Приветствую Вас Вольноопределяющийся!
Четверг, 12.12.2024, 17:10
Главная | Регистрация | Вход | RSS

Меню сайта

Категории раздела

Светочи Земли Русской [131]
Государственные деятели [40]
Русское воинство [277]
Мыслители [100]
Учёные [84]
Люди искусства [184]
Деятели русского движения [72]
Император Александр Третий [8]
Мемориальная страница
Пётр Аркадьевич Столыпин [12]
Мемориальная страница
Николай Васильевич Гоголь [75]
Мемориальная страница
Фёдор Михайлович Достоевский [28]
Мемориальная страница
Дом Романовых [51]
Белый Крест [145]
Лица Белого Движения и эмиграции

Наш опрос

Оцените мой сайт
Всего ответов: 4124

Статистика

Вход на сайт

Поиск

Друзья сайта

Каталог статей


Н. Тальберг. "Человек вполне русский"1. На кого нам надеяться. Император Николай I в свете исторической правды (1)
"Император Николай I, вступивший на престол ровно через столетие после кончины основателя Русского Флота, - пишет Чириков, - обратил особенное внимание на Морской Корпус и 31 марта 1826 г. в первый раз посетил Корпус, находившийся под начальством вице-адмирала П.М. Рожнова. 10 апреля в корпусе была получена от Начальника Морского Штаба, копия с собственноручной записи Государя, содержавшей в себе новую инструкцию для воспитателей и воспитанников. Требовалось, чтобы корпусные офицеры служили во всем примером для воспитанников. .Предлагалось дать воспитанникам "бодрую осанку и молодецкий вид", увеличить классные комнаты, обратить внимание на чистоту и пр. Немедленно было приступлено к исполнению Высочайшего повеления. Началась необыкновенная деятельность, и весь Корпус быстро принял новый вид" ("Колыбель флота". 1951).

По повелению Государя повышено было содержание учителей. 14 октября 1826 г. директором корпуса был назначен выдающийся моряк контр-адмирал И. Ф. Крузенштерн [Иван (Адам) Федорович Крузенштерн (1770-1846), адмирал, первый русский кругосветный мореплаватель. Государь очень ценил его. По увольнении его по болезни с должности директора, был в 1842 г. назначен состоять при особе Его Величества], который своей деятельностью вполне и оправдал надежды Императора.

Государь очень часто - 97 раз за свое царствование - посещал Морской Кадетский Корпус. "В память посещения Корпуса Императором Николаем Павловичем, - пишет Чириков, - директор Корпуса, вице-адмирал Д. С. Арсеньев, в 1889 г. одно из окон помещения малолетней роты, на котором любил отдыхать покойный Государь во время частых своих посещений Корпуса, отделал белым мрамором и на верхнем откосе окна находилось вензелевое изображение имени Императора Николая I и годы начала и конца его царствования, а на подоконнике сделана была следующая надпись: "Его Императорское Величество Государь Император Николай Павлович, при посещении Корпуса, при входе в малолетнюю роту изволил садиться на это окно и, созывая кадет, милостиво разговаривал, шутил и играл с ними" ("Колыбель флота").

Профессор А. В. Никитенко записал 16 октября в своем дневнике: "Государь Император повелел отправить 20 лучших студентов заграницу для усовершенствования в познаниях с тем, чтобы, возвратившись, они могли бы занять профессорские кафедры". Часть отправлена была в Берлин, другая - для изучения естественных наук - в Париж ("Русская старина". 1889).

***

При своем вступлении на престол Император Николай I застал обострение отношения с Персией. Шах Фет-Али все более не выполнял условия Гюлистанского договора 1813 г., установившего границей между обоими государствами ту линию, которую занимала русская армия после удачной войны. Несмотря на то, что, к концу царствования Императора Александра I Персия, поддерживаемая тайно англичанами, старалась не выполнять условия договора, последний, как затем и Император Николай, стремился поддерживать мирные отношения с шахом, соглашаясь даже на некоторые земельные уступки. В январе 1826 г. Государем с этою целью послан был в Персию генерал-майор кн. Меншиков. В Тегеране его приняли враждебно. Шах позволил себе не принять от Меншикова письма Государя в руки, а велел положить его на подушку. Во главе желавших войны стояли храбрый и честолюбивый наследник престола, Аббас-Мирза, третий сын шаха (два старших сына родились от невольницы), и главный министр, Алаяр-хан, известный своими злоупотреблениями. 16 июля сердар эриванский перешел с войском русскую границу.

Положение Закавказского края было очень тяжелым. Подвластные нам мусульманские народы готовы были взбунтоваться. Грузия трепетала, опасаясь вторжения персов. В Тифлисе царила паника. Переправившись через Араке, Аббас-Мирза осадил Шушу, храбро защищаемую полковником Реутом. Сын же его занял Елисаветполь и готовился ко вторжению в Кахетию. Главнокомандующий А. С. Ермолов, использовав задержку персов у Шуши для сосредоточения войск, направил отряд кн. Мадатова преградить персам путь в Кахетию, что и удалось. Но все же недостаточно решительные действия Ермолова вызывали недовольство Государя. Он решился отправить на театр военных действий, с особыми полномочиями, лицо, пользовавшееся особым его доверием и прославившегося военными успехами. Во время коронационных торжеств генерал-адъютант И. Ф. Паскевич получил приказание отбыть на Кавказ.

Паскевич родоначальником своим имел Феодора Цалаго (именуемого также Чалым и Цаленко), православного дворянина, прибывшего в начале ХVII в. из Волыни в Малороссию и занявшего видное положение "полкового товарища" в Полтавском полку. Сын Феодора, Яков, по прозванию Пасько, был кошевым атаманом. Сын Якова, Иван, носил уже фамилию Паскевича и был прапрадедом будущего фельдмаршала, родившегося в Полтаве в 1782 г. Окончив Пажеский корпус, он был лейб-пажем и адъютантом Императора Павла I. Паскевич принимал участие, начиная с 1807 г., в турецкой кампании. За действия под Варной получил он Георгия 4 ст. В Отечественной войне отличился в сражениях Смоленском, Бородинском, под Малым Ярославцем; в 1813 г. - под Лейпцигом. В Париж Паскевич вступил, командуя 2-ой гренадерской дивизией. В 1821 г. он был назначен начальником гвардейской дивизии, в каковой 2-й бригадой командовал Великий князь Николай. В 1824 г. он был пожалован генерал-адъютантом и назначен командиром I армейского корпуса.

В 1814 году Император Александр I представил его Великому князю Николаю в Париже, сказав: "Познакомься с одним из лучших генералов моей армии, которого я еще не успел поблагодарить за его отличную службу". С этого времени установилась между ними та крепкая дружба, которая продолжалась сорок с лишним лет. "Этого я уважаю, как только сын может уважать отца", - говорил Император Николай в начале 1831 году о Паскевиче де-Санглену.

Прибыв 29 августа на Кавказ, Паскевич 13 сентября разбил Аббас-Мирзу под Елисаветполем. 29 марта 1827 года Паскевич назначен был главнокомандующим и получил повеление от Государя: немедленно начать наступательные действия покорением ханств эриванского и нахичеванского, чтобы очистить от персов весь левый берег Аракса. 8 июля сдалась крепость Аббас-Абада. Двинувшийся на выручку Аббас-Мирза был разбит 5 июля при Джеван-Будахе.

