Сказка это, чудо ль,

Или это - бред:

Отзвенела удаль

Разудалых лет.

Песня отзвенела

Над родной землей.

Что же ты наделал,

Синеглазый мой?

Отшумело поле,

Пролилась река,

Русское раздолье,

Русская тоска.

Ты играл снегами,

Ты и тут и там

Синими глазами

Улыбался нам.

Кто тебя, кудрявый,

Поманил, позвал?

Пир земной со славой

Ты отпировал.

Было это, нет ли,

Сам не знаю я.

Задушила петля

В роще соловья.

До беды жалею,

Что далеко был

И петлю на шее

Не перекусил!

Кликну, кликну с горя,

А тебя уж нет.

В черном коленкоре

На столе портрет.

Дождичек весенний

Окропил наш сад.

Песенник Есенин,

Синеглазный брат,

Вековая просинь,

Наша сторона...

Если Пушкин - осень,

Ты у нас - весна?

В мыслях потемнело,

Сердце бьет бедой.

Что же ты наделал,

Раскудрявый мой?!

Эти стихи посвятил памяти погибшего друга Пётр Орешин, проходивший с Есениным по «делу четырёх поэтов».

Пётр Васильевич родился 28 июля 1887 года в городе Актарск Саратовской губернии. Его отец, Василий Егорович, тринадцати лет был вывезен из деревни и отдан в мануфактурную лавку, в которой затем всю жизнь проработал приказчиком. Мать, Агафья Петровна, шила на продажу ситцевые рубашки, дни и ночи проводя за швейной машинкой.

Будущий поэт с «первой наградой» окончил начальную школу, но городскую 4-классную школу за недостатком средств окончить не смог, хотя и сдал экзамены за третий класс. В 16 лет Пётр обучался в школе бухгалтерии, но это поприще не влекло юношу, тяготеющему к литературе и рисованию. Последующие несколько лет его жизни прошли в скитаниях по городам и селам Поволжья и Сибири в поисках заработка.

Его первые стихи были опубликованы в 1911 году в «Саратовском Листке» и «Саратовском вестнике», и два года спустя поэт решился отправиться в столицу. Здесь он служил в конторе и одновременно печатался в журналах «Вестник Европы», «Заветы». Основной темой его творчества была поэтизация природы и сельской жизни.

Плохо жнется, плохо косится,

И лежат ряды неровные.

Знать бы, скоро ли износятся

На душе обиды кровные?

Тяжко в пору нам покосную,

Весь до косточки сломаешься.

Ах, зачем ты, жизнь несносная,

К нам, как мачеха, ласкаешься!

Темен лес, темнее - хижины,

Злой тоской-соломой крытые.

Не судьбой ли мы обижены,

В чистом поле позабытые?

Есть у нас тропинка алая,

Путь-дороженька заветная.

Есть головушка удалая,

Сила-удаль несусветная.

Мы поспорим с злыми чарами,

С колдовством, судьбой и холодом.

Будут нищие боярами,

Медный грош - червонным золотом.

Обрастет густыми травами

Вековечная кручинушка,

И пойдет гулять заставами

С золотой сохой детинушка.

В 1914 году Орешина призвали в армию. Рядовым маршевой роты он участвовал в боях Первой мировой войны, был отмечен за храбрость двумя Георгиевскими крестами. От военных лет сохранилось стихотворение поэта «Обоз»:

Загуляли над лесом снега,

Задымила деревня морозом,

И несет снеговая пурга,

Заметая следы за обозом.

Поседел вороной меринок,

Растрепалась кудрявая грива.

Снежный путь бесконечно далек,

А в душе и темно и тоскливо.

Без нужды опояшешь ремнем

Меринку дуговатые ноги.

По колено в снегу, и кругом

Не видать ни пути, ни дороги.

До зари хорошо бы домой.

На столе разварная картошка.

- Н-но, воронушка, трогай, родной,

Занесет нас с тобой заворошка!

В поле вихрится ветер-зимач,

За бураном - вечерние зори.

Санный скрип - недоплаканный плач,

Дальний путь - безысходное горе.

