Честь - никому! (в 2-х томах)

Волна восстаний прокатилась по Волге. То был ответ всех слоёв русского народа на бушующий большевистский террор. В городах и сёлах шли бессудные расправы над офицерами и крестьянами, священниками и купцами, чиновниками и рабочими. В город Сарапул, где располагался штаб второй Красной армии, свозили заложников со всего края. Их держали в речных баржах, истязали и топили в Каме сотнями. В районе Казани орудовали две командирши, прозванные Красными Машками. О них было известно, что одна происходила из дворянской семьи, вторая же была проституткой в одном из казанских притонов. Обе отличались садистскими наклонностями. В деревнях орудовали вооружённые до зубов продотряды, отнимавшие у крестьян хлеб и скот. Народное возмущение подавлялось при помощи мадьяр, латышей и китайцев. Вероятно, плохо организованные и не связанные друг с другом восстания так и остались бы отдельными очагами, если бы не бунт чехословацкого корпуса. Лев Троцкий потребовал, чтобы чехи сдали оружие, и запретил пропускать их эшелоны во Владивосток. Чехи сдавать оружия не пожелали и, разгромив большевиков, взяли Самару. С того момента антибольшевистское движение на Волге начало приобретать размах. Отряд молодого, прежде никому не известного капитана Каппеля, сформированный по освобождении чехами Самары, в короткий срок отметился рядом блестящих дел: освобождены были Сызрань, Ставрополь[1] и Симбирск, летучий отряд перекинулся было на другой берег Волги, но, не встретив там своих, вынужден был отойти назад. Во многих городах против «своей» власти поднялись рабочие. В Колпине и Сормове восстания были потоплены в крови. Волнения начались на самых крупных ружейных заводах России - Ижевском и Воткинском...

Среди разрозненных белых отрядов всё большую известность набирала и дружина Петра Сергеевича Тягаева. Хотя деревню Касимово пришлось покинуть под натиском имевших значительный перевес сил красных, но отряд укрупнился, закалился в боях, и раз за разом наносил большевикам серьёзный урон. Повышению боевого духа партизан немало способствовал Лукьян Фокич. Дивился Пётр Сергеевич на старика. Не знал он ни усталости, ни уныния, врачевал хвори телесные и разлады душевные. В отряде называли его не иначе как кудесником. Никогда не верил полковник в целителей и знахарей, а теперь принужден был поверить: мучительные головные боли покинули его. Но не только врачеванием занимался дед Лукьян. Во время боя, если красные начинали теснить партизан, он появлялся перед рядами, держа большой медный старообрядческий крест, распевая молитвы, благословлял воинов и вместе с Тягаевым вёл их вперёд. И ни один из них не смел отступить тогда, веря в молитву кудесника. Кудесник шёл навстречу огню. Ни штыка, ни ружья не имел он, единственным оружием его был крест и молитва. И ни одна пуля не задевала его. На красных вид этого старика-богатыря производил неизгладимое впечатление. Партизаны же боготворили его и верили, что пока дед Лукьян с ними, «антихристово войско», как именовал он красных, не сможет их одолеть.

Доходившие сведения о вспыхивающих восстаниях, о выступлении чехов, об освобождении крупных волжских городов внушали Тягаеву надежду. Теперь не одинок был его отряд! И не классовый, не политический характер носила борьба, а все слои общества, весь народ ополчился против красных самозванцев. Преодолела Россия смуту три столетия назад, а неужто теперь не сдюжит? Правда, неясно покуда, кому быть Пожарским, и уж совсем напряжённо с Миниными, но верил Пётр Сергеевич, что и они явятся. Свою первую задачу видел Тягаев, чтобы выйти со своими людьми на соединение с действующей армией и перейти от партизанства к полномасштабным военным операциям. Одно смущало полковника: власть. Политическая власть в Самаре попала явно не в те руки. В руки негодяев, которые и довели Россию до её плачевного состояния - эсеровские руки. Эсерам доверять нельзя, эсеры предадут в любой момент ради спасения собственной шкуры или из ревности к своей власти. Эти люди способны погубить на корню благое дело. Но где - другие?.. Почему оказались не способны встать у руля? Место эсеров, по глубокому убеждению Тягаева, было на одном суку с Лениным и прочей сволочью, но он понимал, что воевать на два фронта невозможно, и придётся некоторое время терпеть представителей этой гнусной партии. Хотя это терпение дорого обойтись может... Предатели в тылу, хуже того, в политическом руководстве, опаснее для фронта, чем самый сильный враг. Иногда задумывался Пётр Сергеевич, не лучше ли попытаться добраться до Омска и продолжить борьбу там. Но многим ли лучше Омск Самары? Стоит ли игра свеч? Да и не хотел уходить с Волги полковник Тягаев. Здесь было сердце России. На другом берегу сражалась доблестная Добровольческая армия. И с ней всего необходимее было соединиться, ей нужно было идти навстречу, а не катиться в противоположную сторону. Но понимали ли это в Самаре? И понимали ли на Дону и Кубани?..

