Светочи Земли Русской [131] |
Государственные деятели [40] |
Русское воинство [277] |
Мыслители [100] |
Учёные [84] |
Люди искусства [184] |
Деятели русского движения [72] |
Император Александр Третий
[8]
Мемориальная страница
|
Пётр Аркадьевич Столыпин
[12]
Мемориальная страница
|
Николай Васильевич Гоголь
[75]
Мемориальная страница
|
Фёдор Михайлович Достоевский
[28]
Мемориальная страница
|
Дом Романовых [51] |
Белый Крест
[145]
Лица Белого Движения и эмиграции
|
Лесковские праведники воплощают идеал активного, деятельного добра. Самоотверженная любовь к ближнему в соединении с настойчивым практическим деланием - основной признак и качество праведности. «Это своего рода маяки» [i], - утверждал писатель в очерке «Вычегодская Диана (Попадья-охотница)» (1883), развивая концепцию «героев и праведников». Лесков не устает восхищаться характерами, хранящими в себе особенные, оригинальные и высоконравственные черты, «живой дух веры». Персонажи, принадлежащие к праведническому типу, как характеры живые, полнокровные наделены индивидуальной неповторимостью: каждый из героев воплощает собственное духовно-субстанциональное начало, отражённое в различных явлениях социально-этического порядка. Таковы, например, неподкупность «неберущего квартального» Рыжова («Однодум»), бессребреничество Николая Фермора, стремление к святости Брянчанинова и Чихачёва («Инженеры-бессребреники»), совестливость, благородство, участливость Перского, Боброва, Зеленского и отца-архимандрита («Кадетский монастырь»), духовный свет «русских богоносцев»-священнослужителей («Некрещёный поп», «Владычный суд», «На краю света»), патриотизм и талантливость левши («Сказ о тульском косом левше и о стальной блохе», где Лесков достигает таких вершин мастерства узорчатой сказовой речи, в которой «русский дух» и «Русью пахнет», что перевод этого художественного шедевра на иностранные языки становится неразрешимой проблемой [ii]). Готовы на подвиг самоотвержения во имя высокого человеколюбия герои рассказов «Павлин», «Пигмей», «Русский демократ в Польше», «Несмертельный Голован», «Тупейный художник», «Человек на часах», «Пугало», «Дурачок», «Томление духа», «Фигура» и других. Лесков поднимает вопрос о праведническом подвижничестве на религиозно-философский уровень, связывая основополагающие принципы религии с насущными задачами социальной жизни. Его «маленькие люди с просторными сердцами» не канонические святые, но их «тёплыми личностями» согревается жизнь. Праведность возвышается «над чертой простой нравственности», и потому сродни святости [iii], - размышлял писатель в «Русских антиках» (1879). В статье «Два слова о редстокистах» (1876) он говорил «об оправдании живою, действенною верою, т. е. верою и делами»: «Нужны подвиги, подвиги благочестия, правды и добра, без которых не может жить в людях дух Христов, а без него суетны и тщетны и слова, и поклонения»[iv]. Проникая в существо лесковского художественного феномена праведничества, Б. К. Зайцев - христианнейший писатель XX века - подчеркнул, что это «рука, протянутая человеком к человеку во имя Бога» [v]. Параллельно с рассказами о праведниках Лескова создавал цикл «проложных» повестей (1886 - 1891) - «византийских легенд», «сказаний», «апокрифов», основанных на житийных сюжетах древнепечатного «Пролога». Произведения из раннехристианской жизни Египта, Сирии, Палестины «Лучший богомолец», «Прекрасная Аза», «Легенда о совестном Даниле», «Лев старца Герасима», «Скоморох Памфалон», «Зенон-златокузнец» (впоследствии - «Гора») и другие под своеобразной декоративно-художественной тканью древних красок и образов выводили проблему праведничества на уровень межнациональный, вселенский, утверждали вневременные религиозно-нравственные идеалы. Многие из «византийских легенд» создавались под влиянием этико-философских воззрений Л.Н. Толстого, с которым «совпал» Лесков. Толстой в свою очередь писал о Лескове: «Какой умный и оригинальный человек» (XI, 826). В то же время Лесков не принимал «крайностей» «яснополянского мудреца» и его восторженных подражателей. Полемизируя с ними в статьях «О рожне (Увет сынам противления)» (1886), «Загробный свидетель за женщин» (1886) Лесков продемонстрировал «разномылие» с Толстым, самостоятельность религиозно-философской позиции. Православное по сути лесковское мироощущение во многом определяло своеобразие поэтики его поздних произведений. Так, аллегорический образ героини, истинное имя которой Любовь, в сказке-притче «Маланья - голова баранья» (1888), как и образы многих женщин-праведниц в творчестве Лескова, напоминает сострадательно-одухотворённые женские лики русских икон. В рассказе «По поводу ‘‘Крейцеровой сонаты’’» (вариант заглавия - «Дама с похорон Достоевского») - (1890) Лесков вступил в творческий