Меню сайта
Категории раздела
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
9. Диалектика Божественного и человеческого крестонесения
Творение мира явилось не праздной игрой Бога,
а драмой рождения в Боге Нового Бытия, внутренней Его болью. Это не
означает, что Творец принципиально ограничен в выборе и для Него
исключалась вольная всекосмическая игра, но образ Бога на Кресте являет, что и как
произошло в творении Божием. Господь Бог всецело вошёл в этот мир и
целиком принял мировую трагедию: Его земные страдания пронзают все Его
существо, Его Гефсиманская молитва выражает последнее упование, смерть
Бога на Кресте действительна, реальна, а не иллюзорна и символична. Бог-Сын весь и целиком на Кресте как средоточии бытия.
Человеческий же облик Бога говорит о том, в какую
точку тварного мира Бог влагает Собственное сердце. Полная
сопричастность Бога судьбе мира и человека сфокусирована в высшей точке
бытия – Голгофе. С высоты Голгофы Бог обращается к человеку с новым откровением богочеловечности: судьба мира и человека порождается в глубинах вечного бытия Бога и есть некое событие в судьбе Самого Творца, распятие Бога и человека вбирает смысл и судьбу всего мироздания.
Распятый Бог вручает распятому человеку ключ к
Новому Бытию. Поскольку Бог отдаёт человеку судьбы всего мира, всё Своё
творение, то и судьба Самого Бога неисповедимым образом оказывается
связанной с человеческой. Бог взывает к человеку и потому, что нуждается
в нём. Это неоспоримо утверждает образ Распятого Бога: Его скорбный лик
выражает боль и надежду о человеке и о Своем творении. Бог нисходит
сполна – до последнего риска. Человек же возвеличивается вполне – до
богоподобной ответственности. Это не умаляет Бога, ибо Бог вручает таким образом то, что не теряет, но сохраняет и восполняет.
Молитве человека предшествует молитва Бога о
человеке. В Евангелиях к нам обращается не Бог Пантократор, а Христос
смиренный, уничиженный, милующий («…ибо Я кроток и смирен сердцем…»
– Мф. 11, 29). Новозаветное откровение Бога как Распятой Жертвы не
отменяет ощущения Бога как властелина мира и вершителя судеб вселенной.
Новое откровение потому и ново, что впервые открывает высшие пути
промыслительного действия в миру: не через силу и властвование, а через любовь и жертву,
не косностью, а духом. Этот путь предельно антиномичен: когда последние
становятся первыми, слабость – силой, уничиженное – возвеличивает,
распятое – побеждает, когда смерть оживляет к высшей жизни –
воскресению.
Каждый шаг на пути человеческого крестонесения
антиномичен. Смирение человека в том, чтобы укротить самостное
своеволие, но принять грандиозную миссию сотворца Божьего.
Человек-творец призван смиренно склониться пред Творцом, но с тем, чтобы
открыться Божьему зову в своей душе и принять активную роль соратника
Божьего. Истинно христианское смирение – дерзновенно, это смирение, к которому призывает нас Христос Распятый, а не властелин мира сего. Быть смиренным перед Богом – значит быть дерзновенным в выполнении собственного предназначения.
Человек должен полностью отдать себя воле Бога, но Божия воля состоит в
том, чтобы мы были предельно активны и свободны. Возлюбить Бога –
значит благоговейно принять призыв Его. Чем более остро и пронзительно
мы воспринимаем уничижение и жертву Божества, тем более смиренно мы
принимаем ту участь, к которой определил нас Творец. Но участь эта
величайшая. Стать на колени перед Богом означает по существу впервые подняться во весь рост.
Только полное осознание ответственности позволяет
человеку стать творцом, сотворцом Божиим. Самоощущение, к которому
призывает откровение Распятого Бога, наполняет нас величайшей
ответственностью соратника Божьего: себя могу погубить, но Божие дело погубить не посмею.
Какое величие в том, чтобы ощутить себя ответственным не только за
себя, но и за всё творение Божие! Не в том ли высшая любовь к Богу и
отдача себя Ему? Не это ли высшее смирение и благоговение, не в этом ли
истинное подражание Христу?
