Я вхожу во двор великой Софии Киевской. Сегодня понедельник, здесь чистенько и пусто. Трое сотрудников (один – на стремянке), окружив чахлое деревце, вяжут на безлистные ветви сине-жёлтые ленточки. «Это к какому-то празднику?» – интересуюсь я. «Нет, – отвечают мне. – Это дерево желаний. Ленточки – чтобы исполнялись желания».

Желание здесь одно. Киевляне искренне и трогательно хотят в Европу. Прочее может быть показным, но это – правда. Утверждение «мы – украино-европейская нация» расхожее даже в устах образованных горожан. В Киеве много заезжих иностранцев, которые прекрасно себя чувствуют в условиях стремительного роста доллара и евро (валюту разом сметают в обменниках). Местная молодёжь на улицах предпринимает попытки говорить по-английски даже друг с другом. В прессе – исполненные надежд рассуждения «о наших европейских партнёрах». Видны небезуспешные старания сделать город удобным для туристов. Пусть пока они сопровождаются нелепицами (так, по мнению авторов новёхонького сине-жёлтого указателя на Майдане Незалежности, «вулиця Прорiзна» переводится на английский как «vul. Prorizna») – это пройдёт: старые чёрно-белые указатели говорят, что здесь умели переводить и правильно. Но специфическое желание нравиться Европе – останется. К примеру, в Киеве много красивых девушек. И это имеет своё объяснение.

На смотровой площадке с видом на Замковую гору женщина-экскурсовод раскрывает группе секрет:

– Почему украинские девушки самые красивые в мире?

– Славянские, – тихонько поправляет кто-то.

– Славянские… украинские… – женщина на секунду сбивается, но уверенно продолжает: – Это потому, что в Европе инквизиция уничтожала всех ведьм. А у нас, в Украине, не погибла ни одна ведьма. Они свой генофонд уничтожили, а мы – сохранили. Вот почему украинские девушки самые красивые в мире, и это бесспорный факт, – завершает она уже совершенно безмятежно.

Это не байка малограмотного экскурсовода. Эзотерической наукообразной нервностью в Киеве пропитан воздух. Вышиванки – это не просто вышиванки, но защита ауры владельца от посторонних влияний. Неудачное строительство в овраге неудачно не просто потому, что к нему трудно подвести коммуникации, но потому, что по склонам стекает отрицательная энергия. В новостных газетах печатают рассказы о том, как предки-галичане оберегали себя от порчи. В центре города – огромный плакат с призывом молиться за Украину ежедневно в прямом эфире. И всё бы хорошо, но каждый день в самом центре этого красивого осеннего города попадаются на глаза несчастные: плачущие и блюющие, бормочущие себе под нос, пытающиеся распоряжаться в супермаркете, матерящиеся во весь голос на Крещатике... Их не замечают. Цивилизованный Киев другой. Он живёт ожиданием российских бомбёжек.

«Не поддаваться панике!» – с таким призывом во вполне серьёзной киевской прессе выходят панические статьи про строительство частных бомбоубежищ, про курсы самообороны с автоматом для шестнадцатилетних девушек и про то, выдержит ли подвал вашего дома «такую же варварскую бомбёжку, как в Донецке». Эксплуатируется образ Великой Отечественной войны (не Второй мировой, а именно так!): ведь Киев не бомбили с тех самых пор, и тогда – подчёркивается – город разрушили не немцы, а советские. В газетах обыкновенна смесь признаний в любви к Родине и готовности служить с искренней обидой на то, что Родина хватает наивных, добровольно пришедших по повестке в военкомат украинских мужчин, отправляет в военные лагеря и держит там месяцами без внятных объяснений, без отпусков и почти без денег. Если же их посылают в зону АТО и они там погибают, Родина даже не может их идентифицировать…

Не надо думать, что киевляне совершенно лишились способности критически оценивать происходящее. В массе они скептически воспринимают Закон о люстрации, который новая власть преподносит как выдающийся успех, и не ждут никаких обнадёживающих прорывов. «Не знаю, что со мной было, – рассказывает подругам молодая женщина. – Я смотрела по телевизору майдан и хотела идти туда биться, представляете? Что я там забыла?» «Меня брат удержал», – мрачно замечает другая. «Теперь ходят по домам, выпрашивают у людей по сто гривен на АТО, – вступает третья. – Лучше продать один «мерседес» Ляшка, вот и были бы бронежилеты на целый батальон». Женщины соглашаются, что телевизор лучше вообще не смотреть, иначе все друг с другом перессорятся.