"Поход открылся весною 1827 года, - пишет Н. Г. Устрялов. - Путь от Тифлиса к Эривани пролегал чрез два горные хребта, еще покрытые снегом и едва доступные для человека. Русские солдаты проложили дороги, устроили переправы, перевезли осадные орудия, обозы, и к изумлению врагов явились под стенами Эривани (24 апреля) с многочисленною артиллериею, без которой тщетны были прежде все усилия Цицианова и Гудовича овладеть ее твердынями, знаменитыми на востоке. Аббас-Мирза, считая Эривань оплотом Персии, собрал все свои силы, употребил все свое искусство, чтобы спасти ее от русских, но напрасно: пораженный Паскевичем на правом берегу Аракса, отбитый Красовским от монастыря Эчмиадзинского, он ушел в Тавриз, почти без войска. Славная Эривань пала, разгромленная русскими орудиями. Путь в Персию был открыт".

Эривань взята была в день Покрова Пресвятыя Богородицы, в воспоминание чего Паскевич, как сообщал он Государю, одну из тамошних мечетей отдал для церкви гарнизона покоренного города.

Государь б ноября горячо благодарил своего "старого командира" и наградил его орденом Георгия 2 ст.

13 декабря был занят кн. Эристовым Тавриз. Англичане, все время побуждавшие шаха и наследника к сопротивлению, увидели безнадежность положения Персии. Секретарь английской миссии Кембель прибыл к Паскевичу. Принятый, как частное лицо, он уговаривал его не двигаться дальше, так как опасности могла подвергнуться династия Каджаров. Последнюю, родоначальниками которых были выходцы из Азиатской Турции, только в начале XVIII века поселившиеся в Мазандеране на берегу Персидского залива, значительная часть населения не любила. Особенно сильно было движение против них в Азербейджане (или Адербейджане). Паскевичу улыбалась мысль присоединения этой провинции к России. "С потерею Адербейджана, - писал он 29 октября, - английские чиновники могут сесть на корабли в Бендер-Бушир и возвратиться в Индию".

Но против этого был Император Николай, всюду отстаивавший верноподданические начала. "Непреклонный в убеждениях строго-легитимных, - пишет кн. Щербатов, - Государь не допускал мысли о возможности воспользоваться непокорностью подданных законному их монарху. Настаивая на удовлетворении России, он, вместе с тем, требовал от Паскевича и сохранения целости Персии и неприкосновенности законной власти и престола шаха" ("Генерал-фельдмаршал кн. Паскевич. Его жизнь и деятельность". 1891).

Кн. Паскевич, в связи с этим, сообщал в рапорте Государю 29 октября 1827 г.: "Я, переступая через Араке, ни одного хана не пригласил к содействию нам способами бунта или тайной измены, не призывал к возмущению ни кочевых племен, ни городских жителей".

Аббас-Мирза первый понял безнадежность положения. Шах же Фет-Али пытался выиграть время для дальнейшего сопротивления. Паскевич тогда двинул армию к Тегерану. Занят был весьма важный и многолюдный город Ардебиль. Тогда шах запросил мира.

В ночь с 9 на 10 февраля 1828 г. в деревне Туркманчае, на пути к Тегерану, подписан был мирный договор. Шах обязался уступить России ханства Эриванское и Начихеванское, заплатить 20 миллионов рублей серебром контрибуции и даровать значительные преимущества русским, приезжавшим в Персию по торговым делам.

В сердечных выражениях благодарил Государь Паскевича. Но с той же трогательной любовью корил он его за раздражительность и неуживчивость в отношении к генералам Эмануелю, Сипягину и Красовскому.

"Теперь, как старому знакомому, могу сказать, как другу, - писал Паскевичу Император 15 марта 1828 г., - дозвольте мне изъяснить со всею искренностью новое желание мое, собственно до вас, любезный Иван Федорович, касающееся. Я душу вашу знаю; знаю, что благородная душа ваша не оскорбится голосом друга, которому честь ваша, ваша слава точно дороги. Не скрою от вас, любезный друг, что с прискорбием я видел, что многие сотрудники ваши, люди, коих вы уважать должны, ибо они вполне сего достойны, лишились под конец похода вашего доверия, не сделав, я смело скажу, ничего, дабы провиниться и тем заслужить недовольство ваше справедливым образом. Может ли высокая и благородная душа быть преступна в незаслуженной недоверчивости? Достойно ли вас угнетать или быть несправедливу к тем, кои, не щадя ни трудов, ни самой жизни, дабы заслужить мое благоволение, были истинными вам сотрудниками и помощниками? Не мне вам, любезный Иван Федорович, упоминать, что прощать великодушно, притеснять же без причины - неблагородно. Прошу вас, как друг, примите сие увещание от меня, как долг тому, которому я сам многими советами обязан. Я желаю, чтобы моего Ивана Федоровича всякий подчиненный любил и почитал, как отца, и чтобы не было других ему завистников, как завистников его славы и добродетели..."

В начале же этого письма от 15 марта, Государь извещал Паскевича о возведении его в графское достоинство с именем Эриванским: "Воздав всемогущему Богу благодарение за дарование столь желанного мира, обращаюсь к вам, мой любезный Иван Федорович, с изъяснением чувств признательности, которую от глубины сердца к вам питаю за важные услуги отечеству и точное исполнение моих желаний; вы все вполне совершили. Желая, чтобы и в потомстве сохранились неразлучные с именем вашим приобретения, коими вам Россия обязана, приобщил я к фамилии вашей название той твердыни, покорением которой поход принял решительный оборот в нашу пользу". Паскевичу был пожалован 1 миллион из контрибуции.

Царствуя два года, потрудившись над устроением Империи, ведя еще войну с Персией и имея, после Наваринской победы, обостренные отношения с Турцией, Государь 29 ноября 1827 года писал Цесаревичу Константину: "Никто не ощущает большей потребности, чем я, быть судимым с снисходительностью. Но пусть же те, которые судят меня, примут во внимание, каким необычайным образом я вознесся с поста недавно назначенного начальника дивизии на пост, который занимаю в настоящее время, кому я наследовал и при каких обстоятельствах, и тогда придется сознаться, что если бы не явное покровительство Божественного Провидения и того, на кого еще при жизни я смотрел, как на своего благодетеля, и которого мне приятно считать своим ангелом-хранитетем, мне было бы не только невозможно поступать надлежащим образом, но даже справляться с тем, что требует от меня заурядный круг моих настоящих обязанностей; я твердо убежден в Божественном покровительстве, которое проявляется на мне слишком ощутительным образом для того, чтобы я мог не замечать его во всем, случающемся со мною, и вот моя сила, мое утешение, мое руководящее начало во всем".

***

Мир с Персией был особенно важен, так как на Ближнем Востоке назревала другая война - с Турцией. Император Николай I сразу же по вступлении на престол решительно заговорил с последней, требуя точного выполнения ею условий Бухарестского мира 1812 г. Обязательства принятые на себя тогда Турцией в отношении Сербии, Молдавии и Валахии, свободной русской торговли чрез Босфор и Дарданеллы и другие султаном не выполнялись. После твердых требований Государя, предъявленных 24 марта, Порта обязалась 25 сентября 1826 года договором заключенном в Аккермане исполнять свои обязательства.

На очереди стоял и греческий вопрос, в отношении которого Император Александр проявлял большую нерешительность, находясь под полным влиянием австрийского министра Метгерниха. Последнему выгодно было придавать национальному движению греков исключительно революционный вид. Император Николай и в данном случае проявил определенность, выявив ее в беседе с присланным в марте 1826 года из Лондона в С.-Петербург, победителем Наполеона, герцогом Веллингтоном. 24 июня/6 июля заключен был в Лондоне относительно Греции договор между Россией, Англией и Францией. Меттерних негодовал. "Континентальный союз, на котором покоились тишина и благоденствие Европы, перестал существовать", - заявил он русскому послу Д. П. Татищеву.

Султан Махмуд II отверг предложение трех держав о посредничестве между турками и греками. Ибрагим, сын паши египетского Магомета Али, свирепствовал в Морее и на архипелагских островах. Не воздействовало на Ибрагима и обращение к нему адмиралов русского, английского и французского флотов, находившихся вблизи гавани Наварин.

