Параллели сходятся?

В тяжёлое время, сразу после Курской битвы, в СССР стали от­крываться Суворовские и Нахимовские военные училища, похожие во многом на старые кадетские корпуса. Одним из первых создано было такое училище в Воронеже — ВжСВУ. Город был полностью разрушен, как и Сталинград. Здесь два года прямо через центр про­ходила линия фронта. Лишь на левом берегу реки, в заводском райо­не, который звался «Придача», уцелели два корпуса военного город­ка, построенного ещё в царское время. В нём и разместилось Суворовское, начальником которого был назначен бывший выпускник Псковского кадетского корпуса, сын Георгиевского кавалера, гене­рал-майор Баланцев... Начало войны он встретил в Сибирском воен­ном округе и в составе одной из сибирских дивизий отстаивал в 1941-м Москву.

Первое знакомство начальника училища с будущими подопечны­ми состоялось на моих глазах. Поэтому рисую картину так, как она мне запомнилась... Перед широкоплечим, плотным генералом стоит худенький отрок в залатанной стёганке и в широких лаптях. Меж­ду ватником и лаптями — светло-серая полоса онучей, перевитых до колен домотканной верёвкой. Отрок словно шагнул из дореволюцион­ной картинки в букваре под названием «Крестьянские дети».

- Фамилия, имя? — спрашивает генерал.

- Вася я,— шмыгает носом отрок.

- Пахать приходилось, Вася?

- Пахали мы, сеяли и сена косили, - с расстановкой отвечает тот, поджав губы.

- Правильный ты человек, Василий, из тебя хороший офицер получится!

- Фашистов бить будем! - снова сжимает губы отрок.

- Побеждать врага надо уменьем. Учиться этому надо. Не подведёшь?

- Ничего, обучимся. Мы способные, - продолжает говорить о себе Василий во множественном числе.

- Ну что ж, это здесь приветствуется - и желание, и способнос­ти... К тебе, в первую роту? - оборачивается генерал к стоящему по­зади высокому, стройному капитану с орденом боевого Красного зна­мени на кителе...

 

Автор этих строк, как и Вася, прибыл в ВжСВУ с одной из самых первых групп в октябре 1943 года. В старшей, первой роте, которой командовал капитан-краснознамёнец Василий Тимофеевич Борисенков, уже находилось десятка полтора ребят. Все — тринадцати­летние, почти все успели поработать в колхозах и совхозах, на за­водах и военных мастерских, некоторые были сыновьями полков, почти все прошли через голод и холод военной поры, эвакуацию, блокаду...

И вот мы здесь! Остриженные после бани наголо, в одинаковом обмундировании с малиновыми погонами, отороченными белым кантом, мы все походим друг на друга как один выводок у клуш­ки. У всех после стрижки «под Котовского» торчат уши — и у Лёвы Лопуховского, и у Славы Халипова, и у Рэма Голубева, и у Васи Жихарского...

Потом, чуть позже, мы постепенно определимся с дружбой, вы­явим общие интересы, решим сами, с кем «можно идти в разведку, а с кем погодить...» Ровно через 40 лет я напишу в своей поэме «Па­мять» о нас, суворовцах, ступивших на новый, никем не проторен­ный до этого путь:

Сменивши лапти и опорки

На хром ботинок дорогих.

Мы всё ещё несли в подкорке

Себя — полураздетых, злых.

И были драки в кровь и синь:

На то они и есть — мальчишки.

Но чаще синяки и шишки

Носили те, кто их просил...

А ещё позже, в год своей кончины, комментируя мои воспомина­ния в журнале «Новосибирск», бывший начальник политотдела ВжСВУ, полковник в отставке Михаил Минаевич Гамаюнов отмечал:

«Это было трудное поколение, пришедшее сюда с трудовой, воен­ной или беспризорной стези. Отцы многих из них к тому времени по­коились в братских могилах. Мы, воспитатели, сами прошедшие до­роги войны, были в большинстве своём на 10-15 лет старше своих по­допечных. Как достучаться до их сердец, опалённых войной? Они, эти мальчишки, долго оттаивали после сурового лихолетья. И од­ним из средств, действенных и популярных в этих обстоятельствах, был спорт...»

Сейчас бы я добавил: и были очень хорошие учителя. Их, ушед­ших на фронт из школ, в том числе и с институтских кафедр, на­правили в конце 1943 года в суворовские и нахимовские училища для организации учебного процесса. А организовывать было что. Не было совершенно никакого оборудования для учебных кабине­тов, ни самих учебников, ни библиотек... Прибавим ко всему этому очень слабые знания подопечных, забросивших учёбу с начала вой­ны... И они, эти наставники, имена которых с благодарностью вспоминают до сих пор все мои побратимы, в короткое время сумели до­тянуть нас до стартовых позиций, с которых продолжился наш жиз­ненный путь. А год был такой трудный, вытянувший почти все жилы из наро­да, переламывавшего эту войну!.. Тогда и родились эти мои строки:

«Страна моя, в каких сусеках

И по каким скребла углам,

Чтоб нам, голодным пацанам,

Шагать и дальше вровень с веком?..»