Но дальше – дальше разговор переходит к тому, что «вся Европа нас поддерживает» и «Канада тоже нас поддерживает», и вплетается ещё одна важная, постоянно звучащая в Киеве тема: «Чтобы жить, как в Европе, надо менять менталитет». Чтобы понять, как именно надо менять менталитет, процитируем ещё раз Эллу Либанову – высокопоставленного научного работника, настоящую европейскую киевлянку, как представляет её журнал «Вести. Репортёр», калька с российского «Русского репортёра»:

«– Я не могу простить всей нашей власти одной вещи. Вот приезжал в Донецкую область высокопоставленный чиновник и начинал говорить. На каком языке? На русском. Извините, вы показываете этим людям: «Ребята, вы не украинцы, я же с вами приехал по-русски разговаривать». А этого нельзя было делать, о чём кричала вся наука...

– Вы искренне считаете, что переселенцев, людей взрослых и с опытом, можно переучить и к чему-то адаптировать, навязывая новые ценности и знания?

– Их – нет, с детьми надо работать и детей можно перевоспитать».

Вова приехал в Киев из Черновцов. Ему чуть больше двадцати, он учился на таможенника, «хотел послужить Родине». Но начинающему таможеннику Украина платит 900 гривен. А опытному – 1500. «Как тут не будет коррупции?» – вздыхает Вова. Честный парень, от мысли быть таможенником он пока что отказался. Вове очень нравится Львов – настоящий европейский город, очень культурный, вот бы так всей Украине. Мимоходом сообщаю, что до 1939 года Львов был польским, а ещё прежде – австро-венгерским.

Вова этого не знает. И ему это не важно. «Главное, что сейчас это Украина, и чтобы так осталось», – твёрдо говорит он. Вова не видит разницы между западом и востоком Украины. С его точки зрения, между людьми востока и запада никогда не было никаких недоразумений – пока не вмешалась Россия. Вова не видит и проблем с русским языком: его же не запрещают. Учебники на украинском даже в русских школах? Ну, это же государственный язык, вы же понимаете. Мы славно беседуем с Вовой, пока я не упоминаю слово «федерализация». Нет, сразу деревенеет Вова, нет. Федерализация – это распад Украины. Русский как второй государственный – это распад Украины. При чём здесь Бельгия и Канада? В Украине может быть только один государственный язык: украинский. Вова не знает истории, но это он знает твёрдо.

И это совсем не удивительно. Вова – плод патриотического воспитания, которое на Украине официально существует с начальной школы. Таких, как Вова, украинская власть целенаправленно и без малейшего стеснения растила двадцать три года, только лишь в этом всегда оставаясь последовательной, и если для шестидесятичетырёхлетней Либановой восприятие западноукраинцев представляет некоторую (старательно изживаемую) проблему, то для Вовы – нет. Нужно лишь читать правильные книги, а вообще-то – читать поменьше. Но при всём богатстве возможностей украинская власть не справилась бы с поставленной задачей украинизации так успешно, если бы ей не помогала Россия.

Русская речь звучит в Киеве в три-четыре раза чаще, чем украинская. Даже сейчас, после всех – начавшихся с президентства Виктора Ющенко – массовых заездов из сёл западной Украины. Я не бывала в Киеве раньше, и мне кажется дикостью стопроцентное преобладание украинских вывесок и надписей в русскоговорящем городе. Но мои знакомые, жившие в Киеве в советское время, не находят здесь ничего особенного: это началось ещё при советской власти. Уже тогда в Киеве были обычным явлением не только украинские школы, но и памятные доски на украинском языке – даже если они сообщали о пребывании в Киеве Пушкина, Васнецова или Ломоносова. Но не надо думать, что Украина это помнит – напротив, бытует мнение, что принудительная русификация прекратилась лишь с обретением Украиной независимости, и только этим объясняется, почему здесь так много русскоговорящих.

