Приветствую Вас Вольноопределяющийся!
Четверг, 28.03.2024, 12:57
Главная | Регистрация | Вход | RSS

Меню сайта

Категории раздела

Светочи Земли Русской [131]
Государственные деятели [40]
Русское воинство [277]
Мыслители [100]
Учёные [84]
Люди искусства [184]
Деятели русского движения [72]
Император Александр Третий [8]
Мемориальная страница
Пётр Аркадьевич Столыпин [12]
Мемориальная страница
Николай Васильевич Гоголь [75]
Мемориальная страница
Фёдор Михайлович Достоевский [28]
Мемориальная страница
Дом Романовых [51]
Белый Крест [145]
Лица Белого Движения и эмиграции

Наш опрос

Оцените мой сайт
Всего ответов: 4119

Статистика

Вход на сайт

Поиск

Друзья сайта

Каталог статей


Ярослав Бутаков. Великий скептик. К 100-летию со дня смерти В.О. Ключевского

Два человека оказали наибольшее влияние на изучение русской истории – Н.М. Карамзин и В.О. Ключевский. Труды обоих стали классическими. Но их влияние было разным. Если первый создал литературную эпопею, подобную произведению Тита Ливия про древний Рим, то Ключевский поставил на место нравоучительной литературы науку, основанную на точном факте.

Скептицизм по отношению ко всему оставался на протяжении всей жизни главной определяющей чертой мировоззрения Василия Осиповича. То не был нигилизм, стремящийся опровергнуть все и всяческие авторитеты лишь потому, что они авторитеты. Но то было сомнение в отношении любых утверждений недоказанных, не основанных на точном опыте. Это качество ярко проявилось у Ключевского с молодости.
Сын сельского священника, оставивший Пензенскую семинарию ради поступления в Московский университет, 20-летний Василий не мог не отразить в себе в какой-то мере умонастроений «шестидесятников». В одном из писем он высказывает стремление «проверить весь исторический ход христианства, проверить беспристрастно, и всё равно, к чему бы ни повела эта проверка, хоть бы даже к отрицанию христианства». Читая эти строки, можно подумать, что перед нами последователь Чернышевского и Добролюбова. Однако молодой студент отказывается разделять предрассудки и увлечения своих сверстников.
Для него всё нуждается в исследованиях и доказательствах, даже самые модные течения времени. Так, стремясь к ревизии истории всего христианства, Ключевский в это же самое время пишет: «Религия есть жизненное состояние, жизненный факт, а не какое-нибудь временное стремление к бесконечному … В религии человек ищет не понятия только о Боге, но самого Бога, личное существо».
В месяцы 1862 года, наполненные политическими выступлениями «прогрессивного» студенчества, Ключевский высказывает свою мечту «безотчётно и безраздельно отдаться науке». В 1867 г. он доверяет дневнику свои презрительные мысли о народничестве, называя его «холопским ползанием перед зипуном».
Народ как физическая, материальная масса не может быть вместилищем какой-то социальной или духовной правды – убеждён молодой Ключевский. Поэтому, по его мнению, преклонение интеллигенции перед народом достойно лишь сожаления или смеха. «Ведь благоговение возможно только перед сознательной, духовной силой … Наш народ совершил много великого … Но в создании этого великого действовали силы, подобные тем могучим и слепым силам, которые подняли громадные горы … Поклоняться им есть детская нелепость».
Ключевский считал, что русский народ к началу ХХ века вообще не совершил ещё ничего такого, что дало бы ему право считаться великим историческим народом. «Эта предварительная чёрная работа, закладка материальных основ жизни, пусть продолжается она тысячелетие, проста и понятна, ибо в сущности везде и всегда одинакова … В массе, вышедшей из этой приготовительной работы, … было бы напрасно искать … свойств духа человеческого, имеющих вечное и общее значение».
Надо полагать, что это его убеждение немало способствовало тому, что даже в те периоды советской истории, которые были отмечены наиболее нигилистическим отношением к дореволюционному прошлому, Ключевский официально оставался «вершиной русской буржуазной исторической науки».