Наши замечательные наставники учили нас не просто читать, но и думать о прочитанном, анализировать, рассуждать. В определён­ном смысле вольнодумство, так сказать, в нашем училище поощря­лось... Наверное поэтому свою поэму «Память» я начинал не с конс­татации общеизвестных положений и фактов, и не со славицы отде­льных маршалов, а с конкретного призыва к энциклопедистам ны­нешним и будущим:

«…Историк, надолго склонись!

Тома и тысячи страниц

Энциклопедий, изысканий,

 Альбомов и воспоминаний.

Почти что сказочных преданий,

Где правда с вымыслом сплелись,

Перетряси и разберись.

Не именами генералов.

Не блеском орденов и звёзд

Держался тяжеленный воз.

Который вся страна толкала.

Работавшая на износ.

 

И я в свои двенадцать лет

Чинил обшивку самолётов.

«Потрясная» была работа,

 Сейчас такой в помине нет:

Снаружи мастер молотком

В заклёпку колотил добротно,

А я внутри держал плечом

Удары, керн прижавши плотно.

Заклёпка сплющена.

К другой ползу я в тесном фюзеляже.

 

Дуэт наш с мастером отлажен:

Он — бух! — в железо, я — глухой..-

Мы, как в немом кино, рукой

С ним разговаривали даже.

В часы обстрелов я не слышал.

Как дробь осколков била в крышу...

 

Да, вот она была такая –

Прифронтовая мастерская.

Я в тех дюралевых сигарах

С керном проползал ровно год.

Вполне и «мой» мог самолёт

Под Курском наносить удары...

Так что историк пусть учтёт:

На истребителях «Ла-5»,

Блестевших новыми боками.

Стояла и моя печать.

Оттиснутая синяками...»

Подобные печати первых лет войны пронесли через всю жизнь многие из моих товарищей по суворовскому. А некоторым из них пришлось потратить десятки лет на неустанные поиски своих отцов, втиснутых в безымянные братские могилы. Подчеркиваю: десятки лет! Но всё это случилось потом, в зрелом возрасте. А в то время при­ходили в училище новые повестки о смерти близких. Офицеры-вос­питатели как могли успокаивали нас. Но разве можно словами вот так, сразу, смягчить неожиданно свалившуюся беду?

В 1944 году меня вызвал к себе командир роты капитан Борисенков, тот самый краснознаменец. Свой орден он получил в тяжёлом бою в составе бригады морских пехотинцев. Он видел много смер­тей, сам чуть не оказался в братской могиле, оглушённый разры­вом мины. Несколько часов пролежал у воронки без признаков жиз­ни. Очнулся только тогда, когда санитары начали стаскивать с него бушлат...

— Вот так это было, Володька, — вздохнул он и протянул мне узенькую полоску серенькой бумаги. В ней сообщалось о героичес­кой гибели моего дяди — капитана Слинкина...

Через много лет удалось выяснить, что командир батареи «сорокапяток» Пётр Васильевич Слинкин сложил свою голову вместе с батарейцами под гусеницами «Тигра», тщательно проутюживше­го позицию двух орудийных расчётов. Пушечки эти на всех фрон­тах называли: «Прощай, Родина!». Снаряды такого калибра про­шибали броню лёгких танков, но не могли причинить вреда тяжё­лым машинам... Полузаросшая могилка отважных батарейцев была ещё опознаваема спустя четверть века. На блеклой табличке еле прочитывалось, что здесь погибли советские артиллеристы, ос­вобождая братскую Литву... Не хотелось бы думать совсем уж пло­хо о бывшей «родне», но теперь там в чести фашистские штандар­ты да бывшие «лесные братья», которых ныне перекрестили из бан­дитов в национальных героев... Бог с ними! Время всё расставит по своим местам.

Между прочим, двух старших братьев дяди, воевавших на Даль­нем Востоке в Гражданскую под командованием Лазо, позднее круп­ных советских работников, расстреляли в 1937-м.

«Запомни, племяш, — произнёс дядя, уходя на фронт, — эти дядья твои были вот такие люди!» — и он поднял вверх большой палец...

А в училище до последних дней войны продолжали приходить извещения о гибели близких. По этому поводу я писал:

«Нам, старшим, было по тринадцати

И по восьми лет малышне.

Отцы одних — в могилах братских,

Оставшиеся — на войне.

И будут новые повестки,

И боль в мальчишеских глазах,

И ночь в иссушенных слезах,

И клятвы жаркие о мести.

Побеги будут на фронты

И очень скорые возвраты...

