В условиях глобализации отечественная промышленность традиционных отраслей будет должна конкурировать с китайскими, малазийскими, индийскими и иными производителями. И поэтому неизбежно будет проигрывать. В самом деле, холодные зимние температуры на основной части территории приводят к очень высокой энергоемкости продукции (возможность не обогревать свою фабрику - огромное конкурентное преимущество), а также к большим затратам на капитальное строительство (стены в 2 кирпича и трубы под землей). Наконец, нельзя сделать рабочую силу дешевой - её надо обогревать, тепло одевать и хорошо кормить. Поэтому оценка Маргарет Тэтчер, считающей, что в условиях глобализации экономически оправдано проживание на территории России 15 миллионов человек недалека от истины.

Следует отказаться и от мысли о том, что Россия сможет быть «энергетическим гарантом» Европы или Азии. Характерная цена годового экспорта российской нефти - 60 млрд. долларов, оружия - 6 млрд. В то же время Индия уже экспортирует программного обеспечения на сумму в 40 миллиардов долларов и планирует увеличить этот показатель до 60 млрд... Нехорошо так говорить, но мне кажется, что место Индии в мировом производстве программного продукта вполне могла бы занимать Россия ...

Географические условия, исключающие бытие России и в роли «рантье» и в роли «энергетического гаранта», были прекрасно рассмотрены в книге А.П. Паршева «Почему Россия не Америка». Но, как показывает мой опыт преподавания в Академии государственной службы при Президенте РФ, для многих людей, управляющих Россией, они по-прежнему остаются откровением.

Отсюда следует, что российские реалии диктуют её промышленную и инновационную политику. Это должна быть политика высоких технологий. Мы должны делать, то и так, что и как не умеют делать другие страны. И прежде всего с этим, а не с нефтью и газом, следовало бы выходить на мировой рынок.

Располагая третью всех минеральных ресурсов мира, Россия имеет экономику, вклад которой в мировой глобальной продукт составляет менее 3%. Отсюда следует, что стране необходим форсированный экономический рост.

Ряд отраслей промышленности России до сих пор не вышли на уровень 1990-х. По сути, 20 лет были потеряны для промышленного развития. Эпоха безвременья должна кончиться. Именно для того, чтобы Россия встала с колен, чтобы у неё был шанс остаться в истории, ей необходима модернизация и сильная промышленная политика.

Промышленная политика, как и другие направления развития страны, ставят перед федеральной властью, перед элитами, регионами, перед всеми нами один и тот же вопрос: «Мы хотим быть или казаться?» Важно определить для себя, нам нужен результат или вполне достаточно оправдываться по-черномырдински «хотели как лучше ...».

Показателен в этой связи проект «Сколково». В начале 2010 году на все 14 наукоградов России планировалось выделить 600 миллионов рублей, а только на проектирование инновационного комплекса «Сколково» предполагается затратить 4,5 миллиарда рублей (рис. 13).

Наукоградам есть, чем похвастаться. Например, наукоград Кольцово за 7 лет увеличил отчисления в бюджеты всех уровней в 10 раз. Однако отношение к этим центрам, которые могли бы стать локомотивами инновационного развития, у Министерства образования и науки и ряда других органов власти примерно такое же, как к чемодану без ручки. И выбросить жалко, и нести тяжело. Недавно прошедшее обсуждение проблем наукоградов в Дубне это наглядно показало.

В самом деле, при обсуждении обособленных автономных образований инновационной ориентации - наукоградов нового поколения - много раз ставился один и тот же вопрос. Его ставили исследователи, представители научных институтов и органов власти Сарова, Зеленограда, Обнинска, Кольцова, Дубны, других центров: «А что же должно быть сделано? Что должно быть результатом? Почему нельзя воспользоваться имеющимися лабораториями, подготовленными кадрами, опираться на потенциал ведущих научных школ России? Почему опять надо начинать с труб, фундаментов, домов, с создания инновационной инфраструктуры?».