Пятого августа силы белых стянулись к Казани. Город был хорошо укреплён и имел многочисленный гарнизон, в помощь которому красное командование послало несколько свежих частей, включая испытанный в боях пятый латышский полк. Под Казань прибыл сам Троцкий, а с ним порядка двухсот членов Центрального исполнительного комитета. Поговаривали, что сам Ленин приезжал ненадолго в расположенный под Казанью Свияжск... По настоянию Троцкого советская власть заключила договор с Германией, благодаря которому с Германского и Украинского фронтов были сняты и переброшены на Волгу все войска в количестве ста пятидесяти тысяч. При этом император Вильгельм издал декрет, обязующий военнопленных помогать большевикам, как стороне, находящейся в войне с Союзниками.

Действовать нужно было быстро и решительно. Из Симбирска к Казани выдвинулась эскадра в количестве двадцати одного судна, на борту которых находились два батальона чехов и батальон подполковника Каппеля. На баржах разместили тяжёлую артиллерию: несколько шестидюймовых орудий и 42-линейных дальнобойных шнейдеровских пушек. Пройдя мимо казанских пристаней белые атаковали и обратили в бегство красную эскадру под командованием комиссара по морским делам Раскольникова, после чего высадились на обоих берегах Волги. Каждая часть имела свою задачу: наступление велось сразу с нескольких сторон - чехи под командой полковника Швеца двигались на Казань с юга, Каппель - с востока, сербы во главе с отважным майором Благотичем - от пристаней. Общее руководство операцией осуществлял полковник Степанов.

Всю ночь с шестого на седьмое августа на улицах Казани шли бои. С наступлением темноты на город обрушилась гроза. Из разверзнувшихся хлябей хлынул дождь, потоки воды резво бежали по улицам, и тонул в рёве бури гром битвы, и могучие раскаты грома сливались с рокотом орудий. Озарённые ослепительным сиянием молнии с одними ружьями в руках шли белые части грудью на пулемёты и броневые автомобили, с которых ухала артиллерия. На пристанях три сотни сербов ринулись в атаку на много превосходящие их силы красных и, отбив стрелявшие по ним в упор орудия, повернули их на убегавшего врага. С востока на плечах отступавших большевиков ворвались с криком «ура» в город части Каппеля. На улицах творилось что-то невообразимое. Метались в страхе и бешенстве красные комиссары и командиры, безуспешно пытаясь остановить своих бегущих бойцов, панически сдававших победителям квартал за кварталом. За всю свою долгую военную карьеру ничего подобного не видел полковник Тягаев, никогда не переживал подобных мгновений. К силам Народной армии он со своим отрядом успел примкнуть лишь тремя днями раньше, когда та уже двинулась на Казань, и теперь в рядах её праздновал славную победу. Противилась Самара этой операции, запрещала подполковнику Каппелю идти на Казань, боясь, как уверен был Пётр Сергеевич, растущего влияния молодого вождя, но тот не внял указаниям держащегося на штыках его армии правительства. И наградой за то стала эта, поистине, триумфальная ночь.