На Андреевском спуске я покупаю себе вышиванку. Мне нравятся вышитые рубашки, я воспринимаю их как общеславянские. Продавец – сознательный украинец – говорит со мной только по-украински. Но когда я уже выбрала недешёвую модель и расплатилась за неё, сердце его тает, и он, объясняя мне сакральное значение узоров, внезапно предлагает, если я не понимаю, перейти на русский. «Ничего, – машинально отзываюсь я. – Я понимаю». И я действительно понимаю почти всё, на бытовом уровне мне это нетрудно, и в этот момент я понимаю также, откуда взялась та покладистость, с которой русские Украины сдали свои позиции. Им было нетрудно.

Сегодня в Киеве почти не осталось русских школ. И осталась одна официальная повсеместно повторяемая надпись на русском языке: «Украина – единая страна», дублирующая украинскую на фоне сине-жёлтого флага. Даже сейчас, после всей кровавой заварухи, о посадке на поезд, следующий маршрутом «Киев – Луганск», сообщается исключительно на украинском языке. Но ведь в этом нет никакой дискриминации? Десятилетиями приезжавшая в Киев российская интеллигенция, русскоязычные журналисты объясняли местным русским, что никакой дискриминации нет. Ведь, посмотрите, тут все говорят на русском! На русском выходят газеты и журналы! На русском кричит в мегафон вон тот парень! Обращая внимание на то, как пишется, люди совершенно отвыкли анализировать, что пишется и что кричат в мегафон. Пока внезапно страшный и кажется, что невозможный разрыв не открылся перед нами.

– Они все зомбированные, – шепчет мне Светлана Михайловна, пожилая русская киевлянка. – Весь мой киевский круг общения. Я боюсь с ними разговаривать. Такая же бабка, как я, говорит мне: мол, Путин – это Гитлер номер один, он мечтает завоевать всю Украину! Я ей: «Да нужна Путину Украина! Он Украине сколько раз долги за газ прощал». А она: «Ты это потому говоришь, что россиянка». А какая я россиянка? – Светлана Михайловна вздыхает даже с обидой. – Я в Киеве с 1971 года! Кто ж я, как не украинка?

В украинском паспорте нет графы «национальность». В общественном восприятии есть только одна маркировка: гражданство – «украинцы». Этим Украина также радикально отличается от России, где русские и россияне – не одно и то же. С украинской точки зрения украинцы – автоматически все, кто родился на Украине, если они прямо и чётко не заявляют другого. Но заявлять другое – невыгодно. В условиях четвертьвекового невнимания со стороны России другое здесь просто не имело смысла.

«Люди приспосабливаются, – говорит мне Дарина, киевлянка из Мариуполя. – Русскоязычные и даже этнические русские хотят стать успешными, встроиться в эту общность, найти в ней своё место. Другой-то нет». Дарине тоже нравится Львов. Но видит она в нём иное. «Львов оплывает, как свечка. В костёлах затёртые польские надписи… Эти люди, которые массово приезжают туда из сёл, не понимают Львова. Они не могут присвоить его и потому медленно его уничтожают. Я была там не в туристический сезон, и мне в тёмное время суток было страшновато ходить по городу». Я сообщаю ей про точку зрения, что между востоком и западом Украины нет существенных отличий, и она только отмахивается. «Это чепуха. Но среди двадцатилетних – очень распространённая. Их так учили».

Максим Равреба – историк и один из двух-трёх последних оставшихся в Киеве дружественных России журналистов. Ему много раз угрожали из-за его позиции. «Я не был в Москве двадцать лет, – говорит он. – Сейчас там, наверное, всё изменилось. Символы Москвы сейчас – это Курбан-байрам и пробки». Ну уж и Курбан-байрам, удивляюсь я. «Так кажется отсюда, – отвечает Максим и добавляет: – Но это и ваши говорят, кто сюда приезжает». И я вспоминаю разговор, который слышала в поезде. Двое пожилых русских киевлян жаловались друг другу на пенсию в тысячу четыреста гривен и новые порядки, пока в их тихий разговор не встряла попутчица-москвичка. «Вы думаете, у нас лучше? У нас зарплаты больше – так у нас и цены больше! А теперь ещё зачем-то оторвали у вас Крым, и сколько денег туда вбухают вместо того, чтобы своим пенсии повысить!»

В Музее Булгакова на Андреевском спуске выставлено объявление: лицам, поддерживающим военную оккупацию Украины, вход нежелателен.

