Александр  Каплин, Русская народная линия

1859 год поистине был для Надежды Степановны триумфальным и доставил ей почетное место в ряду современных писателей. В публичном заседании Общества любителей российской словесности, его председатель А.С. Хомяков, упомянув о тяжкой утрате, понесенной русской литературойв лице скончавшегося в 1859 году С.Т. Аксакова, продолжал: «К счастью, не одним злом можем мы упомянуть прошлый год. Он вывел на поприще нашей словесности новый блестящий талант в повествовательном роде. Никогда, может быть, со времени нашего безсмертного Гоголя, не видали мы такой светлой фантазии, такого глубокого чувства, такой художественной истины в вымысле, как в произведениях, подписанных именем г-жи Кохановской».

В это время возник вопрос и о напечатании «Гайки» в её переработанном (на основании советов И.С. Аксакова) и полном виде. Появившаяся в 4-м номере «Русского слова» за 1860 год, «Гайка» произвела сильное впечатление на петербургскую публику и вызвала восторженные отзывы. «От всего сердца радуюсь я успеху вашей «Гайки», - отвечал Кохановской 8 октября 1860 г. И.С. Аксаков. - Брат мне передал, что Хомяков и Самарин в восторге». М.П. Погодин тоже был в восторге, о чём сам написал автору: «Сейчас кончил «Гайку» - зачитался. Целую вас в очи, в уста, в плечи, обнимаю. Прелесть! Вы усладили, разнежили, помолодили меня старика... Честь вам и слава!»

Особого внимания в биографии Соханской заслуживает любовь к народной поэзии. В своей «Автобиографии» писательница упоминает рассказы о волшебной стране Яблоновы острова, которые она слышала от тетки. Надежда Степановна записывала эти рассказы, предполагая впоследствии превратить их в повесть, однако осуществила это намерение лишь отчасти[xiii].

Важно отметить, что Кохановская непосредственно занималась собирательской деятельностью и была первой женщиной, проявившей себя в таком качестве. В 1860 году она сумела записать больше ста народных песен. В основном они были собраны в Корочанском и Старо-Оскольском уездах Курской губернии. Много текстов продиктовала писательнице мать, сохранившая к своим преклонным годам хорошую память.

Впоследствии из этих песен Кохановская составила два, по сути дела, сборника - «Несколько русских песень» (1860) и «Остатки боярских песень» (1860). Вместе с тем писательница пыталась осмыслить значение народной поэзии, чему посвящены две ее статьи - «Сличение нескольких русских песень» (1861) и «О русской песне» (1871). Кроме песен Кохановская записывала и сказки. Её фольклористическая деятельность получила высокую оценку современников.

Однако такой успех Кохановской был недолгим. Осенью и зимой 1860 года умирают А.С. Хомяков и К.С. Аксаков, а «Русская беседа» прекращает своё существование. Кохановская лишилась журнала, который она считала по духу себе родным. И.С. Аксаков решил издавать газету «День», а Кохановская должна была стать одной из ближайших его сотрудниц.

Однако у Надежды Степановны для интенсивной литературной работы оставалось не так много времени. Мать и тетушка были уже не в состоянии полноценно заниматься хозяйством. Оно постепенно ложилось на её плечи. Нужно было налаживать новые отношения после отмены крепостной зависимости, ремонтировать домик и т.д.

И тем не менее она отправила И.С. Аксакову свою новую повесть «Кирила Петров и Настасья Дмитрова», которая была напечатана в первых девяти номерах «Дня»[xiv].

Сам Аксаков оценил эту повесть необычайно высоко. «Это капитальное произведение, - писал он автору 12 декабря 1861 г., - в котором ваш талант, ваше знание и понимание русской жизни, ваше сочувствие к ней, охватывающее любовно все её явления, от крупных до самых мелочных, - проявились в бόльшей силе, чем в прежних повестях. И ваша авторская гордость могла бы поистине веселиться, видя, как тысячи людей ждут периодического наступления художественного праздника, приносимого каждым № «Дня». Вы целых 9 недель приковывали к себе внимание публики...».

Этой повести суждено было сыграть особую роль в биографии Кохановской: её прочла и заинтересовалась автором Государыня Императрица Мария Александровна. По-видимому, она попросила князя Вяземского сообщить ей сведения об авторе.

