Явился Петр. В его детские лета самовольство вельмож,
наглость стрельцов и властолюбие Софьи напоминали России
несчастные времена смут боярских. Но великий муж созрел уже в
юноше и мощною рукою схватил кормило государства. Он сквозь бурю
и волны устремился к своей цели: достиг — и все переменилось!
 Сею целью было не только новое величие России, но и
совершенное присвоение обычаев европейских... Потомство воздало
усердную хвалу сему бессмертному государю и личным его
достоинствам и славным подвигам. Он имел великодушие, проницание,
волю непоколебимую, деятельность, неутомимость редкую: исправил,
умножил войско, одержал блестящую победу над врагом искусным и
мужественным; завоевал Ливонию, сотворил флот, основал гавани,
издал многие законы мудрые, привел в лучшее состояние торговлю, 32
рудокопни, завел мануфактуры, училища, академию, наконец поставил
Россию на знаменитую степень в политической системе Европы.
Говоря о превосходных его дарованиях, забудем ли почти важнейшее
для самодержцев дарование: употреблять людей по их способностям?
Полководцы, министры, законодатели не родятся в такое, или такое
царствование, но единственно избираются... Чтобы избрать, надобно
угадать; угадывают же людей только великие люди — и слуги Петровы
удивительным образом помогли ему на ратном поле, в Сенате, в
Кабинете. Но мы, россияне, имея перед глазами свою историю,
подтвердим ли мнение несведущих иноземцев и скажем ли, что Петр
есть творец нашего величия государственного?.. Забудем ли князей
московских: Иоанна I, Иоанна III, которые, можно сказать, из
ничего воздвигли державу сильную, и, — что не менее важно, —
учредили твердое в ней правление единовластное?.. Петр нашел
средства делать великое — князья московские приготовляли оное. И,
славя славное в сем монархе, оставим ли без замечания вредную
сторону его блестящего царствования?
 Умолчим о пороках личных; но сия страсть к новым для нас
обычаям преступила в нем границы благоразумия. Петр не хотел
вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное
могущество государств, подобно физическому, нужное для их
твердости. Сей дух и вера спасли Россию во времена самозванцев;
он есть не что иное, как привязанность к нашему особенному, не
что иное, как уважение к своему народному достоинству. Искореняя
древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя
иностранные, государь России унижал россиян в собственном их
сердце. Презрение к самому себе располагает ли человека и
гражданина к великим делам? Любовь к Отечеству питается сими
народными особенностями, безгрешными в глазах космополита,
благотворными в глазах политика глубокомысленного. Просвещение 33
достохвально, но в чем состоит оно? В знании нужного для
благоденствия: художества, искусства, науки не имеют иной цены.
Русская одежда, пища, борода не мешали заведению школ. Два
государства могут стоять на одной степени гражданского
просвещения, имея нравы различные. Государство может заимствовать
от другого полезные сведения, не следуя ему в обычаях. Пусть сии
обычаи естественно изменяются, но предписывать им Уставы есть
насилие, беззаконное и для монарха самодержавного. Народ в
первоначальном завете с венценосцами сказал им: «Блюдите нашу
безопасность вне и внутри, наказывайте злодеев, жертвуйте частью
для спасения целого», — но не сказал: «противуборствуйте нашим
невинным склонностям и вкусам в домашней жизни». В сем отношении
государь, по справедливости, может действовать только примером, а
не указом.
 Жизнь человеческая кратка, а для утверждения новых обычаев
требуется долговременность. Петр ограничил свое преобразование
дворянством. Дотоле, от сохи до престола, россияне сходствовали
между собою некоторыми общими признаками наружности и в
обыкновениях, — со времен Петровых высшие степени отделились от
нижних, и русский земледелец, мещанин, купец увидел немцев в
русских дворянах, ко вреду братского, народного единодушия
государственных состояний.
 В течение веков народ обвык чтить бояр, как мужей,
ознаменованных величием, — поклонялся им с истинным уничижением,
когда они со своими благородными дружинами, с азиатскою
пышностью, при звуке бубнов являлись на стогнах, шествуя в храм
Божий или на совет к государю. Петр уничтожил достоинство бояр:
ему надобны были министры, канцлеры, президенты! Вместо древней
славной Думы явился Сенат, вместо приказов — коллегии, вместо
дьяков — секретари и проч. Та же бессмысленная для россиян
перемена в воинском чиноначалии: генералы, капитаны, лейтенанты
изгнали из нашей рати воевод, сотников, пятидесятников и проч. 34
Честью и достоинством россиян сделалось подражание.