– Это кто такое придумал? – спрашиваю я.

– Ой, не знаю, – отворачивает лицо одна из сотрудниц.

– Коллектив, – отвечает мне, улыбаясь, её начальница. И, спохватываясь, поправляется: – Это Булгаков придумал! Булгаков над схваткой!

Но это неправда. В экскурсии по музею, которая внешне выстроена как антивоенная, ловко расставлены акценты. Москва – город, по которому разгуливает дьявол, Киев – богоспасаемый город храмов.

Рядом с музеем – сидящий на скамейке памятник писателю (с надписью только на украинском языке). Нос памятника лоснится. Прямо сейчас там щебечет по-украински стайка старшеклассниц. Они трут Булгакову нос, обнимают его за шею, закидывают ноги ему на колени – и фотографируются, фотографируются... За всем этим спокойно наблюдает педагог.

Но – они же дети... Русскоязычная пресса Киева производит более удручающее впечатление, которое возрастает многократно, когда читаешь то, что пишут там российские журналисты. Они тоже заявляют о своей позиции «над схваткой». И это такая же неправда. В их текстах – то же отсутствие желания разобраться, кто именно устраивал «варварские бомбёжки» жилых кварталов, кто громил электростанции, шахты и больницы. «Виноваты обе стороны» – формула, полная безотчётного цинизма. Российские журналисты – среди них редактор журнала «Русский репортёр» Виталий Лейбин – в украинской прессе точно так же, как их украинские коллеги, пишут о правительстве ДНР в иронических кавычках и не устают упрекать его за то, что оно никак не наладит мирную жизнь.

Лицемерная позиция российской стороны лишь усугубляет главную болезнь Киева – безответственность. Это мир, в котором украинец Давид Черкасский снимает украинский мультфильм «Остров сокровищ» (и всё это вместе называется украинской школой анимации, которая была куда лучше московского «Союзмультфильма»). Мир, в котором Россию одновременно считают злостной империей и не признают за ней право на имперское наследство – при этом, снося памятники Ленину, Украина не сомневается в своём праве на наследство советское. Мир «украино-европейцев», которые не понимают, зачем вообще отдавать России долг за газ (разве что этого потребуют «европейские партнёры»). Мир, который не просто потерял ориентиры, но сознательно старался их забыть. В этом зазеркальном мире с Донбасса уезжают миллионы, из них в России оказывается всего восемьдесят тысяч беженцев. Слова российского министра Лаврова о том, что в Донбассе много российских добровольцев, здесь приравниваются к официальному признанию, что Украина воюет с Россией, и в прессе обсуждается, выведет ли Россия свои войска…

«Ну а чего вы от них хотите? – спрашивает политический журналист Владимир Скачко, ещё один из оставшихся «последних могикан». – За пять с половиной месяцев АТО – шестнадцать тысяч трупов, пять тысячпропавших без вести. Вы хотите, чтобы они признали, что им дала отпор кучка ополченцев?» Украинское двоемыслие Скачко называет когнитивным диссонансом и объясняет так: «Дети дома говорят по-русски. Потом они идут в школу, и там их учат по-украински, причём учат те, кто и украинский-то знает плохо. В итоге они толком не знают ни того, ни другого языка, не умеют оперировать сложными понятиями. Таким народом легко управлять. Двадцать три года в головы молодёжи вдалбливалась мысль: «Ты украинец, и уже поэтому ты – лучший». Душевный вакуум не терпит незаполненности. Он и был заполнен этой нехитрой идеей».

По Крещатику медленно движется людская толпа. Это местный Марш мира. Примерно тысяча инвалидов – колясочников и ходячих. Их опекают организаторы. «Украине нужен мир!» – многократно повторяется лозунг. Инвалиды (некоторые одеты в синее и жёлтое), улыбаются и машут сине-жёлтыми флагами и флажками. Когда толпа достигает Майдана Незалежности, начинается скандирование: «Украина – единая страна!» Противоречия собравшиеся не замечают. Но это ещё ничего. Когда на Подоле реконструировали гостиный двор, там собирались недовольные проектом протестующие. Всё было спокойно и дружелюбно, пока не пришла туда партия «Свобода» и не начала скандировать: «Кто не скачет – тот москаль!» И горожане – обычные мирные киевляне – начали скакать…