Генерал-майор Гофман мог гордиться собой. Да он и гордился, хвастливо
заявив после Бреста: «В действительности Украина – это дело моих рук, а во-
все не плод сознательной воли русского народа. Я создал Украину для того,
чтобы иметь возможность заключить мир хотя бы с частью России»1... Лавры
подлинного «отца-основателя» «самостоятельной и независимой» Украинской
Республики немецкий генерал присваивал себе вполне заслуженно…
18 февраля 1918 года немцы, одновременно с началом операций на пет-
роградском направлении, двинули свои войска и в малорусские губернии, пре-
жде всего, беря под контроль железные дороги. Немецкое наступление сопро-
вождалось «походным приказом», характеризовавшим операцию как оказание
«военной помощи государству, с которым нас связывает договор против обще-
го врага, большевиков»2... Использованные в приказе эвфемизмы - «военная
помощь», «договор», «общий враг», - служили лишь дипломатическим при-
крытием фактической оккупации юга России.
Уже после ее осуществления немцы и австрийцы заключили соглашение
о разграничении сфер влияния (28 марта 1918). В немецкую зону оккупации
вошли более обширные территории. Вслед за северо-восточной Волынью, ок-
купированной ими еще в начале войны, в их зоне оказались следующие города
и области: Киев, Чернигов, Полтава, Харьков, Новочеркасск, Таврида и Крым.
Австрийцы получили оставшуюся часть Волыни, Подолию, Херсон, Екатери-
нослав. Кроме того, немцы добились от австрийцев согласия на совместную ок-
купацию Николаева, Ростова и Мариуполя. Порты первых двух городов нахо-
дились под управлением немцев, мариупольский – под управлением австрий-
цев. Два других черноморских порта, Таганрог и Новороссийск, переходили в
исключительное владение немцев. Таким образом, именно Германии принад-
лежала решающая роль на оккупированной Русской территории…
Стремясь упрочить видимость «законности» своей военной интервенции,
немецкое командование с первых дней начала наступления приняло меры к ро-
зыску и установлению связи с беглой Радой, чтобы получить от нее соответст-
вующую «санкцию». Это удалось не сразу. Только 23 февраля (немецкие вой-
ска уже маршировали по малороссийским городам) Рада, следовавшая в Жито-
мир, сумела разродиться нужным заявлением. В нем она назвала немецкие вой-
ска «дружественными силами, приглашенными помочь нам в борьбе с врага-
ми... не вынашивающими каких-либо враждебных намерений и сражающимися
вместе с нашими казаками под командованием нашего боевого штаба!»... Как
видим, «украинцам» было даже позволено выставить себя в качестве руково-
дящей и направляющей силы… Впрочем, никакими «сражениями» движение
немецкой армии не сопровождалось. Никто не оказывал ей сопротивления.
Большевики без единого выстрела оставляли города и населенные пункты сразу
же, как только получали известие о приближении немецких войск... Так Цен-
тральная Рада на чужих штыках вернулась в Киев. Здесь (7 марта) она издала
еще одно «заявление» с объяснением причин немецкой оккупации. В нем ут-
верждалось, что это вовсе и не оккупация, что в Малороссию немцы пришли
100
«на ограниченное время как друзья и помощники в трудный момент нашей жиз-
ни», что «у них (немцев) нет намерений изменять наши законы и постановле-
ния, или ограничивать независимость и суверенитет нашей республики»3...
Понятно, что вся эта маниловская риторика не могла скрыть того очевид-
ного для всех факта, что никакой реальной власти у Рады не было и что само ее
существование всецело зависело от немецких оккупационных войск. Тот же ге-
нерал Гофман отметил (12 марта 1918): «Трудность положения на Украине со-
стоит в том, что Центральная Рада, кроме наших войск, не имеет за собой ни-
кого»4…
Разумеется, немцы и до своего вступления в Малороссию не обманыва-
лись в отношении того «государства», от имени которого выступала Централь-
ная Рада, но только здесь на месте убедились, насколько оно иллюзорно. В Бер-
лин и Вену полетели телеграммы, однотипные по своему содержанию: «Ника-
кой Украинской республики в действительности нет... это один фантом», а в
реальности существует лишь «кучка молодых политиков весьма радикального
направления, которой удалось каким-то образом очутиться в роли правительст-
ва»5… Сам качественный состав этой «кучки политиков» исключал какую-либо
конструктивную их работу. Представитель Австро-Венгрии в Киеве граф Фор-
гаш писал в Вену, что тщетно ищет среди украинских деятелей людей, если не
широко образованных, то хотя бы просто разумных и ответственных: «Все они
находятся в опьянении своими социалистическими фантазиями, а потому счи-
тать их людьми трезвого ума и здравой памяти, с которыми можно было бы го-
ворить о серьезных делах, не приходится. Население относится к ним даже не
враждебно, а иронически-презрительно»6…
Полное отсутствие у Центральной Рады авторитета, ее неспособность к
любой, даже самой рутинной деятельности серьезно беспокоили немцев, ведь
именно с помощью Рады (и, главное, от ее имени) они рассчитывали наладить
поставки из Малороссии столь необходимого для Германии продовольствия,
что, собственно, и являлось главной целью оккупации. Начальник штаба не-
мецких войск в Малороссии генерал В.Грёнер формулировал ее совершенно
четко: «Снова посадить в седло украинское правительство, обеспечить ему
поддержку германских вооруженных сил и, прежде всего, изъять с Украины
зерно и продовольствие – чем больше, тем лучше!»7... Увы, Рада явно была
не готова оправдать возлагавшиеся на нее надежды. Прибывший вместе с окку-
пационной армией немецкий публицист К.Росс в своем докладе для командова-
ния германского Восточного фронта, анализируя ситуацию, сложившуюся в
крае, отмечал: «Нет никакой центральной власти, захватывающей более или
менее значительную территорию. Отдельные области, города, уезды, даже села
и деревни. Власть в них принадлежит различным партиям, авантюристам и
диктаторам. Можно встретить деревни, опоясанные окопами и ведущие друг с
другом войну из-за помещичьей земли. Отдельные атаманы властвуют в облас-
тях... В их распоряжении... пулеметы, орудия, бронированные автомобили»8...
Влияние Рады по-прежнему ограничивалось пределами Киева и его окрестно-
стей.
