Средство удержания власти

27 декабря 1929 года Сталин, выступая на конференции аграрников-марксистов, объявил о предстоящей ликвидации кулачества: «Вопрос стоит так: либо один путь, либо другой, либо назад – к капитализму, либо вперед – к социализму. Никакого третьего пути нет».

Распространенная точка зрения о том, что коллективизация сельского хозяйства была необходима для создания индустриальной базы, полуправдива. Ее главные причины имели не экономический, а политический характер. На рубеже 1920-х – 1930-х годов решался острый вопрос: сохранит сталинская номенклатура власть в стране с многомиллионным крестьянским населением или нет? Хлебозаготовительные кризисы 1927 – 1928 годов показали, что ее интересы несовместимы с интересами крестьян, желавших оплаты своего тяжелого труда по рыночным ценам.

Однако полная либерализация экономики и частной хозяйственной инициативы неизбежно вела к ликвидации модели однопартийного государства. Номенклатура могла сохранить свое привилегированное положение, только навязав крестьянству колхозную систему. Принудительный труд не был рентабельным и эффективным, вел к огромным потерям и в перспективе – к неизбежной деградации и маргинализации сельских производителей. Но зато он гарантировал политическое господство ВКП(б).

Идея колхозов не пользовалась в деревне популярностью. В 1928 году в СССР насчитывалось 24,9 млн крестьянских дворов, из которых 24,5 млн вели единоличное хозяйство и лишь 416 тыс. (1,7%) были коллективизированы.

Насильственная коллективизация встретила отчаянное сопротивление деревни. По данным ОГПУ, в 1930 году в СССР произошло 13 453 массовых крестьянских выступления (в том числе 176 повстанческих) и 55 вооруженных восстаний, в которых участвовали почти 2,5 млн человек. Лишь за «контрреволюционные преступления» в 1930 году осудили 208 069 человек, из них 20 201 – к расстрелу.

В марте 1930 года Сталину пришлось временно уступить крестьянству и переложить вину за «перегибы» на низовой аппарат. Колхозы объявили «добровольными». В 1931 – 1932 годах коллективизация проводилась при помощи комбинированных методов: репрессии сочетались с агитацией и усилением налогообложения единоличников. В итоге доля коллективизированных хозяйств выросла с 21% (сентябрь 1930) до 62% (1932) при общем сокращении числа крестьянских дворов, население которых «самораскулачивалось» и бежало в город.

Однако наспех созданная колхозная система оказалась непрочной и в 1932 году зашаталась. За пуд хлеба крестьянин в 1932 году получал от государства 1,5 – 2 рубля, притом что метр необходимого ему ситца тоже стоил 1,5 рубля. Чекисты докладывали: тысячи колхозов распадались, за второй квартал в нескольких регионах 60 тыс. хозяйств покинули колхозы. Если в первом квартале состоялись 576 массовых антиколхозных выступлений, то во втором – 949, теракты против низового совпартактива исчислялись сотнями.

Лозунги выступавших носили ярко выраженный «контрреволюционный» характер: от свободных выборов в Советы до восстановления монархии. Выдвигались требования восстановления столыпинской хуторной системы. Положение партии по-прежнему выглядело непрочным.

Государственная тайна

Казалось бы, объективных причин для массового мора в 1933 году не существовало. Коллективизация ухудшила продовольственное положение страны и спровоцировала избыточную смертность в отдельных районах в 1931 – 1932 годах, но в целом ежегодная урожайность варьировалась в сопоставимых масштабах. Если в 1931 году с одного гектара в СССР собрали 650 кг хлеба, то в 1932 году – 673. В 1931 году на человека приходилось 425 кг собранного хлеба, а в 1932-м – 415 кг, так как население СССР немного увеличилось.

Климатические показатели не предвещали засухи даже в Поволжье. 11 января 1933 года в своем докладе Сталин подтвердил: «Валовый сбор хлебов в 1932 году был больше, чем в 1931 году».

Однако урожай 1932 года попал под пресс тотальных хлебозаготовок, зачастую осуществлявшихся варварскими методами. В том году начался очередной кризис колхозной системы. Органы ОГПУ зафиксировали очередной всплеск антиколхозного сопротивления. Развал колхозной системы означал бы крушение распределительной системы снабжения, неизбежный социальный взрыв в городах и конец советской власти в ее сталинской версии. Брожение происходило и в красноармейской среде.