С своей стороны И.С. Аксаков писал Надежде Степановне 5 января 1862 г.: «Меня дней 10 тому назад спрашивали из Петербурга - от разных высоких особ (дам) на счет вас: там вами очень занялись, по случаю «КирилыПетрова»...».

А вот как рассказала Кохановская своей приятельнице М.В. Вальховской в письме от 22 июля 1880 г., вспоминая незадолго до этого скончавшуюся императрицу Марию Александровну: «Ведь она - моя личная благодетельница. У меня два образа её благословения, и был ее царский дар, присланный мне за Кирилу Петрова. Не помню, случалось ли мне сказать Вам, что это была большая брошь - сапфир, осыпанный крупными бриллиантами с рубинами и изумрудами».

Совершенно естественно, что Кохановская, приобретя известность в литературе, пожелала, наконец, лично познакомиться с миром писателей, который до сих пор был знаком ей лишь по письмам и книгам, увидать тех лиц (супругов Плетневых, Аксакова), с которыми состояла в многолетней переписке.

В начале июня 1862 года она отправляется в Москву и Петербург. Будущая жена И.С. Аксакова - А.Ф. Тютчева, воспитательница великой княжны Марии Александровны, пригласила писательницу погостить в Царском Селе, где Надежда Степановна встречалась некоторыми Великими князьями, познакомилась с графом Перовским, князем Мещерским, представлялась Императрице и получила предложение преподавать русскую литературу великой княжне Марии Александровне. Но она «решительно отказалась», о чём сообщала И.С. Аксакову в письме от 9 июля 1862 г.: «Мои семейные отношения, и свобода моих занятий стали горой...».

Месяцы в столицах промелькнули «как сон». В начале октября Кохановская возвратилась домой и принялась за составление отдельного издания своих повестей, которые при содействии Аксакова появились уже в январе 1863 года. Не замедлили появиться и рецензии, общий смысл которых был, как и раньше: полное признание в авторе несомненного большого таланта.

Из многочисленных отзывов современников на появившиеся в 1863 г. отдельным изданием повести Н. С. Кохановской мы приведем здесь только отзыв П. В. Анненкова, который (как ранее И. С. Аксаков, А. С. Хомяков, А. А. Григорьев) увидел в писательнице продолжателя дела Н. В. Гоголя. «Известно,- писал он,- что г-жа Кохановская начинает с той точки, на которой остановился Гоголь: она ищет крепкого, физически и нравственно мощного русского человека и в этом смысле может назваться продолжателем Гоголя, исполняя и доканчивая его предсмертную программу: показать миру глубину и величие русской души, удивить его новым и необычайным типом. Материалов для этого типа, недоделанного или покинутого Гоголем, г-жа Кохановская ищет в твердости религиозных убеждений, в преданности светлым преданиям родной поэзии и в нравственных самостоятельно выработанных началах провинциального быта нашего, который потому и становится у нее питомником и рассадником многочисленной семьи крепких, изумительно-мощных людей»[xv].

Но распродавались «Повести» не так быстро, как хотелось бы автору. Двухтомник расходился по своему пафосу с пореформенными настроениями значительной части общества. Но автор не только не стремится потакать этим «прогрессивным» настроениям, а принимается за новое произведение из истории XVIII века - «Рой-Феодосий Саввич на спокое», которое И.С. Аксаков начал печатать в «Дне» (1864).

Оно, по сути, окажется итоговым в литературно-художественной деятельности Кохановской. «Это великое, серьезное творение, - писал ей Аксаков 1 февраля 1864 г., прочтя повесть в рукописи, - Его нельзя назвать повестью; это поэма, но поэма в роде «Илиады» или «Одиссеи» или лучше сказать - эпопея, которой содержание взято из русского народного эпоса. В том-то и состоит заслуга художника, что он даже в нашей или близкой к нашей современности русской народной жизни умеет познать и услышать её эпический склад».

Но на читающую публику «Рой» произвел странное впечатление, прежде всего языком. И раньше язык, которым писала свои повести Кохановская, поражал читателей своеобразностью, теперь же он прямо возбуждал недоумение. Некоторые были даже смущены тем, что ничего не понимают, из того, что написано по-русски.