Революцию Пётр Васильевич принял восторженно, хотя его лира явно не пожелала откликнуться этому восторгу, что следует из отзыва Есенина о том, что Орешин «пишет плохие коммунистические стихи». В этих стихах поэт отрекался от всего, что было свято для него доселе: «Будет врать о любви и о Боге, / и о многом, о многом другом. / Не вернут нас ни кони, ни дроги / в старорусский родительский дом!»

Бунт этот, однако, был непрочен. И вот уже совсем иные, щемящие строки выходят из-под его пера: «Соломенная Русь, куда ты? / Какую песню затянуть? / Как журавли, курлычут хаты, / поднявшись в неизвестный путь… / И что ж? Крестом, как прежде было, / никто себя не осенил. / Сама земля себя забыла / Под песню журавлиных крыл…»

Совсем иными в отличие от революционных выходили стихи на родную для поэта тему, от которой он никогда не смог отойти. Так, в 1917 году является далёкое от грозных будней стихотворение «Вечер»:

Спят петухи под соломенной вышкою,

Некому склюнуть с дороги зерно.

В поле закашлялся странник одышкою,

К избам спустился, постукал в окно.

Вечер прокапал соседнюю рощицу.

Замер собачий за избами вой.

Только одна золотая полощется

Зорька над черной вдали полосой.

Вышла к крыльцу молодуха с подойником.

Сели за ужин: пирог с молоком.

Месяц в степи растянулся покойником,

Светит в тумане серебряным лбом.

К лесу придвинулась сутемень синяя,

Чмокает ветер губами дорог.

Грусть - как в степи позолота осенняя,

Радость - веселый в окне огонек.

В 1918 году Орешин издал две книги стихов. Первая называлась «Зарево». Откликнувшийся на неё Есенин ёмко и образно определил круг тем поэзии Орешина, сравнив «Зарево» с озером, «где отражаются и месяц, и церковь, и хаты». В сущности, это роднит поэзию Орешина с его собратьями по направлению, но в отличие от них в его стихах гораздо чаще слышались социальные мотивы, боль о далеко не поэтических сторонах жизни крестьянина.

В 20-е годы поэт активно сотрудничал со столичными и саратовскими издательствами, вёл активную пропагандистскую работу, был избран членом правления Всероссийского союза писателей. Одна за другой выходили книги его стихов и прозы, в частности, книги очерков и рассказов, а также повести «Ничего не было», «Людишки», «Злая жизнь», «Жизнь учит». Наиболее значительным было издание 4-томника поэтических произведений, состоящего из книг «Ржаное солнце» (1923), «Солнечная плаха» (1925), «Родник» (1927), «Откровенная лира» (1928). В 1924 году в Москве был издан сборник «Творчество народов СССР», в котором Пётр Васильевич был не только составителем, но и автором многих переводов фольклорных произведений различных народов страны.

Между тем, крестьянское направление начинает подвергаться травле «критики». «Не верно, сельские баяны, / певцы крестьянской стороны, / как будто родине багряной / мы стали больше не нужны!» - откликнулся на неё Орешин, но его «багряная» иллюзия всё более шаталась под нарастающим давлением большевистского пресса.

Гибель Есенина и Ганина, начинающаяся расправа над крестьянством – всё это наполнило творчество Орешина недобрыми предчувствиями и горечью. Вслед за циклом памяти Есенина были написаны стихотворения «Земля родная» и «Элегия», которыми поэт словно заново прощался с иллюзиями «прогресса» в переделке старой жизни, которые были у него в 20-х. Эти стихотворения были посвящены А. Веселому и И. Касаткину, которым, как и ему, суждено будет погибнуть в 30-е годы.

Жизнь моя поблекнула в опале,

В жгучем ветре вечных голодух.

На крутом житейском перевале

Я устал и медленно потух.

Но до самой до последней пяди

И сейчас уверенно пойду,

Новой жизни, новой песни ради,

На любую тяжкую беду… - так писал Пётр Орешин в ту пору.