Там взрослые нужны солдаты!

А кто такие — я и ты?

Пока ещё мы мальчики,

В чернилах наши пальчики,

С погонами, но мальчики.

Коснувшиеся зла...

Война не только мачехой —

Наставницей была...».

Признаться, с самого начала я не ставил перед собой цель расска­зать о нас в те суровые дни, о нашей самой первой суворовской роте. На это потребовалась бы целая книга. Но подобная уже была созда­на. Автор «Алых погон» — преподаватель Новочеркасского СВУ, ка­питан Борис Васильевич Изюмский. По ней и фильм с одноименным названием был поставлен... Много позже появился трёхтомник «Су­воровцы» — о Воронежском СВУ (Изд. «Молод, гвардия*, Москва, 1988 г.). Борис Полянский, потерявший зрение в тяжелейшей ка­тастрофе на армейских учениях, сумел, как и Николай Островский, закалить свою волю, презрев все невзгоды, и сесть за писательский стол. В изнурительном труде родилась эта книга, которую Борис за­мыслил ещё на службе в Сибирском военном округе. Штангист, мас­тер спорта, Полянский всей своей жизнью явил пример стойкости и несгибаемости нескольким поколениям суворовцев, многие из которых стали блестящими офи­церами и генералами.

Глубоко уверен: если бы не Хрущёв с его непродуманным, поспешным сокращением армии, в результате которого при­шлось покинуть службу чуть ли не каждому пятому суворовцу, в армии не сумела бы прижиться такая беда как «дедовщина». И не было бы сейчас этих «Комитетов солдатских матерей», само существование которых опровергает доброе отношение народа к армии.

К слову сказать, офицеры-суворовцы и позже, как могли, боролись с этой нарастающей год от года эпидемией. По свидетельству гене­рала в отставке Станислава Корнеева (третий выпуск), его однокаш­ник Евгений Марачёв, будучи уже командиром полка, «драл три шкуры» с сержантов, прапорщиков, особенно с офицеров, в чём-то ущемлявших права и достоинство солдат. Марачёв говорил: «Солдат вам звания даёт, награды и поощрения по службе, а кое-кто ухит­ряется за счёт него набить себе брюхо и мошну. Узнаю — морду на­бью! И только после этого предстану перед судом...» Марачёва лю­били солдаты, уважали офицеры, боялись прапорщики. Увы, такие люди долго не живут, пропуская через себя чужие беды. Марачёв рано ушёл из жизни.

Тот же Станислав Корнеев, работавший до последнего времени на военной кафедре Воронежского университета, писал в 2003 году (Сборник «Мы из Воронежского суворовского»):

«Кем сегодня наводнены наши вооружённые силы? Одних гене­ралов больше, чем младших командиров. Камуфляжная и офицер­ская формы стали общедоступными от бомжа до маршала. Всё это, как и звания, можно купить в частных лавочках... Недавно встре­тился мне генерал, в бытность недавнюю — сержант. Оказывается, высокое это звание присвоил ему атаман казачьего войска... Работ­ник райвоенкомата за три года вырастает от лейтенанта до подпол­ковника! Кто же командует войсками? В основном выпускники во­енных кафедр гражданских вузов».

Наш великий предок А.В. Суворов говаривал: «Крепостей сиде­ньем не возьмёшь!..» Ан нет, в наше время берут! Подкупом берут, лизоблюдством, наглостью. Суворовцам тоже приходилось брать некоторые крепости. Но всей правды мы на эту тему до сих пор не знаем. А было!.. Коснёмся, хотя бы, вооружённого мятежа в Венгрии в 1956 году. Только после воссоединения Германии приоткрылась часть архи­вов бывшей Западной Германии. Именно из них, а не из наших источников узнали мы, что к началу мятежа через территорию Австрии было переброшено по воздуху свыше 12 тысяч бывших недобитков хортистской армии Венгрии, хорошо вооружённых, специально подготовленных к данному выступлению. Фактичес­ки при поддержке НАТО в Будапеште начались жестокие улич­ные бои. Потери? Только с нашей стороны около 10 тысяч солдат и офицеров.

...Со своей ротой шёл в бой и Василий Съедин, выполняя при­сягу, данную им ещё в 1943 году на плацу ВжСВУ. Шли в бой ря­дом с ним его побратимы по училищу — Пётр Гостев, Юрий Иса­ев, Николай Потоцкий. Им страшно было не за себя, а за ребят в серых шинелях, которые гибли, не смея отвечать на огонь мятеж­ников, засевших в подвалах и подъездах жилых домов, где нахо­дились старики, женщины, дети. Вдруг внимание Съедина при­влекли две женские фигурки, прижавшиеся к стене дома. При­казав прикрыть себя огнём, Василий быстро перебежал площадь. Одна из пуль задела его. Отдышавшись, он увидел перед собой женщину и девочку. Метрах в тридцати от них виднелась арка во­рот. Жестом указав своему взводу направление огня, офицер под­хватил девочку, взял за руку женщину и бросился к спасительно­му укрытию.