 Семейственные нравы не укрылись от влияния царской
деятельности. Вельможи стали жить открытым домом; их супруги и
дочери вышли из непроницаемых теремов своих; балы, ужины
соединили один пол с другим в шумных залах; россиянки перестали
краснеть от нескромного взора мужчин, и европейская вольность
заступила место азиатского принуждения... Чем более мы успевали в
людскости, в обходительности, тем более слабели связи
родственные: имея множество приятелей, чувствуем менее нужды в
друзьях и жертвуем свету союзом единокровия.
 Не говорю и не думаю, чтобы древние россияне под
великокняжеским, или царским правлением были вообще лучше нас. Не
только в сведениях, но и в некоторых нравственных отношениях мы
превосходнее, т.е. иногда стыдимся, чего они не стыдились, и что,
действительно, порочно; однако ж должно согласиться, что мы, с
приобретением добродетелей человеческих, утратили гражданские.
Имя русского имеет ли теперь для нас ту силу неисповедимую, какую
оно имело прежде? И весьма естественно: деды наши, уже в
царствование Михаила и сына его присваивая себе многие выгоды
иноземных обычаев, все еще оставались в тех мыслях, что
правоверный россиянин есть совершеннейший гражданин в мире, а
Святая Русь — первое государство. Пусть назовут то заблуждением;
но как оно благоприятствовало любви к Отечеству и нравственной
силе оного! Теперь же, более ста лет находясь в школе иноземцев,
без дерзости можем ли похвалиться своим гражданским достоинством?
Некогда называли мы всех иных европейцев неверными, теперь
называем братьями; спрашиваю: кому бы легче было покорить Россию
— неверным или братьям? Т.е. кому бы она, по вероятности,
долженствовала более противиться? При царе Михаиле или Феодоре 35
вельможа российский, обязанный всем Отечеству, мог ли бы с
веселым сердцем навеки оставить его, чтобы в Париже, в Лондоне,
Вене спокойно читать в газетах о наших государственных
опасностях? Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в
некоторых случаях, гражданами России. Виною Петр.
 Он велик без сомнения; но еще мог бы возвеличиться гораздо
более, когда бы нашел способ просветить ум россиян без вреда для
их гражданских добродетелей. К несчастью, сей государь, худо
воспитанный, окруженный людьми молодыми, узнал и полюбил женевца
Лефорта, который от бедности заехал в Москву и, весьма
естественно, находя русские обычаи для него странными, говорил
ему об них с презрением, а все европейское возвышал до небес.
Вольные общества Немецкой слободы, приятные для необузданной
молодости, довершили Лефортово дело, и пылкий монарх с
разгоряченным воображением, увидев Европу, захотел делать Россию
— Голландиею.
 Еще народные склонности, привычки, мысли имели столь великую
силу, что Петр, любя в воображении некоторую свободу ума
человеческого, долженствовал прибегнуть ко всем ужасам
самовластия для обуздания своих, впрочем, столь верных подданных.
Тайная канцелярия день и ночь работала в Преображенском: пытки и
казни служили средством нашего славного преобразования
государственного. Многие гибли за одну честь русских кафтанов и
бороды: ибо не хотели оставить их и дерзали порицать монарха. Сим
бедным людям казалось, что он, вместе с древними привычками,
отнимает у них самое Отечество.
 В необыкновенных усилиях Петровых видим всю твердость его
характера и власти самодержавной. Ничто не казалось ему страшным.