В 1934 поэт был задержан на улице милицией, услышавшей из его уст возмутительное: «Такую сволочь, как товарища Кагановича, вместе с вами терпеть не могу, как негодяев». В 1935 была составлена докладная записка в партком Союза советских писателей после скандала в Доме советского писателя, где Пётр Васильевич заявил: «Советская власть не дает жить порядочным людям. Сталин - сволочь, не может ценить порядочных работников».

Можно лишь удивляться, что его не арестовали ещё тогда…

В 1937 году вышла последняя книга Орешина «Под счастливым небом», тотчас обвинённая в «кулацкой идеологии». 28 октября того же года поэт был арестован. На следствии жестокими пытками его заставили пойти на самооговор, а также на оговор своих друзей из «террористической группы» Сергея Клычкова. А заодно на признание связи с уже расстрелянными «поэтами-террористами» Павлом Васильевым, Михаилом Герасимовым, Иваном Приблудным и даже «пролетарским поэтом» Владимиром Кирилловым… Но и этого показалось мало «труженикам» чекистских застенков, и под конец из едва живого поэта выбили последнее признание - в «контрреволюционных шовинистических взглядах», которые он разделял с Сергеем Есениным…

15 марта 1938 года Пётр Орешин был расстрелян по обвинению в террористической деятельности. Место захоронения поэта неизвестно.

Пётр Васильевич не считался крупным поэтом в отличие от своих более маститых друзей, и сегодня его творчество известно мало. Но тем не менее его стихи, певучие и лёгкие, продолжают жить, и в них отражается, кроме всего указанного Есениным, канувший в небытие силуэт самого поэта, мир его души.

Сон берёз, задумчивый и тихий,

Синева, улыбка и покой.

Я иду по розовой гречихе,

Трогая глазами и рукой.

Я себе как будто бы не верю,

Что живу в приснившемся раю.

Но струятся облачные перья

На шальную голову мою.

За деревней яблони и груши

Падают румяным лепестком.

И поёт мне ветер прямо в уши

Полевым заливчатым стихом.

Я ищу той песенки начало,

Но его и не было и нет.

Не пытай, что сказкой прозвучало,

Что не может вылиться в ответ!

Разве эти рощи и селенья

Сами за себя не говорят?

Над лесами алое кипенье,

Золотой тоскующий закат.

Разве мало говорят без слова

Эти нивы, пашни и плетни?

Лучше в душу края голубого

В тихий час поглубже загляни.

Там просторы солнца и гречихи,

Звон косы и песня за рекой.

Сон берёз, задумчивый и тихий,

Марево, улыбка и покой!

____________________

15 марта 1938 года был вынесен и приведён в исполнение смертный приговор по обвинению в «террористических намерениях» ещё одному поэту, другу и зятю Сергея Есенина, Василию Наседкину.

Василий Фёдорович родился 13 января 1895 года в деревне Веровка Стерлитамакского уезда Уфимской губернии на Южном Урале в семье крестьян. Его отец был плотником. Семья Наседкиных была многодетная, но в живых остались только четверо: Василий, Мария, Антонина и Прасковья. Рядом с русской деревней Веровкой располагались башкирская и украинская деревни. Дети из этих деревень вместе играли, поэтому знали все три языка, что впоследствии очень пригодилось Василию Фёдоровичу в переводческой работе с подстрочника.

Деревня сделалась колыбелью творчества Наседкина. Его лирика напитана мотивами любви к родной земле, её природе.

Вражду и дружбу обойдя,

Спокойно провожая лето,

Я песню древнюю дождя

Сегодня слушал до рассвета.

С рассветом дождь ушёл в зарю,

И где-то тонко пела просинь,

А в сад мой, полный слёз, - смотрю,

Калитку открывает осень.

***

Что это? Шорох прибоя?

Шелест берёзовой чащи?

Глянул в окно - голубое!

Глянул - какое счастье!

Жив я и мудр на свете:

Небо имею и землю,

А заиграет ветер -

До исступленья внемлю.

А как набухнут тучи,

С громом опустят воду, -

Этих мгновений лучше

Нет и не будет сроду.

Где-то далёко сети

Дождь распустил (как снится!).

Это танцуют дети,

Те, что должны родиться.