Христос принял за всех и человека взывает принять за всё. Это и есть то величие души, в котором сгорают самость, гордыня и своеволие. В откровении Голгофы человек впервые обретает основы собственного бытия и наделяется истиной о собственном величии.
10. Духовное присутствие
С воплощением Бога человек, как никогда ранее,
обретает самостоятельность и призывается к творческой свободе, ибо чем
ближе Бог к человеку, тем свободней человек. До Боговоплощения Творец с
небес непосредственно вершил судьбами мироздания и человека, теперь же
Он отпускает повзрослевшее человечество на самостоятельный путь. Прежняя
опека Бога-Отца ослабляется. Закон не отменен, но восполняется духовным присутствием в мире Бога-Сына.
Что значит духовное присутствие Христа в мире? Это
духовность, которая реальнее всего предметного. Это присутствие Бога
всегда, везде, во всём и всякий раз по-своему определённым образом.
Спаситель во многих евангельских событиях занимает как бы пассивную
позицию. Христос безмолвствует в «Великом Инквизиторе» Достоевского.
Иисус бездействует в «Мастере и Маргарите» Булгакова. Непосредственно
действуют, спорят, борются другие силы – земные. Решать и совершать Бог
дозволил самому человеку, и Христос ждёт этого.
Участие Бога – в других измерениях. Бог явился в
мир, чтобы утвердить Божественное в человеке как средоточии мироздания.
Христос не движет непосредственно нашими членами, но призывает и учит. В
Его лице Бог выступает не только как властелин и вершитель, но и как
соратник человека, тем самым призывающий и его стать соратником Богу.
Такое соприкосновение и близость Бога и к Богу не
отменяет и не умаляет Божией беспредельности и трансцендентности. Бог
всегда существует для нас и как авторитет неизвестный и недоступный,
чтобы мы могли черпать из этого беспредельного источника нам
недостающее. Но новозаветное откровение раскрыло трансцендентное,
иномирное в самом имманентном. Как сказал Николай Бердяев, «Бог глубже внутри меня, чем я внутри самого себя».
Фактом своей жизни вопреки смертоносному хаосу мы обязаны непрекращающемуся ни на мгновение Божиему присутствию. Жизнь есть форма присутствия в мире Божественного начала. Дав нам жизнь, Христос с каждым из нас проходит земной путь, разделяет все наши муки и страдания. Бог присутствует в нас как источник нашего бытия. Каждый наш благой порыв и добрый импульс начинается с того, что мы открываем свою душу глубинному началу бытия.
Христос внутри и рядом, всегда открыт, зовёт и
будит нашу душу, терпеливо ждёт встречного движения. Неотмененный
ветхозаветный закон дан для того, чтобы возможно было увидеть
Божественный авторитет непосредственно и вовне, но чтобы затем
обнаружить его в себе. Куда бы человек ни обратил свой взгляд – его
ожидает любовный взор Бога, не видеть который мешает пелена мирской
суетности.
11. Назначение человека – крестонесение
Итак, то, что происходит с миром – происходит с
Самим Богом и в Боге. Бог страдает в акте рождения Нового Бытия и с
творением мира всходит на Крест. Поэтому Искупительная Жертва Бога
связана с миром не только нравственно, но глубоко бытийно. Божие Распятие является первым актом творения мира и лежит в его основе. В начало мироздания положен Крест Христов.
Бог возлюбил мир до сотворения его и потому в мире Он приносит Себя в
Жертву. Творя человека и созидая с ним мир, Бог восполняет и Собственное
Бытие, обретает Свой новый Лик.
Это не говорит о том, что бытие Бога изначально
ущербно и потому нуждается в восполнении, но только о том, что Бог,
обладая всей полнотой, ощутил «тоску по Своему другому» (Н.А.Бердяев), по подобному Себе существу. Полнота без возможности ощутить неполноту – неполна. Оттого человек поставлен Богом в начале творения и он же с преображением мира обретает свою законченность. Христос – Богочеловек – Альфа и Омега бытия. И в начале, и в конце Божественное – вместе с человеческим, а человеческое – совместно с Божественным. Теоантропогоническая диалектика (диалектика происхождения богочеловеческого начала) является источником, стержнем и целеподвигающим началом, доминантой бытия.