8 октября 1827 года английский вице-адмирал Кондрингтон (1770-1851), как старший в чине, двинул в гавань союзный флот. Русскими командовал контр-адмирал граф Гейден [Граф Логгин Петрович Гейден (1772-1850). Род. в Гааге, проявлял особую верность Оранскому дому; с 1795 г. на службе в России, с 1810 - русский подданный с сохранением графства Римской империи. 1826 - нач. 3 дин. Балтийск. флота. 1827 - контр-адмирал в составе эскадры ген.-адъют. Д. Н. Сенявина, отправленной в мае в Портсмут (Англия). Назначен во главе особой эскадры, двинутой из Портсмута в Средиземное море. За Наварин получил - чин вице-адмирала, Георгий 3 ст., аренду в 3000 г. на 12 лет. Во время войны 1828-29 гг. - главноком. флотом в Средиземном море; производил блокаду Дарданелл и Константинополя; 1838 - главный командир Ревельского порта], французами - контр-адмирал Риньи. Начался бой. Особенно отличился адмиральский корабль "Азов", под командой храброго капитана М. П. Лазарева. Турецкий флот был уничтожен.

Разгром турецкого флота в Наваринской бухте произвел огромное впечатление в Европе. Австрийский император Франц I называл Кодрингтона и других адмиралов убийцами. В Англии, где незадолго до Наварина скончался Джордж Каннинг и изменился политический курс, раздавались даже голоса о привлечении к суду доблестного адмирала. Бой назывался "досадной случайностью". Король Георг IV, открывая парламент, назвал Наваринскую бухту "неприятным событием". В 1828 году адмирал Кодрингтон был уволен, хотя "решительность действий" предписывалась ему в указаниях, данных первым лордом адмиралтейства, принцем Кларенским. Только, когда последний в 1830 году стал королем Вильгельмом IV, адмирал был снова привлечен к активной деятельности.

Император Николай I отличил адмиралов Кодрингтона и Риньи. "Вы одержали победу, за которую цивилизованная Европа должна быть вам вдвойне признательна, - говорилось в рескрипте от 8/20 ноября 1827 года на имя Кодринггона. - Достопамятная Наваринская битва и предшествовавшие ей смелые маневры говорят миру не об одной лишь степени рвения, проявленного тремя державами, - в деле, бескорыстие которого еще более оттеняет его благородный характер; они доказывают также, что может сделать твердость - против численного превосходства, искусно руководимое мужество - против слепой отваги, на какие бы силы последняя не опиралась. Ваше имя принадлежит отныне потомству [Во время боя турецкий флот состоял из 65 судов с 2106 орудиями и 23000 чел. экипажа. Союзный - из 28 судов (русских 8) с 1298 орудиями и 13000 чел. экипажа]. Мне кажется, похвалами я только ослабил бы славу, окружавшую его, но я ощущаю потребность предложить вам блистательное доказательство благодарности и уважения, внушаемых вами России. В этих видах посылаю вам прилагаемый орден св. Георгия 2 ст. Русский флот гордится, что заслужил под Наварином ваше одобрение. Мне же особенно приятно заверить вас в чувствах питаемого к вам уважения".

Граф Гейден, награжденный св. Георгием 3 ст. и чином вице-адмирала, в письме своем от 19 июня/1 июля 1828 г. высказывал Кодрингтону огорчение и возмущение по поводу его увольнения. При письме он препроводил, по повелению Государя, саблю, которую один оружейник в Сибири изготовил в честь Наваринской битвы.

Интересно письмо леди Кодрингтон от б августа 1828 г. с о. Мальты: "Дорогой граф Гейден. Я хотела бы дать Вам, всем Вашим и в особенности Вашему Августейшему Государю понятие о той благодарности, которая пробудилась у одинаково преданной жены и матери за милостивый поступок в отношении моего адмирала и нашего дорогого сына. Но это совершенно невозможно. И все-таки я не могу перенести близкого отъезда из этой части света без того, чтобы не попытаться высказать Вам какие благородные чувства возбудил во мне этот поступок. То, что один из союзных Государей, одинаково с другими заинтересованный в результате, наградил главнокомандующего в Наваринском бою, - это мне кажется вполне естественным и последовательным, но кто может вполне оценить, как оно того заслуживает, то прекрасное письмо, которое сопровождало Государеву наградную грамоту, полное самых деликатных и утонченных, - а потому и самых сильных и приятных, - похвал. Я думаю, что никто не может лучше оценить его, как сыновья, дочери и жена адмирала. Что касается моего сына, как могу описать я мои чувства, когда увидела его в первый раз после выздоровления (от ран. - Н.Т.), награжденного Государевым орденом..."

Султан всю ненависть за понесенное поражение перенес на Россию. В Турции провозглашалось, что Россия есть вечный, неукротимый враг мусульманства. Обнародован был гати-шериф о поголовном ополчении за веру и отечество. Драгоман Порты грозил русскому послу А.И. Рибопьеру заключением в Семибашенный замок. Но представитель России знал, Кто стоит за ним и твердо заявил драгоману: "Скажите тем, кто вас послал, что времена подобных нарушений международного права прошли безвозвратно, что я никому не советую переступать мой порог, что я вооружу всех своих и буду защищаться до последней капли крови, и что если кто осмелится посягнуть на мою жизнь или даже на мою свободу, камня на камне не останется в Константинополе. Государь и Россия сумеют отомстить за это". "Лицо драгомана после этих слов, - писал Рибопьер, - от страха сделалось смешно до крайности".

14 апреля 1828 г. обнародован был манифест о войне с Турцией. Государь объявил, что, вопреки заявлениям султана, он вовсе не думает о разрушении Оттоманской империи, а только намерен настоять на исполнении Турцией прежних договоров и лондонского соглашения по греческому вопросу.

Главнокомандующим второй армией, двинутой на Балканский полуостров, был назначен фельдмаршал граф Витгенштейн [Граф Петр Христианович Витгенштейн (1768-1842), древне-германского происхождения, род. в Нежине. Службу начал в л. -га. Семеновском полку. В Отечественную войну удачно оборонял пути в С.-Петербург. После смерти в 1813 г. светл. кн. Кутузова-Смоленского - главнокомандующий русско-прусских войск в Европе. После неудачных сражений под Люценом и Бауценом, просил об увольнении. Заменен кн. Барклай-де-Толли. 1818 - главноком. 2 армии. 1826 - фельдмаршал. 1834 - светлейший князь], начальником штаба генерал-адъютант П. Д. Киселев.

По случаю отбытия Государя в действующую армию 24 апреля учреждена была в С.-Петербурге временная Верховная комиссия, в составе гр. П. А. Толстого, кн. А. Н. Голицына и гр. В. П. Кочубея, в качестве ее председателя. Высочайшим приказом 24 мая указано, что и в присутствии Государя главнокомандующему предоставлялась вся власть и права, "присвоенные ему учреждениями о большой действующей армии". Но, конечно, нахождение Государя в армии ограничивало свободу действий гр. Витгенштейна.

Беспримерное в тот год разлитие Дуная задержало переправу через него и дало возможность большим турецким силам сосредоточиться у крепости Шумла. Благоприятным событием был переход на русскую сторону запорожских казаков, обитавших при устьях Дуная с второй половины XVIII в. после упразднения Запорожской Сечи.

Казаки узнали, что в армии находится Царь. Через посредство коменданта Измаила ген.-майора С.А Тучкова I кошевой атаман Осип Михайлович Гладкий, пользовавшийся правами двухбунчужного паши, бил челом Государю. Весь кош перебрался на левый берег Дуная, предоставив войскам сотни легких судов для переправы. 19 мая Государь пожаловал Гладкому золотую медаль со своим изображением, сказав: "Бог вас простит, отчизна прощает и я прощаю". То же Царь объявил всему кошу, добавив: "Я знаю, что вы за люди".

