно важно для решения ее участи. Бог сказал через пророка Иезекииля: «В чем застану, в том и судить буду». Поэтому великой милостью Божией для верующего человека является известие о часе отшествия: «Скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих, кое есть? Да разумею, что лишаюся аз?» (пс. 38, 5). Великим праведникам и подвижникам, у которых были отверсты духовные очи и очищены сердца, Господь открывал день и час отшествия. Мы же, простые смертные, пребывающие в духовной слепоте и окамененном нечувствии, можем лишь молиться: «Христианской кончины живота нашего безболезненны, непостыдны, мирны и добраго ответа на Страшнем Судищи Христове просим» (просительная ектения). Таковая смерть, безболезненная, мирная, есть успение, дается великим праведникам, которые при жизни достигли единения с Богом, имели благодать Духа Святаго. И наоборот: «Смерть грешников люта» (пс. 33, 22). Такая лютая смерть — это либо самоубийство, либо «напрасная» смерть (внезапная, без покаяния), либо страшные мучения.
Однако нередко и люди, угодившие Богу, подвергаются перед смертью (по промыслу Божию) телесным страданиям, посылаемым во искупление их прегрешений (не смертных, но которые суть мерзость пред Богом). Смысл этого раскрыт, в частности, в ветхозаветной книге Премудрости Соломона (эти места часто читаются на службах как паримии).
1. Смерть дается как испытание.
«Души праведных в руке Божией, и мучение не коснется их. В глазах неразумных они казались умершими, и исход их считался гибелью, и отшествие от нас — уничтожением, но они пребывают в мире. Ибо, хотя они в глазах людей и наказываются, но надежда их полна бессмертия. И немного наказанные, они будут много облагодетельствованы, потому что Он испытал их в горниле и принял их как жертву всесовершенную». (Прем., 3, 16)
2. О ранней смерти.
«Праведник, если и ранновременно умрет, в покое будет, ибо не в долговечности честная старость, и не числом лет измеряется: мудрость есть седина людей, и беспорочная жизнь — возраст старости. Как благоугодивший Богу, он возлюблен, и, как живший посреде грешников, представлен; восхищен, чтобы злоба не изменила разума его, или коварство не прельстило души его. Ибо упражнение похоти помрачает ум незлобивый. Достигнув совершенства в короткое время, он исполнил долгие лета; ибо душа его была угодна Богу, потому и ускорил он из среды нечестия. А люди видели это и не поняли, даже не подумали, что благодать и милость со святыми Его и помышления об избранных Его. Праведник, умирая, осудит живых нечестивых, и скоро достигшая совершенства юность — долголетнюю старость неправедного; ибо они увидят кончину мудрого и не поймут, что Господь определил о нем и для чего поставил его в безопасность» (Прем., 4, 7-17) .
3. Иное — суд Божий, и иное — суд человеческий.
«Тогда праведник с великим дерзновением станет пред лицем тех, которые оскорбляли его и презирали подвиги его; они же, увидев, смятутся великим страхом и изумятся неожиданности спасения его и, раскаиваясь и воздыхая от стеснения духа, будут говорить сами в себе: «это тот самый, который был у нас в посмеянии и притчею поругания. Безумные, мы почитали жизнь его сумасшествием и кончину его безчестною! Как же он причислен к сынам Божиим, и жребий его со святыми?» (Прем., 5, 1-5)
Таковы, вкратце, некоторые стороны православного взгляда на проблему смерти. Это своего рода система отсчета, в которой мы попытаемся оценить значение фактов и событий, понять цель поступков самого Гоголя и смысл его слов, т. е. осознать завершающие шаги его духовного пути.
3
Особенным временем в жизни православного христианина является Великий Пост, предваряющий праздник Пасхи. Это — время покаяния и внутреннего очищения. Можно сказать также, что Великий Пост еще и один большой праздник, если иметь в виду ту смысловую насыщенность, которую несет почти каждый его день (особенно в начале и в конце), а также несколько недель до поста. Человек, живущий внимательной духовной жизнью, имеет в это время особое благодатное расположение души, которое влияет на его поведение и дает возможность выполнять строгие требования церковного устава. Последние недели жизни Гоголя совпадают с преддверием и началом святой Четыредесятницы, и особое постовое настроение видимо наложило отпечаток на его поступки.