На определённом этапе творческого взаимодействия –
с началом мира сего – человек отпускается Богом на самостоятельный
творческий путь. Отныне судьба всего творения Божьего и в человеческих
руках. В этом величайшая ответственность и дерзновенность человека, но в
этом же и риск Бога. Созиданием собственного богоподобного облика
человек творит мир в целом, поэтому содержанием космической эволюции является эволюция человека в Боге.
Акты богооткровения – это символы горнего мира в
мире сем. Символы эти являются не только знаками высшей реальности, но и
самой этой реальностью, которая бытийнее всего в этом мире. Откровение – реальность, пронизывающая наш мир.
Человек только в нём способен узнать смысл своей судьбы. Богооткровение
– призыв Бога к истинному человеческому существованию. В истории этот
призыв объективируется и превращается в символ. Но для ищущих и жаждущих
правды символ превращается в реальность.
Судьба исторического мира станет истинно реальной,
когда воплотит во всей полноте то, о чём символически свидетельствует
воплощение Бога. В судьбе Богочеловека открывается судьба человека: «То, что индивидуально произошло в Богочеловеке, должно произойти в Богочеловечестве. Это и будет третье откровение Духа»
(Н.А. Бердяев). Духовная жизнь Христа – Бога в человеке – символическое
пророчество будущности духовных судеб мира. Историческая судьба Иисуса –
человека в Боге – символическое пророчество исторических судеб мира,
народов, человека. Христос – Путь и Истина. Воскресение доступно только
через распятие. Крест – дверь в Царство Небесное. Несущие в жизни свой
крест – Крест Христа – могут говорить: Мы тело Иисуса и в нас Дух Христов.
Богочеловек распят миром, это значит в мире распят Бог и человек, и это неразъединимо. Бог с высоты Голгофы призывает человека: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня…»
(Мф. 11, 28-29). Человек, принявший своё назначение, распинается силами
мира сего, принимает крестные страдания, через которые только и
возможно очищение и спасение, воскресение из мертвых: «…ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11, 30).
Человек – сотворец Божий, посланник Божий в миру,
житель небес, вошедший в мир для его преображения, спасения всей твари.
Но мировые силы, князь которых сатана, противостоят Божественному акту
творения. И выполняя свою миссию в мире, человек сораспинается в нём.
Идущий за Христом должен взять свой крест, пройти свой крестный путь в
жизни. Только принятие Креста Христова – бремени мирового творения,
возрождает Христа в человеке: «Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живёт во мне Христос» (Гал. 2, 19-20). Через Крест Христов и человек становится воином-победителем, сокрушающим врата ада на арене своей жизни. Огнём очищающим и врачом исцеляющим нисходит
Христос в душу человека, принявшего свой крест. Грех и вина человека
смываются не временем, а покаянием перед Крестом Господним, кровью
Христовой Жертвы и сораспятостью Богу.
Только через небесную миссию на земле, в свете
крестоносительного назначения объясняется противоречивость,
катастрофичность человеческой жизни. Судьба человека оказывается не
натуральным рядом событий, а творческим дерзновением или отказом от
него. Бог в человеке и через человека творит в мире Новое Бытие. Человек
в Боге берёт на себя бремя ответственности за судьбы мира. Человек
вслед за Богом и с Богом призван пройти путь рождения-воплощения, жизни-распятия и преображения-воскресения.
Основные узлы человеческой судьбы в свете
предназначения раскрываются как ступени на пути к Голгофе. Наше
появление в этой жизни есть ответ души на Божественный призыв.
Невероятно тяжела миссия души, принявшей бремя творения. В миру мы
сплошь и рядом срываемся, отказываемся от бремени предназначенности.
Когда человек вошёл в самую глубину хаоса, принял на себя тяжесть
мировых стихий и в них стал терять свой истинный облик, когда он явился
титаном, на плечах которого держится всё, и в то же время он оказался
песчинкой перед бездной космических и исторических стихий, – явился
Христос и поведал: «…Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17, 21). Человек призван принять Крест сотворца Божиего и поэтому судьба его в мире есть крестоношение. Можно сказать, что Бог, создав человека, посылает его на распятие, призывает разделить бремя Распятого Бога.
