Валентин Соколов
24 августа 1927 года - 7 ноября 1982 года
О Валентине Соколове известно немного. И все же история запомнила странного Валентина З/К (именно так он подписывал свои стихи с гулаговских пор). Запомнила история удивительного поэта, назвала классиком тюремной поэзии и сохранила о нем следующее.
Родился Соколов 24 августа 1927 года в городе Лихославле, дивное место в Калининской области. Говорят, что его учителем словесности была Нина Иосифовна Панэ, внучатая племянница Пушкина. Вторая строчка биографии - Московский институт стали. Громкоголосая Москва, новое мировоззрение, первые стихотворения...
Валентин Соколов служил в 240-й гвардейской минометной дивизии, когда его настиг первый арест. В канун 1948 года на политзанятиях у Соколова отобрали листок со стихами. Они послужили отправной точкой первого дела, да и всей судьбы в целом.
С того самого дня Валентин Соколов - "политический". Тридцать пять лет лишения свободы - Соколов собирал их постепенно. Его втаптывали "в сон, в смерть, в ужас", держали в тюрьмах, лагерях и психушках, почти беспрерывно издевались то "краснопогонники", то "люди в белых халатах".
Вот как он описан в деле № П - 47937: "Соколов Валентин Петрович - высокий (180 см), фигура худощавая, плечи опущенные, волосы светло-русые; глаза серые; лицо овальное, лоб высокий; брови дугообразные, нос большой, тонкий; рот большой, углы рта приподняты; губы толстые, верхняя приподнята, подбородок прямой; уши большие, овальные; мочка уха отдельная".
Осталось мало фотографий Соколова, но на всех - красивое выразительное лицо, все более скорбное и собранное. Второй арест (29 мая 1958 года якобы на 15 суток - по Указу "Об ответственности за мелкое хулиганство") превратился в 10 лет - так решил Ростовский областной суд 29 августа 1958 года. В Дубровлаг Соколов прибыл 13 октября 1958 года. Эти годы особенно насыщены стихами.
Выйдя из лагеря 31 августа 1968 года, Соколов поселился в Новошахтинске. Работал на шахте помощником стволового. В 1970 году, на одном из собраний обругав начальство, получил год по ст. 206, ч. I, а 24 октября 1972 года Ростовским же судом приговорен к 5 годам - по ст. 206, ч. II.
По окончании срока он отказывается от советского паспорта и требует выезда в любую страну свободного мира, что расценивается как болезнь. Его не выпустили вовсе, заслав в психушку Черняховска, а потом Новошахтинска, где в "красный день календаря" - 7 ноября 1982 года - в курилке в 14.30 Соколов умер от инфаркта.
Похоронили Соколова на городском кладбище, где несколько лет спустя его поклонники отыскали позабытую могилу, поставили простой крест, написали памятные строки… У Валентина Соколова не было ни стола, ни архива - он раздаривал стихи, они переписывались, запоминались, пересылались на волю, так или иначе распространялись, хранились.
Его слова - слова человека красивого, чистого, тонкого. Вот те, что удалось собрать - тут целые стихотворения, рабочие наброски, отрывки из поэм... Вещи, которые он дарил сокамерникам и писал на оборотах писем к друзьям, которые считал неплохими и "не на уровне"...
В эту ночь серебром размерцались снега,
Голубым перелитые лаком.
В эту ночь арестант оторвался в бега,
Тот, что часто смеялся и плакал.
Перед ним расступились стальные ряды,
И луна не звенела в решетках.
И остались за ним голубые следы
Отражением мертвенно четким.
И по этим еще не отцветшим следам
Мчались люди пустыней безбрежной.
И с далеких высот золотая звезда
Им мерцала лукаво и нежно.
Все быстрей и быстрей ускорялся их бег.
Чье-то сердце горело во мраке.
Через час на снегу голубой человек
И над ним голубые собаки...