Бой затихал, промокший до нитки Тягаев собирал свой отряд, потерявший в бою нескольких бойцов. Совсем рядом заиграли «Марсельезу». Удивительное зрелище представилось взгляду полковника и бывших с ним людей. По улице шагал обезоруженный пятый латышский полк, краса и гордость красного командования, во главе с оркестром, конвоируемый... десятью молодцами-сербами.

Когда умолкли орудия, унялась и стихия, догрохотала где-то вдали, очищая небо для наступавшего рассвета. Освобождённый город, утопающий в свежести после дождевого омовения, оживал. Словно в Светлое Воскресение высыпали люди на улицы, приветствуя победителей. И пасхальная радость была на их лицах и в душах. Народную армию ждали в Казани. Местное подполье посылало людей к Каппелю и верило в его приход. В городе, где базировалась переведённая из Екатеринбурга Академия Генштаба, возглавляемая генералом Андогским, было значительное количество офицеров, и кадры эти должны были весьма усилить белые части. Горожане приветствовали марширующие по улицам отряды Народной армии, сербов и чехов. Белые повязки на рукавах были отличительным знаком их. Кое-кто дарил победителям цветы. Достался и Петру Сергеевичу душистый букет, подаренный какой-то юной барышней, стыдливо зардевшейся и скрывшейся в толпе. «И в воздух чепчики бросали...» - вспомнилась и тотчас исчезла из головы известная строчка.

К полудню всё было кончено. Светлый благовест, доносившийся со всех колоколен, разливался над городом, в церквях тысячи голосов пели «Христос Воскресе», и толпы праздничного народа заполнили улицы. Офицеров одаривали цветами и поцелуями, благодарили за освобождение. Казалось, что ничто теперь не может обратить скорой победы над большевиками.

Два часа спустя полковник Тягаев, получивший под командование роту, входил в здание военного училища, назначенное для сбора рядовых добровольцев. За время краткой передышки он успел преобразиться из мужицкого атамана вновь в офицера русской армии. Гладко выбритый, с аккуратно подстриженными усами и маленькой бородкой, одетый в свежий мундир, он шёл твёрдой, решительной походкой, чеканя шаг. Для полного парада не хватало погон, отменённых в угоду «завоеваниям революции» и боевых наград, оставшихся в Петрограде. Но эти детали не могли сколь-нибудь омрачить настроения Петра Сергеевича. Об одном немного печалился полковник, что распадался его отряд. Некоторые мужики отстали ещё раньше, не желая отдаляться от родных мест, где оставались их близкие. Другие наряду со всеми добровольцами поступили в распоряжение подполковника Каппеля и были распределены по разным частям. Лишь двое, имевшие офицерские звания, оказались в роте Тягаева, рядовыми в которой были сплошь офицеры.

- Жаль, жаль, что ватага наша распушилась, - говорил дед Лукьян, качая седовласой головой, пока полковник приводил себя в надлежащий вид, чтобы принять вверенную роту. - Стало быть, Господь так судил.

- Ты-то, кудесник, куда теперь? - спросил Пётр Сергеевич.

- Так куда ж? Известно куда мы... - пожал плечами старик. - Куда ты, милой, туда и мы. Пойдём бить антихристово войско, Петра Сергеич, чтобы не паскудили они нашу матушку-Россию.

- Ну, спасибо тебе, дед, а то без тебя уже и не то было бы что-то, - тепло сказал Тягаев, радуясь решению старика. Не хотел расставаться с ним полковник, как с живым талисманом, с Ангелом-Хранителем.

- «Спасибо» слово неправильное. Православному человеку следует «спаси Христос» говорить. Понял ли?

- Понял, - кивнул Пётр Сергеевич.

- Добро, ежели понял, - ласково откликнулся старик.

Неразлучен с дедом остался и Донька, благодаря своей расторопности исполнявший при полковнике обязанности ординарца. Сколько раз гнал его Тягаев из опасных мест, но бойкий мальчонка стремился к геройству, и Пётр Сергеевич махнул рукой.

Рота выстроилась на плацу. При появлении Тягаева фельдфебель в чине подполковника скомандовал:

- Господа офицеры!