И.С. Аксаков в письме автору от 23 апреля 1864 г. снова выражал свой восторг: «Едва ли в каком вашем произведении явился ваш талант в такой силе, как в «Рое». Нужна страшная мощь дарования, чтобы создать органически такой язык, каким написан «Рой»».

Но он остался несколько недоволен «неславянофильским» концом повести. На что Надежда Степановна в письме от 14 мая 1864 г. с достоинством и независимостью ответила: «А вы ожидали чего? Сколько я могу судить по вашим требованиям, вы ожидали от «Роя» громкого провозвестника и образца в жизни того, что зовется в литературе «славянофильскими началами». И «Рой» народно и вполне верен им, насколько эта верность свободно и художественно может совмещаться в произведении, которое написано не на заданную тему, не в видах провозглашения того или другого начала, а просто писано, как пишется живо, почти помимо воли автора, создающееся в его душе произведение. Подобное произведение, вы знаете, может обнимать и касаться многого, но по тому самому, что оно жизненно - оно не односторонне. Человек в нем не может выказать на себе то или другое, что вы хотели бы видеть, а спокойно вмещает в себе правду своей внутренней и внешней исторической жизни по силе обстоятельств, его окружающих. Требуют того обстоятельства, слагаются они в такой круг, что избранное лицо должно явиться в нем народным человеком-христианином, высоким нравственным деятелем - оно в «Рое» и является; а прошла та пора, минули обстоятельства - и человек становится просто человеком своего времени и своей исторической правды жизни».

В этих словах писательницы содержится ее ответ не только И. С. Аксакову, здесь же, по существу, есть и убедительная отповедь тем, кто, отдавая должное высокому художественному таланту Кохановской, все же призывал ее к привычному тогда бичующему изображению внешней действительности в угоду поверхностному народолюбству[xvi].

Н.С. Кохановская шла в литературе своей собственной дорогой, как подлинный художник, оставаясь верной глубоко внутренней народной правде. И.С Аксаков точно определил эту главную особенность прозы Кохановской, отметив, что все действующие лица ее, «как оно и есть в истинной русской жизни, действуют и стоят как бы перед лицом Божиим, и лицо Божье как бы смотрит на них и светит им».

То, что сказанное Кохановской было для нее самой не просто словами, но подлинно живой основой внутренних сил ее души, писательница доказала необыкновенной - даже для русской литературы - цельностью своего слова и своего дела[xvii].

Услышав и доброе, и критическое в свой адрес, Надежда Степановна принимает решение, которое высказала в письме к А.В. Плетневой от 29 октября 1864 г.: «Думаю приняться за самый свой труд дорогой, за свою Наталью Федосьевну, которую, когда Бог даст изпишу, тогда уже и умереть спокойно могу. Как будто я тогда все свое земное лучше совершу...». Но этот роман остался неоконченным и лишь после смерти Кохановской, отрывки из него появились в «Руси» И.С. Аксакова под заглавием «Степная бырышня 40-х годов».

В середине-второй половине 1860-х гг. Кохановская публикует в периодике около десяти небольших статей, писем - «Письмо с хутора», «Вести с хутора» и др., принимает активное участие в деле организации братств и сельских банков на Волыни.

Между тем в январе 1866 года умерла тетушка, а в мае того же года Кохановская отправилась в столицы, где познакомилась с основательницей Кирилло-Мефодиевского братства графиней А.Д. Блудовой и собрала немало пожертвований для братства. Поездка на Волынь состоялась той же осенью.

В последующие годы Надежда Степановна занималась хозяйственными хлопотами (в том числе садом и пасекой), ухаживала за матерью, заботилась о племяннице и крестнице, других родственниках, школах в приходе, была поручительницей за своих знакомых, отчего не раз теряла немалые средства...

Что же касается чтения, то в основном это были книги духовного содержания. Она часто беседует со странницами и богомолками. Между тем пореформенные преобразования, привели к тому, что Надежда Степановна растеряла многие связи  с помещиками-соседями. «На расстоянии 100 верст в одну и 40 в другую вокруг меня нет души знакомой», - писала она А.В. Плетневой 10 марта 1872 г.- я так совершенно одна».