Местом переправы была выбрана деревня Сатуново, между крепостями Измаилом и Рени. Вблизи был турецкий опорный пункт Исакчи. Казаки переправились 25 мая. 27-го, по диспозиции Государя, началась общая переправа. Запорожцы, явившись с 40 лодками, очень помогли. Император, не дождавшись наводки моста, переправился на берег в лодке Гладкого.

"...В виду еще не сдавшейся и защищаемой сильным гарнизоном крепости Государь сел в шлюпку запорожского атамана, - писал Бенкендорф. - Гладкий сам стоял у руля, а двенадцать его казаков гребли. Этим людям, еще недавно нашим смертельным врагам и едва за три недели перед этим оставившим неприятельский стан, стоило только ударить несколько лишних раз веслами, чтобы сдать туркам, под стенами Исакчи, русского Самодержца, вверившегося им в сопровождении всего только двух генералов". Гладкий награжден был чином полковника и орденом Георгия 4 ст. Крепость сдалась 30 мая.

2 июня у г. Бадабогу к Государю явилась депутация некрасовцев, бежавших в 1708 г. в Турцию с Дона во время бунта Булавина [Кондратий Булавин, род. ок. 1660 г., сотник бахмутской казачьей сотни. Бунт готовился с 1705 г. Связан Булавин был с Мазепой. Разгар бунта в 1707 г. Захватил атаманское место. Разбитый войсками Царя Петра I, кончил в 1708 г. жизнь самоубийством. Сторонники его, во главе с Некрасовым, бежали в Турцию] сохранили они веру и русский быт. Встретили царя хлебом-солью и пали ниц. Император велел им встать и сказал: "Не стану обманывать вас ложными надеждами: я не хочу удерживать за собою этот край, в котором вы живете и который занят теперь нашими войсками; он будет возвращен туркам, следовательно поступайте так, как велят вам ваша совесть и ваши выгоды. Тех из вас, которые хотят возвратиться в Россию, мы примем и прошедшее будет забыто; тех же, которые останутся здесь, мы не тронем лишь бы не обижали наших людей. За все, что вы принесете в наш лагерь, будет заплачено чистыми деньгами". Жалоб на них впоследствии не было. Наделенные издавна турками угодьями и рыбными ловлями, некрасовцы предпочли остаться в Турции, где пребывают до сих пор.

7 июня сдался Браилов. 12 июня кн. Меншиков, при содействии Черноморского флота, взял Анапу, и ему повелено было, опять же с помощью флота, овладеть Варною. Значительные силы решено было двинуть к Шумле, где для защиты ее сосредоточились 40000 лучших войск под начальством мужественного сераскира Гуссейн-паши. Главнокомандующий был против движения к Шумле, Государь же поддержал этот план начальника главного штаба ген. Дибича.

Длительная операция под Шумлой создала одно время для русской армии опасность быть окруженной между Варной, Силистрией и Шумлой. Государь, который и лично мог оказаться в таком положении, указал поступить тогда согласно приказу Петра I во время Прутского похода 1711 г.: "Если бы Провидение не предохранило меня от подобного бедствия, если бы я имел несчастие попасть в руки моих врагов, то, надеюсь, что в России вспомнят многозначительные слова Сенату моего прапрадеда: "Если случится сие последнее, то вы не должны почитать меня своим Царем и Государем и ничего не исполнить, что мною, хотя бы по собственному повелению, от вас было требуемо".

Государь считал необходимым бывать под Шумлой и под Варной. Шумлы наводняли турецкая конница и вооруженные жители. Бенкендорф, в своих записях, описывает поездку Императора из Шумлинского лагеря в Варненский. Государь велел отпустить Северский конно-егерский полк, назначенный сопровождать его. "Зачем напрасно утомлять людей? Они будут полезнее в лагере, нежели здесь. На нас не нападут, а в случае надобности мы сумеем отбиться", - сказал он Бенкендорфу. К счастью приказ Государя не успели привести полностью в исполнение, когда оказалось, что дорога уже преграждена отрядом турецкой кавалерии. Егерей возвратили из тыла, и они охраняли в пути Императора.

"Ответственность в безопасности Государя лежала преимущественно на мне, в качестве командующего главной его квартирой, - писал Бенкендорф. - Меня невольно обнимал ужас при мысли о слабости защиты, окружавшей Владыку могущественной России; вся наша сила состояла из 700 человек пехоты и 600 конницы, и с этой горстью людей мы шли по пересеченному горами и речками краю, где предприимчивый неприятель, имевший еще на своей стороне и ревностную помощь жителей, мог напасть на нас и одолеть, благодаря численному перевесу. Я взял все возможные в нашем положении меры предосторожности, но сердце мое сильно билось".

Бенкендорф описывает ночевку Государя в солдатской палатке в лагере в Козлудже: "Едва замерцала заря, как он уже был на ногах, велел седлать и решился ехать во главе отряда. А еще только перед сном курьер привез предупреждение от кн. Меншикова, что дорога опасна, и нужны большие предосторожности. К счастью, совсем не обычно, Император надел в это утро шинель, а мы, как бы ненароком, пошучивая, так его обступили, что он оказался незамеченным в центре свиты. Дорога из долины пролегала очень густым лесом, где неудобно было скрыться засаде. Только что отряд выбрался из чащи и набожная свита благоговейно закрестилась, как за спиной послышались ружейные выстрелы: шальная пуля уложила двух-трех конных егерей. Господь хранил России своего Помазанника".

Из Варны Государь проехал на фрегат "флора" в Одессу повидать прибывших туда Императрицу Александру Феодоровну и Вел. княжну Марию Николаевну. На обратном пути, следуя на том же фрегате, Государь перенес 21 августа страшнейшую бурю. Пришлось повернуть к Одессе, откуда двинуться в Варну сухим путем. Государь ехал в коляске с Бенкендорфом. Буря не унималась. До самого Дуная не переставал ливень и ветер. На правой стороне реки дороги и лошади были безобразны. Ехать же приходилось густыми лесами, славившимися разбойничьими притонами. За ними, по открытой местности, бродили бежавшие из опустошенных жилищ болгары. "Государь, - пишет Бенкендорф, - незнакомый со страхом, спокойно спал в ней (коляске), или вел со мною живую беседу, как бы на переезде между Петербургом и Петергофом. Мне же было вовсе не до сна и не до разговоров". Стала надвигаться ночь, а клячи тащились еще медленнее. Наконец Бенкендорф подался вперед и насмешил Государя. - "Что? Огоньки увидел? Я их уже приметил, только ждал, какое на тебя они произведут впечатление..." И сам засмеялся благодушно, как ребенок. - "Это Кюстенджи, Ваше Величество". - "Конечно. Ну что, передохнешь теперь? А, пожалуй, ты еще боишься: все чудится, что это турки? Успокойся, свои. Посмотри, как правильно раскинуты палатки. Вот молодцы!" - выговорил он очень громко. Коляска въезжала в лагерь гвардейской легкой кавалерийской дивизии". Государь сделал 200 верст по разбойничьей местности, без конвоя и на клячах.

"Даже теперь, по прошествии шести лет от события, - писал Бенкендорф, - дрожь пробегает по мне, когда я только вспоминаю, что в то время ехал один, по неприятельской земле, с русским Императором, вверенным моей охране".