А вскоре немцы увидели, что Рада лишена не только социальной базы, но
и всякой национальной основы, и что не только «украинское государство» -
101
фантом, но и «украинский народ», от имени которого выступала Центральная
Рада, - точно такой же фантом. «Нет никакой украинской национальной мысли,
по крайней мере в Южной Украине», - докладывал в Вену австрийский генерал-
майор Вальдштетен 16 мая 1918 года. – Все живут, думают и говорят по-
русски. По-украински никто не понимает. Главное, интеллигенция – не исклю-
чая еврейской ее части – за союз с Россией»… Вальдштетен вынес убеждение,
что этот союз «рано или поздно снова наступит», слишком много общего у
«Украины с Россией» - «язык, религия, хозяйство»9... Ценное свидетельство об
этнической самоидентификации населения Малороссии в этот период приводит
и видный деятель КП(б)У, неоднократно занимавший пост наркома просвеще-
ния УССР В.П.Затонский (1888-1938): «Не только рабочие, но и крестьяне, ук-
раинские крестьяне, не терпели тогда “украинцев” (мы через делегацию Раков-
ского в Киеве получали протоколы крестьянских собраний, протоколы в боль-
шинстве были с печатью сельского старосты и все на них расписывались...). В
этих протоколах крестьяне писали нам: мы все чувствуем себя русскими и
ненавидим немцев и украинцев и просим РСФСР, чтобы она присоединила нас
к себе»10...
Для германского командования стало, наконец, совершенно очевидным,
что Рада, лишенная всякой поддержки местного населения, не только не смо-
жет содействовать исполнению его планов, но и напрямую им мешает. Даже
провозглашение популистских социальных лозунгов (и, прежде всего, дармо-
вой земли крестьянам) не добавляло Раде популярности, а попытки провести их
в жизнь – только усугубляли экономическую разруху.
В деревне царили хаос и безвластие. Объявленная Радой «социализация
земли» фактически отменила всякую земельную собственность, и для нового ее
передела были организованы «земельные комитеты». Но их деятельность еще
больше усилила неразбериху и в без того запутанном вопросе о землепользова-
нии, правах на урожай озимых и посева яровых хлебов, до предела обострив
борьбу различных социальных групп в аграрном секторе. Деревню захлестнула
волна насилия. Украинский деятель Н.М.Могилянский вспоминал: «Так же, как
и в коренной России, социализация земли кончилась грабежом имений, наси-
лиями, издевательствами, иногда убийством помещиков. Так, например, в Чер-
ниговском уезде была зверски убита целая семья помещиков Комаровских из
12 человек. Когда тяжко раненые, недобитые несчастные умоляли дать воды,
убийцы отвечали: “Подохнешь и так!”... Людей убивали, усадьбы горели и ра-
зорялись, а социализация оставалась пустым звуком»11...
Немцы поначалу старались не вмешиваться в аграрные отношения, но
криминальный передел земли, сопровождавшийся кровавым террором и наси-
лием, ставил под угрозу срыва весенний сев, а этого они уже не могли допус-
тить. 6 апреля 1918 года командующий немецкими войсками в Малороссии
фельдмаршал Эйхгорн издал приказ, срочно распространенный по селам, с
предписанием произвести полный засев сельскохозяйственных площадей. При-
чем крестьянам разрешалось взять земли не больше, чем в настоящий момент
они могли обработать. В противном случае их ожидало строгое наказание. Об-
разовавшиеся таким путем излишки площадей «земельные комитеты» должны
были вернуть для засева помещикам, предоставив им инвентарь, посевной ма-
102
териал и прочее. Немецким комендантам на местах предписывалось немедлен-
но приступить к исполнению данного распоряжения, и для этого предоставля-
лась полная свобода действий.
Командиры отдельных воинских частей германской армии принялись
рьяно проводить приказ в жизнь, не считаясь с протестами «земельных комите-
тов», с которыми нисколько не церемонились. Так, в Конотопе комендант
Блейман пригрозил, что выпорет весь комитет, если он своими действиями бу-
дет саботировать посев. А на заявление присутствовавшего на заседании пред-
ставителя Рады Тихона Осадчего, что он - «лицо неприкосновенное», как депу-
тат Центральной Рады, ответил: если тот «не перестанет говорить глупости, то
будет выпорот немедленно, тут же, в заседании комитета». Осадчий замолчал.
А несколько недель спустя ему пришлось-таки быть выпоротым, но не немца-
ми, а своими же односельчанами – зажиточными крестьянами села Гирявки, у
которых по его распоряжению была «социализирована» земля12...
Весьма показательно, что «украинский парламент» первоначально даже
не знал о приказе Эйхгорна, хотя он уже повсеместно проводился в жизнь. О
его существовании Рада узнала лишь неделю спустя, когда приказ был опубли-
кован в киевских газетах, и тогда только сподобилась «протестовать» против
«самовольного вмешательства германского и австро-венгерского высшего ко-
мандования в социально-политическую и экономическую жизнь Украины»13.
Была даже послана жалоба в Берлин, на которую, естественно, никто не обра-
тил внимания. Немцы уже поняли: декорации «самостийной Украины» нуж-
даются в срочном обновлении...
* * *
23-24 апреля 1918 г. в Киеве состоялось австро-германское совещание, в
котором приняли участие немецкий посол Ф.Мумм, австрийский - Й.Форгаш,
генерал Грёнер и другие представители Германии и Австро-Венгрии. На нем
было признано, что дальнейшее сотрудничество с Радой невозможно, поэтому в
приемлемый срок следует создать новое «украинское правительство», которое
будет беспрекословно подчиняться всем приказам германского и австрийского
командования. Это будущее «правительство» должно было согласиться с це-
лым рядом условий. Пока немецкие и австрийские войска остаются в Малорос-
сии, исключается формирование какой-либо «украинской армии». Численность
украинских полицейских сил определяют сами оккупационные державы. Укра-
инская администрация должна быть немедленно очищена от всех «аморальных
элементов» (под которыми понимались революционные радикалы любой пар-
тийной принадлежности). «Земельные комитеты» и подобные им органы долж-
ны быть распущены. Все ограничения на торговлю продовольствием и сырьем,
введенные правительством Рады, объявляются недействительными. Аграрная
проблема решается на основе принципа частной собственности. Крестьяне
должны вносить плату за землю, оказавшуюся в их владении. Крупные земель-
ные хозяйства сохраняются. Поступали предложения и о введении прямого не-
мецкого правления и создания из Малороссии «генерал-губернаторства». Но
103
послы Ф.Мумм и Й.Форгаш настояли на сохранении того, что они называли
«украинским театром». Их поддержал и генерал Грёнер, исходивший из того,
что для полной оккупации территории, большей, чем сама Германия, имею-
щихся воинских сил явно недостаточно (основная их часть была сосредоточена
на Западном фронте). Поэтому генерал рекомендовал сохранять и дальше фик-
тивное «украинское государство», которое рассматривал в качестве удобного
прикрытия для германского господства и эксплуатации края14. Совещание на-
метило и «правительство», соответствующее поставленным задачам...