То, к чему человек призван – не от мира сего, и
всё мирское восстаёт на человеческое назначение. Поэтому путь наш есть
непрерывное балансирование между полярными силами, разрывающими душу:
между бытием и небытием, свободой и рабством, хаосом и смыслом, плотью и
духовностью, единством и множеством, жизнью и смертью... Всё жизненное,
мирское раздирает, раскалывает человеческую душу: «Мы отовсюду
притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не
отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем» (2 Кор. 4, 8-9).
Жизнь представляет собой не нахождение в гармонии, а беспрестанный и трагический поиск гармонии. Назначение человека – соединить изначальные противоположности в живом образе личности. В таинстве крестоношения – смысл человеческого бытия в мире. Бытие человека с момента создания его Богом и до последних времен есть несение Креста.
Крест и Голгофа человеческой судьбы в мире в том,
чтобы принять бытие и нести плоть, сохранить и утвердить духовную
прообразность, пронести и утвердить цельность души, исполнить своё
неповторимо-личностное назначение, выполнить долг неразрывной связи с
истиной и, в то же время, открытости всему сущему, быть свободным как
Бог и непрерывно сотворить Богу...
12. Иудина голгофа
В Евангелиях определённо дана оценка Иуды Искариота, хранителя денежного ящика апостольской общины, как человека порочного («был вор» – Ин. 12, 6), совершившего величайшее злодеяние: «Иисус отвечал им: не двенадцать ли вас избрал Я? Но один из вас диавол. Это говорил Он об Иуде Симонове Искариоте, ибо сей хотел предать Его, будучи один из двенадцати» (Ин. 76, 70-71); «И во время вечери, когда диавол уже вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать Его…» (Ин. 13, 2).
Но подобная однозначность характеристик не
совмещается с тем, что по Евангелиям же Сам Спаситель отобрал Иуду как
ближайшего Своего ученика. Трудно представить, чтобы Всеведущий
Милосердный Господь не ведал истинной природы Иуды или изначально
определил его к греховной роли, направил ко злу. Что скрывается за этим
противоречием?
Облик Иуды описан теми, кто был ближе всех ко
Христу, кто беззаветно любил Его, хотя и не всегда оказывался Ему верен и
не во всём понимал Его. Прежде всего, поэтому все апостолы оценивали
поступок Иуды крайне отрицательно. С этим отношением они и описывали
происшедшее. Их интерпретация во многом редактирует события, выделяя в
них то, что соответствует их представлению, и неосознанно опуская, не
замечая то, что не вписывается в их отношение к Иуде. Апостолы передали
нам канву событий, запредельный смысл которых раскрывается только в
свете Воплощения, Распятия и Воскресения Богочеловека.
Строго говоря, сложившийся образ Иуды больше
соответствует не христианскому, а ветхозаветному, законническому
мировоззрению. Такую человеческую индивидуальность можно представить в
ряду избранников Заратустры, Будды, Магомета, но не Христа. Если эти
события осознать в свете облика, учения и миссии Иисуса Христа, то оно
представляется намного сложнее, чем принято считать.
Прежде всего, существующие объяснения поступка Иуды несоразмерны грандиозности события,
им вызванного. Иуду подвинули не мелкая зависть и тщеславие, не
поверхностное разочарование в Учителе и, тем более, не сребролюбие.
Здесь скрывается какая-то грандиозная тайна, раскрытие которой может
оказаться ключом ко многим другим. Попытаемся понять её, непредвзято
проясняя смысл свершившегося. При этом относясь к сложившемуся
толкованию как к ступеням познания, позволяющим двигаться далее.
Нельзя оправдать греха в поступке Иуды. Но и не
праведно будет судить эту трагедию с общепринятой лёгкостью. Всё
происходящее вблизи Голгофы не мелодраматично, а трагично. Судить о
каждом событии на пути к Кресту можно только в свете свершившегося.
Истинный смысл всего открывается только в свете Воскресения Распятого
Богочеловека. Бог готовился к Распятию, и начало этой вселенской
трагедии отозвалось мукой и кровью тех, кто уже прикоснулся к ней.