— Странно, — вспоминал Съедин, — из окружающих домов пе­рестали стрелять.

В это время к роте подошёл танк. Из подъездов стали выскаки­вать одетые в полувоенную форму мятежники и бросились наутёк. Каково же было удивление солдат и их раненого в руку командира, когда, ворвавшись в подвал, они увидели пьяных мальчишек и де­вчонок лет четырнадцати. Они беспорядочно стреляли, горланя хортистские песни...

После одной из наших традиционных встреч на воронежской земле, когда оказалось, что пофамильный список нашей роты по­редел больше, чем наполовину, у меня невольно родились строч­ки, обращенные к моим однокашникам, погибшим в различных го­рячих точках — от Анголы и Египта до Вьетнама, Кореи, Кубы и Афганистана:

«Где вы, братья-кадеты,

Самой первой волны,

Кто со мной в 43-м

Прорастал из войны?

Прорастали и смело

В жизни шли до конца,

И не раз под прицелы

Подставляли сердца!»

Как ни горько это говорить, но ничего не изменилось в этом плане и полвека спустя! Не думаю, что за это время поумнели военачальники и политики. Устраивая локальные войны и так называемые оранже­вые революции, взрослые дяди из вполне респектабельных государств толкают на гибель кого угодно, только не себя и своих отпрысков. Зато очень громко рассуждают в парламентах и прессе о свободе, равенстве, демократии, плюрализме, толерантности и прочем словоблудии, за ко­торым стоят искалеченные ими же души молодых людей. Те пока ещё верят громким фразам, пока ещё не сомневаются в красиво звучащих лозунгах, ни в том, что они совершают по указке со стороны.

* «Для того, чтобы государство благоденствовало, что­бы народ был счастлив в этом государстве, им должны уп­равлять специально подготовленные граждане. Для этого обязательны следующие условия:

1. Эти граждане должны быть хорошо воспитаны и хо­рошо образованы.

2. Воспитываясь, они должны жить вместе. Воспиты­вает коллектив!

3. Воспитание должно быть всеобъемлющим — мораль­ным, религиозным, художественным, музыкальным, спор­тивным, военным.

4. После получения такого образования воспитанник должен служить государству как воин.

5. Лучшие из воспитанников в последующем должны обучаться ещё и философии, в том числе и государствоведению. Лишь после этого они должны управлять государс­твом, а лучшие из лучших возглавлять его».

(Из бесед Платона с учениками о «Законах» и «Государстве».)

 

Останавливаю внимание читателя на том, что под философи­ей Платон подразумевал, по его выражению, «высочайшую из всех наук, венец человеческого познания — диалектику, науку об иде­ях...» Надеюсь, читатель не попрекнёт меня за то, что я коснулся платоновской системы воспитания гражданина, озвученной им око­ло 2500 лет назад. Нет-нет, я не призываю к строительству по Пла­тону чуть ли не военной республики. И всё же что-то рациональное в этом есть, что-то есть!.. Недаром Чернышевский говорил, что Пла­тон «не был праздным мечтателем, думал не о звёздных мирах, а о земле, не о призраках, а о человеке. И, прежде всего, он думал о том, что человек должен быть гражданином государства». («Статьи по эс­тетике», стр. 263-64, М. 1938 г.)

Мы, суворовцы, тоже частенько называли себя кадетами. Обуче­ние в суворовских и нахимовских училищах образца 1943-1953 гг. начиналось до 10 лет. В этом возрасте, как известно, целенаправлен­ное воспитание особенно плодотворно. Классическая фраза «граж­данином быть обязан» не для лоботрясов писана... Так воспитыва­лись мальчики в кадетских корпусах старой России. Обучение в них, как и в СВУ первого десятилетия, было гармоничным. Для раз­вития интеллекта помимо основных дисциплин вводились художес­твенные, музыкальные, нравственные, физкультурные и военные уроки. Очень хорошо работали и отдельные секции по интересам, углубляющие знания и специальную подготовку.

Но в хрущёвскую перестройку армии число суворовских училищ умудрились ополовинить, к тому же перевели их на трёхлетнее обучение. И в СВУ стали поступать 14-15- летние юноши, успевшие пройти, к сожалению, «подъездно-дворовую» школу.                                                                                         - умудрились ополовинить, к тому же перевели их на трёхлетнее обу­чение. И в СВУ стали поступать 14-15-летние юноши, успевшие прой­ти, к сожалению, «подъездно- В

В училищах стали насаждаться бурсацкие порядки. В дальнейшем это привело к сни­жению морально-волевых и деловых качеств будущих офицеров и, естественно, к падению авторитета армии.

