Тебя удивила, мой друг, статья философические письма помещенная в 15 № Телескопа, тебя даже обидела она, ты невольно повторяешь: неужели мы так ничтожны в сравнении с Европой, неужели мы, в самом деле, <положа> похожи на приемышей в общей семье человечества? Я понимаю, какое грустное чувство поселяет в тебе эта мысль; успокойся, мой друг, эта статья писана не для тебя; всякое преобразование твоего сердца и твоей души было бы зло: ты родилась уже истинной христианкой, практическим существом той Теории, которую излагает Сочинитель Ф.П. для женщины, может быть, омраченной наносными мнениями прошедшего столетия. Ты давно поняла то единство духа, которое со временем должно возобладать над всем человечеством, ты издавна уже помощница его; (и потому то ты так радовалась встречая в религиозных словах Сочинителя Ф.П. подтверждение твоих понятий, во всем сходственных, но не столько отчетливых, потому что ты женщина). Я знаю как соблазняла тебя не христианская жизнь людей того общества, которое должно служить примером для прочих состояний. Ты устояла от соблазна не увлеклась на путь не имеющей цели жизни, - и теперь сама видишь, что на избранном тобою пути нельзя ни потерять, ни расточить земного блага; ибо избранный тобою путь есть стезя, на которой человек безопасен от хищничества и ласкательства, и по которой, со временем, должно идти все человечество. Для тебя не новость - уверенность во всем, во всем что касается до сердца и души, ты знала, что только неразрывный их союз составляет истинную жизнь, что сердце без разума - страсть, пламя пожирающее существование, что разум без сердца - холод оледеняющий жизнь. Для тебя не нужно было длинного ряда прославленных предков, чтобы понимать святые мысли. -

<Диэтетика> Диэтика души и тела есть истина давно известная у других народов, говорит сочинитель статьи 'а для нас она новость' замечает он; но кто ж тебе открыл эту истину, мой друг, открыл просто, как будто без влияния веков и людей? Кто же мог открыть кроме < Богослова > Бога-Слова? Нужно было только прежде всего верить, а потом исповедывать эту истину, во благо общее тела и духа!

Если ты уже постигла один раз истину и следуешь ей, то не думай, чтоб истину можно было совершенствовать; ее откровение совершилось один раз и навеки, и потому слова: 'сколько светлых лучей прорезало в это время мрак покрывавший всю Европу!' относятся только к открытиям, касающимся до совершенствования вещественной жизни, а не духовной; ибо сущность религии (не имеет форм она) есть неизменный вовеки дух света, проникающий все формы земные. Следовательно], мы не отстали в том отношении от других просвещенных народов; а язычество таится еще во всей Европе: сколько еще поклонников идолам рассыпавшимся в золото и почести. Что же касается до условных форм общественной жизни, то пусть опыты совершаются не над нами: можно жить мудро чужими опытами; зачем нам вдаваться в крайности: испытывать страсти сердца как Франция, охлаждаться преобладанием ума как Англия; пусть одна перегарает, а другая стынет; одна от излишних усилий может нажить аневризм, а другая от излишней полноты - паралич. Россия же при крепком своем сложении, умеренной жизнию может достигнуть до маститых веков существования, предназначенного народам.

Положение наше ограничено влиянием всех четырех частей света - и мы не ничто, как говорит сочинитель Ф[илософических] Щисем], но мы - центр в человечестве Европейского полушария, море, в которое еще стекаются все понятия. Когда оно переполнится истинами частными, тогда потопит берега свои истиной общей. Вот, кажется мне, то таинственное предназначение России, о котором беспокоится сочинитель статьи Ф[илософические] Письма]. Вот причина разнородности понятий в нашем Царстве.

И пусть вливаются в наш сосуд общие понятия человечества, в этом сосуде есть древний русский элемент (гнездо дрож[ж]ей), который предохранит нас от порчи (и будет способствовать к отстою и крепости).