В Варне Государь пребывал на стопушечном корабле "Париж", проводя день до заката солнца в осадном лагере. Прибытие гвардии улучшило положение. Но 20-тысячный гарнизон мужественно держался. На помощь ему двинут был крупный отряд паши албанца Омер-Врионе, не сумевшего, однако, использовать выгодность своего положения. Для него безрезультатным оказался кровопролитный бой 18 сентября в Куртепэ (Волчья гора) в 6 верстах к югу от Варны, против принятия которого был принц Евгений Виртембергский. Знаменитый прусский стратег, будущий фельдмаршал граф Мольтке писал: "Атака на Куртепэ является одним из самых блестящих дел похода 1828 года: хотя предположенное нападение не увенчалось успехом, но храбрость русского войска произвела на турок сильное впечатление, что последствия этого боя существенным образом повлияли на исход кампании. Пример этот служит новым доказательством, насколько строгое повиновение даже среди самых затруднительных обстоятельств представляет одну из первейших военных добродетелей". Впоследствии Имп. Николай говорил принцу Евгению: "Если тут кто виноват, то это я один, так как дал повеление к нападению, но беда учит разуму".

Князь Меншиков был опасно ранен ядром под Варной. Военные действия продолжал граф М. С. Воронцов. 28 сентября сдался Юзуф-паша, 29-го вся крепость с храбрым капудан-пашей Изет-Мегметом, любимцем султана.

Государь, отпраздновав победу, наградил гр. Воронцова шпагой с алмазами и надписью "За взятие Варны", обратился к нему со следующим рескриптом: "Граф Михаил Семенович! Воздав жертву должной хвалы и благодарения Богу, поборающему правде и увенчавшему оружие российское новым блистательным успехом, я желаю почтить память моего предшественника, утратившего победу и жизнь, но не славу, под стенами покоренной ныне Варны. Здесь пал, ратуя под знаменем Христовым, мужественный сын Ягайлы, Владислав, король польский. Место его погребения незнаемо, но да будет ему воздвигнут в самой столице Польши памятник, его достойный. Назначив для сего ей в дар 12 турецких пушек из числа найденных в Варне орудий, я поручаю вам немедленно выбрать и отправить их в Варшаву, где оные будут поставлены на приличном месте, по распоряжению Его Императорского Высочества Цесаревича, в честь героя и в честь храбрым российским войскам, отомстившим победою за его падение. Возлагая на вас исполнение моей воли, пребываю вам всегда благосклонный".

Цесаревичу Константину Государь писал 1 октября: "Я жалую Варшаве 12 орудий, как замечательное историческое воспоминание, ибо достойно внимания, что здесь явилась именно русская армия с польским королем, чтобы отомстить смерть другого польского короля. Да сблизятся поляки и русские все более друг с другом. Вот в чем цель всех моих желаний и всех стремлений моего разума. Быть может, подаренные пушки докажут то, что я высказываю здесь этими словами".

Владислав III, король польский и венгерский, был единственным монархом, старавшимся помочь угрожаемой турками Византии и погиб под Варной 10 ноября 1444 г., разбитый султаном Амуратом.

Султан, действуя в Европе оборонительно, думал нанести удар в Азии. Эрзерумскому сераскиру приказано было с 40000-й армией вторгнуться в закавказские области, подняв восстание подвластных России мусульман. Закавказский корпус, не оправившийся еще после персидского похода, насчитывал 12000 человек. Паскевич решил сам перейти в наступление. Он явился под стенами Карса и через четыре дня - 23 июня начал штурм. После первых успехов Паскевич послал записку коменданту: "Пощада невинным, смерть непокорным, час времени на размышление". Гарнизон положил оружие. Шедшие к Карсу турки отступили к Эрзеруму. Другая опасность грозила от турок, двигавшихся к пределам Гурии. Паскевич спешил предупредить их. Чума, открывшаяся в его войсках, задержала движение русских. Справившись с болезнью в течение трех недель, Паскевич, совершив труднейший переход в зной через горы, подступил к Ахалцыху. Разбив появившихся там двух пашей с 30-тысячным войском, Паскевич 16 августа взял штурмом эту крепость, висевшую на обрывистой скале и защищаемую сильной артиллерией. Ахалцых стал надежным оплотом Грузии со стороны азиатской Турции. Покорение затем Баязета обеспечило и Эриванскую область. Взят был и Ардаган.

Взятием Варны, отходом в начале октября от Шумлы за Дунай и успехами в Азии заканчивалась трудная кампания 1828 г.

Государь решил в дальнейшем предоставить главнокомандующему вести кампанию более самостоятельно. Он, по взятии Варны, отбыл в Одессу на корабле "Императрица Мария", который поднял паруса 2 октября под командованием капитана Папа-Христо. В пути разыгрался страшнейший шторм, продолжавшийся 36 часов. "Только Государь, граф Потоцкий (Станислав) и я были здоровы и на ногах, цепляясь за все встречное, когда хотели передвинуться с одного места на другое... - писал Бенкендорф. - Нас неудержимо гнало к враждебным берегам Босфора... Еще сутки такой же бури, и Русского монарха выбросило бы на турецкую землю!.. [В дубовом форштевне флагманского корабля "Императрица Мария", участвовавшего в Синопском бою 1853 г., был вделан, по повелению Имп. Николая I, кусок форштевня прежнего корабля того же названия, на котором пережито было так много в октябре 1828 г. Этим подчеркивалась связь между обоими кораблями имени Императрицы-Матери и благодарность Государя за чудесное спасение] К Одессе мы подошли только с наступлением ночи (8 октября)... На дорожные наши приготовления потребовалось немного времени, и в четыре часа утра я уже сидел в коляске рядом с Государем. Он остановился у собора помолиться. Лишь его и мои шаги раздавались под церковными сводами. В соборе находился только один священник и несколько свечей, зажженных у икон, освещали царствовавшую в нем глубокую темноту. Этот отъезд был печален, и хотя только что освободились от смертельной опасности, впереди все еще чудилось какое-то новое несчастие". И у Государя было предчувствие чего-то тяжелого.

По прибытии 24 октября в С.-Петербург, Государь застал опасно больной вдовствующую Императрицу. 24 октября скончалась Императрица Мария Феодоровна (1759 - 1828). При погребении ее, состоявшемся 13 ноября, имел в последний раз место церемониал, установленный со времени кончины Императора Петра Великого. За колесницей следовал Имп. Николай I в траурной епанче, с распущенной шляпой с длинным флером. Государь высказал пожелание, чтобы подобный церемониал не был применен при его погребении.

К 1828 г. относится указ Государя Синоду от 11 января: "В твердой уверенности, что добрые христианские нравы составляют первое основание общественного благоденствия, а нравы нуждаются наставлениями и примером духовенства, Мы всегда желали, чтобы чин духовный имел все средства и к образованию юношества, Церкви посвященного, и к прохождению служения с ревностью и свойственным ему достоинством, не препираясь заботами жизни и безбедного своего существования". В царствование Государя особенное внимание обращалось на улучшение материального положения духовенства.

В 1828 г., указом Имп. Николая I от 28 ноября, открыт был в С.-Петербурге Технологический институт, вызванный желанием "способствовать распространению и прочному устройству мануфактурной промышленности". Целью Практического технологического института была подготовка "людей, имеющих достаточные теоретические и практические познания для управления фабриками или отдельными частями оных".

К 1828 г. относится следующий отзыв И. П. Дубецкого, впервые увидевшего Государя под Браиловым: "Император Николай Павлович был тогда 32-х лет; высокого роста, сухощав, грудь имел широкую, руки несколько длинные, лицо продолговатое, чистое, лоб открытый, нос римский, рот умеренный, взгляд быстрый, голос звонкий, подходящий к тенору, но говорил несколько скороговоркой. Вообще он был очень строен и ловок. В движениях не было заметно ни надменной важности, ни ветреной торопливости; но видна была какая-то неподдельная строгость. Свежесть лица и все в нем высказывало железное здоровье и служило доказательством, что юность не была изнежена и жизнь сопровождалась трезвостью и умеренностью. В физическом отношении он был превосходнее всех мужчин из генералитета и офицеров, каких только я видел в армии, и могу сказать поистине, что в нашу просвещенную эпоху величайшая редкость видеть подобного человека в кругу аристократии" ("Русская Старина", 1895).