1949 г
Я верю: в каждом вздохе ветра,
В горячем золоте берез
И в шляпе девичьей из фетра
Живет и дышит царь Христос.
Он днем не виден, но ночами
Огромной тенью голубой
Он тихо шествует полями
С крестом за согнутой спиной.
И если в роще в светлом мае,
Целуюсь с милою моей,
Не только верю я, но знаю,
Что царь Христос живет и в ней...
1949 г
Вы сойдите, Христос, с позолоченной рамы.
Вы побудьте со мной эту ночь до утра.
Будьте, милый Христос, вместо папы и мамы,
Вместо тех, кто остался в далеком вчера.
Наши головы никнут, как подсолнухи в поле...
И глаза голубые, большие глаза,
То горят, то померкнут от страха и боли
И хотят, но не могут о многом сказать.
Вы сойдите, Христос, с позолоченной рамы.
Мое сердце, как голубь, взмахнуло крылом.
Будьте, милый Христос, вместо папы и мамы,
Вместо тех, кто остались в далеком былом.
1949 г
Ветер над лагерем вьюжит,
Бьется в охранные будки.
Если рука не заслужит,
Жрать не получат желудки.
Золотом блещет обложка.
Юности книга раскрыта.
Между страницами ложка
С грязным куском антрацита.
1950 г
Это танец дьяволицы.
Танец тела в тканях ярких...
Эти длинные ресницы
В блеске глаз предельно жарких...
Золотой чекан червонца -
Этот локон, чудный локон!
Этот танец - танец солнца,
Ночью вставшего из окон.
1952 г
Вьюга балериной-баловницей
Танцевала до Уральских гор;
По равнине снежные ресницы
Заплетались в сказочный узор.
Белые танцующие ноги,
Шорох платья, запах резеды...
Замели бескрайние дороги
И живое - золото звезды.
Лагерь спал. Клубился вихрь метели.
В снежное шальное толокно
Запах роз и звук виолончели
Просочился в мерзлое окно.
Лагерь спал. И только в тесном БУРе,
Между нар бессмысленно кружа,
Кто-то к хилой сгорбленной фигуре
Вдруг приставил лезвие ножа...
1952 г
Город тих. Навалом линий.
Светлых зданий дальний ряд
Небо веером павлиньим
Опрокинулось в закат.
Город хмур. Асфальта шорох.
Запах нефти и цветов.
Смутных мыслей темный ворох
В углублениях домов.
Город хмур. Назавтра снова
С голубым огнем троллей
Купол неба голубого
Канет в стекла бакалей.
Ах, Москва! Люблю в дневное,
В звон трамваев, в гул людей,
Купола в размытом зное
И просторы площадей.
Ах, Москва! Люблю, как сказку,
Как веселый детский клич,
Душу, влитую в замазку,
Тело, вбитое в кирпич!
Ах, Москва! Конца нет ахам.
Взять, обнять в цветную шаль
И с волнением, со страхом
Целовать бетон и сталь.
1952 г
Изолятор - это гроб.
Это даже хуже гроба.
Сырость стен. На стенах клоп.
А в душе глухая злоба.
Взять бы нож и развернуть
И разлить ее по нарам,
Чтоб не жгла она мне грудь
Всеобъемлющим пожаром.
1954 г
...Над страною ночь глухая,
Ночь пришла в мою страну.
Жизнь бесцветная, сухая,
Отодвинься - прокляну!
Прокляну. Так будь же проклят
Лицемер - присяжный лжец!
Без очков и без бинокля
Я предвижу твой конец.
Прокляну всех тех, кто губит
Цвет народа в лагерях,
Тех, кого народ не любит,
Кто в сердца вселяет страх.
Тех, кто грязно, гнусно, глупо
Правит там, в Москве, в Кремле!
Чьи дела зловонным трупом
Будут гнить в родной земле.
Так вставайте ж! Кто там дремлет?