Дом Талызина на Никитском бульваре, в котором Гоголь провел последние пять лет жизни
Вызывает сомнение достоверность передачи доктором Тарасенковым следующих слов Гоголя: «Нередко я начинал есть постное по постам, но никогда не выдерживал: после нескольких дней пощения я всякий раз чувствовал себя дурно и убеждался, что мне нужна пища питательная» [4]. Они опровергаются, по крайней мере, воспоминаниями графини А. Г. Толстой: «Гоголь любил кушать тюрю. Мы часто с ним ели тюрю» [5]. Заметим, что непостящийся человек не станет есть (а тем более любить) такое сугубо постное блюдо.
Н.В.Гоголь. Шарж в альбоме Е.М.Хомяковой. Неизв.художник. 1840-е годы
26 января 1852 года произошло событие, сильно повлиявшее на духовное состояние Гоголя. В тот день умерла жена А. С. Хомякова Екатерина Михайловна (сестра Н. М. Языкова, с которым Гоголь был особенно дружен). Это была женщина искренно верующая и глубоко духовная, с детства воспитанная по «монастырским» правилам. Рано оставшись сиротой пяти или шести лет, она «росла в уединении, при больной матери, как в монастыре — всегда читывала ей утренние и вечерние молитвы, и так как мать ее была очень религиозна и богомольна, то у ее одра часто бывали и молебны, и всенощные. Воспитываясь более десяти лет при такой боголюбивой матери, и сама она стала как монастырка» [6]. Во всем облике Е. М. было «что-то благодатное, Божественное <...>, нечто столько затрогивающее душу человека, чего и многие красавицы в себе не имеют» [7]. Став супругой А. С. Хомякова, она была воплощенным идеалом жены. Обитатели московского общества отмечали, что «она была хороша собой, но красотой не поражала; умна, но без всяких притязаний на ученость» [8] Гоголь, бывая у Хомяковых, чаще и более задушевно общался именно с Екатериной Михайловной, чем с самим хозяином дома. Редкое семейное счастье Хомяковых было разрушено преждевременной смертью Екатерины Михайловны.
Екатерина Михайловна Хомякова
Вряд ли мы сможем когда-либо получить явное указание на то, почему смерть Хомяковой оказала такое сильное влияние на Гоголя. Несомненно одно — это было нечто, увиденное духовным зрением, понятое и оцененное духовно. Следует отметить, что именно такой смысл увидел для себя А. С. Хомяков в этом трагическом событии. В воспоминаниях Ю. Ф. Самарина, описавшего свой разговор с Хомяковым вскоре после смерти его жены, содержится в высокой степени достоверное и едва ли не единственное свидетельство о внутренней жизни Хомякова. Мы остановимся на этом факте подробное, чтобы выяснить, какое именно значение имел он для Хомякова. Напомним, что «преобладающей чертой его благочестия» [9] была исключительная духовная трезвость. «Не было в мире человека, которому до такой степени было чуждо и несвойственно увлекаться собственными ощущениями и уступить ясность сознания нервическому раздражению. <...> Он даже боялся умиления, зная, что человек слишком склонен вменять себе в заслугу каждое земное чувство, каждую пролитую слезу» [10].
Алексей Степанович Хомяков
Хомяков при первой встрече после смерти жены рассказал Самарину о ходе болезни и утверждал, что его жена скончалась вопреки всем вероятностям вследствие необходимого стечения обстоятельств. «Я вижу с сокрушительной ясностию, — сказал он Самарину, — что она должна была умереть. Удар был направлен не на нее, а на меня. Я знаю, что ей теперь лучше, чем было здесь, да я-то забывался в полноте своего счастья. Первым ударом я пренебрег; второй — такой, что его забыть нельзя». Дальше следует рассказ об этом «первом ударе», поразившем Хомякова. «Тому назад несколько лет, — продолжал он, — я пришел домой из церкви после Причастия и, развернув Евангелие от Иоанна, я напал на последнюю беседу Спасителя с учениками после Тайной Вечери. По мере того, как я читал, эти слова, из которых бьет живым ключом струя безграничной любви, доходили до меня все сильнее и сильнее, как будто кто-то произносил их рядом со мною. Дойдя до слов: «вы друзи мои есте», я перестал читать и долго вслушивался в них. Они проникали меня насквозь. На этом и заснул. На душе сделалось необыкновенно легко и светло. Какая-то сила подымала меня все выше и выше, потоки света лились сверху и обдавали меня; я чувствовал, что скоро раздастся голос. Трепет проникал по всем жилам. Но в одну минуту все прекратилось; я не могу передать вам, что со мною сделалось. Это было не привидение, а какая-то темная непроницаемая завеса, которая вдруг опустилась передо мною и разлучила меня с областью света. Что на ней было, я не мог разобрать; но в то же мгновение каким-то вихрем пронеслись в моей памяти все праздные разговоры, мое суетное тщеславие, моя лень, мои привязанности к житейским дрязгам. Чего тут не было! Знакомые лица, с которыми Бог знает почему сходился и расходился, вкусные обеды, карты, биллиардная игра, множество таких вещей, о которых, по-видимому, никогда я не думаю и которыми не дорожу. Все это вместе слилось и какую-то безобразную массу, налегло на грудь и придавило к земле. Я проснулся с чувством сокрушительного стыда. В первый раз почувствовал я себя с головы до ног рабом жизненной суеты. Помните, в отрывках, кажется, Иоанна Лествичиика эти слова: «Блажен, кто видел ангела; сто крат блаженнее, кто видел самого себя». Долго я не мог оправиться после этого урока, но потом жизнь взяла свое».