Разъяснения руководителя проекта «Сколково» В.Ю. Суркова и ряда других чиновников, причастных к этому проекту, не добавили ясности. Пока проект «Сколково» выглядит как симулякр (этот ёмкий термин был введён французским философом Жоржем Батаем и обозначает «точную копию предмета, оригинала которого не существовало»). Кремниевая долина, которую по заявлениям официальных лиц должно копировать Сколково, возникла в конкретной экономической, технологической и социальной сфере на определённом этапе развития экономики. И то, что сработало в одной ситуации, может быть совершенно неприемлемо в другой. Бессмысленно приобретать отличный самолёт, если не строить аэродромов. Результата не будет, зато будет видимость. Конечно, хочется, чтобы сколовские инициативы, как и другие проекты инновационного развития были успешны, состоялись, чтобы они были, а не казались.

И здесь тоже хочется обратить внимание на заблуждение, распространённое в коридорах российской власти, о том, что выделение достаточно больших сумм решает все проблемы. Напротив, сплошь и рядом без ясной политики, чёткого целеполагания и стратегического планирования, без эффективного использования других инструментов, «заливание деньгами» может оказаться бесполезным, а иногда и разрушительным.

Обратимся к упомянутой поддержке наукоградов. В частности, эти вопросы недавно обсуждали на инновационном форуме Калужской области в городе Обнинске. Главным индикатором чиновники федерального уровня до сих пор считают долю выделенных средств, которые пошли «на поддержку и создание инновационной инфраструктуры». Двадцать лет тотального и бесплодного создания всех и всяческих инфраструктур. Бессмысленно закупать впрок кухонную утварь, если повар не знает кого и какими блюдами ему предстоит кормить. Не всегда хорошо ставить телегу впереди лошади. Деньги не заменяют целеполагания, промышленной политики, социальной организации и самоорганизации, необходимых для достижения результата, а не для имитации процесса.

Есть иллюзия, что «Сколково» сработает на внутреннею стабильность, успокоит более 10 миллионов научной и технической интеллигенции, которую реформы последних 20 лет оставили не у дел и лишили перспективы. Думаю, что это заблуждение, что надо ставить большие конкретные задачи и работать на этот результат.

К сожалению, на сегодняшним круглом столе отсутствуют представители комитета по науке и высоким технологиям и образованию. Однако и системный подход, и здравый смысл, и мировой опыт показывают, что промышленная политика и модернизация самым тесным образом связаны с инновационной и образовательной политиками. В самом деле, России предстоит вступить в новый технологический уклад, в новую реальность. И это требует исследователей, изобретателей, организаторов, предпринимателей работающих на будущее. Выдающийся немецкий экономист, основоположник эволюционной экономики, Йозеф Шумпетер разделил всех экономических агентов на консерваторов (их около 90%) и новаторов (10%). Первые стремятся сохранить статус кво, удержать долю рынка. Вторые, как правило, ориентируются на кардинальные перемены, на инновации и новые отрасли экономики, на форсированное развитие. И, на мой взгляд, одно из главных направлений промышленной политики - дать шанс новаторам. Именно от этого зависит судьба проекта модернизации России.

Одним из ключевых инструментов для промышленного развития, для создания индустрии, относящейся к следующему технологическому укладу, является во всём мире национальная инновационная система (рис. 14).

Как же дела обстоят с ней в России? О формировании такой системы, как о стратегическом приоритете, В.В. Путин, в бытность его Президентом РФ, говорил с 2001 года. При обсуждении положения дел в этой области вспоминается крылатая фраза Ходжи Насреддина: «Сколько не говори «халва», во рту сладко не станет».

Инновационную систему можно сравнить с автомобилем. Для того чтобы автомобиль мог двигаться, ему нужен руль, двигатель, колёса и тормоза. Чтобы существовала инновационная система, должен быть замкнут круг воспроизводства инноваций.

Прокомментируем основные части инновационной системы.