Кто глядит из-за угла?
В землю их, в могилы, в землю
Их самих и их дела!
1955 г
Здесь нет цветов и нет родных берез,
Сто тысяч раз поэтами воспетых,
Зато есть тундра, вьюги и мороз
И сонм людей, голодных и раздетых.
Здесь есть простор для тюрем и для вьюг,
А для людей нет света и простора,
И жизнь за этот заполярный круг
В цветах и счастье явится не скоро.
Здесь солнце светит только иногда.
Свисает ночь над тундрой омраченной.
В ночи холодной строит города
Бесправный раб - советский заключенный.
Отсюда каждый мыслит, как уйти,
И воли ждет, как розового чуда...
Сюда ведут широкие пути
И очень узкие - отсюда.
1955 г
Вот я на воле. Девушки щебечут.
Бегут трамваи, звонко дребезжа.
Но воздух родины души моей не лечит,
Души, в которой боль всегда свежа.
Мне не забыть ни грубых оскорблений,
Ни череды запавших в память лиц.
Всю жизнь свою стоял я на коленях
Пред сонмом хитро правящих лисиц.
Теперь они совсем в других обличьях,
В костюмах новых, в шляпах и пальто,
А я, одетый менее прилично,
Для них для всех ничтожное ничто.
И нет души, с которой бы сроднился,
Средь тысяч лиц нет честного лица.
Мир обнищал, мир пал, переродился,
Мир жертвой стал убийцы-подлеца!
1956 г
На сотнях сумрачных дорог
Любви не встретил настоящей
И что для девушки берег,
Все отдал женщине гулящей.
Я из тюрьмы пришел домой,
Небритый, сумрачный и серый,
В сужденьях резкий и прямой,
Со светлой в будущее верой.
1956 г
Я писал, когда был юным,
Золотые акварели,
На которых в свете лунном
Соловьи о счастье пели.
А когда я стал взрослее,
Шел сквозь тягостные сроки,
С каждым годом злей и злее
Становились мои строки.
Вот теперь я старый-старый...
С головы свисает плесень.
Повседневные кошмары
Стали в центр свободных песен.
1956 г
Долго ли тьму нам терпеть?
Я отвечаю вам: да.
Будет ли небо светлеть?
Я отвечаю вам: да.
Мы ль переделаем свет?
Я отвечаю вам: нет.
Мы ли приблизим рассвет?
Я отвечаю вам: нет.
1956 г
Если женщину берут на час
Если сердце ее жгут в ночах
То ложится этот грех
На всех
Ночи черное лицо кривится...
Ты уходишь не одна на дно:
Все пронизано одним огнем!
1956 г
…Зверя пугают в уютной берлоге
Два человека - бегущие боги.
Выше над ними - сосен молчанье,
Звезд в небесах голубое свеченье.
Сзади - собак разъяренных рычанье,
Сзади - тоска и позор заключения.
Сзади - с винтовками страшные люди.
Многих из них представят к награде.
Страшные люди.
И грянувший выстрел!..
Тихо везли их унылые дроги.
Стыли на них убитые боги...
"Сага о снеге", 1959 г
…Жил и мысли злые нежил,
Мысли все одни и те же:
Как бы ласковым остаться,
Чистым, сильным, светлым, юным,
Перед идолом чугунным
В грязь лицом не распластаться...
Поэма "Гротески", 1959 г
Любви искал. Прохожих останавливал.
Глядел в глаза. О жалости молил.
Но никогда ответа не улавливал
И никого, как нужно, не любил.
Я видел, как любовниц покупали
За пайку хлеба, каши котелок...
Но так упасть, как многие упали,
Я - не хотел, не в силах был, не мог...
Я не хотел души своей запачкать
И прочь бежал, не взяв живой товар...
Была мне днем в труде подругой тачка,
А ночью сон на грязных досках нар.