Не вняв должным образом предостережению свыше, Хомяков считает себя достойным «второго удара» — смерти горячо любимой жены. «Накануне ее кончины,— продолжал он свой рассказ,— когда уже доктора повесили головы, и не оставалось никакой надежды на спасение, я бросился на колени перед образом в состоянии, близком к исступлению, и стал не то что молиться, а испрашивать ее от Бога. Мы все повторяем, что молитва всесильна, но сами не знаем ее силы, потому что редко случается молиться всею душой. Я почувствовал такую силу молитвы, которая могла бы растопить все, что кажется твердым и непроходимым препятствием; я почувствовал, что Божие всемогущество, как будто вызванное мною, идет навстречу моей молитве, и что жизнь жены может быть мне дана. В эту минуту черная завеса опять на меня опустилась, повторилось, что уже было со мною в первый раз, и моя бессильная молитва упала на землю! <...> Теперь, благодаря Богу, не нужно будет самому себе напоминать о смерти, она пойдет со мною неразлучно до конца» [11].
Завершая описание своей беседы с Хомяковым, Самарин замечает: «Что в эти две минуты его жизни самопознание его озарилось откровением свыше — в этом я так же уверен, как и в том, что он сидел против меня, что он, а не кто другой говорил со мною» [12]. Истинность откровения, бывшего Хомякову, а вернее, духовного видения им своего внутреннего состояния подтверждается учением Православной Церкви о естественном богопознании (или откровении), которое «представляет собой то понимание Бога, Его бытия и свойств, а также и цели его жизни, которое получает ищущий человек на основании познания самого себя и окружающего мира» [13]. Главнейшим условием и признаком правильного духовного устроения человека является наличие в его душе чувства покаяния, сокрушения сердца, из которых проистекает важнейшее в духовной жизни — смирение. Святитель Игнатий Брянчанинов писал об этом: «Первое духовное видение есть видение своих согрешений, доселе прикрывавшихся забвением и неведением», когда от человека «отъемлется обольстительное и обманчивое воззрение на земную жизнь, доселе представлявшуюся ему бесконечною: он начинает видеть грань ее — смерть; он начинает восхищаться, т. е. переноситься духом, ощущением к самому часу смерти, к часу нелицеприятного суда Божия» [14]. Именно этим объясняются заключительные слова Хомякова.
Говоря о влиянии смерти Екатерины Михайловны на Гоголя, невозможно провести прямую аналогию, но приведенный выше рассказ Самарина дает косвенные намеки на душевное состояние Гоголя. Многие мемуаристы отмечают, что в этой смерти он как бы увидел предсказание для себя, причем, скорее, это было не твердое знание, а предчувствие скорой смерти, вообще свойственное тонкой душевной конституции Гоголя. «Для меня,— говорил он Хомякову,— в ней снова умирают многие, которых я любил всею душою, особенно же Н. М. Языков».
«Все для меня кончено», — сказал он после первой панихиды по Хомяковой» [15]. Тогда же перед гробом покойной произнес он и другие слова: «Ничто не может быть торжественнее смерти. Жизнь не была бы так прекрасна, если бы не было смерти» [16]. Он насилу мог остаться до конца панихиды. На другой день (28 января, понедельник) Гоголь был у Аксаковых и расспрашивал, где похоронят Хомякову. Получив ответ, он «покачал головой, сказал что-то о Языкове и задумался так, что <Аксаковым> страшно стало: Гоголь, казалось, совершенно перенесся мыслями туда и оставался в том же положении так долго, что <Аксаковы> нарочно заговорили о другом, чтоб прервать его мысли» [17].