Важнейшая функция - мониторинг, стратегический прогноз и целеполагание. И в современный капиталистической экономике роль этого блока не меньше, а, может быть, и больше, чем в социалистической. США, Япония, Финляндия, Китай, многие другие страны всерьёз занимаются мониторингом научной, информационной, промышленной сферы, прогнозируют их развитие и на этой основе строят свою промышленную и инновационную политику. По сути, они выполняют существенную часть работы Госплана. Подобные структуры могут быть по-разному организованы и носить различные названия. Но они должны быть! К сожалению, подобных организаций, решающих задачи прогноза и выработки стратегии промышленного развития страны на государственном уровне с учётом возможностей науки, в современной России нет. Это наглядно показала судьба известной «Стратегии - 2020», не пережившей первой волны кризиса и надёжно забытой.

В то же время стратегические ошибки являются самыми дорогими - как правило, их не удаётся исправить на более низких уровнях управления. Приведём пример. Недавно были оглашены технологические и инновационные приоритеты:

1)     энергоэффективность и энергосбережение, в том числе разработка новых видов топлива;

2)     ядерные;

3)     космические;

4)     медицинские;

5)     стратегические информационные технологии.

Не отрицая важности всех этих направлений развития, заметим, что все они относятся к IV или V технологическим укладам. Это то, что уже было пройдено и миром, и отчасти, нашей страной... А где же направления развития VI технологического уклада?

В мире в автомобилях давно и успешно используют навигаторы. Хотелось бы завести нечто подобное и в российской инновационной машине. Но в любом случае стёкла и зеркала протереть полезно.

Заметим, что и стратегический прогноз, и мониторинг стоят, по сравнению со всем остальным, очень дёшево. Дело здесь не в деньгах, а в субъекте инновационного развития, который готов был бы взять на себя ответственность за решение этой задачи и организовать её практическое воплощение.

Роль руля играют фундаментальная наука, добывающая новое знание и подготовка кадров на перспективу (условно говоря этот блок инновационной системы стоит 1 рубль). И здесь также многое вызывает беспокойство. Большое впечатление на преподавателей, профессоров и исследователей оказала идея, высказанная министром образования и поддержанная президентом РФ во время посещения МИФИ о том, что вместо 3000 вузов с филиалами в России вполне достаточно иметь 200 вузов, из которых 50 университетов. Фундаментальную науку, судя по расходам бюджета, тоже решено «разверстать», создав конкурентов РАН в лице Курчатовского института и Высшей школы экономики, и вкладывая большие средства в федеральные и инновационные университеты. Как это у нас повелось, и этот «эксперимент» был начат без широкого обсуждения с самими учёными, без определения целей, задач, этапов, ожидаемых результатов, без анализа сопутствующих рисков, как говорится, «на авось». Хотелось бы надеяться на лучшее, но опыт реформирования российских науки и образования не даёт для этого оснований.

Двигателем инновационной машины является прикладная наука. Именно здесь (а не в академическом секторе) происходит генерация инноваций, создание опытных образцов, превращение нового знание в конкретные товары, услуги, возможности. Этот блок, условно говоря, стоит 10 рублей. Прикладная наука, в основной своей части, была разгромлена ещё в 1990-х. Многие отраслевые институты ушли в небытие с крушением отраслевой системы управления экономикой. В нашей стране, поразительно мало обращают внимание на очевидный вопрос - как восстановить прикладную науку в России. Без двигателя машина не поедет.

После того как созданы опытные образцы или новые технологии, их надо доводить до уровня массового производства, выводить на рынок, продвигать, участвуя в жёсткой конкурентной борьбе. Это колёса автомобиля. Этот блок условно можно оценить в 100 рублей. Во всём мире эту работу берут на себя высокотехнологичные гиганты, крупные транснациональные корпорации. На этом уровне поддержка государства зачастую также оказывается решающей.

Однако больших высокотехнологичных компаний мирового уровня за 20 лет реформ в России вырастить не удалось. Именно это является одной из ключевых проблем промышленной политики современной России. Без колёс машина не поедет.