Если Иуда был бы предателем по природе, то это
означало бы, что Христос такового «апостола» отобрал Себе изначально.
Немыслимо и то, что Всезнающий Бог не знал сущность Иуды. Если же
предположить, что Христос знал порочность либо слабость Иуды и в то же
время Сам его выбрал среди множества других, то можно прийти и к такому
выводу: Всемогущий Бог обрекает немощного человека на предательство.
Подобное несовместимо с христианскими представлениями о Справедливом и
Милостивом Боге. Нет у нас оснований предполагать и то, что Иуда после
призвания Христа изменился радикально и внутренне переродился из
праведника в злодея. Подобное ключевое событие не могло не отразиться в
Евангелиях. Конечно, безграничная человеческая свобода даёт возможность и
не принять Божественный призыв. Но нигде в Евангелиях не говорится, что
Иуда был лукав и хуже других изначально, либо изменился к худшему до
Тайной Вечери.
Иуда – один из двенадцати апостолов, ближайших учеников и сподвижников Христа, отобранных Самим Спасителем.
Каждая фигура провиденциальна, каждому отведена вселенская миссия в
будущей христианизации мира, все события в жизни апостолов не случайны. У
каждого из них свой крест, своя судьба и своя голгофа. Иуда изначально
шёл к тому, что случилось. И Христос именно этого ждал от одного из
верных Своих учеников. Иуда первым из смертных взошёл на подножие
Голгофы.
Выбор Христа меряет души вечным, но имеет дело с
людьми земными. Христос относится к людям как Отец к детям. Какое же
место реально занимал Иуда рядом с Христом?
Сам Христос знал сполна Свою долю и шёл к ней: «…пришёл час Его перейти от мира сего к Отцу…» (Ин. 13, 1). В этом приготовлении Христа к крестному пути Иуде была отведена решающая роль: «…что делаешь, делай скорее»
(Ин. 13, 27). Никакая словесная изворотливость не способна доказать,
что этими словами Христос благословляет Своего Апостола на тягчайшее
преступление и подталкивает к несмываемому греху. Почему сказаны именно
эти слова? Если бы в поступке Иуды было только зло, Христос наверняка сказал
бы то, что предостерегало бы Иуду от греха. Возможность свободного
выбора всегда присутствует во всём, что Христос предлагает Своим
ученикам. Здесь же нет выбора никакого, это повеление, призыв или просьба совершить именно это, да ещё скорее.
Господь этим указал, что пришёл час свершиться предначертанному Самим Богом,
а не Иудой. Иуда же здесь только орудие Божественного провидения.
Орудие, правда, живое и свободное. Христос пришёл в мир, чтобы спасти
его. Но возможно ли спасение без Распятия Христа? С другой стороны,
способно ли было человечество не распинать Христа? Проповедь Христа не
от мира сего и не умещалась в его пределы. Принять Христа и Его учение
означало отказаться от себя. Но ветхий человек не был способен открыться
Богу, явившемуся в человеческом облике. Принять Иисуса Христа мог бы
только мир преображённый, райский, а не земной. Отсюда следует, что Христос воплотился, чтобы подвергнуться Распятию миром во имя его спасения. Для преображения падшего человечества было необходимо Боговоплощение – Богораспятие – Боговоскресение.
Значит, если бы не Иуда, то кто-то другой реализовал бы отношение мира сего к Спасителю и принял бы на себя позор греховного человечества. Иуда олицетворяет волю ветхого человечества
в том состоянии, в котором оно пребывало до Воскресения. Не свободный
выбор нового, но законническое утверждение старого. Мир не принял
Христа, ибо не мог и не был способен на это до преображения Крестной
Жертвой.
Все апостолы сполна познали Божественность Христа только после
Воскресения и Пятидесятницы – после непосредственного нисхождения на
них благодати Распятого и Воскресшего Бога. Старое должно было явить
себя перед лицом нового, обнажить свою сущность, и тогда самораспятие Нового Бытия преображает старое по образу Нового. В Иуде сосредоточилось отношение ветхого человечества к воплощению Бога в человеке.