Требовалось сломить сопротивление в кратчайший срок. Хлеборобов, сопротивлявшихся коллективизации, следовало поставить в такие условия, чтобы они смирились с неизбежностью колхозного строя. Потенциальный «антисоветский актив» на селе подлежал «превентивному изъятию». Затем арестованных высылали из родных мест или давали им лагерные сроки. Поэтому принудительные хлебозаготовки и голод стали репрессивными инструментами. Большую роль в их организации сыграли чрезвычайные комиссии Политбюро во главе с Молотовым (Украина), Кагановичем (Кубань) и Постышевым (Нижне-Волжский край).

Руководители спецкомиссий и совпартактив стремились любой ценой сломить «кулацкий саботаж» и выполнить непомерный план. Возмущенный Шолохов писал Сталину о том, как в Вешенском районе уполномоченные Белов, Овчинников, Плоткин, Шарапов подвергали хлеборобов буквально средневековым пыткам, выколачивая из них хлеб. Каганович депортировал кубанцев целыми станицами. Но, несмотря на чрезвычайные меры, у крестьян удалось изъять лишь 14,8 млн тонн хлеба (82% от плана).

В итоге зимой 1933 года на Дону, Кубани, Украине, в Поволжье, Казакской АССР и в некоторых других регионах начался повальный мор. Без войн и стихийных бедствий в стране голодали 25 – 30 млн человек. 22 января 1933 года Сталин подписал директиву ЦК, запрещавшую выезд населения из районов, пораженных голодом. Умирать селянам следовало на месте. Был наложен запрет на свободные передвижения иностранных корреспондентов по СССР. В отличие от голода 1921 – 1922 годов, который получил широкую международную известность и преодолевался при помощи иностранных гуманитарных организаций, голод 1933 года фактически стал государственной тайной.

Пик голодомора пришелся на весну 1933 года. В сводках ОГПУ отмечались многочисленные случаи людоедства, в том числе и внутрисемейного. Зачастую местные активисты расстреливали выявленных людоедов без суда.

В то же время Сталин, выступая 19 февраля 1933 года на Первом всесоюзном съезде колхозников-ударников, подтвердил намерение партии «сделать всех колхозников зажиточными». Он так оценил итоги коллективизации: «Мы добились того, что миллионные массы бедняков, жившие раньше впроголодь, стали теперь в колхозах середняками, стали людьми обеспеченными». По утверждению Сталина, большевики «не менее 20 миллионов крестьянского населения, не менее 20 миллионов бедняков – спасли от нищеты и разорения, спасли от кулацкой кабалы и превратили, благодаря колхозам, в обеспеченных людей».

Суммарную численность жертв искусственного голодомора 1933 года можно определить на основании сведений, опубликованных группой специалистов-демографов во главе с Евгением Андреевым. В 1931 – 1932 годах устойчивый прирост населения еще все-таки покрывал уже обозначившуюся избыточную смертность, но в 1933 году наступил полный провал. Численность населения СССР упала с отметки 162 902 тыс. человек (на 1 января 1933 г.) до 156 797 тыс. (на 1 января 1934 г.).

С учетом естественного прироста, который тоже «съел» голодомор, специалисты оценивают число его жертв примерно в 6,5 млн человек. В дореволюционной России самый известный голод 1891 – 1892 годов, по оценкам группы Андреева, унес 375 тыс. жизней, в том числе примерно четверть умерших стали жертвами эпидемических заболеваний. Русская интеллигенция называла его «Царь-голодом». А как тогда назвать голодомор 1933 года?..
К 1934 году сопротивление коллективизации на селе было окончательно сломлено. Колхозный строй укрепился и гарантировал неприкосновенность власти сталинской номенклатуры. Недаром XVII съезд партии, состоявшийся зимой 1934 года, был назван «съездом победителей», а впоследствии пенсионер Молотов считал «успех коллективизации значительней победы в Великой Отечественной войне»... Для хлеборобов бунтарская революция, начавшаяся в феврале 1917 года, завершилась в 1933/34 годах утверждением «второго крепостного права (большевиков)».