1959 г
То, что вас уничтожит
Заложено в вас самих
Вот почему, Боже,
Стал я отныне тих
Небо я понял синее
Дышит его синева
Знаки бегут по линии
Чтобы сложиться в слова
Движутся тонкие оси
Все на своих осях
Ветер веселый уносит
Вдаль журавлиный косяк
Но журавли вернутся
Но журавли навсегда
Тянется вдоль по улице
Времени борода
То, что вас уничтожит
Заложено в вас самих
Вот почему, Боже,
Стал я отныне тих
1961 г
В черновиках, на черепках
Души и глаз, разбитых в брызги
В черновиках, на черепах
На черепах скучной жизни
Я еду за высоким словом
В страну нестираных рубах
Туда, где спят нагие стервы
На черепах
На черепах
На глянцевитых черных страхах
Почиет неба синий взмах
Как сладко спит моя Россия
На черепах...
1961 г
О, пожалуйста, пожар
Голубыми языками
Обожги, о госпожа
Жизнь с кровавыми руками
И любви тяжелый искус
Когда падаешь, когда
С комариным тонким писком
Умирают города
О, пожалуйста, пожар
Обожги меня - обжег
Холод финского ножа
И куда две птицы ног
Полетели умирать?
1961 г
Противно невероятно
Даже в себе самом
Грязные пятна, грязные пятна -
Как это неприятно!
В небе грохочет гром
А кажется: во мне
Баба нагая уляжется
На мутной дневной волне
И ждет разделить со мной похоти
Засушенный мертвый цветок
Прошу вас: так громко не грохайте
Меня по темени сапогами
Я русло для потока времени
Мои глаза кишат богами
1961 г
И в моем прелюде люди
Мир несут на нотных знаках
На моем обеде леди
Ждут когда зажжется свет
В лицах пьяниц и маньяков
Я один схожу с горы
Позлащенных пустяков
Я несу в руках скрещенных
Крест
Увидеть возмущенных
Дураков
И нахожу
Все по-своему забавным
Не лишенным темных чар
Я любуюсь светом ровным
В голубых глазах гитар
Вами, городом повисшим
В синеве вечерних струй...
1962 г
Человек совьет и вывьет
Танец - черта черный выверт
Так танцует госпожа
Ночь нагая на ножах
Так и я один танцую
Когда ночь идет к концу
Надоело для потехи
Бить по тени кулаками
Ждать когда в кромешной темени
Город ваш обрушит камни
Месяц, ты сквозь ночь летишь
Золотить мои пути
Человек войдет и станет
Гостем в этом черном стане
Человек войдет и будет
Ждать, когда проснутся люди
Необычный человек
Ночь несущий в голове
Есть такая тишина
Тише дна и тише сна
Копит сердце ужас донный
И вторгаясь в пустоту
Словно бабочкой, ладонью
Прикасаюсь я к кресту
1962 г
Воздух красными лапами взрыт
Кто-то рыдает навзрыд
Розовым яблоком вызреет
взрыв
Шире глаза нам раскрыв
Выше сверкающих золотом глав
Умные яблоки глаз
Уж давно живем без Бога мы
Плохо живем
Очень длинными дорогами
Мы проглочены живьем
Но вмещая злую немочь
Но приемля все как есть
Жадно так, глубинно, немо
Любим небо любим землю...
1962 г
Что-то украдено
Что-то сломалось внутри
В сердце мне, родина
Взглядом свинцовым смотри
Вылепи девять
Грамм на заводе свинца
Страшная родина
Тень твоя сходит с лица
Ты обтекаешь
Черной одеждой к стопе
Рухнуть перстами
Сердцем растаять в толпе
Не уходи
Без меня за кровавый наклон
Не уходи без огня
Без цветка в черной проруби лон
Вылепи девять
Грамм на заводе свинца
Страшная родина,
Тень твоя сходит с лица
1963 г
Ледяной водой окатят
Постригут и обушлатят
И от деток уведут
И посадят к тиграм в клетку
И забудет папа детку
Детки папу проклянут
И погонят по этапу
Очень тихую толпу
У конвоя на погоне -
Звезды страшной ночи
Краснозвездный сытый страж твой
Свежей крови хочет
А в глазах твоих распахнутых
Поместится вся тайга
И кричит дорога-птица
Сев на кончик сапога...