Центральная Рада, чувствуя, что немцы собираются отказаться от ее ус-
луг, сделала попытку предотвратить неизбежный конец, но реакция ее была со-
вершенно странной и неадекватной. «Министры» военный и внутренних дел
(А.Т.Жуковский и М.Ткаченко) при одобрении «премьер-министра» Голубови-
ча решили организовать похищение киевского банкира еврея А.Доброго, кото-
рого они (совершенно безосновательно) сочли ведущей фигурой формирующе-
гося против Рады «заговора». А.Добрый, действительно, являлся откровенным
противником Центральной Рады и ее политики, но в целом относился к ней
вполне лояльно и в этот момент даже состоял членом комиссии, созданной Ра-
дой для ведения экономических переговоров с немцами. Если он и знал о реше-
нии представителей Центральных держав о ликвидации Рады, то в выработке
его мог играть лишь подчиненную роль. Тем не менее, 24 апреля в квартиру
А.Доброго ворвались четыре вооруженных человека в масках (!), с револьвера-
ми в руках (один из которых был сам «военный министр»), заставили хозяина
выйти, усадили в автомобиль и увезли в неизвестном направлении.
Это похищение банкира среди белого дня вызвало в Киеве большой ре-
зонанс, но на все запросы родственников и немцев правительство Рады отгова-
ривалось незнанием и обещанием «расследовать дело». Тогда немцы сами за-
нялись поисками А.Доброго и установлением виновных в его похищении. Они
быстро выяснили, что банкир был увезен в Харьков, где и содержался в вагоне
на запасном пути под охраной верного М.Ткаченко отряда. Немцы освободили
его и привезли в Киев.
Похищение А.Доброго имело ряд практических следствий. 25 апреля
1918 г. по всему Киеву были расклеены афиши на русском и немецком языках с
очередным приказом фельдмаршала Эйхгорна. Приказ гласил, что все лица, ви-
новные в преступлениях против немецких и союзных войск, нарушении обще-
ственного порядка подлежат суду немецких военных трибуналов. Запрещались
всякие уличные сборища, а также попытки нарушить общественную безопас-
ность устной агитацией, в печати или каким-либо другим способом. Газеты,
виновные в таких проступках, будут немедленно закрываться. Приказ объявлял
о принятии особых мер для охраны Киева и немедленном отдании под суд всех,
кто совершает противозаконные действия15... Вслед за приказом последовали и
конкретные меры. 26 апреля немцы разоружили находившуюся в Киеве (и чис-
лящуюся «украинской») дивизию «синежупанников», составленную из Русских
военнопленных и незадолго до этого привезенной из Германии. Одновременно
в Ковеле была разоружена находившаяся на марше точно такая же дивизия «се-
рожупанников». А 28 апреля взвод немецких солдат разогнал и саму Централь-
ную Раду.
104
Очевидец этого «исторического события» А.А.Гольденвейзер описал его
следующим образом: «... приближалось время перерыва, мы начинали уже ус-
тавать, и около 4 часов дня на трибуне появился Рафес (представитель Бунда в
Центральной Раде). Его речь – последняя речь, сказанная в Раде... Рафес еще
говорил заключительные фразы своей речи, когда с лестницы донесся шум.
Дверь в зал растворилась, и на пороге появились немецкие солдаты. Несколько
десятков солдат тотчас вошли в зал. Какой-то фельдфебель (потом выяснилось,
что это был чин полевой тайной полиции) подскочил к председательскому
креслу и на ломанном русском языке крикнул: “По распоряжению германского
командования объявляю всех присутствующих арестованными. Руки вверх!”.
Солдаты взяли ружья на прицел. Все присутствующие встали с места и подняли
руки. С поднятыми руками, саркастически улыбаясь, стоял на трибуне Рафес...
Грушевский, смертельно бледный, оставался сидеть на своем председа-
тельском месте и единственный во всей зале рук не поднял. Он по-украински
говорил что-то немецкому фельдфебелю о неприкосновенности прав “парла-
мента”, но тот его еле слушал. Немец назвал несколько фамилий, в том числе
Ткаченко и Жуковского, которые приглашались выступить вперед. Никого из
названных в зале не оказалось. Тогда всем депутатам было предложено перейти
в соседнюю комнату; при этом в дверях залы заседания солдаты ощупывали
нас, ища оружия... Наше сидение взаперти продолжалось не больше часу. Вдруг
двери на лестницу раскрылись, и кто-то грубым и насмешливым тоном крикнул
нам: “Raus! Nach Hause gehen!” (“Вон! Расходись по домам!”)». Депутаты по-
слушно исполнили немецкий приказ16...
«Смелое» поведение Грушевского, единственного, кто осмелился ослу-
шаться приказа немецкого фельдфебеля и не поднял рук, оставшись сидеть,
А.Дикий объясняет тем, что тот заранее был осведомлен немцами, а фельдфе-
бель получил соответствующие инструкции17. Немцы проявили максимум пре-
дупредительности в отношении давнего своего агента...
