Без Христа или Порабощение Разума. Цели, методы, следствия (к истории вопроса)

Борьба за народное просвещение продолжалась в Российской Империи до последних дней её существования. «Люди в нашем обществе все более и более становились похожими на того потерявшегося в чаще леса человека, - писал князь В.П. Мещерский в своей объёмной статье, посвящённой данному вопросу, - которому казалось, входя в лес, что он все шел по прямому направлению от того места, откуда вышел; идет, идет, оборачивается, – все тот же лес, все тот же свод неба видит он на горизонте; оборотившись, он думает, что идет прямо назад и придет к тому месту, откуда вошел; но он идет, идет и со страхом видит, что он заблудился, и действительно, он давно, почти со входа в лес, только потому, что чуть-чуть для обхода кустика свернул в сторону от прямой линии, сбился с дороги и бредет по направлению совершенно противоположному.

То же самое случилось с обществом.

Входя в новую жизнь прогресса как в дикий лес, без руководителя и без подготовки, оно думало, что пойдет прямо, но встретилось вдруг первое маленькое препятствие, оно свернуло в сторону и затем пошло уже блудить, блудить, и блуждает до сих пор.

Смешно было бы, оставляя это общество в блуждающем состоянии, пытаться за него создавать руководящее сословие и предлагать ему такие общественные блага, которыми дорожить может только общество, крепко и прочно привязанное к своему дому.

Надо, сколько мне кажется, прежде вывести общество из того мрака, в котором оно блуждает, а потом уже позаботиться о том, чтобы ему на пепелище его было хорошо и удобно в обстановке новых прав и обязанностей.

Вывести нас из мрака может одно только – просвещение, но просвещение серьезное. Создать культурное сословие, выделенное из нынешнего общества в хаосе и без принципов, – значило бы новую причину хаоса прибавить к прежним.

Мы и этот печальный опыт пережили, ибо не из нынешнего ли нашего культурного сословия мы отряжали сотни учителей для обучения в школах, и не более ли половины оказывалось или неспособными, или нигилистами.

Наученные этим печальным опытом, мы ничего не должны ни ждать, ни требовать от нашего современного общества.

Все наше спасение в будущем, в плодах от нынешнего поворота школы на здравую и прямую дорогу.   

(…)

Будущность русского самодержавного государства зависит от многих вопросов, прямо и косвенно предлежащих ответственности, и решению правительства.

Но есть один вопрос, главнейший, от которого вопросы быть или не быть Русскому государству зависит непосредственно.

Вопрос этот народная школа.

Вопрос этот важнейший вопрос для Русского народа, и важнейший вопрос для русского правительства. От малейшего уклонения этого вопроса в неправую сторону зависит участь всего государства. Споры и драки на верху народа, то есть посреди его интеллигенции, из-за представительства, правового порядка, или вообще из-за той или другой либеральной мысли, – все это бури в стакане воды, от которых Русскому государству и русскому правительству может быть временно и случайно или неловко, или тошно, или неприятно; но все это уколы булавками, или укусы насекомых на здоровом теле...

Остается всегда уверенность, что и у правительства, и у народа есть сила непосредственной и окончательной расправы, и последнего слова в этих спорах и неурядицах из-за либерализма.

Но совсем другой вопрос о народной школе. В нем заключается все, прошедшее настоящее и будущее России.

Прошедшее России заключено в нем потому, что от народной школы зависит сберечь это прошедшее и спасти Россию, или растратить это прошедшее и погубить Россию.

Настоящее заключается в этом вопросе потому, что теперь, именно теперь, в самую сильную минуту брожения и шатания умов на верху народа, со всех сторон заметны и чуются усилия врагов старой России вопрос народной школы захватить в свои руки, и повернуть его на погибель этой старой России.

Будущее России заключено в этом вопросе, как я сказал выше, потому что только от него зависит: быть или не быть Русскому исторически сложившемуся государству».