"Голос у Государя был необыкновенный, - писал Н.А. Крыжановский. - Когда он командовал, никакого усилия с его стороны не замечалось, крика не было слышно и ухо получало мягкое, приятное впечатление, но команда эта была слышна, как выражаются, на версту" ("Исторический Вестник", 1915).

Отход русских войск от Шумлы и Силистрии, с обратной переправой через Дунай, вызвал ликование в некоторых европейских государствах. В Вене прочили туркам полную победу и поощряли Порту к дальнейшим действиям. Меттерних мечтал быть посредником между воюющими державами и стать решителем судеб Востока. Английские агенты действовали в Персии. 30 января 1829 г. толпой был убит в Тегеране русский посланник А. С. Грибоедов. Событие это еще более утвердило султана Махмуда в его борьбе с Россией, у которой появились новые осложнения на востоке. Министр иностранных дел граф К. В. Нессельроде призывал Паскевича не обострять очень персидского вопроса. Но последний проявил, напротив, чрезвычайную твердость, объявив шаху, что отвратить от Персии страшную грозу, последствием которой может быть падение династии Каджаров, возможно только испросив прощение у русского Императора чрез одного из персидских принцев. Наследник Аббас-Мирза убедил шаха отправить с этим поручением в Петербург принца Хозрев-Мирзу, старшего сына Аббасова.

9 февраля 1829 г. Государь уволил главнокомандующего, гр. Витгенштейна, которым давно был недоволен. На его место назначен был начальник Главного штаба Его Императорского Величества, генерал от инфантерии, генерал-адъютант И. И. Дибич. Начальником штаба - генерал-адъютант барон К. Ф. Толь.

Барон Иван Иванович Дибич был вполне подготовлен к обязанностям полководца. Потомок рыцарей, он родился в 1785 г. в Силезии. Пройдя блестяще учение в берлинском кадетском корпусе, он переехал в 1801 г. к отцу в Россию и служил в лейб-гвардии Семеновском полку. Отличился Дибич под Аустерлицем, участвовал в кампании 1806-07 гг. Во время Отечественной войны был обер- квартирмейстером в корпусе гр. Витгенштейна и получил Георгия 3 ст. за бой под Полоцком. Заключал 18 дек. 1812 г. с прусским генералом гр. Йорком Таурогенский договор. В кампанию 1813 г. - генерал-квартирмейстер союзных русско-прусских войск. Дибич настолько удачно действовал в знаменитой битве под Лейпцигом, что австрийский главнокомандующий, кн. Шварценберг снял с себя орден Марии-Терезии и наградил им его. В 1814 г. на высотах Бельвилля под Парижем он награжден был Имп. Александром I орденом Александра Невского. В 1818 г. - ген.-адыютанг. В 1821 г. - был на Лайбахском конгрессе и с тех пор неизменно состоял при Имп. Александре. Начальник его Главного штаба и управляющий квартирмейстерской частью. В 1826 г. в день коронации произведен в генералы от инфантерии. В 1827 - граф.

Назначенный ближайшим его сотрудником, ген.-адъютант Карл Федорович Толь участвовал в швейцарском походе Суворова; войну 1812 г. закончил генерал-квартирмейстером всей армии, потом был генерал-квартирмейстером Главного штаба.

Дибич, по вступлении в командование, произвел большие перемены, облегчившие положение солдат. Смягчена была чрезвычайно строгая до этого дисциплина, улучшено продовольствие, разрешено ношение в походах вместо киверов - фуражек, преобразованы обозы.

6 мая армия перешла снова через Дунай и Дибич обложил Силистрию. Он знал, что в Шумле сосредоточены большие силы деятельного Решид-Мехмед-паши и рассчитывал, что тот попробует ударить на русские силы, стоящие в отдалении от главных сил, в Праводах и Базарчике. Действительно Решид с 40000 осадил Праводы, занятые генералом Куприяновым [Павел Яковлевич Куприянов (1789-1874). С 1806 г. участвовал войнах. Зимовал 1828 г. в Праводах-у подножья Балкан,-когда вся остальная армия отошла за Дунай. Имел Георгия 3 ст. Впоследствии был членом Военного Совета. Имп. Николай I даровал дворянское достоинство рижскому губернатору Верману, за которым замужем была единственная дочь Куприянова], под главным начальством генерала Рота. Дибич, получив донесение от последнего и оставив под Силистрией генерала Красовского [Афанасий Иванович Красовский. Участник войн 1813-15гг., персидской, турецкой, усмирения польского восстания. С 1834 г. - член Военного Совета. С 1842 г.-командир корпуса. Имел орден Георгия 3 ст., был генерал-адъютантом, генералом от инфантерии. Умер в 1843 г.], двинулся на Балканы и в пятый день оказался в тылу Решила, отрезав его от Шумлы. Принимая русских за слабый отряд, посланный Ротом, Решид двинулся для истребления его. В теснинах Кулевчи встретил его 30 мая Дибич и, после упорного боя, разбил на голову. 18 июня пала Силистрия. Дибич поручил Красовскому запереть в Шумле Решида. Последний для удержания ее, после поражения в Кулевчах, притянул к себе отряды, охранявшие пути в горах, и ослабил также береговую линию.

16 мая Государь писал Дибичу: "Что в моих глазах стоит выигранного сражения, это - ваше согласие с Толем, благодарю вас за это. Скажите ему, что в сем я узнаю эстляндского рыцаря, который близок моему сердцу".

Известие о победе при Кулевчи Государь получил в Варшаве, на обратном пути из Берлина. Привезший донесение кн. Трубецкой, адъютант Дибича, писал последнему: "Было бы трудно описать впечатление, произведенное на Императора известием, с которым вам угодно было послать меня. На верху радости, или, вернее, счастия, он осыпал меня поцелуями, бросился на колени, чтобы поблагодарить Бога, и тотчас же поздравил меня своим флигель-адъютантом и полковником - две милости, которые я никаким образом не ожидал одновременно..."

Дибич был награжден орденом Георгия 2 ст., прусским же королем большим крестом ордена Черного Орла. Толю пожалован был Государем графский титул.

В Варшаве же Государь получил два сообщения от главного начальника Черноморского флота, адмирала А. С. Грейга (1775-1845). 14 мая 1829, бриг "Меркурий" крейсеровал с фрегатом "Штандарт" и бригом "Орфей" у Константинопольского пролива. Неожиданно появился турецкий флот. Более быстроходные фрегат и "Орфей" ушли. "Меркурия" же турки настигли. Произошло трехчасовое сражение с двумя линейными - 110-и и 74-пушечными - турецкими судами. Командир брига А. И. Казарский (1798-1833) приказал прибить флаг к мачте, чтоб ни в каком случае не могло быть речи о сдаче. По предложению поручика корпуса штурманов Прокофьева, офицеры поклялись, что тот из них, кто останется в живых, воспламенит выстрелом крюйт-камеру с порохом. На шпиль брига положен был заряженный пистолет. Турки вынуждены были отступить. На рапорте Грейга Государь написал: "Капитана-лейтенанта Казарского произвести в капитаны 2 ранга, дать Георгия 2 кл., назначить флигель-адъютантом с оставлением при прежней должности и в герб прибавить пистолет. Всех офицеров в следующий чин, и у кого нет Владимира с бантом, то таковой дать. Штурманскому офицеру сверх чина дать Георгия 4 класса. Всем нижним чинам знак отличия военного ордена и всем офицерам и нижним чинам двойное жалование в пожизненный пенсион. На бриг "Меркурий" георгиевский флаг.