Впрочем, германское командование милостиво позволило собраться Цен-
тральной Раде еще раз. На следующий день (29 апреля) ее депутаты явились на
заседание и, словно ничего не случилось накануне, занялись... «законотворче-
ством». Был принят проект «конституции» УНР и единогласно изменен «зе-
мельный закон»: частная собственность на землю восстанавливалась, причем
наделы до 30 десятин не подлежали отчуждению. Помимо этого Рада выбрала
Грушевского Президентом «Украины». Но все эти «дэржавни акты» уже мало
кого интересовали…
Параллельно заседанию Центральной Рады в Киеве в помещении цирка
на Николаевской улице в тот же день начал свою работу «Конгресс хлеборо-
бов», собранный по инициативе «Союза земельных собственников». На кон-
гресс прибыло 6 432 делегата со всех регионов Малороссии и Новороссии. Все
они представляли слой зажиточных крестьян, особенно пострадавший от кро-
вавых грабежей и анархии, захлестнувших деревню. После ряда докладов и ре-
чей с резкой критикой Центральной Рады и требованием положить конец анар-
хии, поступило предложение выбрать «гетмана всея Украины», которым тут
же и был провозглашен генерал Павел Скоропадский (1873-1945). Новоявлен-
ного «гетмана» наделили диктаторскими полномочиями для спасения края от
105
«хаоса и беззакония». Тем временем организованные еще одним генералом
Дашкевичем-Горбацким отряды «гетманцев» приступили к занятию правитель-
ственных зданий и учреждений. Нигде никто не оказывал им никакого сопро-
тивления. Конный отряд охраны Центральной Рады под командой полковника
Аркаса в полном составе перешел на сторону Скоропадского. Только галицкие
«сечевые стрельцы» попытались защитить Раду, убив при этом трех «гетман-
цев», но их сопротивление было быстро сломлено, и уже вечером Коновалец
явился к Скоропадскому... с предложением своих услуг. Гетман от них отказал-
ся, галичан разоружили и распустили. Распущена была и Рада без всяких указов
и церемоний: небольшой отряд «гетманцев» выгнал депутатов из здания и от-
пустил на все четыре стороны. Переворот был совершен без всякого участия
немцев, которые знали, что никаких реальных сил, готовых защищать Раду, в ее
распоряжении не имеется, и потому нисколько не сомневались в успехе ини-
циированного ими мероприятия. Так все и вышло: никто не пожелал выступить
в защиту Рады, даже ее собственная охрана, а весть о ее падении вызвала в
Киеве всеобщее ликование...
Но и это не все. Заключительным эпизодом существования Центральной
Рады стал организованный немцами суд над украинскими «министрами», уст-
роившими похищение банкира А.Доброго. На скамье подсудимых оказались
А.Т.Жуковский, два директора департамента и начальник уголовного розыска
(М.Ткаченко удалось скрыться). Процесс длился три дня. По свидетельству
С.Сумского подсудимые вели себя крайне недостойно: «Они оправдывались,
путали, просили о снисхождении и снова путали, путали без конца. Прокурор,
типичный грубый прусский лейтенант, третировал подсудимых, как мальчи-
шек, обращался с ними пренебрежительно: “Когда с вами разговаривает проку-
рор, вы должны стоять ровно и не держать рук в карманах”...
Это было почти драматично – и вследствие невыносимой грубости про-
курора, и вследствие жалкого испуганного вида подсудимых: они боялись, по-
видимому, смертного приговора, хотя прокурор требовал всего лишь двух лет
тюремного заключения во внимание к молодости и незрелости подсудимых...
Но самый драматичный эффект прокурор подготовил к концу, ко времени до-
проса премьера Голубовича. Относительно участия Голубовича в похищении не
было никаких данных, и путем тонкого допроса прокурор вырвал у Голубовича
сознание. Ему предшествовала истерика; для успокоения премьера пришлось
устроить перерыв. После перерыва премьер сознался, и из свидетельской ком-
наты ему пришлось перейти на скамью подсудимых. Премьер обещал прокуро-
ру больше никогда этого не делать. Прокурор в этом нисколько не сомневался:
“Я не думаю, - сказал он, - что вам вновь когда-нибудь придется стоять во главе
правительства”.
Его тоже приговорили, кажется, к двум годам тюрьмы.
Большего позора для украинского правительства, чем этот процесс, не
придумаешь, хотя обыкновенно все симпатии бывают на стороне подсудимых.
Симпатии огромного зала, как это ни дико, были целиком на стороне суда:
немцы великолепно организовали этот процесс. Когда я уходил из зала суда,
какой-то старичок, сидевший в публике, обернулся ко мне и сказал: “Слава Бо-
гу, что немцы освободили нас от этих мальчишек и бандитов”»18...
106
* * *
Так бесславно и позорно завершилась история правления Центральной
Рады. Все решила воля ее истинных хозяев - немцев: пока они нуждались в Ра-
де, она существовала. Как только Рада перестала их устраивать, - она исчезла,
бесследно растворившись в исторической текучке событий. И это ее бесследное
исчезновение в качестве «власти», лучше всего демонстрирует, что Централь-
ной Раде не на кого было опереться, кроме немцев. Пытаясь навязать свою се-
паратистскую идеологию Русскому по национальности населению, «украинцы»
изначально были обречены на отсутствие всякой поддержки с его стороны. И
они сами это знали, почему и организовали сознательно и преднамеренно не-
мецкую оккупацию Малороссии, ибо только в условиях этой оккупации могли
изображать из себя некую «власть». Это было именно осознанным стремлени-
ем, а не временным компромиссом или следствием неблагоприятных историче-
ских обстоятельств. Опора на иноземного оккупанта, и в этом мы могли убе-
диться в предшествовавших главах, представляла собой именно принципиаль-
ную установку всей украинской доктрины.
По воспоминаниям большевика А.Мартынова один из украинских деяте-
лей обосновывал ее таким образом: «Наша беда в том, что у украинского се-
лянства еще совершенно нет национального сознания». И из этого реального
факта - отсутствия «украинского сознания» в широких массах малорусского
населения (а откуда ему было там взяться?) он и выводил полезность ино-
странной оккупации: «Чтобы создать свою Украину, нам необходимо при-
звать на помощь чужеземные войска. Когда иностранные штыки выроют глу-
бокий ров между нами и Московией, тогда наше селянство постепенно при-
выкнет к мысли, что мы составляем особый народ»19... Вот ведь как: жителей
Малороссии еще предстояло (не будем забывать: речь идет о начале XX века!)
приучить к тому, что они – «украинцы» и «особый народ». А этого можно
было достигнуть лишь при опоре на «иностранные штыки», которым и над-
лежало вырыть «непроходимый ров» между Малороссией и остальной Росси-
ей. Здравым и логичным вопросом: зачем населению, у которого «совершенно
нет украинского сознания», пытаться всеми способами навязать таковое? – се-
паратисты почему-то не задавались и до сих пор не задаются. Видимо, в силу
специфических особенностей своего мышления... Впрочем, в тот момент Цен-
тральной Раде даже с помощью иностранных штыков не удалось решить задачу
«постепенно приучить...», зато опора на внешнего оккупанта с той поры об-
рела значение непререкаемого догмата украинского сепаратизма. Вот что пи-
сал, уже находясь в эмиграции, знаменитый Симон Петлюра: «Лозунг “ориен-
тации только на собственные силы”, если оценивать его в свете исторического
опыта, является предложением без содержания и самообманом, которым может
пользоваться кто угодно... Нужно найти для украинских государственных инте-
ресов среди влиятельных международных сил такие, которые бы можно было
заинтересовать идеей украинской государственности и которые имели бы ре-
альную выгоду от этого для себя, то ли политическую, то ли материальную»20...