Церковь российская искони имела главу сперва в митрополите,
наконец в патриархе. Петр объявил себя главою церкви, уничтожив 36
патриаршество, как опасное для самодержавия неограниченного. Но
заметим, что наше духовенство никогда не противоборствовало
мирской власти, ни княжеской, ни царской: служило ей полезным
оружием в делах государственных и совестью в ее случайных
уклонениях от добродетели. Первосвятители имели у нас одно право
— вещать истину государям, не действовать, не мятежничать, —
право благословенное не только для народа, но и для монарха,
коего счастье состоит в справедливости. Со времен Петровых упало
духовенство в России. Первосвятители наши уже только были
угодниками царей и на кафедрах языком библейским произносили им
слова похвальные. Для похвал мы имеем стихотворцев и придворных —
главная обязанность духовенства есть учить народ добродетели, а
чтобы сии наставления были тем действительнее, надобно уважать
оное. Если государь председательствует там, где заседают главные
сановники церкви, если он судит их или награждает мирскими
почестями и выгодами, то церковь подчиняется мирской власти и
теряет свой характер священный; усердие к ней слабеет, а с ним и
вера, а с ослаблением веры государь лишается способа владеть
сердцами народа в случаях чрезвычайных, где нужно все забыть, все
оставить для отечества, и где Пастырь душ может обещать в награду
один венец мученический. Власть духовная должна иметь особенный
круг действия вне гражданской власти, но действовать в тесном
союзе с нею. Говорю о законе, о праве. Умный монарх в делах
государственной пользы всегда найдет способ согласить волю
митрополита, или патриарха, с волею верховною; но лучше, если сие
согласие имеет вид свободы и внутреннего убеждения, а не
всеподданической покорности. Явная, совершенная зависимость
духовной власти от гражданской предполагает мнение, что первая
бесполезна, или, по крайней мере, не есть необходима для
государственной твердости, — пример древней России и нынешней 37
Испании доказывает совсем иное.
 Утаим ли от себя еще одну блестящую ошибку Петра Великого?
Разумею основание новой столицы на северном крае государства,
среди зыбей болотных, в местах, осужденных породою на бесплодие и
недостаток. Еще не имея ни Риги, ни Ревеля, он мог заложить на
берегах Невы купеческий город для ввоза и вывоза товаров; но
мысль утвердить там пребывание государей была, есть и будет
вредною. Сколько людей погибло, сколько миллионов и трудов
употреблено для приведения в действо сего намерения? Можно
сказать, что Петербург основан на слезах и трупах. Иноземный
путешественник, въезжая в государство, ищет столицы, обыкновенно,
среди мест плодоноснейших, благоприятнейших для жизни и здравия;
в России он видит прекрасные равнины, обогащенные всеми дарами
природы, осененные липовыми, дубовыми рощами, пресекаемые реками
судоходными, коих берега живописны для зрения, и где в климате
умеренном благорастворенный воздух способствует долголетию, —
видит и, с сожалением оставляя сии прекрасные страны за собою,
въезжает в пески, в болота, в песчаные леса сосновые, где
царствует бедность, уныние, болезни. Там обитают государи
российские, с величайшим усилием домогаясь, чтобы их царедворцы и
стража не умирали голодом и чтобы ежегодная убыль в жителях
наполнялась новыми пришельцами, новыми жертвами преждевременной
смерти! Человек не одолеет натуры!
 Но великий муж самыми ошибками доказывает свое величие: их
трудно или невозможно изгладить — как хорошее, так и худое делает
он навеки. Сильною рукою дано новое движение России; мы уже не
возвратимся к старине!.. Второй Петр Великий мог бы только в 20
или 30 лет утвердить новый порядок вещей гораздо основательнее,
нежели все наследники Первого до самой Екатерины II. Несмотря на
его чудесную деятельность, он многое оставил исполнить 38
преемникам, но Меньшиков думал единственно о пользах своего
личного властолюбия; так и Долгорукие. Меньшиков замышлял открыть
сыну своему путь к трону; Долгорукие и Голицыны хотели видеть на
престоле слабую тень монарха и господствовать именем Верховного
Совета. Замыслы дерзкие и малодушные! Пигмеи спорили о наследии
великана. Аристократия, олигархия губила отечество... И, в то
время, когда оно изменило нравы, утвержденные веками, потрясенные
внутри новыми, важными переменами, которые, удалив в обычаях
дворянство от народа, ослабили власть духовную, могла ли Россия
обойтись без государя? Самодержавие сделалось необходимее
прежнего для охранения порядка — и дочь Иоаннова, быв несколько
дней в зависимости осьми аристократов, восприняла от народа,
дворян и духовенства власть неограниченную. Сия государыня хотела
правительствовать согласно с мыслями Петра Великого и спешила
исправить многие упущения, сделанные с его времени.