По приходе брига в ветхость заменить его другим, новым, продолжая сие до времен позднейших, дабы память знаменитых заслуг команды брига "Меркурий" и его имя во флоте никогда не исчезало и, переходя из рода в род, на вечные времена служила примером и потомству".

В Севастополе, на мысе, при входе в порт в 1834 г. поставлен памятник в виде каравеллы с надписью на пьедестале: "Казарскому, потомству в пример". В 1834 г. в Балтийском флоте был построен 20-пушечный бриг "Казарский"; потом это имя носил минный крейсер, впоследствии посыльное судно в Черном море.

Второе донесение адмирала говорило о позорной сдаче фрегата "Рафаила", командир которого, капитан 2 ранга Стройников спустил флаг при встрече с турецким флотом. Фрегат торжественно был приведен в Константинополь. Указом Грейгу предложено образовать под своим председательством комиссию для обследования этого дела. Высочайший указ заканчивался так: "Уповая на помощь Всевышнего, пребываю в надежде, что неустрашимый флот Черноморский, горя желанием смыть безславие фрегата "Рафаила" , не оставит его в руках неприятеля. Но, когда он будет возвращен во власть нашу, то, почитая фрегат сей впредь недостойным носить флаг России и служить наряду с прочими судами нашего флота, повелеваю вам предать оный огню". Воля Императора оказалась исполненной. Турки назвали фрегат "Фазли-Аллах" (данный Богом). Он находился в Синопской бухте и был зажжен во время боя 16 ноября 1853 г. с флагманского корабля вице-адмирала Нахимова "Императрица Мария". Фрегат взлетел на воздух в виду русской эскадры.

Дибич начал 5 июля переход через Балканы. Турецкие города сдавались почти без сопротивления. "Любезный друг, с какою радостью я могу сказать вам: спасибо, Забалканский, - писал Государь Дибичу 4 августа, - название это принадлежит вам по праву, и я даровал его вам от всего сердца. Но прежде всего да будет тысячекрат благословен Господь за Его столь явное вам содействие, признаем Его покровительство во всем, что случается для нас счастливого..."

В Айдосе - городе по пути к Сливену и Адрианополю - Дибич издал 13 июля прокламацию к жителям, в которой объявлял об освобождении мусульманских жителей от постоя, о свободе их богослужений и об оставлении занятой русскими местности под властью султана и под управлением турецких чиновников. Распоряжение это произвело весьма благоприятное впечатление на местное турецкое население.

27 июня 1829 г. граф Паскевич взял Эрзерум. Государь писал ему 30 июля: "Трудно мне выразить, любезный мой Иван Федорович, с каким душевным удовольствием получил я известия, привезенные Дадиановым и Фелькерзамом. Вы все сделали, что можно только ждать после продолжительной и трудной кампании и все сделали в 14 дней; вы вновь прославили имя русское, храброе наше войско и сами приобрели новую, неувядаемую славу; да будет награда вам - первая степень Георгия - памятником для вас и для войск, вами предводительствуемых, славных ваших подвигов и того уважения, которое с искренней дружбой и благодарностью моей навеки принадлежит вам. Изъявите всем мое совершенное удовольствие и признательность; поведение войск после победы мне столь же приятно, сколь славнейшие подвиги военные; оно стоит побед влиянием в пользу нашу... Сего же вечера получил я рапорт Ивана Ивановича из Айдоса... Вопрос чего хочет султан? Казалось бы, правда, и этого довольно, но товарищ Махмуд упрям; зато мои Иван Федорович и Иван Иванович его прошколят досыта".

Пушкин, посетивший в то время кавказскую армию, писал: "Полки наши пошли в Арзрум, и 27 июня, в годовщину Полтавского сражения, русское знамя развилось над арзрумской цитаделью".

13 июля в Красном Селе был парад войскам. На нем присутствовали пленные двухбунчужный паша и 12 бим-пашей. Им предоставлены были лошади, оседланные по-турецки, и вообще им, как печаталось тогда, оказаны были "все учтивости, с коими обходятся у нас с обезоруженными пленными неприятелями". В конце парада они были обрадованы личным обращением Государя, что он дарует им свободу и велел снабдить как деньгами, так и всем нужным для совершения дальнего путешествия. 12 июня взят был Бургас.

8 августа занят без выстрела Адрианополь. Иниада покорена черноморским флотом. Демотика сдалась добровольно. 26 августа занят был г. Энос, после чего армия Дибича вошла в связь с находившейся в Архипелаге эскадрой графа Гейдена. Главнокомандующий предполагал двигаться на Константинополь.

29 августа прибыл к Дибичу курьер от прусского посланника Рейера с письмами к главнокомандующему французского посла графа Гильемино и английского - Роберта Гордона, которые уведомляли, что, в случае движения русских войск к Царьграду, Порта перестанет существовать и что самое ужасное безначалие, уничтожив власть ее, подвергнет без защиты самому пагубному жребию христиан и мусульман турецкой империи.

"Письмо это, - писал исполняющий обязанности дежурного генерала, А. И. Михайловский-Данилевский, - в коем представители двух сильных держав объявляли торжественно, что Порта просит пощады и жребий свой предоставляет великодушию победителя, исполнило нас неописанною радостью. Главнокомандующий столь был поражен словами, что в случае движения его существование Турции прекратится, что у него из глаз лились ручьи слез". Граф Толь также плакал.

Во время мирных переговоров в Адрианополе Дибич имел только 12200 пехоты, 4500 кавалерии и 100 орудий. Армия таяла от болезней. Не зная еще о выступлении послов, Государь, опасаясь осложнений, со стороны иностранных держав, писал 28 августа Дибичу: "Одобряю во всех отношениях принятые вами меры, но настаиваю, чтобы в том случае, если переговоры прервутся, вы направили отряд войск к Дарданеллам, дабы быть уверенными, что незванные гости не явились там для вмешательства и вреда делам нашим... Наконец, если вы у Дарданелл, то положительно откажите в пропуске всякому иному флоту, кроме нашего. Если же употреблять силу, вы ответите пушечными выстрелами. Но от сего да оборонит нас Бог".

Государь о том же писал Дибичу 1 сентября: "...Но затем, любезный друг, теперь более, чем когда-либо отнесем все Богу и да будем спокойнее, скромнее и великодушнее, и более последовательнее прежнего; вот слава, к которой я стремлюсь, и да хранит меня Господь добиваться иной, я же уверен, что вы меня понимаете... Итак, если все кончено, возвращайтесь, если же нет, вперед".

12 сентября Государь, получив донесение о взятии Адрианополя, писал Дибичу: "Я не могу иначе начать мое послание, как, возблагодарив Бога, сказав вам: браво, браво и браво. Мой ответ - св. Георгий первой степени, который вам посылаю; вы его вполне заслужили. Теперь еще раз благодарю вас за ваш образ действий, столь же твердый и искусный, сколь благородный и умеренный. Положение ваше достойно главнокомандующего русской армией, стоящей у ворот Константинополя. В военном отношении оно баснословно, и воображением едва можно себе его представить: правый фланг, опирающийся на флот, отправленный из Кронштадта, левый - на севастопольский флот, прусский посланник, являющийся в главную квартиру и приносящий мольбы султана и свидетельство о гибели, подписанное послами французским и английским! После этого остается только сказать: велик Бог русский и спасибо Забалканскому".