107
Типично украинский ход мысли: если «идеей украинской государственности»
не удается заинтересовать население Малороссии, следует поискать «между-
народные силы», которые сочтут «украинскую государственность» прибыль-
ным для себя предприятием и поддержат с целью извлечения выгоды («то ли
политической, то ли материальной»)... В «заинтересованных силах» недостатка
не было: Австрия и Польша, Германия и Венгрия, сегодня НАТО и США, - кто
только не извлекал (и продолжает извлекать) выгоду из украинского проекта.
Но это всегда была их выгода, а «украинцы» служили лишь подручным средст-
вом ее извлечения. Причем же здесь «самостийна и нэзалэжна Украина»?.. Те
же немцы, использовав Центральную Раду, сразу же разогнали ее, как только
увидели, что она перестала соответствовать их интересам. И это было совер-
шенно закономерно.
Да и могло ли быть иначе? Любое соглашение с любым украинским ре-
жимом иностранные державы стремились использовать для извлечения выго-
ды, но никак не для создания «украинской государственности». Вот, например,
еврейский деятель Арнольд Марголин, являвшийся заместителем «министра
иностранных дел» в одном из «правительств» петлюровской Директории, при-
водит в своих воспоминаниях условия соглашения, на которых Франция готова
была оказать помощь «украинской государственности» (январь 1919): «Во-
первых, французы потребовали передачи им контроля железных дорог и фи-
нансов Украины. Во-вторых, было поставлено непременное условие об уходе из
состава Директории Винниченко и из состава правительства Чеховского, как
наиболее левых элементов, вопрос же о Петлюре был оставлен пока открытым.
В-третьих, в отношении аграрной реформы вводился принцип вознаграждения
собственников.
С своей стороны Франция должна была признать Директорию как факти-
ческое правительство Украины, впредь до разрешения конференцией мира во-
проса о суверенности Украины. Далее французское командование обязывалось
оказать украинской армии в войне с большевиками помощь как техническую
(вплоть до танков), так и людьми, а в особенности инструкторами. В марте в
Одессе даже появились греческие войска, предназначавшиеся для этой цели,
кроме того, намечалось формирование французских и румынских батальонов...
Проект соглашения был уже изготовлен в письменной форме. Оставалось его
подписать»21... Изменившаяся международная обстановка вынудила француз-
ских представителей в самый последний момент прервать переговоры. Но при-
мечательно то, что «украинцы» были согласны с предложенными условиями,
т.е. готовы были отдать под контроль иностранного государства железные до-
роги (в тогдашних условиях, практически, всю транспортную сеть), финансы,
формирование правительства и даже оборону «суверенной Украины». Но по-
сле исключения всех выше перечисленных сфер, что же оставалось от государ-
ственного суверенитета «украинськой дэржавы»?.. Ничего. Пустой звук. Ну,
может быть, обогащение небольшой кучки людей, готовых нажиться на коло-
ниальном статусе своего края. Вот и вся украинская «самостийность»...
И здесь мы переходим к указанию еще одной причины краха Централь-
ной Рады, имевшей сугубо внутренний источник. Все дело в том, что люди,
провозгласившие на территории южной России «украинское государство», по
108
самой своей сути не были государственниками. В своем миросозерцании, пси-
хологии, практических устремлениях, они, несмотря на громкие державные за-
явления, продолжали оставаться заурядными сепаратистами, т.е. антигосу-
дарственниками. И далеко не случайно во всех своих Универсалах, которые
сама Центральная Рада рассматривала в качестве основополагающих «государ-
ственных актов», в отношении провозглашенной ею «Украины» использовался
исключительно термин «край», а не «страна», например. (До этого «украинцы»
додумаются намного позже)… «Край» потому, что «Украйна» является лишь
частью более крупного целого, а страны под таким названием никогда не су-
ществовало. (Да и сейчас не существует, несмотря на все провозглашаемые в
Киеве «акты» и «договора»)…
Бумага, как говорится, все стерпит, и что мешало «украинцам» еще в ту
эпоху начать твердить «страна», «страна», «страна»... А мешало им только то,
что по своему мировоззрению и психологии они являлись убежденными и за-
конченными сепаратистами, т.е. мыслили совершенно другими категориями...
Да, они могли содействовать разрушению государственного порядка, но стро-
ить его - не были способны по определению. Созидание – не их стихия. Если в
процессе развала Русского государства они еще могли принять некоторое
(пусть и подчиненное) участие, и даже достигли при этом кое-каких «успехов»,
то когда ситуация кардинально изменилась, и они оказались перед необходимо-
стью практического устроения провозглашенной ими же «дэржавы», - выяви-
лась их полная неспособность к этому, мизерный масштаб тех личностей, кото-
рые внезапно оказались в роли «правительства» и «власти». Даже наблюдатели,
вполне сочувствовавшие украинскому движению, вынуждены признавать пол-
ную неподготовленность украинских деятелей к той роли, которую они пыта-
лись сыграть. Самостийник В.Андриевский, современник событий, считавший,
что Центральная Рада являлась не достаточно украинской (потому что не сразу
выступила за полную самостийность «Украйны»), в тоже время так характери-
зовал ее главных деятелей: «Но с другой стороны, я очень хорошо знал ее со-
став, как и ее ведущих мужей – с самого начала аж до сего дня. Кроме двух-
трех лиц, которых я мог на пальцах пересчитать, которых я уважал и мог бы от
них ожидать чего-то разумного (как напр. проф. Грушевский, который тогда
еще был славным профессором Михаилом Грушевским, а не украинским эсе-
ром, или С.Ефремов, или покойный И.М.Стешенко) остальные были безгра-
мотными в любом отношении, а не только в политике. Еще хорошо если сту-
денты первого курса, как В.Винниченко и Н.Ковалевский, а то бухгалтера, коо-
ператоры, “известные общественные деятели” и просто люди “неопределен-
ных” занятий, большей частью “ура-социалисты” по убеждениям и демагоги по
специальности»... Творческим потенциям вождей Центральной Рады соответ-
ствовала и окружающая их «массовка»: «Уровень моральный, да и интеллекту-
альный простых рядовых ее членов я знал хотя бы на примере полтавских де-
путатов: солдата Матяша и того солдата, что в “окопах кровь проливал”. Ог-
ромное большинство было в том же роде. Потому-то и не удивительно, что лю-
ди, которым приходилось заночевать в интернате для “депутатов” (Институт-
ская н-р 17), иногда на другой день не находили своих часов или кошелька.