Лучшие умы настаивали также, что школа необходимо должна быть православной и русской по духу. «И в развитии целого народа начальное по существу своему усваивается и определяется вначале. Возьмите любую образованность, завершившую полный круг своего развития, и вы найдете в основе ее систему религиозных верований. Из них вытекают нравственные понятия, под влиянием которых слагается семейный и общественный быт, а бытовые отношения выливаются в юридические формы законов и учреждений, дополняющиеся неписаным кодексом условного общежития. Нельзя себе представить цельного и свежего народа, который бы не имел веры; а где есть вера, там нет и быть не может исключительной национальности, в смысле народного самопоклонения, в том единственном смысле, в каком национальность может быть противопоставлена развитию человеческого образования. Вера предполагает сознанный и недостигнутый идеал, верховный и обязательный закон; а кто усвоил себе закон и внес его в свою жизнь, тот через это самое стал выше мира явлений и приобрел над собою творческую силу; тот уже не прозябает, а образует себя. Очевидно, что достоинство выработанной народом образованности будет зависеть преимущественно от чистоты его духовных убеждений и от объема и глубины его нравственных требований, - очевидно, но не для всех», - писал Юрий Самарин.

Выдающийся русский педагог К.Д. Ушинский указывал: «В последнее время мы довольно часто обвиняли иностранцев в том, что они плохо знают Россию, и действительно, они знают ее очень плохо; но хорошо ли мы сами ее знаем? Нам кажется, что произошло бы прелюбопытное зрелище, если б произвести экзамен из знаний, касающихся России, многим нашим администраторам, профессорам, литераторам, всем окончившим курс в наших университетах, лицеях, гимназиях и если б ставить отметки с той же строгостью, с какой ставятся за границей ученикам первоначальной школы по сведениям, касающимся их родины; наверно, можно полагать, что полных баллов было бы очень немного, а единицы запестрели бы бесконечными рядами, как пестреют они теперь в списках латинских учителей наших гимназий.

Мы положительно убеждены, что плохое состояние наших финансов, частый неуспех наших больших промышленных предприятий, неудачи многих наших административных мер, перевозка тяжестей гужом, рядом с железными дорогами, наши непроходимые проезжие пути, наши лопающиеся акции, пребывание громадных дел в руках безграмотных невежд и пребывание ученых техников без всякого дела, нелепые фантазии нашей молодежи и не менее нелепые страхи, которыми так ловко пользуются люди, ловящие рыбу в мутной воде,- все эти болезни, съедающие нас, гораздо более зависят от незнания нами нашего отечества, чем от незнания древних языков. Мы убеждены, что все эти болезни и многие другие сильно поуменьшилисъ бы, если б в России вообще поднялся уровень знаний о России, если б мы добились хоть того, чтоб наш юноша, оканчивая курс учения, знал о полусветной России столько же положительных фактов, сколько знает о своей маленькой Швейцарии десятилетний швейцарец, оканчивающий курс первоначальной школы. Скудость наших сведений о России зависит от многих причин; но, конечно, прежде всего от того, что мы ее не изучаем или изучаем плохо, и об этой только причине нам кажется не лишним сказать несколько слов, ввиду имеющего учредиться нового педагогического заведения - «историко-филологического института».

Причина скудости наших знаний относительно всего, что касается России, очень проста. На Западе мальчик, поступающий в низший класс гимназии, уже четыре года, а иногда и более, под руководством учителя-специалиста, именно приготовленного для такого преподавания, и по порядочным, нарочно для этой цели обработанным учебникам занимался языком, природой, географией и историей своей ближайшей и обширнейшей родины (например, уроженец какого-нибудь маленького герцогства в Германии - своего герцогства и всей Германии). Эти предметы, следовательно, ложатся в ребенке в основу всего на свежую, еще ничем не загроможденную память вслед за азбукой и усваиваются так же твердо, как и азбука. В такую азбучную форму и должно действительно войти первое знакомство с отечеством. Оно должно быть признано такою же необходимостью для каждого человека, как уменье читать и писать, и только по приобретении этих основных знаний можно уже идти далее или остановиться, смотря по обстоятельствам учащегося.