Дядя Василия по материнской линии был фельдшером - фигурой в сельской местности заметной. Однажды, поговорив с племянником, он сказал, что ему надо учиться, и он берется ему материально помогать. В 1909 году Наседкин окончил сельское четырехклассное училище, а затем поступил в стерлитамакскую учительскую семинарию, которую окончил в 1913 году. В каникулы он работал десятником на железной дороге, куда ему также помог устроиться дядя.

После окончания семинарии Василий учился в Екатеринбурге, а затем перебрался в Москву, где поступил на физико-математический факультет Московского университета, но после первого курса по каким-то соображениям перешел в народный университет имени А.Л. Шанявского. «Обучение в университете Шанявского, - вспоминала дочь поэта Наталья, - было бесплатным, посещение свободное. Думаю, это прежде всего и привлекло моего отца к переходу из одного учебного заведения в другое. К тому же «у Шанявского» преподавали профессора из Московского университета. Поэт В.Я. Брюсов читал лекции о стихосложении. На историко-философском отделении обучался Есенин (1913-1915 гг.) и в то же время Наседкин и другие литераторы». На жизнь молодой поэт зарабатывал репетиторством.

В то же время он увлёкся политикой и вступил РСДРП(б). В 1915 году по совету писателя-революционера В.М. Бахметьева Василий досрочно прервал обучение и ушел добровольцем на фронт. На войне Наседкин попал в плен, откуда бежал, чудом оставшись в живых, но получив сильную контузию. Из действующей армии большевики направили его учиться в Алексеевское юнкерское училище в Москве. Здесь он по заданию партии вел подпольную пропагандистскую работу среди юнкеров, кое-кого из которых в октябре 17-го сумел склонить на сторону большевиков.

В 1920 году Наседкина направили в Туркестан на борьбу с басмачеством. Этот период оставил значительный след в творчестве поэта. Плодом его стали лирический цикл «Согдиана. Стихи о Туркестане» и рассказ «Сеид Рафик». Образ же Востока, степей, окутанного мифами Памира будет не раз встречаться в его стихах.

Отважные песни

Хлещут поля весной

И задымившейся брагой.

Кто-то идет за мной

С песнями от оврага.

Пой, мой любимый, пой

Древнюю песню нашу

О широте степной

И о раздолье пашен!

Снова серебряный стук,

Слышу - встревожены кони.

В даль, в полевой полукруг

Дикой лечу погоней.

В поле! за полем! в степь!

До горизонта навскачь!

Можно ли утерпеть

Под непосильной лаской?

В степь - до застывших гор,

В синь - до жемчужной выси.

Там и оправлю взор

С вечных памирских лысин.

Чтобы не мог задеть

Взлет за хребты весенний,

И по земле везде

Плыло со звоном пенье.

Чтобы до льдистых тундр

Видеть, лаская, зелень,

Ниже лесной табун -

Новые сосны, ели...

Хлещут поля весной,

Древней степной отвагой.

Кто-то идет со мной

С черной дымящейся брагой.

Зимнее небо

По мутным склонам небосвода

С глухих плотин, издалека

Ползут разливы молока,

Как в половодьи тихом воды.

В них притаились крики вьюг

И не один метельный ворох...

И мнится - ловит чуткий слух

Далекий и протяжный шорох.

Проглянет облако на миг,

Блуждая тенью по беспутью,

И так же вмиг белесой мутью

Задернется в полях немых.

И день, и сумрак, как не свой -

Висят зевотой ледяною

Вблизи, вдали и с высоты,

И сумрак тот же за луною,

Что опустился на кусты.

И небо здесь, и небо там -

Неслышных облак полный стан.

---------------

Но вот, где толпы облаков

С утра темнели стаей пленных

Да изредка синела высь, -

Безумье ярое белков

Вдруг опускается вселенной,

К нам опрокинутою вниз.

Оно молчит и взгляд потухший,

Слегка похожий на гранит,

Несытой жадностью глядит

На наши вздрогнувшие души,

На наши тощие сердца.

(Взгляд обезумевший слепца).

И вновь по склонам небосвода

С безвестных рек, издалека

Ползут разливы молока,

Как в половодьи тихом воды...