Да: ни сама Центральная Рада, ни ее генеральные секретари не стояли на
109
надлежащей высоте, чтобы им вообще можно было доверить какое-то серьез-
ное дело»22… Вот почему все, за что бы они ни брались, приобретало оттенок
дурно поставленного спектакля («украинский театр»!) с плохими актерами и
убогим реквизитом. Даже армия, этот важнейший атрибут государственности, в
своем «украинском» исполнении обрела откровенно водевильный характер.
Вот лишь несколько ее зарисовок: «Вслед за немцами появились на улицах вер-
ховые отряды. На лошадях сидели люди точно из малороссийской оперетки:
какие-то пестрые шаровары, закрученные усы и длинные болтающиеся оселед-
цы. Эти Назары Стодолы только-только не были подкрашены... То были укра-
инские гайдамаки, идеал свой возводившие к временам Железняка и Гонты,
гордость и опора немногочисленной украинской армии. Было что-то нездоро-
вое во всем этом гайдамачестве, и оно было бы смешно и безвкусно, как всегда
смешна и безвкусна бывает провинциальная оперетка, играющая для сбора
“Короля Лира”, если бы у персонажей этой оперетки не было настоящих винто-
вок...»23. Впрочем, даже настоящие винтовки так и не помогли этому воинству
стать «армией»: «Все в Малороссии прекрасно знали, что украинское войско –
это, действительно, миф, сочиненный для удовольствия “щирых” украинских
шовинистов, так как нельзя же серьезно называть войском появлявшиеся впе-
реди немцев кучки глупых людей в шапках со свесившимися на спину красны-
ми шлыками, в театральных костюмах, в каких щеголяли в исторических пье-
сах из жизни старой Малороссии корифеи малорусской сцены Кропивницкий
или Тобилевич-Садовский, и в широких поясах, из-за которых торчали чуть ли
не аршинные кривые кинжалы. Появление украинских гайдамаков – это была
шутовская интермедия в тяжкой кровавой драме мировой войны и “русской”
революции, но никоим образом не один из ее важных актов»24. И совсем не
случайно этой шутовской «армии» так и не удалось отметить свой «боевой
путь» хотя бы одним настоящим «сражением»...
Столь же опереточный характер носили и остальные «государственные»
начинания «украинцев», так и не вышедшие за рамки многочисленных и со-
вершенно несбыточных прожектов. В сущности, единственным «государствен-
ным» деянием всех украинских режимов – и Центральной Рады, и Гетманства,
и сменившей их Директории, - стала так называемая украинизация, или (если
расшифровать подлинный смысл этого понятия), политика сознательной порчи
Русского языка и Русского образования Малороссии. Это умышленное уродо-
вание культурного облика края, собственно, и воспринималось украинскими
деятелями в качестве единственного средства и - одновременно - цели затеян-
ного ими «государственного строительства»...
* * *
Именно в широком распространении искусственной «украинской мовы»
надеялись сепаратисты почерпнуть «доказательства» существования отдельно-
го «украинского народа». Хотя, беря во внимание тогдашнюю ситуацию, труд-
но себе представить более нелепое и глупое начинание, причем заведомо обре-
ченное на провал.
110
Так и воспринималась эта затея современниками с самого начала дея-
тельности «украинской власти». Вот, например, что писал по поводу данной
сферы деятельности Центральной Рады князь Н.Д.Жевахов: «Трудно было себе
представить нечто более бессмысленное, и стыдно становилось за окружав-
ших... По приезде в Киев я застал работу «правительства» по украйнизации го-
рода в самом разгаре, но даже не был удивлен, увидев, что такая работа и нача-
лась и кончилась только заменой городских вывесок на русском языке “украин-
ской мовой”, рождавшей крайне нелепые сочетания слов и выражений и вызы-
вавшей смех. На нечто более серьезное глупая “Рада” была, очевидно, неспо-
собна и киевляне снисходительно взирали на ее эксперименты, считая их впол-
не безобидными и нисколько не угрожающими государственному отделению
Малороссии от Великороссии»25... С воцарением в Киеве украинской Директо-
рии (декабрь 1918) история с вывесками повторилась снова. На этот раз ини-
циатором их украинизации стал Коновалец, исполнявший функции «комендан-
та» города. «Однажды, - писал в своих воспоминаниях А.Царинный, - он издал
приказ: в течение трех дней под угрозой драконовских штрафов заменить укра-
инскими все вывески над магазинами, таблички врачей с указанием часов
приема и другие общественные надписи на русском языке. Маляры собирали
огромные деньги за спешную перекраску вывесок, докторские таблички повсе-
местно исчезли за невозможностью быстро их переделать. С тех пор в Киеве
появились “ядлодайни”, “цукерни”, “голярки”, “блаватные”, “спожившіе скле-
пы” и другие непривычные для киевских ушей названия, заимствованные из га-
лицкого русско-польского жаргона. После, при большевиках, при деникинцах и
опять при большевиках, вывесок некому и некогда было переделывать, и на
память о глупом произволе Коновальца они во всем своем языковом уродстве
красовались еще в 1922 году»26...
Но если к экспериментам с вывесками на фоне тогдашних трагических
событий еще можно было отнестись со снисходительным юмором, то придание
украинскому волапюку статуса официального языка, привело на практике к ог-
ромному количеству совершенно искусственных трудностей и полному канце-
лярскому маразму. И все же «украинцы» упрямо, в приказном порядке внедря-
ли «мову» в жизнь… а она все равно не могла в ней закрепиться. На состояв-
шихся в 1918 году «всеукраинских съездах» учителей и журналистов отмеча-
лось, что крестьяне, собираемые на сельские сходы, не понимают «украинского
языка» и часто после выслушивания речей правительственных уполномочен-
ных на «державной мове» требуют перевести сказанное на Русский язык… В
сообщении «Союза хлеборобов Полтавщины», направленном в Киев, указыва-
лось: «Новые законы... деревенское население не в состоянии усвоить по офи-
циальному тексту и оно ждет русского перевода»27… Газета «Голос Киева»
опубликовала 13 июня 1918 г. обращение правления Союза служащих прави-
тельственных учреждений Винницы к украинским властям. В нем говорилось,
что при делопроизводстве в учреждениях нет необходимости переходить с Рус-
ского языка на «мову», поскольку «случаев взаимного непонимания между
этими учреждениями, с одной стороны, и местным населением – с другой, ни-
когда не было». «Более того, - указывалось в обращении, - такие случаи воз-
можны именно при введении украинского языка, ибо последний в своей лите-
111
ратурной форме почти ничего общего с местным просторечием не имеет».