К чему приводит отсутствие этого блока в инновационном секторе российской экономики? К продаже «сырья» - научных идей, отдельных исследователей и инженеров за рубеж («Амуры и Зефиры все распроданы поодиночке»). Заметим, к примеру, как велика роль выходцев из России в развитии Кремниевой долины, однако успешных крупных российских фирм здесь практически нет). Иными словами, альтернативой собственной инновационной системе является работа в качестве наёмной рабочей силы (как правило, очень дешёвой) на благо тех стран и цивилизаций, где есть подобные системы. Естественно, такая работа по зарубежному заказу, без серьёзной заинтересованности государства в развитии высокотехнологичного сектора ведёт к деградации научно-технического потенциала России и ослабляют отечественную промышленность, вынужденную покупать то, что придумано и спроектировано в России, у других стран.

Следующий блок очень дешёв, по сравнению с предыдущими, но жизненно необходим на каждом этапе инновационного цикла. Это система экспертизы (и одному из способов её организации, связанному с созданием когнитивных центров, мы далее вернёмся). Вновь, спросим себя: «Быть или казаться?». Кремниевая долина это не только множество малых фирм, не только удобное место для занятий наукой и производством, не только привычка нескольких нобелевских лауреатов посещать этот уголок. Это, прежде всего, поток проектов, идей, предложений. (А для того, чтобы они были, надо, чтобы у изобретателей и исследователей был шанс на практическое воплощение придуманного. Нужна достаточно высокая восприимчивость экономики к инновациям.) Исходя из этого, в нашей стране следовало бы повысить инновационную активность хотя бы до советского уровня - в 10-15 раз.

В Кремниевой долине поддержку венчурных фондов получают в среднем 7 проектов из 1000. Сито научной, технологической, маркетинговой и прочей экспертизы является очень частым. Но именно это и позволяет уменьшить риски инвесторов, предпринимателей, бизнес-ангелов, корпораций, государственных структур, вкладывающихся в определённые технологии до приемлемого уровня. Без этого дело не пойдёт на лад. Тормоз, роль которого играет экспертиза, также жизненно необходим.

Стоит напомнить о Всесоюзной организации изобретателей и рационализаторов, об отраслевых совещаниях, на которых в ряде министерств удалось организовать экспертизу. В СССР были свои механизмы решения этой задачи. В современной России они могут быть другими. Но они должны быть. Иначе нам остаётся только казаться.

Часть прибыли от полученных в ходе реализации инновационных товаров, услуг, возможностей должна вкладываться в систему образования и в научные исследования.

Эта важнейшая обратная связь сейчас также во многом связана не с вкладом конкретных задач, на решение которых должна быть направлена промышленная политика, а с благосклонностью отдельных бюрократов или конъюнктурными интересами.

Но, может быть, всё не так плохо, как кажется? Ведь есть же фонды, гранты, лоты, конкурсы, инновационные форумы. Конечно, всё не так плохо, всё гораздо хуже. Чтобы оценивать ситуацию надо опираться на объективные количественные данные.

Часть из них связана с промышленностью. Если в странах-лидерах современного мира доля инновационной продукции доходит до 60%, то в России она составляет около 5%. Имеет место десятикратный разрыв.

Недавно Всемирная организация интеллектуальной собственности (ВОИС) опубликовала длинные по числу (рис. 15) международных патентов, полученных в 2009 году. Таковых оказалось 155 900. Пятёрка лидеров по количеству изобретателей - США (более 45 000 патентов). Япония, Германия, Южная Корея и Китай. Россия занимает 23 место в мире. На её долю приходится 569 патентов (0,36% от мирового показателя). Много это или мало? Это втрое меньше, чем зарегистрировала одна японская фирма (Panasonic, 1891 патент) или одна китайская (Huawei Technologics, 1847). На инновационной карте мира Россия примерно в 10 раз меньше, чем на экономической (напомним, что вклад России в глобальный валовой продукт составляет около 3%). То есть для того, чтобы соответствовать развитию уже существующей промышленности (не говоря с той, которая должна сформироваться в ходе модернизации), инновационную активность следует увеличить в 10 раз.

В каких же областях получено основное количество патентов? Это информационные технологии и компьютеры (12560), фармацевтика (12200), медицинские технологии (12091), электромашины (11393), цифровая связь (10452), телекоммуникации (9343). Как видим, основные сферы изобретательской активности соответствуют V технологическому укладу, который, по сути, отсутствует в России.