---------------

Но миг еще, и вот растет

Шатер опущенный полмира,

И веет сказкой от высот

Полувоздушного Памира.

И сердцу трепетно легко.

Скользит минута золотая.

И верится - недалеко

Поля маисные Китая,

Поля и рощи и луга,

Песков желтеющая скатерть

И розоватые снега

Горы Кунь-Ляо на закате.

Вот только приподнять бы край,

Ножом по этой мглистой коже! -

А там - нефритовый Китай

На все Китаи непохожий.

---------------

За полдень - снег.

Без ветра - снег.

Как белый пух,

Как белый мех,

Ложится тихо, как туман -

Незванный гость полярных стран,

Незванный гость, незванный друг, -

Предтеча бурь и дымных вьюг.

Поэзия Василия Наседкина исполнена любви к Родине и, несмотря на его службу большевикам, по сути своей совершенно чужда коммунистическим мотивам.

Звени и пой, разлив песчаный!

Недолог час, недолог срок!

Когда барханное качанье

Застынет у чужих дорог;

Когда зеркальные каналы

Заблещут синью горных вод

И на груди пустыни впалой

Железный лебедь проплывет;

А где желтеющее лоно

Немых песков, где спят бугры -

Поднимутся до небосклона

Поля бегущей джугары...

Арбе тогда не заскрипеть,

И долгих песен не услышать, -

И все же не могу не петь,

Когда весна мой край колышет.

И все же мне не позабыть

Неудержимого раздолья,

И по-сыновнему любить

Тебя со сладостною болью.

Родимый край, моя страна,

Оазисовые становья!

Не от тебя ли старина

Уходит вспугнутою новью,

Не ты ль до Индии шумишь,

Заржавые отбросив цепи!

О прошлом не звени, камыш!

О прошлом не пылайте, степи!

Осенью 1923 года, прервав учебу на физмате Туркестанского университета, Василий Фёдорович вернулся в Москву и, демобилизовавшись, наконец, целиком посвятил себя литературе. В том же году его стихи появились в журнале «Красная новь», альманахе «Недра». Это была серьезная заявка на поэтическое имя, и Наседкин поступил в знаменитый тогда Брюсовский литературный институт, одновременно работая внештатным редактором журнала «Город и деревня».

Отец Наседкина, узнав, что сын стал поэтом, решил, что тот получает большие деньги и попросил купить ему лошадь-гнедуху. Василий Фёдорович откликнулся на это печальными «Гнедыми стихами», высоко оценёнными Есениным.

Написал мне отец недавно:

«Повидаться бы надо, сынок.

А у нас родился очень славный

В мясоед белоногий телок.

А Чубарка объягнилась двойней,

Вот и шёрстка тебе на чулки.

Поживаем, в час молвить, спокойно,

Как и прочие мужики.

А ещё поздравляем с поэтом.

Побасенщик, должно, в отца.

Пропиши, сколько платят за это,

Подённо аль по месяцам?

И если рукомесло не плоше,

Чем, скажем, сапожник аль портной,

То обязательно присылай на лошадь,

Чтоб обсемениться весной.

Да пора бы, ты наш хороший,

Посмотреть на патрет снохи.

А главное - лошадь, лошадь!

Как можно чаще пиши стихи».

Вам смешно вот, а мне - беда:

Лошадьми за стихи не платят.

Да и много ли могут дать,

Если брюки и те в заплатах.

Но не в этом несчастье, нет, -

В бедноте я не падаю духом, -

А мерещится в каждый след

Мне родная моя гнедуха.

И куда б ни пошёл - везде

Ржёт мне в уши моя куплянка,

И минуты нельзя просидеть -

То в телеге она, то в рыдванке.

И, конечно, стихи - никак.

Я к бумаге, она - за ржанье.

То зачешется вдруг о косяк.

Настоящее наказанье!

А теперь вот, когда написал,

Стало скучно: молчит гнедуха,

Словно всыпал ей мерку овса

Иль поднёс аржаную краюху.

Но в написанном ряде строк

Замечаю всё те же следы я:

Будто рифмы - копыта ног,

А стихи на подбор - гнедые.