Служащие же вполне понимают это просторечие, «а в некоторых случаях и
объясняются» на «простом языке местного населения». А вот украинской «мо-
вой» никто не владеет28… Еще более показательный случай описывает боль-
шевик И.К.Михайлов, возглавлявший в начале 1918 года администрацию Та-
ращанского уезда Киевской губернии. Это был как раз тот момент, когда немцы
начали свое продвижение в Малороссию, и И.К.Михайлов составил воззвание с
призывом оказать неприятелю сопротивление. По предложению «украинцев»
оно было написано на «мове» (как пишет Михайлов, «на украинском-галицком
языке»), а под украинским текстом публиковался русский. Вечером сам Ми-
хайлов вышел прогуляться по Тараще, чтобы посмотреть, «как будет относить-
ся местное население к призыву. Останавливаюсь на улице у толпы, читающей
на заборе наше воззвание. Читает кто-то громко по-галицийски. Все слушают.
“На яком же это собачьем языке напечатано?” – спрашивают многие. Кто-то
начал читать воззвание по-русски. “Во, це по-нашему напечатано” – как бы в
один голос заявляют слушатели. “Читай громче, теперь понимаем, а то не по-
нашему было”»29…
Понятно, что навязывание искусственного и никому непонятного языко-
вого жаргона, столкнулось с активным сопротивлением. Прежде всего, людей
образованных, которые сразу же поняли, что единственной целью перевода на
«мову» системы образования является повальное оглупление населения Мало-
россии. Первыми запротестовали родители школьников. У В.К.Винниченко чи-
таем: «Начался целый ряд заседаний школьных советов, школьных родитель-
ских комитетов, на которых, дружно объединившись, черносотенец и демократ
единодушно стали выносить протест за протестом, посылая их в правительство.
Они протестовали против “насильственной украинизации”»30… Категориче-
ски против нее высказался и Всеукраинский съезд родительских организаций,
состоявшийся в июне 1918 года в Киеве. Как отмечалось на съезде, «ослабле-
ние русской культуры на Украине привело бы к общему понижению культуры,
что гибельно отразится на всех сторонах жизни Украины»31…
Но украинизация вызывала возмущение не только у образованных слоев
населения Малороссии, но и ее сельских жителей, и это притом, что среди кре-
стьян был высок процент вообще неграмотных. Казалось бы, какая им разни-
ца... Ан-нет. В.Гуреев, участник «Екатеринославского похода», прошедший в
1918 году всю Малороссию в составе офицерской части, свидетельствует: «Не-
смотря на сепаратистскую пропаганду, крестьяне никак не считали себя врага-
ми единой России, не видели никакой необходимости в отделении Украйны и
не возражали против русского языка. “Мы балакаем на нашей мови, - часто го-
ворили они, - и нихай нам не мишають. Но диты хай вчатся по-русски и хай
книжки пишут тоже по-русски - хто куды не пидався – на Москву, або в Си-
бир, або на Кавказ – так надо, чтоб був обчий язык”. Это не было отрывочными
или мимолетными впечатлениями. Эти мысли и настроения мы наблюдали на
всем пройденном нами пространстве от Екатеринослава до Крыма»32...
Конечно, сепаратистам было известно, что народ не желает ни изучать,
ни использовать изобретенный ими украинский новояз, и в объяснение этого
прискорбного для них факта придумывали самые нелепые причины: например,
112
что «крестьяне не знают, что они говорят на украинском языке и поэтому про-
тестуют против украинизации школы»33. Именно так интерпретировал уже зна-
комый нам Е.Х Чикаленко летом 1917 года в письме к П.Я.Стебницкому про-
тесты селян против украинизации в ходе уездного крестьянского съезда на
Херсонщине... А когда против навязывания украинского волапюка запротесто-
вали родители школьников, «украинцы» отвечали им точно такой же бессмыс-
лицей: «Государство имеет свои нужды, свои интересы, свою волю и эту волю
объявляет через свои общегосударственные органы, а не через мнение случай-
ной части населения – родителей нынешних учеников»34…
Итак, родители - «случайная часть населения», и не вправе решать за сво-
их детей, на каком языке им обучаться. А вот кучка самостийников «случайной
частью населения» не является и такое право имеет. Тем более что эта кучка
провозгласила себя «украинским государством», которое якобы выступает от
имени «30-миллионного украинского народа». А воля народа – это все!.. Такая
вот дешевая демагогия. Однако когда противники украинизации потребовали
выявить мнение этого самого «30-миллионного народа», вынеся вопрос о языке
на всенародный референдум, «украинцы» тут же стали утверждать, что и народ
«Украины» не вправе этого решать. Он - «не сознательный», все еще представ-
ляет из себя «аморфную этнографическую массу», а не нацию (т.е. и не «народ»
вовсе, а так - безликое серое скопище индивидов), почему и спрашивать его не-
зачем: «Раз признан принцип обучения на родном языке, как принцип единст-
венно педагогический, никаким плебисцитам, анкетам не место. А если уж и
проводить плебисциты, то нужно сначала создать соответствующие психоло-
гические условия; нужно после того, как украинскому народу веками привива-
лось презрение к родному языку, сначала поднять сознание народа, а тогда уже
проводить плебисцит»35... Иными словами: вначале надо народу хорошо «про-
мыть мозги», навязать ему свою точку зрения, а потом уже и спрашивать его
мнения. И никак иначе. Ведь народ глуп, туп и неразвит, почему и не знает,
что уже тысячу лет говорит на «украинском языке» (только в силу своей «не-
развитости» продолжая упорно считать родным - Русский), не знает даже, что и
по национальности он (эту же тысячу лет) являлся «украинским» (а не Рус-
ским, как он до сих пор продолжает думать, опять же по причине своей «нераз-
витости»), но вот в начале второго тысячелетия его истории, наконец-то, поя-
вилась мы - «горстка» («жменька», «несколько десятков», «небольшая груп-
па» и т.п.) «украинцев», которые и совершили сенсационное открытие насчет
«украинского языка» и «народа», однако последний никак не хочет дорасти до
этого правильного понимания. Опять же потому, что непроходимо глуп, в силу
чего и не ведает истинных своих культурных потребностей (знаем их только
мы – «украинцы», почему и определяем по своему усмотрению). Кроме того,
этот самый «народ» (до такой уж степени он туп и неразвит) даже не знает, ка-
кой язык для него «родной», а какой – «иностранный» (это опять же ведаем
только мы – «украинцы»). А посему и имеем полное право заставить (прину-
дить) силой этот «несознательный» народ считать «родным» тот язык, который
мы для него изобрели... Знакомый ход мысли, не правда ли? Как видим, ничего
нового за последние девяносто лет в аргументации самостийников не появи-
лось: и в 1917 и в 2008 году в защиту своей политики они выдвигали одни и те
113
же постулаты, - совершенно бессмысленные и тупые, которые и опровергать-то
приходится лишь по необходимости, настолько очевидна их несостоятельность.