Но рассмотрим подробнее некоторые положения сочинителя статьи Ф[илософические] Щисьма]. 'Народы живут только мощными впечатлениями времен прошедших на умы их и соприкосновением с другими народами; таким образом каждый человек чувствует свое собственное соотношение с целым человечеством' так пишет сочинитель и продолжает: 'Мы явились в мир как незаконнорожденные дети, без наследства, без связи с людьми, которые нам предшествовали, не усвоили себе ни одного из поучительных уроков минувшего'.

Сочинитель не трудился развертывать той метрической книги, в которой записано и наше рождение в числе прочих законнорожденных народов, иначе он не сказал бы этого. Он верно не видал записи и межевого плана земли, где отмечено родовое имение Славян и Руссов, отмечено на своем родном языке, а не на наречии? Если бы мы не жили мощными впечатлениями времен прошедших, мы не гордились бы своим именем, мы бы не смогли свергнуть с себя имя монголов, поклонились бы давно власти какого-нибудь Сикста V или Наполеона, признали бы между Адом и Раем чистилище, и наконец давно обратились уже в Ханжей, следующих правилу 'несть зла в прегрешении тайном'. Кому нужна такая индульгенция, тот не найдет ее в наших постановлениях Церкви.

Сочинитель идет от народа к человеку, а мы пойдем от человека к народу, рассмотрим сперва, что наследует от отца сын, внук, правнук и т. д.; потом что наследуют поколения.

Первое наследие есть имя, потом звание, потом имущество и наконец некоторый отблеск доброй славы предков; но эти все наследия, кроме звания постепенно или вдруг исчезают, если наследники не хранят и не поддерживают их: богатство проживается; лучи отцовской славы бледнее и бледнее отражаются на потомках, остаются только слова - Князь, Граф, Дворянин, Купец, Крестьянин, но, без поддержки, первые падают.

Нигде, никогда, ни один из великих людей не дал ряда великих потомков, то же сбылось и между народами, потомки греков не сберегли ни языка, ни славы, ни крови предков своих. Владыки-римляне обратились в рабов, а населившийся гонимыми всюду париями весь север Европы возвысился и образовал новую родословную книгу своей; сжег разрядные книги Индии, Рима и Греции.

Где же мощные впечатления прошедших времен? И нужны ли они для нравственного человека и для порядка его жизни? Чтоб распределить свое время, знать как употребить каждый его час, каждый день, чтоб иметь цель существования, нужны ли потомки и впечатления прошедшего?

Порода имеет влияние только в отношениях людей между собою: сравнение преимущества своего с ничтожеством других делает человека гордым, презрение трогает самолюбие и убивает силы, нерелигиозное состояние человека не требует породы, следов для чувства гордости и уважения нашего самим к себе, нам нужно родословие народа, а для религиозной России нужно только уважение ее к собственной религии, которой святость и могущество проходит так мирно чрез века (и не насильствует ничьей души).

Наше общество действительно составляет теперь разногласие понятий и всё так от того, что понятия передаются нам разномысленными[78] Приезжающими из Франции, Англии и Германии воспитателями, от того-то общество наше долженствующее подавать собою во всем пример прочим состояниям, настроено на разный лад, и эта расстроенность не кончится до тех пор, пока не образуется у нас достаточное число наставников собственных, достойных уважения и доверия родителей.

Таким-то образом чужие понятия расстраивали нас с своими собственными. Мы отложили заботу о совершенствовании всего своего, ибо в нас внушили любовь и уважение только к чужому, и это стоит нам нравственного унижения. Родной язык неуважен, древний наш прямодушный нрав часто заменяется ухищрением, крепость тела изнеживается - новость стала душой нашей, переимчивость овладела нами (какой же может быть порядок в обычаях и нравах), не сами ли мы разрываем союз с впечатлениями нашего прошедшего![79] Не сами ли мы пошли против своей природы, климата и возможностей! Мы заняты не совершенствованием себя, но [одно слово нрзб.] и сном Зачем вершины наши отрываются от подножий, зачем они часто живут как гости на родине, не только говорят, пишут, но и мыслят не по-русски? Отвечай мне, мой друг, на эти вопросы - истинны ли они! Отвечай, - нужны ли соколу павлиньи перья, чтоб быть также птицей божьей и исполнить свое предназначение в судьбе всего творения?