 

С надеждой, но и с тревогой

Я, суворовец первой волны, с надеждой, но и с тревогой слежу за созданием и развитием кадетских корпусов в нынешней России. Приходится отмечать, что в систему создания КК, особенно понача­лу, проникли люди, не обладающие ни высокими моральными при­нципами, ни знаниями, ни умением воспитывать детей… «Почуяв возможность нажиться на любви родителей, отдельные горе-воспи­татели и педагоги вносят отсебятину в исторически оправданную систему кадетских корпусов. Огульное присвоение самим себе орденов и воинских званий имперской России, а корпусам — имён само­держцев и членов императорской семьи, в большинстве своём не сыг­равших видной роли в истории отечества, — всё это дискредитиро­вало с самого начала, в какой-то степени, значение новых кадетских формирований». (Из статьи «Воронежский курьер, № 23, 2001 г.)

…Звоню в кадетский корпус, организовавшийся в Новосибирске. С большим трудом добиваюсь того, чтобы к телефону подошёл на­чальник нового для города учебного заведения. Представляюсь ему, так, мол, и так, готов выступить перед новобранцами, рассказать мо­лодым собратьям о суворовцах военной поры, о наших традициях.

- Не требуется! — коротко обрубает меня г-н Бордюг. — У нас другие задачи, мы возрождаем всё то хорошее, что было в старых корпусах, всё — вплоть до бальных танцев и даже правильной сер­вировки праздничных столов.

- А почему вы о конной выездке, о джигитовке умалчиваете? У нас, в суворовском, помимо перечисленного вами, было и это.

-    Я всё сказал. Честь имею!..

Телефонная трубка коротко пикает. Вопросы остались. Сомнения прибавились. Особенно — по поводу чести и достоинства...

А о чём и о ком мог бы рассказать я кадетам? Наверное, прежде всего, о моих побратимах — тех самых ушастиках после стрижки «под Котовского» в далёком 1943 году. О Льве Лопуховском мой рас­сказ был бы в первую очередь.

Итак, Лев Лопуховский. Окончил ВжСВУ с золотой медалью, с отличием — Ленинградское пехотное. Мастер спорта по стрельбе. После окончания в 1962 году военной академии им. Фрунзе стал вскоре командиром ракетного полка. Потом преподавал общую тактику в той же академии. Учёный, полковник в отставке. Мно­го лет провёл он в архивных изысканиях и на месте бывших сра­жений, выясняя обстоятельства и место гибели отца, командира артполка и его боевых товарищей. Нашёл в конце концов и место гибели, и останки более 100 артиллеристов. На основе собранных им материалов многие ветераны смогли подтвердить своё участие в боях с первого дня войны (документы полка были уничтожены пе­ред прорывом из окружения). В конце 80-х — начале 90-х руково­дил группой «Поиск» с той же целью. Редактор третьего тома «Па­мять Москвы». Он и сейчас военный консультант общероссийского фонда «Народная память», который занимается увековечиванием памяти военнослужащих, погибших и пропавших без вести в годы той войны.

Около трёх лет назад, после долгой и кропотливой работы Лопуховский выпустил замечательную книгу о битве стальных гига­нтов на Курской дуге — «Прохоровка без грифа секретности». В этой книге, объёмом 600 с лишним страниц, путём сопоставления доку­ментов советских, немецких архивов и других источников показан действительный ход боевых действий, свидетельствующий о том, что вопреки широко распространённому мнению, контрудар наших войск под Прохоровкой закончился крупной неудачей, т.к. потери с нашей стороны оказались в несколько раз больше, чем это озвучива­лось до сих пор. Тем не менее, войскам фронта всё же удалось орга­низовать решительное контрнаступление и разгромить белгородско-харьковскую группировку противника...

В дарственной надписи, адресованной мне, Лопуховский напи­сал: «Мы всегда должны помнить о непомерно высокой цене, кото­рую заплатил наш народ за Победу в 1941-1945 гг.»

Наверное, рассказал бы я нашим кадетам о Вячеславе Халипове. Он вместе с Лопуховским получил золотую медаль. Генерал в отставке, доктор философских наук, академик. С 2001 года — ру­ководитель кафедры кратологии института экономики и культуры в Москве. В активе Халипова 10 книг и 65 брошюр и статей по на­уке, которой он практически дал название: «Кратология» — наука о власти, об управлении...

Мог бы я много рассказать и о покойном ныне Сергее Вайцеховском, заслуженном тренере СССР по плаванию, наставнике сборных команд Советского Союза, а потом и Австрии... Рассказал бы и о его закадычном друге по ВжСВУ Игоре Тодорове, докторе биологических наук. Тот до последних дней своих работал в научно-исследовательском институте, в Черноголовке под Москвой. А ещё Игорь писал музыку. Небольшие инструментальные пьесы Тодорова и посейчас исполняют коллективы столицы.