Между тем, аргументы подобного уровня «украинцы» воспринимают как впол-
не достаточные для оправдания применяемого ими насилия как раз к тому са-
мому «народу», который они якобы вознамерились защищать от «векового им-
перского угнетения»…
И теперь, и тогда, на основе подобного рода демагогии, они присваивали
себе право («тварь ли я дрожащая или право имею!») навязывать малороссам
путем открытого принуждения изобретенные ими «язык» и «националь-
ность». Винниченко, например (уже после разгона Центральной Рады немца-
ми), ведя тайные переговоры с представителями Совнаркома в Киеве (Раков-
ским и Мануильским), готов был согласиться даже на установление Советской
власти в Малороссии, выставляя лишь одно условие, что ему дадут полную во-
лю в деле украинизации: «Точно так, как вы создали диктатуру рабочих и кре-
стьян в России, так нам надо создать диктатуру украинского языка на Украи-
не»36... «Диктатура языка» - что может быть нелепее в качестве цели «государ-
ственного строительства», но именно таковыми были «державные» устремле-
ния «украинцев». Этим, в сущности, и исчерпывались. А так как собственных
силенок для достижения этой цели было явно недостаточно (ведь им противо-
стоял весь народ), с готовностью прибегали к услугам оккупантов. У тех (в от-
личие от народа) украинизация всегда находила полную поддержку и понима-
ние. Н.М.Могилянский, например, в своих воспоминаниях указывает, что ак-
тивными ее «союзниками» являлись немцы, «которые были заинтересованы уг-
лублением “украинизации” для успеха расчленения России»37. В этом, собст-
венно, и заключалась сверхзадача украинизации…
Однако самое поразительное во всем этом «украинском театре» то, что
те, кто с пеной у рта отстаивал необходимость насильственного навязывания
малороссам украинского волапюка, сами им совершенно не владели. Например,
генеральный секретарь Центральной Рады по международным делам (т.е. ми-
нистр иностранных дел), «отец украинской дипломатии» А.Я.Шульгин дома с
женой и близкими друзьями общался исключительно по-русски, но стоило на
пороге показаться постороннему – тут же переходил на украинский. Аналогич-
ным образом вел себя министр гетмана Скоропадского М.А.Славинский… По
признаниям самих сепаратистов «даже в патриотических украинских семьях
перевес имел русский язык»38. Все эти «дэржавни диячи» всего лишь ломали
комедию перед доверчивой публикой. В.И.Гурко (1862-1927) воспроизводит тя-
гостную атмосферу этого всеобщего обмана, призванного скрыть от посторон-
него взгляда неблаговидные устремления «нескольких десятков» авантюристов,
«мечтавших разыгрывать роль государственных деятелей и превратиться в
важных сановников. Эти честолюбцы усердно учились неведомому им дотоле
языку, заимствуя недостающие, но необходимые в культурном обиходе слова
где угодно, но только не в русском языке. При этом нередко происходили недо-
разумения, ибо говорившие на этом новоиспеченном языке друг друга не всегда
понимали. Среди усердствовавших в этом отношении управлений выделялось
между прочим Министерство иностранных дел. Зайдя однажды по какому-то
делу в это министерство, я прежде всего натолкнулся на дежурного чиновника,
114
который, впрочем, оказался хорошенькой и сильно накрашенной девицей. На
мой вопрос сия представительница прекрасного пола... ответила мне на опреде-
ленно польском языке. Директор департамента этого министерства соблагово-
лил говорить со мной по-русски, но при входе во время нашей беседы какого-то
чиновника тотчас перешел на украинскую мову, с которой, по уходе чиновника,
вновь перешел на русский язык, на котором он, очевидно, с детства только и
говорил»39.
Эти ни на что неспособные «честолюбцы» ломали комедию даже друг
перед другом, а потом с превеликим же удовольствием и «разоблачали» былых
своих единомышленников. Как это и было в министерстве А.Я.Шульгина, где
вслед за шефом и его подчиненные лишь делали вид, что владеют «мовою»…
Точно такой же цирк разыгрывался и на местах. Замечательную зарисов-
ку процесса украинизации Екатеринослава оставил Г.Г.Сакович: «Во всех уч-
реждениях города власть действовала и управляла именем пана гетмана Скоро-
падского. В канцеляриях, впрочем, сидели царского времени чиновники, боль-
шею частью – местные уроженцы. Среди них попадалось немало и таких, ко-
торые в мирное время любили щеголять своим украинофильством. В связи с
начавшейся, по приказанию из Киева, украинизацией государственного аппара-
та стали производиться опыты с составлением бумаг на “ридной мови”. Это
было, конечно, одновременно – комедия и трагедия. Сидит, бывало, над столом
какой-нибудь “пан добродий” Самойлович или Ковошенко, и крупные капли
пота стекают по его носу на лежащую перед ним бумагу.
- А штоб вас усих собаки зъилы с вашей украинизацией, - ворчал неза-
дачливый “пан добродий”. – Мени тут нужно делом заниматься, а не пустяка-
ми. По-руськи бумага давно бы была готова, а на этой чертовой мови, ничего не
выходит.
Впрочем, лично я нисколько от украинизации не пострадал. Окончив в
свое время классическую гимназию в г.Ломже и зная поэтому сносно польский
язык, я быстро нашел выход из положения: брал польские слова, пристраивал к
ним украинские окончания и склеивал все это вместе в избитые, принятые в
русском делопроизводстве выражения. Все чинодралы, и особенно наиболее
“щирые”, приходили ко мне за помощью. Сам пан директор пришел в восторг
от моей лингвистической изобретательности и, хохоча иной раз до слез, подпи-
сывал составленные мной “стосунки” и “видношения”.
- Непонятно. Ей-богу, ни черта понять невозможно. Нет сомнения, что
написано по-украински»40… Вот вам и итог главного «государственного» дела
«украинцев»...