Ведь его слова можно было интерпретировать как своего рода предвидение или хотя бы ожидание того, что русский народ совершит в ХХ веке прежде небывалые дела всемирно-исторического значения…
К современному ему русскому обществу Ключевский относится очень критически. Разворачивающаяся борьба идей не занимает его прежде всего потому, что он не видит в ней никакого движения к истине. Его записи 1860-х гг. полны глубокого разочарования. «Мне жаль тебя, русская мысль и русский народ! Ты являешься каким-то голым существом после тысячелетней жизни, без имени, без наследия, без будущности, без опыта – пишет он в дневнике весной 1866 года. Он отказывается видеть в происходящем какое-то сознательное созидание: «И чрез полвека какой-нибудь глупый педант-историк, окидывая учёным и многоглупым взглядом недавнее минувшее, будет искать в действиях правительства и найдёт великие принципы, им руководившие, а в обществе выследит зародыши великих движений и интересов, завязавшихся в это время», между тем как это «просто великое бессмыслие и жизнь день-за-день» (запись от 9 июля 1867 г.).
Но также и государство никогда не было предметом симпатий Ключевского. Крылатым стал его афоризм из «Курса русской истории»: «Государство пухло, народ хирел». Это про главную, на его взгляд, тенденцию развития Русского государства в XV – XVIII вв. Но было бы неверно считать, что негативным было отношение Ключевского только к своему государству. Нет, государство подвергается им критике как институт в целом.
«Благоустройство достигается в государстве ценою страшных жертв на счёт справедливости и свободы лица, – пишет Ключевский в дневнике 18 июня 1868 г. – Судя по характеру, какой развивают цивилизованные государства даже в текущем столетии, можно подумать, что они решительно стремятся превратиться в огромные поместья, в которых чиновники и капиталисты с правительствами во главе, опираясь на знание и насилие, живут на счёт громадных масс рабочих и плательщиков».
В образовании государства Ключевский даже отказывается видеть явление исторического прогресса! «Государство вовсе не было выходом из состояния войны всех против всех. И до государства существовали общественные союзы, кровные, религиозные, которые ограничивали личную свободу во имя лучших побуждений, чем государство» (запись от 1 августа 1871 г.). Насчёт «лучших» или «худших» побуждений до-государственного общества здесь можно поспорить, но нельзя отказать учёному в проницательности. Факты, позднее накопленные в наблюдениях за первобытным обществом отсталых народов Земли, опровергли представления о до-государственном состоянии как «войне всех против всех», подтвердили наличие у первобытных людей регулирующих общественных институтов.
Ни современное ему общество, ни государство не вызывают у Ключевского никаких положительных впечатлений. Что это – мизантропия или обострённый поиск идеала «не от мира сего»?

Быть может, это запоздалое раскаяние недоучившегося семинариста, оставившего путь служения Богу ради поиска истины, но на каком-то этапе понявшего невозможность обрести её чисто научным путём? Предоставим другим высказать категорические гипотезы на этот счёт. Сами же пока последуем примеру нашего героя, всегда избегавшего конечных, категорических суждений.
Скептицизм Ключевского касался не только общественных учреждений и предрассудков. По мере углубления в изучение истории он всё больше окрашивал научное мировоззрение Василия Осиповича. Мы уже видели, как он живописал (надо заметить, довольно точно) восторги будущих историков по поводу переживавшихся им времён, в которых он, как современник, не видел ничего выдающегося.
Сомнения Ключевского касались, прежде всего, самих пределов научного познания истории. «Пока предстоит выяснить не сущность исторического процесса, а только метод его изучения и возможные границы исторического познания», – записал он уже в 1904 году. Поэтому Ключевский всегда был против попыток марксистов изобразить себя обладателями «единственно правильного» представления об историческом процессе.
Ключевский вообще отвергал исторический монизм. Его суждение утверждает возможность и даже необходимость для историка рассматривать и сравнивать альтернативные варианты исторического развития. Вопреки известной расхожей фразе, повторяемой к месту и не к месту, для Ключевского история имела сослагательное наклонение, хотя сам он его никогда не применял. «Явления человеческого общежития регулируются законом достаточного основания, допускающим ход дел и так, и этак, и по-третьему, то есть случайно», – к такому выводу он пришёл на склоне лет.
Заметим, что все такие мысли оставались сокровенными. Ключевский доверял их только своему дневнику или немногим друзьям. Можно полагать, что это его мировоззрение в той или иной степени окрасило его научные труды. Во всяком случае, Ключевский начисто отказывался видеть в русской истории не только какой-то провиденциализм, но даже и качественные этапы. Его периодизация русской истории основана исключительно на различии тех пространственных пределов, в которых преимущественно протекала жизнь русского народа.
История для Ключевского, в отличие от Карамзина, не повод для нравоучений, а объект анализа, что, однако, не исключает выводов фундаментального свойства.
Просто к истории, по методу Ключевского, нужно подходить не с тем, что ты априори ждёшь от неё, а с неким благоговением перед открывающимся перед тобой таинством факта, пусть даже самое содержание факта окажется разочаровывающим.
В результате такого подхода «Курс русской истории», отнюдь не блещущий литературными достоинствами, уже более столетия занимает видное место в русской историографии. С течением времени его научное значение несколько поблекло. Многие выводы учёного были опровергнуты позднейшими поколениями историков, Так, в частности, мнение о бурном заселении Ростово-Суздальской земли только в XII в. опроверг, ещё при жизни Ключевского, А.Е. Пресняков. Тем самым лишилась смысла схема четырёх географически различных периодов русской истории. Б.Д. Греков в 1930-е гг. доказал главную роль земледелия в хозяйстве Киевской Руси, что опрокинуло теорию Ключевского о преимущественно «торговом» характере этого государства.
Но, несмотря на это, «Курс русской истории» не остался лишь памятником научной мысли. Он приобрёл известное историософское значение, и до сих пор многие публицисты, пытаясь обосновать то или иное своё утверждение по русской истории, обращаются именно к этому труду. Так велика сила авторитета того человека, который сам с авторитетами считался мало.

Склонность Ключевского видеть в русском прошлом скорее негатив, чем позитив, на взгляд автора, проистекала из обострённого ощущения, подсказанного учёному как наблюдением над современной ему жизнью, так и исследовательским опытом, что он живёт на пороге каких-то крупных перемен в жизни русского народа, которые по своему значению превзойдут всё то, что переживалось русским народом прежде, и до осуществления которых ему самому (скорее, к счастью, чем к сожалению), видимо, дожить не удастся.
Специально для Столетия

Категория: Учёные | Добавил: rys-arhipelag (26.05.2011)
Просмотров: 661 | Рейтинг: 0.0/0