1963 г
Вот и стал я кровавым комком
Переломанных битвой костей
За махорочным прячусь дымком
От гостей
Жизнь приемлю немеркнущим золотом
Упоение падать зрачком
В глубину бессловесной волны
Возвращаться с торжественной песней
О движении розовых лестниц
В мои зыбкие черные сны
1963 г
Шел, говоришь, Христос впереди?
Нет
Не было с ними Христа
Нет
Слышишь, как страшно хрипит
Высота?
Видишь, как лава стекает на крыши
Уснувших?..
1963 г
В каждом слове - собор
В каждом слове - Сибирь
Огневые рождающий струи
Рут -
Это твой эшафот
Умереть за сказанья живые
Выйдет в красной рубахе палач -
Политрук
Рвать палитру из рук
В трупных пятнах и в знаках отличия труп
До предела циничен и туп
Он уронит топор
В каждом слове - собор
Кровь рождается пролитой кровью
В каждом слове - Сибирь
Зарешеченный дом
И огонь под нахмуренной бровью
1963 г
Нам вместе к пропасти катиться
Нам нравится тот белый край
У царства ночи. Наши лица
Одно лицо, в нем мир и май
Все держится крючками:
Стена за стену, высота
За профиль Бога, ты зрачками
В мое бессилье заперта
А я цепляюсь за осколки
Слов, драгоценное шитье
Уборов... и огромный город
Течет в интимное мое
Я словно книга в переплете
Стен, страхов, шорохов огня...
1964 г
Хорошо перемежать
Себя тобой
Хорошо перебежать
Из черного в голубой
Цвет
И там
Позабыть обо всем
Позабыть обо всем
Обо всех...
1964 г
Мы будем воевать
По лунному лучу
В мир желтый выезжать
Из пыльных своих квартир
По лунному лучу
В прекрасный желтый мир
А я влюбился в куклу
С глазами хлоп-хлоп
Мне по небесному куполу
Катать свой черный гроб
Зачем я влюбился в куклу?
Комната срежет
Зеркальным наклоном
Часть от безмерного
И заточит
Сердце мое печальное
Сердце мое печальное
В сердце твое стучит
1964 г
Земля прорастает шипами
Шиповником истин шипящих
Стал каждый зеленый листочек
Источником болей щемящих
И сердца лоскут розовеет
Разодран о злые колючки
Лоскут розовеет разодран
О сталь - о глаза и наручники
Земля прорастает шипами
Рождаются люди-шипы
Ходи и в угрюмые лица
Шипи -
Ничего не изменится
Все так же печален итог
Все те же усталые руки
Крестом над крестами дорог
Они ничего не могут
Руки
И глуше крик -
Ничего не могут они
Внести в этот страшный миг
1964 г
Не передать, не пересечь
Потоков темных и живых
Времени, не врезать в речь
Их смыслов сильных и прямых
Ты думал: женщина вошла -
Тень на стене от рук и ног
А это ангел - два крыла
Ты ангела любить не смог
1964 г
Разные мы, грязные мы
Грозные мы у тюрьмы в объятьях
Души в соцветьях, тело в лохмотьях
Взгляды в туманах тьмы
Влюбленных
Нас не ждут на полянах цветы
Опаленные рты
Не цветут велеречием
И нечего ждать от людей искалеченных
Особенной теплоты
Труд трут руками мозоли
И люд живет как на вокзале
Ждут, чтобы где-то сказали
Что-то воле
Печали
Наполненный кубок
Хватают голодные губы
И тают влюбленные взгляды
За кромкой стальной ограды
Улетают туда
Где звезда им приснилась
И не живут тем, что здесь
И даже у Бога не просят милости
Не говорят: дай нам днесь
Разные мы, грязные мы
Грозные мы у тюрьмы в объятьях
Души в соцветьях, тело в лохмотьях
Взгляды в туманах тьмы
1965 г
Я у времени привратник
Я, одетый в черный ватник,
Буду длиться, длиться, длиться
Без конца
За вас молиться
Не имеющих лица
И еще:
На часах
Я стою у зеленого знамени
В мордовских лесах
Меня, в свое сердце влюбленного,
Знали вы
Приходили
Ко мне покурить, пошептаться
И остаться
В круглом зеркале сердца
Навеки...