  Грубый просчет власти

Тезис об особом антиукраинском характере сталинской политики выглядит нелепо

Владимир КАЛАШНИКОВ,
доктор исторических наук

Говоря о проблеме становления сталинизма, мне уже приходилось давать
оценку голода 1933 года как трагедии, основная вина за которую лежит на Сталине.
Однако позиция автора этих строк далеко не совпадает с теми мифами о голодоморе,
которые определенные круги используют в глобальной игре против России.

Мифы о «злом умысле»

Полемика началась в 1980-е годы, после того как Р. Рейган объявил СССР «империей зла». Комиссия, созданная Рейганом по просьбе украинских эмигрантов, разработала и запустила в СМИ версию о «геноциде» украинцев и «рукотворном» характере голодомора, который якобы был организован Сталиным для того, чтобы сломить сопротивление украинских крестьян коллективизации.

После распада СССР тема голодомора была подхвачена новой украинской властью. Она поражала мир все возрастающими цифрами жертв голодомора и «свидетельствами» «злого умысла» Сталина, разжигая и антироссийские настроения. Не скрывалось, что миф о «геноциде» и голодоморе рассматривается как важный фактор формирования украинской нации, отделяющий ее от России.

В современной России трагедия голода 1933 года используется как одно из звеньев антикоммунистической мифологии: «проклятые большевики», «немецкие шпионы», которые в 1917 году погубили «процветающую Россию», в 1929 году из какой-то врожденной вредности запустили индустриализацию и коллективизацию, ну а в 1932 – 1933 годах вывезли весь хлеб за границу, потому что решили уморить голодом крестьян, создавших угрозу для власти большевиков.

Мифы о «злом умысле» Сталина, большевиков, «москалей» причудливо переплетаются, противореча друг другу. Однако никакого «злого умысла» ни у Сталина, ни у большевиков, ни у «москалей» не было. Была серия грубых просчетов при осуществлении необходимого курса на форсированную индустриализацию страны.

Причины голода

В конце 1920-х годов страна оказалась перед необходимостью создания новой промышленной базы. Внешние условия требовали, чтобы задача решалась в сжатые сроки.

Основные ресурсы для индустриализации могли быть взяты только из сельского хозяйства. Возможности для этого были. В 1925 – 1929 годах ежегодные урожаи зерновых в СССР были в пределах 72 – 78 млн тонн, превышая сбор хлеба на этой территории в довоенный период. Однако товарная часть была в два раза меньше.

В годы нэпа крестьяне подняли уровень личного потребления, превращали зерно в мясо и молоко и неохотно продавали государству излишки по твердым низким ценам. Уже в 1928 году, первом году пятилетки, растущее население городов столкнулось с нехваткой хлеба. Основными держателями хлебных излишков были кулаки, и государство принудило их продать хлеб по низкой цене. Кулаки активно сопротивлялись, прибегая к актам террора.

Весной 1929 года партийные и советские органы утвердили директивы первой пятилетки, согласно которым зерновая проблема должна была быть разрешена путем создания совхозов и добровольного кооперирования крестьян: до 20% хозяйств за пять лет. За июнь – сентябрь 1929 г. число хозяйств, вошедших в колхозы, возросло почти вдвое – с 1 млн до 1,9 млн, но колхозов и совхозов было слишком мало, чтобы решить зерновую проблему.

В 1929 году эта проблема обострилась, поскольку численность рабочих за год увеличилась на 4,3 млн человек. Собранный урожай был достаточным, чтобы накормить город, но кулак вновь отказался продавать излишки по низким закупочным ценам.

Осенью 1929 года Сталин, вопреки директивам пятилетки, провозгласил политику «коренного перелома» – форсированного колхозного строительства. Руководствовался он одним – стремлением получить больше товарного хлеба по низким ценам. Не согласные с этим курсом Бухарин и Рыков, два из трех самых авторитетных лидеров того времени, были отстранены от реальной власти по надуманным обвинениям в недооценке «кулацкой опасности». По обвинению в «правом уклоне» из партии были исключены тысячи коммунистов.

Сталин не учел всех негативных последствий форсированной коллективизации, но когда его политика создала опасность социального взрыва, то Сталин вовремя ее увидел и весной 1930 года дал отбой, распустив половину колхозов. В дальнейшем он проводил коллективизацию более осторожно.

В основных зерновых районах страны к 1932 году сплошная коллективизация считалась законченной: 70% крестьян вступили в колхозы, и задача увеличить это число в 1932 году не ставилась. Так что голодом в колхозы Сталин загонять крестьян не собирался.