При таком одиночестве Соханских Надежде Степановне трудно было оставить 80-летнюю мать и полечиться - ревматизм усиливался и не давал возможности полноценного движения. 20 апреля 1873 года скончалась мать, Варвара Григорьевна. Во «внешнем жизненном смысле» Надежда Степановна осталась одна, но была убеждена, что не оставлена Господом - «Отец со мною».

Еще в 1872 года она получила от князя В.П. Мещерского приглашение принять участие в вновь основанном им «Гражданине». Осенью 1873 года Кохановская отправилась в Москву и Петербург со своими пьесами - «искать нового счастья». В Москве её встретили очень радушно. Уже 25 января 1874 года в Малом театре состоялось первое представление её пьесы «Кража невесты», постановка которой предполагалась к бракосочетанию великой княжны. Спектакль имел большой успех, что же касается второй пьесы - «Слава Богу, что муж лапоть сплел», то она, несмотря на целую хвалебную статью о ней М.П. Погодина в «Московских Ведомостях», на сцене не появилась.

К Пасхе 1874 года Кохановская возвращается в Макаровку, предполагая распродать хозяйство и сдать хутор в аренду, а самой заняться исключительно литературным трудом, в том числе статьей о монастырях.

Осенью 1875 года она ездила в любимый и почитаемый ею монастырь в Святых Горах. В последующие годы она была поглощена южно-славянским движением, собирая пожертвования, отдав все свои золотые вещи и даже институтский шифр. Свои «Севастопольские воспоминания» Кохановская писала зимой 1876-1877 гг., живя в Харькове и печатала их в «Русском мире».

Все последующие годы Надежда Степановна большую часть времени тихо жила в Макаровке. 16 февраля 1878 г. о своем житье она так писала С.И. Погодиной: «Мне милостию Божией и Матери Господней, так хорошо, тихо, тепло на душе и светло на сердце. Я могу, я должна благодарить за все благополучие моего родного приюта». Из духовного чтения она особенно чтит Слово о смерти» святителя Игнатия (Брянчанинова). «Духовные» же воззрения Вл. Соловьёва её приводят «в ужас».

Цареубийство 1 марта 1881 года произвело на Надежду Степановну потрясающее впечатление, и она в «этот год цареубийства, ужасов, смуты» отказалась отдавать своему давнему другу И.С. Аксакову в его новую газету «Русь» даже легендарную часть её пишущегося романа. Более того, она приходит к выводу, что для неё прошла пора творческой литературной деятельности, и что роману её уже не суждено быть закончену.

С осени 1882 года стали появляться зловещие симптомы новой болезни. К тому же в марте 1883 года она сильно простудилась на похоронах своего работника. У Надежды Степановны появилось «сердечное неотложное желание ехать поклониться Козельщанской иконе Божией Матери».«Верую с упованием, - писала она М.В. Вальховской 11 июля 1883 г. - что Матерь Божия, принимая всех и исцеляя, и мне поможет в моем необычайном нездоровье».

В том же письме она сообщала: «...Я еду в Харьков с тем, чтобы заказать себе вылить чугунный крест к месту своей могилы: с маленькою Почаевскою иконою в середине креста и с избранными мною надписями. Пора готовиться».

В начале октября того же года Надежда Степановна приехала в Москву «за решением - жить ли, или готовиться к мучительной смерти?». По приезду она сразу отправилась на всенощную, а затем и на обедню в Успенский собор. И в последующее время она постоянно посещает московские храмы. Относительно своей болезни она не заблуждалась - московские доктора признали у неё рак, кроме того, она еще заболела там тифом. После двухмесячной болезни в МакаровкуКохановская вернулась исхудавшей, но не сломленной, положившись на волю Божию.

В этот последний период жизни она пишет своё последнее сочинение - возражение на исповедь Л.Н. Толстого. 1 марта 1883 года Надежда Степановна отправляет графу рукопись, но ответа от него не получила.