Ещё в 1921 Наседкин порвал с партией. Впечатления от происходящего в стране нашли отражение в его стихотворении «Буря» 1923 года: «Нет ни огня, ни темной хаты. / Такая глушь, такая мгла, / Что надо бить в колокола, / Чтоб вывесть путника на свет, / Но даже колокола нет». После гибели Есенина, ставшей для него тяжёлым ударом, он выпустил честную книгу воспоминаний «Последний год Есенина». Начало же коллективизации поставило его в ряды наиболее ярых противников большевистской политики.

Их пять крестов на сельской колокольне,

Когда-то белой, а теперь облезлой.

Их пять крестов, и все они погнулись

От времени и ветра, и дождей,

Смиренно кланяясь всему селу.

Как памятник усопшему былому -

Убогие и нищие кресты.

Их поправлять как будто не пристало,

Хотя иным достаток бы позволил.

Но тратиться на это, что за прок.

Уже сошла былая позолота,

Что издали сияла так на солнце.

Чернеются железные бруски,

Железные согнутые бруски

На нашей сельской колокольне,

Готовые вот-вот упасть совсем.

Под колокольной тенью, за дорогу

Поповский дом, осевший, полусгнивший

С дырявою проржавленною крышей.

В нем доживает свой печальный век

Единственный ревнитель православья,

Служитель церкви - старый дряхлый поп,

Сующий руку по привычке давней

К губам старух и древних стариков.

Он целый год себя готовит к смерти.

Она не за горами. Каждый пост

Он пред причастьем кается народу

И не сегодня - завтра отойдет.

Но кто преемником? Оболтус дьякон?

Не нравится он никому в селе

За жадный норов и пустые речи.

Умрет старик - и церковь закрывай.

И, может, через год крестов не будет.

Они падут, подброшенные ветром

В траву к ограде, как железный лом,

И вот тогда под шутки молодежи,

Возможно, пригодятся кузнецу,

Чтоб наварить сработавшийся лемех.

Наверное, с крестами выйдет так.

На смену им задами за читальней,

За школой и над избами кой-где

Наставлены высокие шесты.

(Попарно их соединяет провод.)

По вечерам, когда пригонят стадо,

Они Москву приводят на село,

И слушают - толпа и одиночки -

Вначале - речи, а потом - концерт.

Их пять крестов на сельской колокольне,

Когда-то белой, а теперь облезлой.

Их пять крестов, и все они погнулись

От времени и ветра, и дождей,

Смиренно кланяясь всему селу.

Как памятник усопшему былому -

Убогие и жалкие кресты.

26 октября 1937 года Василий Наседкин был арестован. Дочь Наталья вспоминала: «Его я помню плохо, так как к моменту ареста отца в октябре 1937 года мне было всего четыре года. Помню, как он отводил меня в детский сад Союза писателей, а вечером забирал. Как приносил мне книжки с картинками-сказками, а потом читал мне их. Я его всегда ждала. У нас была взаимная любовь. Когда его арестовали, не было дня, до самого ареста моей мамы в октябре 1938 года, чтобы я о нем не спрашивала...»

На допросе Василий Наседкин прямо высказал причину своего недовольства коммунистической властью: «Власть над народом захватили инородцы, которые попирают его национальные особенности. Мы, русские, потеряли свою родину и отечество. Русская страна гибнет в результате политики инородцев… Литературу заполнили евреи в ущерб русским… Все крестьянство бесправно и экономически угнетаемо…».

Не унесу я радости земной

И золотых снопов зари вечерней.

Почувствовать оставшихся за мной

Мне не дано по-детски суеверно.

И ничего с собой я не возьму

В закатный час последнего прощанья.

Накинет на глаза покой и тьму

Холодное, высокое молчанье.

Что до земли и дома моего,

Когда померкнет звёздный сад ночами,

О, если бы полдневной синевой

Мне захлебнуться жадными очами,

И расплескаться в дымной синеве,

И разрыдаться ветром в час осенний,

Но только б стать родным земной листве, -

Как прежде, видеть солнечные звенья.

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

ОПУБЛИКОВАНО В
Литературно-общественный журнал "Голос Эпохи", выпуск 2, 2015 г.