Похороны Екатерины Михайловны состоялись 29 января, во вторник, и Гоголь на них не присутствовал. На другой день он посетил Аксаковых и на их вопрос, почему «он не был на вчерашней церемонии, он отвечал: «Я был не в состоянии». «Вполне помню,— продолжает в своем дневнике В. С. Аксакова,— он тут же сказал, что в это время ездил далеко. — Куда же? — В Сокольники. — Зачем? — Я отыскивал своего знакомого, которого, однако же, не видал» [18]. Об этой поездке, совершавшейся в столь знаменательный день, нигде более ничего не сказано. В Сокольниках, насколько нам известно, находился дом московского вице-губернатора И. В. Капниста, а также дача С. П. Шевырева [19]. Гоголь не мог ехать на встречу с последним, поскольку Шевырев в тот день был на похоронах Е. М. [20] Встреча с Капнистом также маловероятна. Все мысли Гоголя в те дни были поглощены трагической смертью Хомяковой, и поэтому можно предположить, что цель поездки была связана с событиями последних дней, и она была для Гоголя более важна, чем даже похороны Хомяковой. Кажется логичным сделать следующее предположение.
 Доктор Алексей Терентьевич Тарасенков
В записках А. Т. Тарасенкова (и только в них) есть упоминание о том, что в один из дней после 7 февраля Гоголь ездил в Преображенскую больницу для умалишенных (которая находилась в Сокольниках) к известному в то время московскому блаженному Ивану Яковлевичу Корейше. О нем он узнал от Погодина, который ездил к Корейше ради любопытства 10 мая 1849 года [21]. Тарасенков так описывает эту поездку: «В один из последующих дней он поехал на извозчике в Преображенскую больницу <...>, подъехал к воротам, подошел к ним, воротился, долго ходил взад и вперед, долго оставался в поле, на ветру, в снегу, стоя на одном месте, и потом, не входя на двор, опять сел на лошадь и возвратился» [22].
 Блаженный Иван Яковлевич Корейша
Следует отметить, что Тарасенков не был свидетелем этой поездки, а пишет о ней со слов какого-то третьего лица (по-видимому, графа А.П.Толстого, хотя и это не очевидно), поэтому есть основания сомневаться в дате поездки Гоголя к Корейше, поскольку в записках Тарасенкова содержится довольно много неточностей при описании тех событий, которые были известны ему лишь понаслышке [23]. В пользу нашего предположения о том, что поездка Гоголя в Преображенскую больницу состоялась 29 февраля, говорит в высокой степени достоверное, но лишь косвенное свидетельство В. С. Аксаковой, а также следующее психологическое объяснение.
И. Я. Корейша был известен как блаженный, Божий человек, имевший дар прозрения, и это привлекало к нему множество народа. Некоторые ездили к нему просто из любопытства, а искренно верующие люди шли к нему за советом и молитвенной помощью в таких делах, где человеческий разум бессилен, а нужна крепкая вера и упование на Бога. Жизнь или смерть, мир или монастырь, спасение или погибель — вот вопросы, с которыми идут к старцу, прозорливцу, т. е. человеку, обладающему благодатью. Несомненно, что Гоголь ехал к Корейше за духовным советом. В пользу указанного дня поездки говорит тот факт, что в это время Гоголь, пораженный смертью Хомяковой, находился в смятении и страшных предчувствиях, не имея духовной поддержки, и стремление встретиться с юродивым было для него, возможно, более важным, чем похороны Хомяковой. Как мы увидим дальше, душевное состояние его после 7 февраля существенно другое, в нем видится если не спокойствие, то какая-то определенность. Кроме того, до 7 февраля Гоголь увиделся с о. Матфеем Константиновским и сподобился причаститься Святых Христовых Таин, о чем будет сказано позже. Также психологически объяснима нерешительность Гоголя, так и не вошедшего в ворота больницы. Вопрос, его мучивший, был страшен своею неопределенностью, но, получив разрешение, он мог бы стать еще более страшным. Согласно неписаному правилу обращения к старцу, вопрошающий получает благословение, которое он должен непременно исполнить (по вере), за что несет сугубую ответственность перед Богом. Возможно, поэтому Гоголем овладели малодушие и нерешительность.
 Храм Илии Пророка в Черкизове, в ограде которого находится могила И.Я.Корейши
30 января, в среду, Гоголь отслужил в своем приходском Храме Преподобного Симеона Столпника панихиду по Хомяковой. После этого он зашел к Аксаковым и на их вопрос о здоровье ответил: «Я теперь успокоился, сегодня я служил панихиду по Катерине Михайловне, помянул и всех прежних друзей, и она как бы в благодарность привела их так живо всех предо мной. Мне стало легче». Эти слова показывают, как близок был для Гоголя в этом время мир уже отшедших к Богу, ибо для христианина во Христе все живы.