Не менее интересна биография и нашего «брата Васи» — того са­мого отрока, прибывшего в училище в лаптях. Учёный, полковник в отставке, Василий Жихарский принимал участие в разработке на­ших новейших танков. Он самым первым из нас нала­дил обширные контакты по Интернету с кадетами зарубежья.

Не могу умолчать о Рэме Голубеве. Он окончил училище с сереб­ряной медалью, с отличием — военный институт иностранных язы­ков. Прошёл большой жизненный путь. Был адъютантом у трёх маршалов — Гречко, Захарова и Якубовского. В качестве военного переводчика на различных международных совещаниях общался с Микояном, Хрущёвым, Первухиным, Хоннекером, Ульбрихтом, ми­нистрами госбезопасности ГДР Мильке и СССР Серовым.

Поговаривали, что Вальтер Ульбрихт, достаточно хорошо пони­мавший русский язык, иногда улыбался, слушая переводчика, ког­да тот пытался смягчать очередные хрущёвские пассажи, сокра­щая некоторые фразы... Рэм первым в стране, может быть, публич­но встал на защиту маршалов Жукова и Рокоссовского, в адрес кото­рых стали появляться в нашей прессе и за рубежом, особенно в Ан­глии, клеветнические статьи... Подполковник Голубев через голову своего министра обратился к королеве-матери Англии с просьбой за­щитить честь и достоинство маршалов, кавалеров высшей награды Великобритании — ордена Бани. Оба маршала таким образом при­числялись к высшему классу Королевства...

Нет нужды говорить о том, что в нашей прессе не написали об этом ни слова, промолчало и телевидение. А высокие штабхолуи и военлакеи сделали всё для того, чтобы Рэм Голубев покинул армию. Верно сказано: «Умрёт завистник, зависть — никогда...»

 

К сожалению, а иногда и к негодованию моих сотоварищей по СВУ, офицерский корпус сегодняшней России, впитавший в себя все болезни общества, переносит их на армейскую почву. Главная при­чина: отсутствие кадров, с детства определяющих своё предназна­чение — быть подлинными защитниками отечества. Те же кадетс­кие корпуса (подчёркиваю: они не военные) развиваются без контро­ля со стороны государства, без централизованного руководства про­цессом обучения и воспитания. Отсюда довольно большие различия в учебных программах, в сроках обучения, в военной символике. Их создают различные ведомства, начиная от министерства образова­ния и кончая МВД, МЧС и местными органами власти. И у всех одно стремление: оторвать ребят от улицы, как-то организовать их... Но благими намерениями, как известно, дорога и в ад вымощена. Давно пора дать хотя бы единую программу обучения и, главное, опреде­лить дальнейшую судьбу юношей, оканчивающих кадетские корпуса, исходя из потребностей армии и вузов. И не надо изобретать вело­сипед: многовековая практика России показала, что только в стенах кадетских корпусов (суворовских и нахимовских училищ) с восьми­летним сроком обучения возможно многоуровневое воздействие на подростков.

* Участники 17-го съезда Объединения кадет Российс­ких КК, проходившего в Канаде, в своём обращении к Прези­денту РФ Путину В.В., переданному через министра инос­транных дел Иванова И.О. (в прошлом суворовца), гостя съезда, заявили, что «стихийное появление большого чис­ла разного вида и типа кадетских корпусов в сегодняшней России мешает планомерному возрождению единой систе­мы воспитания молодёжи, как это было раньше в Российс­ком государстве...

Мы изъявляем готовность, глубокоуважаемый Влади­мир Владимирович, поддержать Вас, Ваши начинания в столь полезном и многотрудном деле воспитания достой­ного будущего России...

Председатели Объединения российских кадет за рубежом: Австралия — Д. Крамарев, Аргентина — И.Андрушкевич, Венесуэла — Г. Волков, Канада — А. Перекрестов, Нью-Йорк — С Муравьёв, С-Франциско — И. Козлов, Лос-Анджелес — Г. Графф, Флорида — П. Карасик, Франция — А. Шмеманн, Югославия — А. Бородкин.

12 сент. 2000 г., Монреаль, Канада».

 

Обращение зарубежных кадет к Президенту РФ родилось, ко­нечно, не на пустом месте. За 8 лет до этого, в августе-сентябре 1992 года случилось то, что должно было случиться: на российской земле встретились старейшие выпускники кадетских корпусов с суворов­цами, нахимовцами и новой кадетской порослью. Гости, подтянутые, в строгих костюмах, приехали из США и Канады, Аргентины и Венесуэлы, Австралии и Египта, Франции и Бельгии для того, что­бы вместе с Россией провести на отчей земле 16-й кадетский съезд.

Старейший из них, почти девяностолетний Сергей Сенкевич, сту­пив на гранит Дворцовой площади в Петербурге, воскликнул: «Гос­поди, я мечтал об этом ровно 70 лет!.. Какое это чудо, когда все вок­руг говорят по-русски!»