Отсюда ясна взаимосвязь между промышленной и инновационной политикой. Лучший стимул для инноваций - наличие соответствующих отраслей промышленности, и наоборот - пул изобретений, открытий, патентов, людей, готовых воплощать всё это на практике, открывает новые горизонты для соответствующей отрасли промышленности.

Первая волна кризиса стала тяжелым испытанием для мировой инновационной сферы. Например, в 2009 году число зарегистрированных гражданами США патентов уменьшилось на 10%, по сравнению с показателем 2008 года. Но безусловными лидерами являются Китай и Россия. Китай увеличил число запатентованных изобретений примерно на 30%, а Россия сократила на 29,1%. Поэтому в нашей стране, скорее, инновационной системы нет, чем есть. И в ходе модернизации, вероятно, многое придется начинать с чистого листа.

О людях следует сказать особо. В вопросе подготовки кадров промышленная политика тесно смыкается с образовательной. Вспомним слова «железного канцлера» Ото фон Бисмарка (1815-1898) о том, что войны выигрывает школьный учитель.

Образовательная сфера стала в последние 20 лет объектом тотального реформирования. Вспомним программы информатизации, гуманизации, интернетизации, гуманитаризации. В последние годы образовательные реформы осуществляются по лекалам Высшей школы экономики (ректор Я.И. Кузьминов, научный руководитель - Е.Г. Ясин). Среди последних новаций переход «от культуры полезности к культуре достоинства», жесткое воплощение императивов Болонской конвенции, подстригающей высшую школу России под общеевропейскую гребенку, разрушение отечественной системы образования и переход к системе «бакалавр-магистр», введение единого государственного экзамена (ЕГЭ) (рис. 16).

Результаты реформ говорят сами за себя. По данным ЮНЕСКО объем взяток в вузах России в 2007 году превысил 520 миллионов долларов. В 2008 году примерно четверть российских школьников не смогла справиться с тестом по математике даже на тройку (что требовало элементарных знаний). Проведенные и проводимые реформы системы образования России уже вышли на уровень серьёзной угрозы для национальной безопасности.

При этом возникает тот же вопрос «быть» или «казаться». При введении ЕГЭ ни на одном из этапов результаты «эксперимента» не публиковались и не обсуждались. Риски и отрицательные последствия «егэзации» средней школы не рассматривались. Поэтому не удивительно, что и оказались все мы у разбитого корыта.

Но, пожалуй, главным является другое. По данным социологов, более 40 миллионов граждан России выступает против ЕГЭ. Слушания, устроенные в Госдуме, в Общественной палате, проведенные исследования показали разрушительность подобной реформы. Почему министру А.А. Фурсенко, воплощающему идеи (ВШЭ), удается всё это игнорировать? Как достучаться до лиц, принимающих решения?

В стране вместо нормальной системы отстраивается, говоря словами выдающегося философа и социолога А.А. Зиновьева, «колониальное образование». И все мы ничего с этим не можем поделать. По-видимому, те же опасности имеют место и для промышленной политики, и для модернизации России. Отдельные чиновники и целые министерства работают не на воплощение принятых политических решений, а двигаются в противоположную сторону. Возникает управленческий хаос и социальный аутизм.

Давайте посмотрим, какие цели перед системой образования ставит перед собой страна-лидер в инновационной сфере - США. Они хотят быть, а не казаться, и ставят перед собой ясные и конкретные цели. Джордж Буш и его предшественник организовали большие, стоящие миллиарды долларов программы, направленные на то, чтобы младшие школьники США научились хорошо читать и считать. Барак Обама выдвинул в 2009 году национальную образовательную инициативу. Её цель - добиться, чтобы американские школьники занимали первые места на международных олимпиадах по физике и математике. (сейчас на многих олимпиадах по этим предметам уверенно лидируют школьники Китая). По мысли Б. Обамы, именно та страна, школьники которой сейчас являются лучшими в области физико-математических наук, будут править миром через 20 лет.