В январе 1884 года она переписала своё письмо, «почистила его немножко» и послала в «Гражданин» - «во имя веры и любви Христовой». Публикация этого письма произвела «сильнейшее впечатление в Петербурге». Естественно, на людей верующих. Письмо Кохановской вызвало резкое неприятие со стороны «Нового времени». На что она ответила в «Гражданине» (от 22 мая 1884 г.): «По своей тяжкой неисцелимой болезни, стоя над раскрытой могилой, я могу говорить только то, что верующая душа обязана сказать, если она не нема и не глуха к вопиющим безсмысленным оскорблениям заветной и общехристианской святыни».

Она задумала писать возражение еще и на Толковое Четвероевангелие Л.Н. Толстого, но написала только одну страницу, помеченную 9-м июня 1884 г.

Уединенно протекали последние месяцы жизни Н.С. Кохановской. Племянница М.О. Мозговая приглашала её перебраться к ней в Киев, на что Надежда Степановна отвечала: «Нет! Если Богу угодно, Он пошлет исцеление на каждом месте, а без воли Божией люди не помогут. Где мне назначено было Господом жить, там да пошлет мне милость Господня и умереть, как воину на своем посту».

6 ноября она написала свои последние письма - С.И. Погодиной и А.Ф. Аксаковой. В последнем в частности говорилось: «Моя дорогая Анна Федоровна! Пишу Вам несколько прощальных слов. С 14-го октября я вся опухла, открылась водяная. Вам не надобно говорить, что это значит. 22 октября я сподобилась приобщиться Св. Таин и принять великое елеосвящение. С тех пор каждый день новое увеличение болезни и новый приток слабости. Меня проводят по комнате, а сама я ходить не могу.                                                <...>вас я крепко обнимаю и говорю: порадуйтесь за меня! Я верую, что Господь примет меня, как свою овцу, никогда не оставлявшую Его спасительного стада».

Автор одного из некрологов так рассказывал о последних днях и минутах её жизни: «Убедившись в серьезности своей болезни, Надежда Степановна <...> приготовила парчи, конверты с платой священникам за свое погребение, сама разрезала платки и обернула свечи, осмотрела платье, в котором должна была быть похороненной, сделала безусловно все необходимые распоряжения, даже назначила, кто из преданных ей старух-крестьянок должен был сидеть около ее тела. Все это сделала она, несмотря на мучительные предсмертные страдания, и умерла, слушая чтение псалтыри. Так умеет умирать лишь простой народ»[xviii].

Скончалась Н. С. Кохановская 3 декабря 1884 года, землю свою завещав крестьянам, а усадьбу со всем в ней находившемся - племяннице.

После смерти писательницы И.С. Аксаков опубликовал «летописное сказание» к неоконченному роману «Степная барышня сороковых годов» и «Сумеречные рассказы» («Русь», 1885); А.С. Суворин в своей «дешевой библиотеке» издал три книжечки её повестей: «После обеда в гостях», «Кирилла Петров и Настасья Дмитрова» и «Старина» (СПб., 1886), которые в 1891 г. выпустил и вторым изданием.

А новый журнал «Русское обозрение» в 1896-1898 гг. опубликовал многое из неизданного наследия Н.С. Соханской (Кохановской), в том числе её автобиографию и обширную переписку её с Аксаковыми.

И хотя И.С. Аксаков утверждал, что «достоинство сочинений Надежды Соханской непреходяще» и что рано или поздно «внутренняя сила их возьмет свое», уже в конце века о ней упоминали как о «забытой писательнице»[xix]. А в 1900 годуС. А. Венгеров писал о том, что сочинения Кохановской, «разбросанные по разным журналам и... оставшиеся в рукописях... ждут еще хорошего издания».

Двадцатыйвек оказался немилосердным к памяти о Надежде Степановне. Ни о каких «хороших изданиях» после 1917 года даже речь не могла идти. Могила писательницы была срыта во время прокладки дороги Харьков - Ростов, как и сад, откуда брали песок для строительства.

Но в конце века один из лучших русских литературоведов советского времени В.В. Кожинов высказал убеждение: «Для меня нет сомнения, что перед нами наиболее выдающаяся писательница в русской литературе вообще...»[xx]. А вот книгу её сочинений тогда издать не удалось.