Под девизом «Рассеяны, но не расторгнуты!» проходил этот съезд в Северной столице и продолжался в Москве... 17 сентября 1992 года вышел специальный выпуск Международного союза суворовских, нахимовских и кадетских объединений «Мы — кадеты». В нём гово­рилось: «Будем откровенны, ещё несколько лет назад о такой встрече мы не только не мечтали, но даже и представить себе её не могли...»

Отметим, что на этом форуме присутствовали и новосибирские кадеты, в основном отличники учёбы и участники поискового отря­да в местах боёв Сибирской добровольческой дивизии.

А в Мраморном дворце Петербурга, в день открытия съезда Игорь Андрушкевич из Аргентины в своём докладе обозначил, как он вы­разился, «несколько инструментальных идей» возрождения Рос­сии... Одна из них — передача традиций и система среднего обра­зования. «Россия нуждается в хорошо подготовленных людях, и не только для служения в вооружённых силах, но и для руководства государством... Мы должны обрести память и вернуться к нашим русским идеям, чтобы строить не на чужих фундаментах, а только лишь на своих...»

После форума гости разъехались в те места, где жили раньше их отцы и деды, учились, оканчивали кадетские корпуса, служи­ли России... Чуть позже один из них, Борис Йордан, оказал значи­тельную денежную помощь кадетским корпусам в Новочеркасске, Воронеже, Москве, Новосибирске и в бывшем Царском селе. Каждо­му было положено на банковский счёт по 200 тысяч долларов США. Кроме того, более десяти образовательных учреждений получили на выделенные им средства библиотечки со специально подобранной литературой на военно-патриотическую тему.

В газете «Сыны отечества» (авг. 1998 г., Москва) сообщалось к тому же, что «на средства, организованные Йорданом, создана программа поддержки музыкально одарённых детей в регионах России совместно с фондом Владимира Спивакова... это обстоятельство вполне объяснимо всей родословной семьи Йорданов, где были выпускники Пажеско­го и других КК, генералы, адмиралы и старшие офицеры Русской Ар­мии и Флота... Именно воспитание в русской христианской семье, при­надлежащей к русской военной аристократии, движет ныне благотво­рительной деятельностью Йордана, чем в полной мере могут гордить­ся его родители Мария Александровна и Алексей Борисович...»

Подобные встречи нескольких поколений кадет, суворовцев и нахимовцев продолжались и продолжаются. Представители этих групп с нашей стороны побывали в гостях в Венесуэле и Америке. Стала шириться переписка, интернетные общения.

 Автор этого повествования недавно, в сентябре 2013 года, побывал в Воронеже. Праздновалось 70-летие образования суворовских училищ. Нас, первосуворовцев, на этой встрече было всего двое – я и Лев Николаевич Лопуховский. Обоих наградили за службу Родине с детства кадетскими крестами «За верность Отечеству». А я в блокнот своему побратиму написал: «… Нет, не реквием я пою,//Не прощальный хорал по разлуке.//Но у жизни на самом краю,//Я хочу, чтобы песню мою// - Нашу песню, как знамя в бою! - //Подхватили б и внуки…» ...

 По закону жанра, совершив почти кругосветное путешествие, остаётся причалить к той гавани, откуда мы его начали:

 «Воскресенье, 7 мая, 2006 г.

 Венецуэла. Каракас – Воронеж.

 

 Дорогая Галина Ивановна!

Когда я пишу о вас своим новым друзьям в Россию, я пишу, что полюбил вас по рассказам Жоры Волкова, который виделся с вами в Воронеже, дорогой преподавательницей всех суворовцев ВжСВУ. А вчера в полвторого жаркого тропического дня мы собрались у Волко­вых на парадный обед. Ему, по секрету, исполнилось 80 лет. Перед обедом было устроено маленькое летучее кадетское собрание, про­читаны письма из России, в частности и ваша открытка, адресо­ванная мне.

За большим столом поместилось 18 человек (перед каждым при­бором были карточка с фамилией и шоколадное яичко). ...Почти со всеми из нас вы по моим письмам, в общем, знакомы. Исключение — молодая пара Рудневых. Он — внук знаменитого моряка, капита­на, потопившего в начале века в неравном бою с японцами крейсер «Варяг». Вы, наверное, знаете эту песню:

«Мы пред врагом не спустили

Славный Андреевский флаг.

Сами взорвали «Корейца»,

Нами затоплен «Варяг».

 

Рядом с Рудневыми усадили на почётном месте Посла РФ Ва­лерия Морозова с супругой. Подчеркну, что 50 лет мы сторонились не только знакомства с советскими послами, даже считали невоз­можным проходить по улице, на которой они работали или жили. А сейчас мы, русскоязычные иностранцы, сидим с господином Мо­розовым за одним столом и дружно поднимаем тосты за далёкую нашу Россию. Но ножи в кармане, уже не нужные, у нас по привыч­ке лежат.