Остальные апостолы в тот момент были более наивны,
невинны и этим более защищены. Они восторженно верили, периодически
отпадали и даже предавали, затем вновь вверялись Христу, не имея сил
проникнуться таинством Голгофы. Иуда в определённом смысле оказался
взрослее остальных апостолов. Он ранее других осознавал и продумывал
трагические вопросы, возникающие при столкновении неотмирного Благовестия
с падшим миром. Истина, открывшаяся ему, испепеляюща, убийственна для
не преображенной твари. И если бы кто-нибудь пережил до конца душевную
муку Иуды, то был бы вынужден пройти его путь.
В Иуде совершилось деяние непросветлённой и непреображенной твари. Это самое большое, на что способен ветхий человек.
Со старозаветной позиции этот поступок закономерен, но с точки зрения
новозаветной истины он является греховным. Новозаветному идеалу
соответствует самораспятие человека и человечества ради Христа. Но до
Христа и без Христа Распятого мир на это не способен.
Мы знаем, что Всемилостивый Любящий Господь
простит и предавшего Его, как прощал многократно других апостолов,
отступающих от Него, как прощает всех грешных. Но если Сам Христос
прощает, то почему мы дерзаем не простить?
Мы призваны к глубочайшему пониманию вещей, дарованному всепрощением и самораскаянием. Ибо прощение и раскаяние – предпосылки истинного понимания;
прощение Иуды за его грех и раскаяние в нашем грехе предательства
Христа. И благодарность Иуде за то, что он отчасти взял на себя и наш
грех, что не отменяет осуждения самого греха Иуды. Каждый из нас,
встретив Христа до Его Воскресения, – предал бы Его, в лучшем случае,
как Пётр, по большей же части – как Иуда.
Мы не знаем мотивов поступка Иуды, но можно
представить, какие душевные муки испытал один из лучших и близких Богу
человек, который начал понимать то, что ещё было скрыто для остальных: что нужно совершить, чтобы предначертанное было сделано,
чтобы свершаемое – совершилось. Недопонимая многое, Иуда понимал что-то
более остальных. При этом он мог не осознавать вполне своё понимание
или житейски объяснять его по-другому. По отношению к другим он многое
представлял яснее, задавал себе вопросы, которые остальным в голову не
приходили, и мучительно искал на них ответы. Стремился додумать до конца
то, что у остальных присутствовало в форме смутного душевного
беспокойства, явно отгоняемого. Многое из того, что шевелилось в его
душе, он не был способен осознать вполне. Его ветхий ум не был способен
вместить всю грандиозность надвигающегося события. И душа его не
вместила и надорвалась. Он действовал, следуя глубинному влечению,
выражающему неосознаваемый смысл события, масштабы которого можно мерить
только вечным.
Можно при этом представить психологический уровень самоосознания Иуды – типичного ветхого человека
– при столкновении с Новым Бытием. Он ждал Ветхозаветного Мессию и
признал Его в Христе. Мессия должен был, по пророчествам Старого Завета,
явиться как Царь Израилев, установить кровную родовую правду. Иудеи
надеялись, что Он восстановит справедливость Закона, утвердит величие
Израиля и народ иудейский займёт подобающее ему историческое место: из
гонимого станет властелином. Враги и притеснители Израиля должны быть
наказаны со всей строгостью Закона: «…око за око, зуб за зуб…» (Лев. 24, 20).
Но Христос не только не соответствует чаемому иудейской религиозностью идеалу, но во многом прямо противоположен ему.
Мессия – в облике низших мира сего?! Он отказывается от царского
достоинства и почестей, не творит чудес для доказательства своего
могущества («…не искушай Господа Бога твоего» – Мф. 4, 7), а только «по вере вашей да будет вам» (Мф. 9, 29)! Он учит, что «будут первые последними, и последние первыми» (Мф. 19, 30), и «возлюби ближнего твоего…» (Мф. 22, 39.), «любите врагов ваших…» (Мф. 5, 44), «ударившему тебя по щеке подставь и другую…» (Лк. 6, 29). Такое несоответствие многовековым ожиданиям неизбежно должно было вызвать разочарование у правоверного иудея.