Дальше мальчик может идти и не идти, но это он должен знать, как человек и гражданин, точно так же, как и первые основания своей религии. Так думают в Германии, в Англии, в Швейцарии, в Америке; но не так у нас... У нас почему-то выходит совершенно наоборот: мальчики, поступающие в первый класс гимназии, по большей части едва умеют читать по-русски, а пишут с такими ошибками и такими кривульками, что этого почти нельзя назвать письмом; о свободном же и правильном выражении своих детских мыслей изустно и на письме они и понятия не имеют, точно так же, как и о каких-нибудь знаниях из географии и истории России.

Что ж выходит? Мальчик не умеет написать простой русской фразы, а его сажают за латинскую грамматику и французскую или немецкую орфографию; мальчик не знает, в какой части света он живет, и никто не потрудится ему это объяснить, хотя в то же время заставляют его склонять Roma, Athenae, Мiltiades и т. п.,- и узнает дитя, что оно живет в Европе, очень нескоро, только в IV классе, если добредет до него, что, как известно, удается немногим и именно по милости этих Roma, Athenae, Мiltiades и т. д.; что такое Москва, мальчик узнает после того, как голова его набьется разными капами и гольфами; он не знает, когда жил Петр Великий, и узнает об этом очень нескоро, не иначе, как пройдя бесчисленные ряды Сарданапалов, Камбизов, Рамзесов, Псаменитов, Псаметихов и тому подобных господ, отличающихся тем, что никто наверно не знает, что это были за люди и даже были ли они действительно.

(…)

Неужели не для каждого очевидно, что одного основательного знания России, и притом знания, проникнутого любовью к ней, достаточно было бы, чтоб все эти нелепые здания фантазии рушились при самом заложении и даже сделались просто невозможными, как невозможны грезы с открытыми глазами, за исключением разве всегда редких явлений полного помешательства? В Швейцарии, Германии, Англии и Америке в основу всего народного образования давно уже проникло убеждение, что знания разделяются на необходимые, полезные и приятные и что необходимые должны ложиться в душу дитяти прежде всех и в основу всем, и приобретение их должно быть поставлено в независимость от приобретения прочих, полезных и приятных. Такими необходимыми знаниями для каждого человека признаются: умение читать, писать и считать, знание оснований своей религии и знание своей родины. Это уже ясно выработавшаяся педагогическая аксиома; кажется, что и нам пора сознать ее и провести повсюду в народном образовании. Без этого нельзя сделать никакого серьезного шага вперед.

Все это необходимо иметь в виду при основании нового педагогического рассадника, потому что пора же, наконец, согласиться, что детей учат не для того только, чтоб учить, а для того, чтоб сообщать им знания, необходимые для жизни, т. е. такие знания, обладая которыми, можно быть полезным и себе и обществу. Нельзя при этом упускать из вида, что не все дети обладают, конечно, одинаковыми способностями и что особенно мало таких, которые оказываются мастерами в деле зубрения латинских склонений и спряжений; а если иметь это в виду, то, очевидно, надо обставить дело обучения так, чтоб кончивший, по крайней мере, половину гимназического курса, выносил из гимназии хоть самое необходимое для жизни. Нужно ли еще доказывать, что теперь несчастный мальчик, попавший в классическую гимназию, если дойдет не далее 3-го класса, то положительно ничего не знает? А ведь на обучение в таких гимназиях обречены дети более чем трех четвертей России».

Всё же, несмотря на все проволочки, дело народного просвещения в Российской Империи продвигалось усилиями таких подвижников, как организатор народных школ С.А. Рачинский и другие. И из стен высших учебных заведений выходили мужи Разума и дела. Но смута необратимо нарастала, вовлекая в свою дьявольскую пляску шатающиеся умы, отравляя души смертоносными трихинами.

Мутным потокам, хлынувшим на Русскую землю, не нашлось прочной дамбы. Не стало ею образование. Не стала и Церковь, которая, казалось бы, должна была стоять на страже духовного состояния общества. Но века синодального периода, обратившие её в бюрократический аппарат, лишившие необходимого духа соборности, обмирщившие её, отняли у неё необходимый авторитет и лишили воли (привычки) к действию.