1965 г
Помолись за меня, помолись...
На земле я живу лишь отчасти
О огромное синее счастье -
Тень свою потерять в небесах!
Помолись за меня, помолись...
Я боюсь этой тайны касаться
Я боюсь тебе чистым казаться
Когда небо - свидетель и страж
Если б знала ты, как это страшно
Когда больше себя не отдашь!
Помолись за меня, помолись...
1967 г
...Трудно грезить куполами золотыми
Трудно чистыми сберечь
И глаза и имя
И дела и речь
Много легче - навзничь лечь
И плыть по течению
Чем идти и терниям
Дать вонзаться в плоть...
В многоглазии людском
В многоглаголании
Пролегла моя дорога
К Богу
Перед небом мое тело
Голо
Увенчает ли мне голову
Голубь?
1968 г
В сумасшедшем доме
Плаваю, как рыбка
В черном водоеме
Плаваю, как рыбка
Улыбаюсь робко
Мир - в меня вошедшим
О, как много черных чар
В доме сумасшедшем!..
1973 г
Я остров надежды в море уныния
Как жаль, что над морем так мало летаем мы
Я остров надежды в море уныния
Мне скоро придется стать обитаемым
Я видел красавиц, беременных ангелами
Они ожидали мальчишек крылатых
Я видел красавиц, беременных ангелами
Рождающих небо в больничных палатах
Лицо мое - птицы полуночной вылет -
Скульптор выльет в виде звезды
Лицо мое - птицы полуночной вылет
На поиск уснувшей в цветах борозды
1974 г
Два глаза черные, моля,
Смотрели в профиль нар.
Бараком били мотыля -
Удар, еще удар.
На кулаках летал мотыль.
Барак орал, ярел:
- Он, говорят, украл костыль
И потихоньку съел!
И каждый бил больней, сильней,
В лицо, в живот и в грудь.
А в окнах ночь плыла темней,
И нарастала жуть.
И вдруг нависла тишина
Замком у ярых губ.
Решетка. Белая луна.
Тупые лица. Труп.
* * *
Он землю с небом примирил
Чудесной музыкой наполнил
Раструбы голубиных крыл
О тихих радостях напомнил
Мильонам жалких горемык
Он возвратил нам Божий лик
От нас в былое ускользавший
Он муки крестные познавший
В любви воистину велик
Дитя поставивший в основу,
Любовь к Евангельскому Слову
Он нам, несчастным, преподал
Чтоб ни один из нас не падал
Чтоб брата брат смиреньем радовал
Смиренно радуясь страдал
Не оставляй нас, Сыне Божий!
Прости нам нашу слепоту!
Не оставляй нас, Сыне Божий,
От нас ушедший в высоту, -
Не оставляй нас, Сыне Божий!
1982 г
"Не оставляй нас, Сыне Божий..." - так заканчивается последнее известное стихотворение Валентина З/К, написанное в Черняховской психбольнице, может быть, в январе 1982 года. Во всяком случае, оно послано на волю в письме от 14 февраля 1982 года. Это конец. Или начало.
"Русская мысль", Париж, N 4320, 01 июня 2000 г. |