Что и говорить, трудности, поджидающие сегодня читателя Н. С. Кохановской, достаточно велики. Но кто все же преодолеет их, тот получит подлинно художественное наслаждение как от поэтических картин, так и от прекрасного своеобразного языка. Ибо «это не мозаичная сборка народных выражений, как у Даля, это не копия с языка песен или сказок, не подражание языку грамот, а живой органический язык, совершенно народный, хотя и не мужицкий, простой, хотя и не обыденный, свободно самосоздающийся под пером писателя», другими словами, перед нами подлинная русская речь, «только высшего подъема, выше настроена, звенящая, как натянутая тетива»[xxi].

Если же попытаться уяснить то основное, что определяло цельность всего написанного Надеждой Степановной Соханской (Кохановской) то, наверное, самое правильное воспользоваться для этого ее же собственными словами: «...нам, русским,- писала она незадолго до смерти,- если немного пораздумать, поприсмотреться духовно к забитому, заваленному руслу животочного истечения народной своей жизненной силы», то необходимо будет приникнуть и к первоисточнику этой силы. Тогда и «наша литература войдет в соприкосновение с глубокими жизненными основами народного характера и от того сама получит глубину, которой у нее нет, и на этой-то глубине встретит положительно-прекрасные идеалы, которых тоже, к сожалению, в нашей литературе нет». «И скорбно, и вместе поучительно и радостно,- продолжает Кохановская,- видеть тот великий труд, каким эта богоданная сила души точит горы наваленных затруднений, заблуждений, безобразия нашего воспитания, нашей чужести в своей народной жизни и достигает того, что мало-помалу собирает нас с самых далеких распутий не нашей жизни и мысли, и сводит нас к одному нашему русскому знаменателю»[xxii].

[i] Здесь и дальше все даты приводятся по юлианскому календарю.

[ii] Биографические сведения даются нами без ссылок, в основном по двум источникам: Автобиография Н.С. Соханской (Кохановской). Вступ.ст. и ред. С.И. Пономрева. - М., 1896 и  Платонова Н.Н. Кохановская (Н.С. Соханская). 1823-1883. Биогр. очерк. - СПб., 1909.

[iii]Автобиография Н. С. Соханской (Кохановской).- С. 18-19.

[iv]Там же. - С.19.

[v] Там же. - С.51.

[vi] Там же. - С.69-70.

[vii]Там же.-  С.103.

[viii] Там же. - С. 109.

[ix]Это блестящее литературное произведение было опубликовано в журнале «Русское обозрение» (1896, № 6-12), а затем отдельным оттиском. 

[x]Псевдоним «Кохановская», как разъясняет писательница в хронике «Семейная память», она выбрала не случайно. Именно такую фамилию получил от своего покровителя, князя Константина Острожского, прапрапрапрадед писательницы по материнской линии, который был его любимым ординарцем.

[xi]Константин Аксаков. О повести г-жи Кохановской «После обеда в гостях» в 16 № «Русского вестника» // Русская беседа. - 1858. - Т. 4. - Кн. 12. - Ч. 2. - С.141-144.

[xii]Собр. соч.: В 20 т.- Т. 5.- С. 377

[xiii]Кохановская. Сумеречные рассказы (старое воспоминание тетушки) // Русь. - 1885. - №3-6.

[xiv]«День» начал выходить с 15-го октября 1861 г. еженедельно.

[xv] Цит. по: Анненков П. В. Воспоминания и критические очерки. 1849-1868. Отдел второй. - СПб., 1879. - С. 193.

[xvi] Горелов Павел. Послесловие. Н.С. Соханская (Кохановская). Автобиография (Фрагменты) // Слово. Вып. первый. - М., 1989.- С.302.

[xvii] Там же.- С. 304.

[xviii] Харьковский сборник. Приложение к Харьковскому календарю на 1887 г. - С. 149

[xix]А. Э. Забытая писательница // Вестник Европы.- 1899. -№ 2. - С. 754-776.

[xx]Кожинов Вадим. Н.С. Соханская (Кохановская). Автобиография (Фрагменты) // Слово. Вып. первый. - М., 1989.- С.289.

[xxi] Переписка Аксаковых с Н. С. Кохановской (Соханской). Письмо И. С. Аксакова. ХС. 1 февраля 1864.

[xxii] Письмо графу Л.Н. Толстому. - М., 1898.- С.42.