При разделении односемейности Европейской на Латинскую и Тевтоническую сочинитель несправедливо отстранил семью Греко-российскую, которая также идет в связи с прочим и можно сказать составляет средину между крайностями слепоты и ясновидения.

Было трое сильных владык в первых веках христианского мира: Греция, Рим и Север (мир тевтонический).

От добровольного соединения Греции и Севера родилась Русь; от насильственного соединения Рима с Севером родились Западные Царства. Греция и Рим отжили. Русь одна наследница Греции, у Рима много было наследников[80] На три духовных владычества и по сие время разделяют христианский мир, истина еще в трех видах: в образе вещественном католичества, в образе духовном протестантства, и в образе слияния вещественности с духовностью Греко-российской Церкви.. Следует решить в ком из них истина надежнее развивает идеи долга, закона, правды и порядка? Может быть одежда истины также должна сообразоваться с климатом, но сущность ее повсюду одна, ибо истекает из одного родника. Для нравственной нашей жизни мы можем пользоваться и правилами Конфуция, ибо заключения разума из опытов жизни повсюду одни и те же. Из всей разнородной пищи вкус извлекает только два первородных начала: сладкое и горькое.

Если нравственность повсюду одна, и мы подобно прочим народам, можем ею пользоваться, кто же побуждает нас предаваться совершенствованию только наружной жизни? Каждому человеку дано от Неба столько воли, что он может овладеть собою, остановить ложное свое направление, заставить себя обдумать жизнь, ввериться в вечное правило: Умерь себя и словом и делом, и соделаться лучшим без помощи предков, но с помощью опыта людей. Потоки блага текут также с вершины. 'Массы находятся под влиянием особого рода сил, развивающихся в избранных членах общества. Массы сами не думают, посреди их есть мыслители, которые думают за них, возбуждают собирательное разумение нации и заставляют ее двигаться вперед, между тем как небольшое число мыслит, остальное чувствует, и общее движение проявляется. Это истинно в отношении всех народов, исключая некоторые поколения, у которых человеческого осталось только одно лицо'.

Последние слова противоречат первым, ибо жизнь есть движение вперед, а в природе все движется вперед, во всех движениях природы есть начало и следствие. Как ни кажется справедливо положение сочинителя, однако ж если массу сравнить с сферой, состоящей из множества постоянно до единицы дробящихся сфер, то самому последнему существу нельзя отказать в том мышлении, из которого составляется мышление общее, высшее, приводимое в исполнение, - иначе масса была бы бездушный материал![81] Из которого зодчий ум строит здание для благоденствия Патрициев

Таким образом слова Г. Сочинителя 'где наши мудрецы, наши мыслители? Когда и кто думал за нас, кто думает в настоящее время?' сказаны им против собственного в пользу общую мышления. Оно отрицает этим собственную свою мыслительную деятельность.

Наши мудрецы! Кто за нас думает?

Смотрите только на Запад, вы ничего не увидите на Востоке, смотрите беспрерывно на небо, вы ничего не заметите на земле. Положим, что мы 'отшельники в мире, ничего ему не дали', но что бы ничего не взяли у него, это логически несправедливо, мы заняли у него неуважение к самим себе, если согласиться с сочинителем письма.

И следственно, мы могли бы прибавить к просвещению общему, если бы смотрели вокруг себя, а не в даль; мы все заботимся только о том, чтоб следовать, догонять Европу. Мы точно отстали от нее всем временем монгольского владычества, ибо велика разница быть в покорности у просвещенного народа и у варваров. Покуда Русь переносила детские болезни, невольно покорствовала Истукану Ханскому и была между тем стеной, защищавшей христианский мир от магометанского, Европа в это время училась у Греков и у наследников их наукам и искусствам. Всемирное вещественное преобладание падшего Рима оснащалось снова в Ватикане, мнимо преображаясь в формы духовного преобладания; но это было новое насилие человечеству. Это преобладание было не преобладанием слова, а преобладание меча только скрытого. Россия устояла во благо общее - это заслуга ее.

Сочинитель говорит: 'Что делали мы в то время, как из жестокой борьбы варварства северных народов с высокою мыслию религии возникало величественное здание нового образования'.