Проблема была в другом. В 1931 году на фоне обычного урожая 69,5 млн тонн из деревни забрали 22,8 млн тонн товарного хлеба – столько же, сколько в урожайном 1930 году, когда было собрано 83,5 млн тонн. Это обеспечило хлебом город и позволило продать 5,2 млн тонн зерна за рубеж. Однако колхозники очень мало получили за трудодни. Так была подорвана материальная заинтересованность в труде. Нежелание крестьян трудиться за мизерное вознаграждение стало одной из основных предпосылок последующей трагедии.

В наибольшей степени этот фактор сказался на ходе полевых работ на Украине: осенью 1931 года, по официальным преуменьшенным данным, не было засеяно 2 млн га пашни под озимые, весной 1932 года – 2,2 млн га пашни под яровые хлеба и не пересеяно 0,8 млн га погибших озимых хлебов. Летом 1932 года уборочные работы затянулись. В августе на Украине собирать обсыпавшийся колхозный хлеб бросили воинские части. Значительная часть хлеба была потеряна. Похожая ситуация была и на Кубани.

Тем не менее, по докладам с мест, урожай по стране в целом был на уровне 1931 года – 69,9 млн тонн.

Главная ошибка вождя

Осенью одни колхозы сдавали хлеб по плану, а другие тянули со сдачей, раздавали его колхозникам за трудодни. Зажиточные индивидуальные хозяйства сдавали мало, прятали хлеб. Сталин расценил срыв плана хлебозаготовок как саботаж и потребовал решительными мерами с ним покончить. Палитра мер была разной, вплоть до подворного обхода и изъятия всего найденного хлеба у хозяйств, не выполнивших план хлебосдачи.

В целом по стране заготовили 18,8 млн тонн, на 4 млн тонн меньше, чем в 1931 году. На Украине хлеба заготовили в два раза меньше, чем в 1931 году (соответственно, 3,8 и 7,4 млн тонн). Экспорт зерна был сокращен до 1,8 млн тонн (пшеницы продали всего 0,5 млн тонн). Иными словами, по расчетам выходило, что у крестьян осталась на руках значительная часть хлеба.
Именно в этом был главный просчет Сталина.

Весной 1933 года в ряде сельских районов Украины, Поволжья, Кубани от недоедания и связанных с ним болезней стали умирать люди. Особенно страдали бедные многодетные крестьянские семьи. Уже это говорит о том, что «спланированного» голода не было. Трудно заподозрить Сталина в том, что он ставил задачу уморить голодом бедноту.

Наиболее высокой была смертность у крестьян, которые сами не выращивали хлеб, занимаясь огородничеством, отхожими промыслами и т. п. Они не могли купить хлеб в деревне. Его никто не продавал. Города снабжались по карточкам, и норма выдачи постоянно сокращалась. Большинство из тех, кто выращивал хлеб, не только выжили сами, но и сохранили скот. Это значит, что определенные запасы хлеба у крестьян оставались. Весной было огромное количество смертей в результате потребления попорченного зерна, пролежавшего зиму в земле.

Наиболее тяжелой была ситуация на Украине. Однако нелепым является тезис об особом антиукраинском характере сталинской политики. Украина граничила с Польшей, которая рассматривалась Москвой как основной плацдарм для возможного нападения на СССР со стороны западных держав. Мог ли Сталин настраивать против центральной власти население приграничной территории? Он понимал и требовал учитывать этот аспект проблемы, указывая, что в противном случае «мы можем потерять Украину». Именно Украине более всего снизили планы хлебозаготовок и оказали наибольшую помощь весной 1933 года.

Острота голода показывает, что собранный урожай был действительно меньше, чем официальные 69,9 млн тонн. Определенная часть потерь была вызвана неблагоприятными природными условиями. Однако более важную роль играл все же человеческий фактор.

Власть не смогла донести или часть крестьян не смогла подняться до понимания общенациональной значимости ускоренной индустриализации. Часть крестьян ответила на возросший объем хлебозаготовок сокращением производства хлеба и утаиванием запасов. Деревня веками кормила город в рамках неэквивалентного обмена, в ущерб себе. В условиях революции и Гражданской войны крестьянин почувствовал свою силу и теперь не хотел снижать тот уровень жизни, который стал привычным в период нэпа.