Преобразованная Россия казалась тогда величественным
недостроенным зданием, уже ознаменованным некоторыми приметами
близкого разрушения: часть судебная, воинская, внешняя политика
находились в упадке. Остерман и Миних, одушевленные честолюбием
заслужить имя великих мужей в их втором Отечестве, действовали
неутомимо и с успехом блестящим: первый возвратил России ее
знаменитость в государственной системе европейской — цель усилий
Петровых; Миних исправил, оживил воинские учреждения и давал нам
победы. К совершенной славе Аннина царствования недоставало
третьего мудрого действователя для законодательства и внутреннего
гражданского образования россиян. Но злосчастная привязанность
Анны к любимцу бездушному, низкому омрачила и жизнь, и память ее
в истории. Воскресла Тайная канцелярия Преображенская с пытками;
в ее вертепах и на площадях градских лились реки крови. И кого
терзали? Врагов ли государыни? Никто из них и мысленно не хотел 39
ей зла: самые Долгорукие виновны были только перед Отечеством,
которое примирилось с ними их несчастием. Бирон, не достойный
власти, думал утвердить ее в руках своих ужасами: самое легкое
подозрение, двусмысленное слово, даже молчание казалось ему
иногда достаточною виною для казни или ссылки. Он, без сомнения,
имел неприятелей: добрые россияне могли ли видеть равнодушно
курляндского шляхтича почти на троне? Но сии Бироновы неприятели
были истинными друзьями престола и Анны. Они гибли; враги
наушника Бирона гибли; а статный конь, ему подаренный, давал
право ждать милостей царских.
 Вследствие двух заговоров злобный Бирон и добродушная
правительница утратили власть и свободу. Лекарь француз и
несколько пьяных гренадеров возвели дочь Петрову на престол
величайшей империи в мире с восклицаниями: «гибель иноземцам!
честь россиянам!» Первые времена сего царствования ознаменовались
нахальством славной лейбкомпании, возложением голубой ленты на
малороссийского певчего и бедствием наших государственных
благодетелей — Остермана и Миниха, которые никогда не были так
велики, как стоя под эшафотом и желая счастия России и Елизавете.
Вина их состояла в усердии к императрице Анне и во мнении, что
Елизавета, праздная, сластолюбивая, не могла хорошо управлять
государством. Несмотря на то, россияне хвалили ее царствование:
она изъявляла к ним более доверенности, нежели к немцам;
восстановила власть Сената, отменила смертную казнь, имела
любовников добродушных, страсть к весельям и нежным стихам.
Вопреки своему человеколюбию, Елизавета вмешалась в войну
кровопролитную и для нас бесполезную. Первым государственным
человеком сего времени был канцлер Бестужев, умный и деятельный,
но корыстолюбивый и пристрастный. Усыпленная негою, монархиня 40
давала ему волю торговать политикою и силами государства;
наконец, свергнула его и сделала новую ошибку, торжественно
объявив народу, что сей министр, душа почти всего ее
царствования, есть гнуснейший из смертных! Счастье,
благоприятствуя мягкосердной Елизавете в ее правление, спасло
Россию от тех чрезвычайных зол, коих не может отвратить никакая
мудрость человеческая, но счастие не могло спасти государства от
алчного корыстолюбия П.И.Шувалова. Ужасные монополии сего времени
долго жили в памяти народа, утесняемого для выгоды частных людей
и ко вреду самой казны. Многие из заведений Петра Великого пришли
в упадок от небрежения, и вообще царствование Елизаветы не
прославилось никакими блестящими деяниями ума государственного.
Несколько побед, одержанных более стойкостью воинов, нежели
дарованием военачальников. Московский университет и оды
Ломоносова остаются красивейшими памятниками сего времени. Как
при Анне, так и при Елизавете Россия текла путем, предписанным ей
рукою Петра, более и более удаляясь от своих древних нравов и
сообразуясь с европейскими. Замечались успехи светского вкуса.