Не обращайте внимания на эту подробность, это отрыжка Гражданской войны, которая разделила русских людей на два ни­кому ненужных идиотских лагеря... Как всегда, наш первый тост был «за Россию!» Посол рассказал нам о последних новостях из Рос­сии. А Жора Волков, наш «предводитель», в безупречном штатском костюме, малиновый галстук с застёжкой — золотым двуглавым российским орлом. Рядом — булава, пожалованная ему общим собранием Вене­суэльской «кадетской Сечи» — внешним атрибутом его власти. Встав, он произносит: «Дорогие друзья! В моей долгой жизни я наде­лал много ошибок и наговорил много глупостей. И я намерен сейчас исповедаться перед вами. 10 лет тому назад на Кадетском съезде в Каракасе я заявлял публично, что нам, кадетам зарубежья, смены нет. Дорогие друзья, я ошибался! У нас есть смена и эта смена — нахимовцы, суворовцы и новые кадеты России. И я поднимаю этот бокал за нашу смену: Ура, ура, ура!»

Дорогая Галина Ивановна! Недавно я получил симпатичное пись­мо от Василия Жихарского. В его письме было много трогательных комплиментов мне и, по моему мнению — мнению наследственно­го белогвардейца — несколько ошибочных утверждений. Я ему от­ветил и, боюсь, что ответ мой ему не совсем понравится... Он пы­тается убедить меня в том, что в России уже осудили ограниче­ние свободы личности, что «россияне растеряли, к сожалению, мно­гие из своих славных завоеваний и ценностей», и что «социальное обеспечение широких народных масс — неподдельная гордость но­вой России».

В ответ на эти надуманности я задал Василию единственный вопрос: «Это вы серьезно?» И попросил не сердиться на мои недип­ломатичные слова. Я написал ему, что я «смотрю на фотографию, где все вы стоите у памятника Юрию Долгорукому, и мне так хо­чется обнять всех вас, лица у вас такие хорошие, родные, русские... Нам бы встретиться и откровенно поговорить... и вырвать с кор­нем всё то, что нас разъединяет». Василий ошибается, конечно, называя нашу жизнь за границей «хождением по мукам». Хождение по этой прекрасной земле было для меня всегда чем-то новым, интересным. В русской колонии в Венецуэле много замечательных людей — докторов, инженеров, вра­чей, профессоров, художников, строителей, которые ходят по этой земле спокойно, уверенно, с полным достоинством и с сознанием ис­полненного долга... Если и есть, о чём сожалеть, то только о том, что сделано всё это нами не для России.

Как-нибудь я напишу вам о людях, жизнь которых вызовет у вас восхищение: о русских автомобильных королях, строителях новых городов, о русских знаменитых артистах... И о скромном русском капитане, и о полковниках расскажу, которые здесь, на экваторе, и по сей день сохраняют верность своей присяге, своей России... Их жизнь светла и «хождение» по красной южноамериканской земле тоже - прекрасно. Оно когда-нибудь получит достойную оценку сыновей Великой России.

Прошу не обижаться на моё длинное письмо, думал развлечь вас немного в вашем далёком Воронеже. Крепко обнимаю, ваш Борис Плотников».

 

Думается, после этого послания Галине Ивановне Черкасской, ставшей совсем неслучайно почётной хранительницей наших общих междунаролных тради­ций российских кадет, надо поставить общую жирную точку... Томагавки, слава Богу, глубоко зарыты в землю.

 

Послесловие

В одном из своих интервью (он их редко даёт, потому что, по его мнению, надо говорить только о сделанном) суворовец и заслужен­ный генерал, Борис Громов отмечал, что в воспоминаниях детей белой гвардии словно из небытия выплы­вает образ эпохи, её атмосфера, её исторический и нравственный об­лик. Безусловно, ни один из них не свободен, конечно, от каких-то пристрастий, соответствующих личным взглядам, вкусам, полити­ческим убеждениям. Но и безусловно то, что большинство этих вос­поминаний пронизано любовью к отечеству. И это главное!..

Сейчас зарубежные кадеты почти в один голос говорят, что каж­дый из них остаётся сыном своего народа, его частичкой. «А вот правнуки, вздыхают они, — те по-русски говорят уже неважно. Россия для них — как бы Зазеркалье, они её видели только на кар­тинках...»

Что ж, думать о судьбе далёкой страны, которую ни разу не ви­дел, занятие скорее нравственное, не обязывающее к поступкам. У них, правнуков, там свой прочный тыл и язык, который они любят и ценят... Как говорил другой эмигрант, почти одногодок их отцов, поэт Иосиф Бродский: «Время преклоняется перед языком и проща­ет его служителей».