диалог и мировоззренческую полемику с Достоевским и Л. Толстым, противопоставляя их суровому этическому максимализму милосердный, божеский взгляд на морально-нравственные проблемы: «Бог вам судья в этом деле, а не я <…> победите самою себя, а не убивайте других, делая их несчастными» [vi]. В своём «художественном поучении» Лесков выступил и как проповедник христианских истин, и как духовный наставник своих читателей. В циклах рассказов из жизни церковного быта «Мелочи архиерейской жизни» (1878 - 1880), «Заметки неизвестного» (1884), поверхностно воспринятых как антиклерикальные, писатель «расчищал подходы к храму», в котором, по его убеждению, должны служить только чистые сердцем, наделённые высочайшей духовностью слуги Божии. Лесков критиковал не идею Церкви, а людей, считающих себя ей причастными, однако далеко отстоящих от её идеалов. «Выметая мусор» (XI, 581) из храма, автор «Мелочей архиерейской жизни» создал в то же время «уповательные» образы русского православного духовенства, которые явились «болеутолителем» для Лескова, глубоко страдавшего при виде внутренних церковных «нестроений». В В последние годы жизни и творчества - с Герой «прощальной» повести Лескова «Заячий ремиз» (1894) Оноприй Перегуд видит «цивилизацию» в сатанинском коловращении «игры с болванами», социальными ролями, масками. Всеобщее лицемерие, бесовское лицедейство, замкнутый порочный круг обмана и насилия над личностью отразился в Перегудовой «грамматике», которая только внешне кажется бредом сумасшедшего и заканчивается молитвой «за всех»: «Пожалей всех, Господи, пожалей!» (IX, 589). Лесков на новом духовном и эстетическом уровне подвёл итоги темам и проблемам, которые он разрабатывал на протяжении всего писательского пути. Духовное прозрение героя в финале «Заячьего ремиза» знаменует обостренную духовную зоркость и самого автора. В то же время повесть требует основательной дешифровки, поскольку сам писатель предупреждал о том, что в ней есть «деликатная материя», что всё «тщательно маскировано и умышленно запутанно» (XI, 599 - 600). В «загоне» жизни Лесков ощущал настоятельную необходимость позитивных начал. Он выстраивал свою художественную модель мира: путь от злобы, богоотступничества, предательства, духовно-нравственного разложения, распада человеческих связей - к искуплению вины через покаяние и деятельное добро, следование идеалам Евангелия и завету Христа: «Иди и впредь не греши» (Ин. 8: 11), к единению «во имя всех создавшего Бога». От добровольно возложенной на себя обязанности «выметальщика сора из храма» Лесков в последние годы переходит к реализации своего высокого творческого призвания к художественной проповеди. Так, в рассказе «Под Рождество обидели» (1890) он убеждает читателя вместе с автором приобщиться к поискам истины: «Читатель! будь ласков: вмешайся и ты в нашу историю <…> обдумай - с кем ты выбираешь быть: с законниками ли разноглагольного закона или с Тем, который дал тебе "глаголы вечной жизни”…» [vii] Лесков - писатель «непостыдной совести», которая требовала особого рода духовного призвания и творческого созидания. «Литература - тяжёлое, требующее великого духа поприще», - говорил он. Несмотря на критический пафос, вызванный горячим желанием видеть свою Родину «ближе к добру, к свету познания и к правде» (XI, 284), каждой лесковской строке свойственна «скрытая теплота» (так называлась одна из поздних статей Лескова с эпиграфом: «Скрытая теплота не поддаётся измерению» [viii]). Особенность творчества Лескова такова, что за конкретно-историческими фактами русской реальности у него всегда проступают вневременные дали, открываются духовные перспективы, «мимотекущий лик земной» соотносится с вековечным, непреходящим. «Думаю и верю, что "весь я не умру”, - писал Лесков за год до смерти – 2 марта 1894 года, - но какая-то духовная постать уйдёт из тела и будет продолжать вечную "жизнь”» (XI, 577). [i] Лесков Н.С. Вычегодская Диана (Попадья-охотница) // Новости и Биржевая газета. - 1883. - 9 июня. - № 67. [ii]Эджертон У. Почти неразрешимая проблема: перевод прозы Лескова // Leskoviana. Bologna Editrice Clueb, 1982. [iii]Лесков Н.С. Русские антики (Из рассказов о трёх праведниках) // Еженедельное новое время. - 1879. - 20 сентября. - № 37 - 38. [iv] Лесков Н.С. Два слова о редстокистах (Письмо в редакцию Ц<ерковно> О<бщественного> вестника // Церковно-общественный вестник. - 1876. - 24 ноября. - № 129. [v]Зайцев Б. Н.С. Лесков (к 100-летию рождения, заметки [vi]Фаресов А.И. Н.С. Лесков в последние годы // Живописное обозрение. - 1895. - 5 марта. - № 10. [vii]Лесков Н.С. Собр. соч.: В 3 т. - М.: Худож. лит., 1988. - Т. 3. - С. 205. [viii]Лесков Н.С. Скрытая теплота // Новое время. - 1889. - 2 (14) января. - № 4614 | |
| |
Просмотров: 730 | |