Уже двор наш блистал великолепием и, несколько лет говорив
по-немецки, начал употреблять язык французский. В одежде, в
экипажах, в услуге вельможи наши мерялись с Парижем, Лондоном,
Веною. Но грозы самодержавия еще пугали воображение людей:
осматривались, произнося имя самой кроткой Елизаветы или министра
сильного; еще пытки и Тайная канцелярия существовали.
 Новый заговор — и несчастный Петр III в могиле со своими
жалкими пороками... Екатерина II была истинною преемницею величия
Петрова и второю образовательницею новой России. Главное дело сей
незабвенной монархини состоит в том, что ею смягчилось
самодержавие, не утратив силы своей. Она ласкала так называемых
философов XVIII века и пленялась характером древних 41
республиканцев, но хотела повелевать, как земной Бог, — и
повелевала. Петр, насильствуя обычаи народные, имел нужду в
средствах жестоких — Екатерина могла обойтись без оных, к
удовольствию своего нежного сердца: ибо не требовала от россиян
ничего противного их совести и гражданским навыкам, стараясь
единственно возвеличить данное ей Небом Отечество или славу свою
— победами, законодательством, просвещением. Ее душа, гордая,
благородная, боялась унизиться робким подозрением, — и страхи
Тайной канцелярии исчезли, с ними вместе исчез у нас и дух
рабства, по крайней мере, в высших гражданских состояниях. Мы
приучились судить, хвалить в делах государя только похвальное,
осуждать противное. Екатерина слышала, иногда сражалась с собою,
но побеждала желание мести — добродетель превосходная в монархе!
Уверенная в своем величии, твердая, непреклонная в намерениях,
объявленных ею, будучи единственною душою всех государственных
движений в России, не выпуская власти из собственных рук — без
казни, без пыток влияв в сердца министров, полководцев, всех
государственных чиновников живейший страх сделаться ей неугодным
и пламенное усердие заслуживать ее милость, Екатерина могла
презирать легкомысленное злословие, а где искренность говорила
правду, там монархиня думала: «Я властна требовать молчания от
россиян — современников, но что скажет потомство? И мысль,
страхом заключенная в сердце, менее ли слова будет для меня
оскорбительна?» Сей образ мыслей, доказанный делами 34-летнего
владычества, отличает ее царствование от всех прежних в новой
российской истории, т.е. Екатерина очистила самодержавие от
примесов тиранства. Следствием были спокойствие сердец, успехи
приятностей светских, знаний, разума.
 Возвысив нравственную цену человека в своей державе, она
пересмотрела все внутренние части нашего здания государственного 42
и не оставила ни единой без поправления: Уставы Сената, губерний,
судебные, хозяйственные, военные, торговые усовершенствовались
ею. Внешняя политика сего царствования достойна особенной хвалы:
Россия с честью и славою занимала одно из первых мест в
государственной европейской системе. Воинствуя, мы разили. Петр
удивил Европу своими победами — Екатерина приучила ее к нашим
победам. Россияне уже думали, что ничто в мире не может одолеть
их, — заблуждение славное для сей великой монархини! Она была
женщина, но умела избирать вождей так же, как министров или
правителей государственных. Румянцев, Суворов стали на ряду с
знаменитейшими полководцами в мире. Князь Вяземский заслужил имя
достойного министра благоразумною государственною экономиею,
хранением порядка и целости. Упрекнем ли Екатерину излишним
воинским славолюбием? Ее победы утвердили внешнюю безопасность
государства. Пусть иноземцы осуждают раздел Польши: мы взяли
свое. Правилом монархини было не мешаться в войны, чуждые и
бесполезные для России, но питать дух ратный в империи, рожденной
победами.
 Слабый Петр III, желая угодить дворянству, дал ему свободу
служить или не служить. Умная Екатерина, не отменив сего закона,
отвратила его вредные для государства следствия: любовь к Святой
Руси, охлажденную в нас переменами Великого Петра, монархиня
хотела заменить гражданским честолюбием; для того соединила с
чинами новые прелести или выгоды, вымышляя знаки отличий, и
старалась поддерживать их цену достоинством людей, украшаемых
оными. Крест Св. Георгия не рождал, однако ж усиливал храбрость.
Многие служили, чтобы не лишиться места и голоса в Дворянских
собраниях; многие, несмотря на успехи роскоши, любили чины и
ленты гораздо более корысти. Сим утвердилась нужная зависимость 43
дворянства от трона.