Мы принимали от умирающей Греции святое наследие, символ искупления и учились слову; мы отстаивали его от нашествия Корана, и не отдали во власть Папы; сохраняли непорочную голубицу, перелетевшую из Византии на берега Днепра и припавшую на грудь Владимира.

Вечные истины, переданные нам на Славянском языке, те же каким следует и Европа, но от чего же мы не знаем его? Наше исповедание не запрещает как Бог Соломону постигать таинства вселенной и совершенствовать жизнь общую ко благу. Христианская религия нигде не имеет нужды управляться миром посредством предрассудков. Вечная истина святой религии не процветает; иначе она бы не была вечною, но более и более преобладает миром, более и более проясняет не себя, а людей - и тот еще идолопоклонник, кто не поклоняется долгу, закону, правде и порядку, а поклоняется золоту и почестям, боится своих идолов, и из угождения им готов забыть правоту.

Преобладание христианской религии не основывается на насилии и потому не поверхностная философия восставала против войн за веру и против костров, а истина самого христианства, и какой мир идей можно создать в сшибке мнений. Сшибка мнений свойственна только ученикам, в этих жарких спорах ложный силлогизм также может торжествовать, как меч в руках сильнейшего, но вместе и несправедливейшего. Истинное убеждение скромно удаляется от тех, которые его не понимают, не унижает себя раздором за мнения, - и потому, мне кажется, что религия в борениях Запада была только маской иных человеческих усилий; ибо религия не спрашивает человека, на каких условиях живет он в обществе: она уверена, что если образцы общественной жизни живут правдой, а не языческой себялюбивой хитростию, то из всех условий общества один и тот же вывод: долг, закон, правда, порядок..

Религия есть одно солнце, один свет для всех, но равно благодетельные лучи его не равно разливаются по земному шару, а соответственно общему закону вселенной. Согласуясь с климатом природы, у нас холоднее и климат идей; с крепостию тела у нас могут быть прочнее и силы души, - и мы не обречены к замерзанию. Природа дала нам средства согревать тело; от нас зависит беречь и душу от холода зла.

Этим хотел я кончить письмо мое; но не мог удержаться еще от нескольких слов в опровержение мнений, будто Россия не имеет ни истории, ни преданий, не значит ли это, что она не имеет ни корня, ни основы, ни русского духа, не имеет ни прошедшего, ни даже кладбища, которое напоминало бы ей величие предков. Надо знать только историю Солонов, чтоб быть до такой степени несправедливым.

Виновата ли летопись русского старого быта, что ее не читают? Не ранее ли века все настоящие просвещенные царства стали образовываться из хаоса варварства. В XII веке у нас христианский] мир уже процветал мирно, а в Западной Европе что тогда делалось? Овцы Западного Стада, возбужденные пастырем своим думали о преобладании; но (верно святые земли не им были назначены под паству; вера [не требует ни крови, ни гонений за веру; мечом не доказывают истины; Бог слова покоряет словом. Гроб господень не яблоко раздора. Он достояние всего человечества.

Таким же образом мнимо великое предприятие должно (было решиться. Мы не принимали в нем участия, и похвалимся этим. Мы в это время образовали свой ум и душу, и потому-то ни одно царство, возникшее из средних времен, [не представит нам памятников XII столетия, подобных слову Игоря, посланию Даниила к Георгию Долгорукому и многих других сочинений на славянском) языке даже IX и Х столетий. Есть ли у кого из народов Европейских, кроме шотландцев, подобные нашим легенды и песни, у кого столько своей родной души, откуда льются эти звонкие непостижимые по полноте чувств, голоса хороводов; прочтите сборник Кирилла Данилова древнейших народных преданий-поэм. У какого народа христианского есть Нестор? У [кого из народов есть столько ума в пословицах, а пословицы не есть ли плод опытной, давней народной жизни?

Еще оставалось бы высчитать тебе природные свойства и прижитые недостатки наших и прочих просвещенных народов взвесить их и по ним уже заключить: который из народов способнее соединить в себе могущество вещественное и духовное? Но это новый, обширный предмет рассуждения. Довольно против мнения - что мы ничтожны.