 Храм Преп. Симеона Столпника на Поварской, который Гоголь часто посещал. Однако страх смерти, преследовавший Гоголя все последние годы, не отступил, а с новой силой причинял ему душевные мучения. Очень характерны поэтому слова, сказанные сестрам Аксаковым: «Но страшна минута смерти». — «Почему же страшна? — спросил кто-то из сестер,— только бы быть уверену в милости Божией к страждущему человеку, и тогда отрадно думать о смерти». — «Ну, об этом надобно спросить тех, кто перешел через эту минуту,» — сказал Гоголь [24].
Как объяснение этих слов можно привести следующее суждение свт. Игнатия Брянчанинова, точно изложившего святоотеческий взгляд на природу смерти: «Хотя смерть праведников или покаявшихся грешников совершенно или, по крайней мере, во многом отличается от смерти грешников отверженных и грешников, недостаточно покаявшихся, но страх и томление свойственны каждому человеку при его кончине. Это и должно быть так: смерть есть казнь. Хотя казнь и смягчается для праведников, но казнь пребывает казнию» [25]. Этот страх вызван тем, что на третий день по отшествии душа проходит мытарства, где бесы-мытари, «духи злобы поднебесные», мучают душу за неисповеданные грехи. Недостаточно покаявшаяся душа претерпевает адские муки. Однако такое ее положение может быть не окончательным. Облегчить ее участь могут молитвы живых, литургическое поминовение, раздача милостыни, чтение Псалтири. Окончательная участь будет решена на Страшном Суде.
В эти дни Гоголь практически ежедневно бывает в церкви. 1 февраля, в пятницу, совершалась служба Вселенской родительской субботы. Он был у обедни и затем посетил Аксаковых. Как заметила Вера Сергеевна, он «находился под впечатлением этой службы. Мысли его были обращены к тому миру. Он был светел, даже весел, говорил много и все об одном и том же» [26]. Речь шла о Хомякове. Вера Сергеевна заметила, что Хомяков напрасно выезжает, потому что многие скажут, что он не любил своей жены. Гоголь возразил: «Нет, не потому, а потому что эти дни он должен был употребить на другое, это говорю не я, а люди опытные. Он должен был бы читать теперь Псалтирь, это было бы утешением для него и для души жены его. Чтение Псалтири имеет значение, когда читают его близкие, это не то, что раздавать читать это другим» [27]. Эти слова показывают, как близки уже Гоголю «нужды» иного мира, что «память смертная» живет в нем неотступно.
В том же разговоре они коснулись темы о том, какое впечатление производит смерть на окружающих. Возможно ли было бы с малых лет воспитать так ребенка, чтобы он всегда понимал настоящее значение жизни, чтоб смерть не была для него нечаянностью? Гоголь сказал, что думает, что возможно. «Тут я,— пишет Аксакова,— сказала, как ужасно меня поразило это впечатление, и как все тогда перевернулось у меня перед глазами. Гоголь вдруг переменил разговор» [28]. На следующий день, 2 февраля, был праздник Сретения. Естественно предположить, что накануне вечером и в самый день утром Гоголь был в церкви (хотя это нигде не упоминается). Днем он пишет пять писем к разным лицам, в т. ч. матери и В. А. Жуковскому, где он жалуется на здоровье и просит молитв [29]. Вечером в субботу, по-видимому, опять в храме на всенощной.
 Храм Преп. Саввы Освященного на Девичьем Поле В воскресенье 3 февраля Гоголь заходит после обедни к Аксаковым. Вера Сергеевна пишет, что «в его лице было видно утомление, хотя и светлое, почти веселое выражение». «Опять хвалил очень своего приходского священника и все служение, видимо, что он был полон службой; говорил опять о Псалтыре. Сказал также: «всякий раз, как я иду к вам, прохожу мимо Хомякова дома и всякий раз, и днем, и вечером вижу в окне свечу, теплющуюся в комнате Екатерины Михайловны, там читают Псалтырь» [30]. Далее на вопрос: «Были ли вы у Хомякова?» — он отвечает: «Нет, не был». Аксакова заметила: «Мне кажется, ему слишком тяжело было к нему ходить [31]. Гоголь не был у Хомякова с самого дня смерти его жены. |