 Но согласимся, что блестящее царствование Екатерины
представляет взору наблюдателя и некоторые пятна. Нравы более
развратились в палатах и хижинах — там от примеров Двора
любострастного, здесь от выгодного для казны умножения питейных
домов. Пример Анны и Елизаветы извиняет ли Екатерину? Богатства
государственные принадлежат ли тому, кто имеет единственно лицо
красивое? Слабость тайная есть только слабость; явная — порок,
ибо соблазняет других. Самое достоинство государя не терпит,
когда он нарушает устав благонравия: как люди ни развратны, но
внутренне не могут уважать развратных. Требуется ли
доказательств, что искреннее почтение к добродетелям монарха
утверждает власть его? Горестно, но должно признаться, что, хваля
усердно Екатерину за превосходные качества души, невольно
воспоминаем ее слабости и краснеем за человечество. Заметим еще,
что правосудие не цвело в сие время; вельможа, чувствуя
несправедливость свою в тяжбе с дворянином, переносил дело в
Кабинет; там засыпало оно и не пробуждалось. В самых
государственных учреждениях Екатерины видим более блеска, нежели
основательности: избиралось не лучшее по состоянию вещей, но
красивейшее по формам. Таково было новое учреждение губерний,
изящное на бумаге, но худо примененное к обстоятельствам России.
Солон говорил: «Мои законы несовершенные, но лучшие для афинян».
Екатерина хотела умозрительного совершенства в законах, не думая
о легчайшем, полезнейшем действии оных: дала нам суды, не
образовав судей; дала правила без средств исполнения. Многие
вредные следствия Петровой системы также яснее открылись при сей
государыне: чужеземцы овладели у нас воспитанием, двор забыл язык
русский; от излишних успехов европейской роскоши дворянство
одолжало; дела бесчестные, внушаемые корыстолюбием для
удовлетворения прихотям, стали обыкновеннее; сыновья бояр наших 44
рассыпались по чужим землям тратить деньги и время для
приобретения французской или английской наружности. У нас были
академии, высшие училища, народные школы, умные министры,
приятные светские люди, герои, прекрасное войско, знаменитый флот
и великая монархиня, — не было хорошего воспитания, твердых
правил и нравственности в гражданской жизни. Любимец вельможи,
рожденный бедным, не стыдился жить пышно; вельможа не стыдился
быть развратным. Торговали правдою и чинами. Екатерина — Великий
Муж в главных собраниях государственных — являлась женщиною в
подробностях монаршей деятельности: дремала на розах, была
обманываема или себя обманывала; не видала, или не хотела видеть
многих злоупотреблений, считая их, может быть, неизбежными и
довольствуясь общим, успешным, славным течением ее царствования.
 По крайней мере, сравнивая все известные нам времена России,
едва ли не всякий из нас скажет, что время Екатерины было
счастливейшее для гражданина российского; едва ли не всякий из
нас пожелал жить тогда, а не в иное время.
 Следствия кончины ее заградили уста строгим судьям сей
великой монархини: ибо особенно в последние годы ее жизни,
действительно, слабейшие в правилах и исполнении, мы более
осуждали, нежели хвалили Екатерину, от привычки к добру уже не
чувствуя всей цены оного и тем сильнее чувствуя противное: доброе
казалось нам естественным, необходимым следствием порядка вещей,
а не личной Екатерининой мудрости, худое же — ее собственною
виною.