Все вытянулись и замерли. Пётр Сергеевич прошёл вдоль строя, остановился, приложил руку к козырьку, сказал ровно:

- Спасибо, господа офицеры. Прошу стоять вольно, - умолкнув на секунду, заговорил вновь. - Я рад приветствовать вас, господа. Вы одни из первых, вставших на защиту нашей поруганной и терзаемой Родины. Для меня высокая честь командовать вами. Я буду краток, господа, поскольку уверен, что мы едины с вами и в гневе своём против восставшего хама, и в скорби о разорённой им России, и в горячем желании скорее освободить её. Среди вас нет рядовых бойцов, все вы отлично знаете, что такое война, а потому мне нечего объяснять вам, вы знаете всё не хуже меня. И всё же напомню, что звания и количество наград сегодня не имеют значения. Бог даст, недалёк день, когда авангард Германии, большевики, будут разгромлены, а мы встретимся уже не с наймитами, а с их хозяевами, пошедшими на низость, когда осознали, что в честном бою им не одолеть России. Тогда каждый из нас вновь займёт положенное по чину и заслугам место, а пока каждый из вас рядовой боец, обязанный исполнять беспрекословно приказы командования. На нашу долю выпала честь встать на защиту нашего Отечества, наших храмов, наших родных от озверевших бандитов, именующих себя рабоче-крестьянской властью. Я ни мгновенья не сомневаюсь, что каждый из вас достойно выполнит свой долг. Благодарю вас, господа офицеры!

Произнеся эту речь и отдав несколько распоряжений, Пётр Сергеевич покинул здание военного училища. В сердце закралась грусть от мысли, что даже если сбудутся радужные, хмельные после блестящей победы надежды, то трон может остаться пуст. Русского Царя нет более в живых. Нет семьи его. Нет Наследника. Все они злодейски умерщвлены. Известие это потрясло Тягаева. В то утро посланный по деревням лазутчик возвратился бледный и взволнованный, сообщил, как штык воткнул под сердце:

- Бают, что Царя убили!

Верить страшной вести не хотелось. Но вскоре она подтвердилась. Давно уже не было так черно на душе полковника Тягаева, как в тот день. Потрясены были и его партизаны. Особенно тем, что «антихристы» не пощадили детей.

- Ироды, как есть ироды, - говорил дед Лукьян. - Невинных детей побили...

Отводил Пётр Сергеевич душу с мудрым стариком. Мужики жалели Царя и детей, но не понимали трагедии крушения монархии. Лукьян же Фокич ощущал это как знамение надвигающегося царства антихриста.

- Нельзя без Царя, - говорил он. - Без Царя народ, что стадо без пастуха. Потому и сказано: отниму пастыря, и рассеются овцы.

- А коли худ пастух, дедушка? - спрашивали партизаны.

- А коли худ, так, стало быть, не заслужили лучшего. Тогда о грехах своих плакать надо и молиться, чтобы Господь вразумил пастуха, охранил стадо от волков. Царя Бог даёт. Волю его принимать надо. А выборные начальники? Они что?

- Так ить их народ выбирает!

- Народ-то грешен, а потому запутать его легче лёгкого, голова! Мудрых-то и крепких много ль начтёшь? То-то! Все эти ваши собрания да парламЕнты - от лукавого они. Порядку от них не будет, а раздор только. А потому Царь нужен. Отец нужен. Плох ли, хорош ли, а отца судить не годится.

Не верил и Пётр Сергеевич в Думы и Учредительные собрания. Ещё Победоносцев предупреждал, что избирать станут не тех, кто достоин, а тех, кто громче орёт и наглее лезет вперёд. Не достоинство и честь, которые не умеют кричать о себе и себя славить, побеждают на выборах, а наглость и пронырливость, ложь и пустозвонство. И не тем увлечены отбивающие друг у друга голоса представители, как улучшить жизнь народа, а тем, чтобы удовлетворить личные амбиции. Без головы тело не может жить. А голова - Царь. Только где взять его теперь? Почти со страхом понимал Тягаев, что, по совести, не видит ни единого человека в Династии, учитывая их поведение после Февраля, который достоин бы был занять трон...

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