2 сентября 1829 г. во дворце Эски-Сарай подписан был Адрианопольский мирный договор. Дарданеллы и Босфор открыты были для торговли всех народов. Безопасность азиатской границы России обеспечивалась присоединением крепостей: Анапы, Пота, Ахалцыка, Ацхура и Ахалкалаки. Утверждены права и преимущества Сербии и княжеств Молдавии и Валахии. Греция признана вассальным государством. Уплата Турцией военных издержек определена в 10 миллионов голландских дукатов.

Кн. Меншиков внес 17 сентября в свой дневник: "Государь приехал в город по случаю полученного известия о мире с турками и ездил со мною поклониться Казанской иконе в соборе".

Графы Дибич и Паскевич были назначены фельдмаршалами, причем первому пожалован один миллион из контрибуции. Граф Толь получил Георгия 2 ст. и Владимира 1 ст. Министр финансов Е. Ф. Канкрин возведен в графское достоинство. Мольтке и Веллингтон одобрительно отзывались о проведенной Дибичем кампании 1829 года.

25 сентября Государь писал второму победителю, гр. Паскевичу: "Бог благословил наше дело, любезный Иван Федорович, и славный мир положил конец подвигам армий наших, стяжавших новые неувядаемые лавры под водительством вашим и товарища вашего в Европе. Воздав благодарение Всевышнему, видимо нам помогавшему, обращаюсь к вам, мой любезный Иван Федорович, примите искреннее благодарение старого вашего друга, умеющего ценить ваши заслуги.

Чин фельдмаршала, мною вам данный, принадлежит вам не по пристрастию какому, но по славным делам, которые присоединили имя ваше к именам Румянцева и Суворова; с сердечностью пишу вам это, ибо слова сии в моих устах не лесть, а справедливость".

Как и после персидской кампании, Государь закончил это сердечное письмо Паскевичу нравоучительными строками, столь ему свойственными: "Но позвольте другу вашему сказать вам: ничто столько не украшает величия дела, как скромность; в этом нахожу я величайшую красу, истинную доблесть великих людей. Во всяком деле, нами исполняемом, мы должны искать помощи Божией; Его рука нас карает, Его же рука нас возносит; вас она поставила на высшую ступень славы! Да украсит вас и последняя слава, которая истинно будет ваша принадлежность: скромность! Воздайте Богу и оставьте нам славить вас и дела ваши. Вот совет друга, вас искренно любящего и до глубины души благодарного..."

Австрийский дипломат Фридрих Гентц, один из сподвижников кн. Метгерниха, успехам русского оружия не сочувствовавшего и к России недоброжелательного, дает такую оценку Адрианопольскому миру: "Умеренность - понятие относительное, но в случае, сходном с настоящим, оно должно одинаково распространяться как на победителя, так и на побежденного. В сравнении с тем, чего могли требовать русские и требовать безнаказанно, они требовали мало. Я не говорю, чтобы у них достало силы разрушить Турецкое царство в Европе, не подвергаясь европейскому противодействию. Но они могли потребовать уступки княжеств и Болгарии до Балкан, половины Армении и вместо десяти миллионов червонцев - пятьдесят, причем ни Порта не имела бы власти, ни кто-либо из Добрых друзей ее серьезного намерения этому воспрепятствовать. Конечно, Император неоднократно уверял, что он не хочет завоеваний в этой войне. Но от подобных уверений легко отречься при содействии сотни дипломатических тонкостей, и если бы даже голос нескольких честных людей обозвал его вероломным, зато несравненно сильнейшая часть глубоко испорченного общественного мнения громко приветствовала бы его. Представляется вопрос: что могло побудить Императора не переступать границ, предписанных им его генералам и дипломатам? Любовь ли к справедливости, великодушие, благоразумие, или соображения, касающиеся отечественных условий, или же другие какие-либо причины? Одно остается несомненным, что он мог бы пойти далее, чем пошел в действительности, и сторонники его политики имеют поэтому полное право восхвалять его умеренность".

В исходе 1829 г. в С.-Петербург приезжал прусский генерал барон Мюффлинг (1775-1851), впоследствии прусск. фельдмаршал, сопровождавший младшего брата Императрицы, принца Альбрехта. В острое для России время в 1829 г. Мюффлинг посылался из Берлина с чрезвычайной миссией содействовать заключению мира. Он не раз беседовал с Государем по Восточному вопросу. Одну из этих бесед Мюффлинг записал так: "Император сказал, что со времени падения янычар Оттоманское государство утратило завоевательный характер. Он хвалил характер мусульман, их любовь к правде, верность, с которой они держат данные обещания и отсюда приходил к заключению, что он и не может желать лучших соседей, поэтому он сделает все, что может, чтобы поддержать их неприкосновенность и, насколько только возможно, предохранить их от внутренних распрей и внешних нападений. Если в Европе иногда высказываются опасения, что будто бы он, поддаваясь любви к воинам или ложному честолюбию, способен выступить против Порты в качестве завоевателя, то это доказывает не только полное незнакомство с направлением его ума, но обусловливает также предположение, что он мало вдумывается и в свое собственное положение и в положение своего государства. Пространство подвластных его скипетру земель, равно как их население, могут с избытком занять одну человеческую жизнь; с его стороны было бы безрассудным стремиться к завоеваниям; от Бога предначертанный ему путь заключается в способствовании благоденствию его подданных, а для этого нужно прежде всего оберечь их от легкомысленных войн. Подобной цели можно достигнуть путем верного выполнения обязательств, принятых по отношению к другим государствам и последовательного воздержания от вмешательства в область чужих прав. Это составляет стремление его жизни, и он молит Бога ниспослать ему необходимые к этому здоровье и силы".

"Мысли, высказанные Императором, - продолжает Мюффлинг, - привели меня в трудно поддающееся описанию волнение. Они были выражены так просто и вместе с тем с такою теплотою, что не могло явиться и мысли о чем-либо искусственном и преднамеренном. Благородное сердце, богато одаренная душа, светлый ум проявились с правдивостью при важном, хотя и самом случайном поводе. Я тотчас же записал этот навсегда памятный для меня разговор, и в течение пятимесячного пребывания в С.Петербурге я не нашел в действиях и поступках Императора ничего такого, что не стояло бы в полнейшем соответствии со словами этого разговора".

Пребывание Мюффлинга в столице совпало с приездом туда в конце января 1830 г., лично ему известного, чрезвычайного посла султана Галиль-паши с ходатайством о смягчении условий Адрианопольского мира.

Император, принимая 9 февраля 1830 г. посла, изложил исторический ход недавних событий и, между прочим, заявил: "Пусть же султан убедится, что его друзья находятся в Петербурге, а не где-либо в другом месте, и что один из этих друзей и самый верный, это - я... Он может рассчитывать на меня. Я хочу, чтобы Оттоманская империя была сильна и спокойна..."

Через два года, когда Турция находилась в тягчайшем положении из-за восстания египетского паши, Государь доказал справедливость сказанного им.

14 апреля 1830 г. заключена была с Галиль-пашей конвенция. Император Николай согласился сократить контрибуцию на 2 миллиона, разрешив оставшиеся 8 миллионов выплачивать ежегодными взносами по 1 миллиону. Государь великодушно отказался от десятилетней оккупации Придунайских княжеств, обещав вывести войска по уплате вознаграждения за убытки русских подданных. До окончательной выплаты контрибуций удерживалась только крепость Силистрия. Государь обещал сократить контрибуцию еще на 1 млн., если Турция признает полную независимость Греции.

После решительной русской победы, Россия, Англия и Франция протоколом, подписанным 22 января 1830г., в Лондоне, постановили признать Грецию независимым государством. Султан вынужден был в конце концов принять это решение. В мае 1832 г. на греческий престол вступил баварский принц, под именем Отгона I.
Категория: Дом Романовых | Добавил: rys-arhipelag (11.01.2014)
Просмотров: 1537 | Рейтинг: 0.0/0