 Павел восшел на престол в то благоприятное для самодержавия
время, когда ужасы Французской революции излечили Европу от
мечтаний гражданской вольности и равенства... Но что сделали
якобинцы в отношении к республикам, то Павел сделал в отношении к 45
самодержавию: заставил ненавидеть злоупотребления оного. По
жалкому заблуждению ума и вследствие многих личных претерпленных
им неудовольствий, он хотел быть Иоанном IV; но россияне уже
имели Екатерину II, знали, что государь не менее подданных должен
исполнять свои святые обязанности, коих нарушение уничтожает
древний завет власти с повиновением и низвергает народ со степени
гражданственности в хаос частного естественного права. Сын
Екатерины мог быть строгим и заслужить благодарность отечества; к
неизъяснимому изумлению россиян, он начал господствовать всеобщим
ужасом, не следуя никаким Уставам, кроме своей прихоти; считал
нас не подданными, а рабами; казнил без вины, награждал без
заслуг; отнял стыд у казни, у награды — прелесть; унизил чины и
ленты расточительностью в оных; легкомысленно истреблял
долговременные плоды государственной мудрости, ненавидя в них
дело своей матери; умертвил в полках наших благородный дух
воинский, воспитанный Екатериною, и заменил его духом
капральства. Героев, приученных к победам, учил маршировать;
отвратил дворян от воинской службы; презирая душу, уважал шляпы и
воротники, имея, как человек, природную склонность к
благотворению, питался желчию зла; ежедневно вымышлял способ
устрашать людей — и сам всех более страшился; думал соорудить
себе неприступный дворец — и соорудил гробницу!.. Заметим черту,
любопытную для наблюдателя: в сие царствование ужаса, по мнению
иноземцев, россияне боялись даже и мыслить — нет! говорили, и
смело!.. Умолкали единственно от скуки частого повторения, верили
друг другу — и не обманывались! Какой-то дух искреннего братства
господствовал в столицах: общее бедствие сближало сердца, и
великодушное остервенение против злоупотреблений власти заглушало
голос личной осторожности. Вот действия Екатеринина 46
человеколюбивого царствования: оно не могло быть истреблено в 4
года Павлова, и доказывало, что мы были достойны иметь
правительство мудрое, законное, основанное на справедливости.
 Россияне смотрели на сего монарха, как на грозный метеор,
считая минуты и с нетерпением ожидая последней... Она пришла, и
весть о том в целом государстве была вестию искупления: в домах,
на улицах люди плакали от радости, обнимая друг друга, как в день
светлого Воскресения. Кто был несчастливее Павла?.. Слезы горести
лились только в недрах его августейшего семейства; тужили еще
некоторые, им облагодетельствованные, но какие люди!.. Их
сожаление не менее всеобщей радости долженствовало оскорбить душу
Павлову, если она, по разлучении с телом, озаренная, наконец,
светом истины, могла воззреть на землю и на Россию! К чести
благоразумнейших россиян не умолчим об их суждении. Сведав дело,
они жалели, что зло вредного царствования пресечено способом
вредным. Заговоры суть бедствия, колеблют основу государств и
служат опасным примером для будущности. Если некоторые вельможи,
генералы, телохранители присвоят себе власть тайно губить
монархов, или сменять их, что будет самодержавие? Игралищем
олигархии, и должно скоро обратиться в безначалие, которое
ужаснее самого злейшего властителя, подвергая опасности всех
граждан, а тиран казнит только некоторых. Мудрость веков и благо
народное утвердили сие правило для монархий, что закон должен
располагать троном, а Бог, один Бог, — жизнию царей!.. Кто верит
Провидению, да видит в злом самодержце бич гнева небесного!
Снесем его, как бурю, землетрясение, язву,— феномены страшные, но
редкие: ибо мы в течение 9 веков имели только двух тиранов: ибо
тиранство предполагает необыкновенное ослепление ума в государе,
коего действительно счастие неразлучно с народным, с правосудием
и с любовью к добру. Заговоры да устрашают народ для спокойствия 47
государей! Да устрашают и государей для спокойствия народов!..
Две причины способствуют заговорам: общая ненависть или общее
неуважение к властителю. Бирон и Павел были жертвою ненависти,
правительница Анна и Петр III — жертвою неуважения. Миних, Лесток
и другие не дерзнули бы на дело, противное совести, чести и всем
Уставам государственным, если бы сверженные ими властители
пользовались уважением и любовью россиян.
 Не сомневаясь в добродетели Александра, судили единственно
заговорщиков, подвигнутых местию и страхом личных опасностей;
винили особенно тех, которые сами были орудием Павловых
жестокостей и предметом его благодеяний. Сии люди уже, большею
частью, скрылись от глаз наших в мраке могилы или
неизвестности... Едва ли кто-нибудь из них имел утешение Брута
или Кассия пред смертью или в уединении. Россияне одобрили юного
монарха, который не хотел быть окружен ими и с величайшею
надеждою устремили взор на внука Екатерины, давшего обет
властвовать по её сердцу!