Понимал ли Иуда, что предал Бога? С позиций
старозаветных Иуда был прав. До Воскресения Богочеловека в мире ещё не
было явлено во всей полноте новое Благовестие. Иуда не был способен
понять, что он предал Бога. К тому моменту никто из апостолов и не
относился к Иисусу Христу как к Богу, способному взойти на Крест и
воскреснуть, смертию смерть поправ. Иуда сделал то, что сделал,
потому что был более религиозен, чем его окружавшие, но ветхой
религиозностью. Новая же ещё не была явлена.
В душе Иуды произошла встреча ветхого человечества с Благовестием Бога и
реакция ветхой человеческой природы на опаляющую весть о Распятии и
Воскресении Бога. Христос видел предопределённость внутреннего выбора
Иуды и то, что в нём реализуется, почему Господь и не предостерёг Своего
Апостола. Повесился же Иуда потому, что его душа не смогла вместить и
выдержать содеянное на фоне приоткрывающейся ему истины о Богоявлении.
Индивидуальные психологические переживания Иуды являли глубинную трагедию встречи старого и Нового Бытия. Через Иуду вершилось вселенское событие,
хотя он не сознавал этого, как не мог понимать сполна всего
происходящего и как, наверное, не понимал вполне и свои поступки. Ибо
вечная человеческая душа не вмещается в земной разум. И сознание наше есть только мирская плёнка над бездной душевных мук и превращений, совершающихся в горизонте вечности.
Мы продумываем наши мотивы и пытаемся осознать свои поступки, и наше
знание представляется нам вполне адекватным. Иной раз так оно и может
быть. Но по большей части, особенно в решающих и глобальных событиях, мы
не ведаем, что творим. Ибо нашего разума не хватает, чтобы
обозреть беспредельное содержание души, которым мы владеем, и осветить
источники тех мотивов, которыми мы руководствуемся в плане вечности.
Ведёт нас безусловное повеление веры, сознание только фрагментарно отражает это целостное движение духа.
Душа Иуды оказалась в эпицентре события
всечеловеческого. И потому житейские мотивы, которыми, как могло ему
казаться, он руководствовался, и осознание им происходящего, как
поверхностная частичность, прикрывают тайну. Путь к смыслу её лежит
через вхождение в трансдуховное (духовность за пределами мира сего), в глубину личного бытия, которая выводит в соборную вечность личных душ. И только оттуда, из нашего небесного лона, может засиять луч, освещающий скрытый смысл событий.
Но мы забываем, что луч этот – в нас и среди нас: «В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла Его»
(Ин. 1, 4-5). Лучезарный облик Вочеловечившегося Бога, Его жизнь и
учение, смысл Его пребывания в мире и является тем светом, который на
земле вскрывает небесные смыслы. Необходимо оценивать поведение всех
новозаветных персонажей, в том числе Иуды, через страдание и милосердие
Распятого и Воскресшего нашего Спасителя.
* * *
Итак, Крест Христов является бытийным стержнем мироздания. Вошедший в мир человек сораспинается Богу и бытие человека, начиная с его создания Творцом и до окончания времён есть непрекращающееся крестонесение. Принимая бремя бытия, человек принимает и несёт свой Крест. Крест вонзён в землю, устремлён в небо и распростёрт над миром. Всё мироздание в объятиях Креста и всё оно у подножия Голгофы.
Распятый на Кресте приемлет землю, укоренён в глубинах её, возносится к
горнему, и объятия его раскрыты всему живущему и стенающему. Только бремя крестонесения означает обретение полноты бытия.
Но человек впадает в соблазн обладать бытием,
отвергая его крестоносительное бремя, а это – предательство бытия и
своей вселенской творческой миссии в нём. Кто не отказывается от бремени бытия, тот благословляет бытие, кто пытается от него уклониться – приходит к его проклятию.
Исходная и предельная норма человеческого бытия: принять полноту небесного назначения, пронести бремя его в миру – нести
свой Крест, любить в сораспятости, в совместном восхождении на Голгофу
каждую живую душу, не распинать, а помогать всем нести свой Крест, не
распинать Христа, а сораспяться Ему. | |
|
| |
| Просмотров: 455 | |