Меню сайта
Категории раздела
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
| Антология Русской Мысли [533] |
| Собор [345] |
| Документы [12] |
| Русская Мысль. Современность [783] |
| Страницы истории [358] |
 IV
Причина этого исторического явления, которого двигателями были, однако, не сумасшедшие, а люди нередко высокоодаренные и высокого нравственного напряжения, - причина эта состоит в переносе "духовных" стремлений человека в область социально-политическую, которая вовсе не способна их испоместить. Этот же перенос составляет неизбежное последствие "автономности" человеческой личности, "автономности морали".
На самом деле, по природе своего духовного начала, личность вовсе не автономна, и ее нравственное начало не автономно. Духовный элемент человека есть отражение Божества, это дух Бога. Будучи свободен, дух наш именно не автономен, а происходя от Бога, с Ним тесно связан и может жить нормально лишь в связи с Богом. Стремления духа отличаются абсолютностью и удовлетворимы только жизнью с Богом (Который есть единственное Абсолютное Существование). Но когда человек разрывает связь с Богом, то есть с Источником своей духовной жизни, то получает лже-ощущение "автономности". Нося в себе требования абсолютного, человек хорошо видит, что они внушаются ему не миром, не земной природой, где совсем нет ничего абсолютного и все явно относительно. Поэтому человеку кажется, что эти абсолютные, духовные стремления рождаются в нем самом, порождаются им самим. Посему он является как бы началом, источником духовных стремлений, которые ему дороже всего в мире. Он в этом отношении выше мира, независим от мира, "автономен"... если только нет Бога... или если человек не чувствует с Ним связи. Эта "автономная" личность, со своими "автономными" нравственными стремлениями, принуждена, однако, жить здесь, на земле, среди явлений природы, среди условий социально-политических. Мало того, что должна жить: она должна действовать. Духовное начало есть элемент непременной деятельности. Это элемент творческий: такова его божественная природа. Дух есть жизнь, жизнь есть состояние активное. "Автономная" личность могла оторваться от Бога, но остается со своими свойствами духа. Где же ей действовать? В природе, за отстранением жизни религиозной, есть лишь одна область, в которой имеются некоторые отражения духовности: это жизнь социально-политическая. Хотя она тесно связана с законами природы органической и даже неорганической, и потому проникнута законами необходимости и относительности, - тем не менее, это среда, созданная для земной жизни человека, дает некоторое место и для проявления духовных стремлений. Естественно, что эта среда "над-органической жизни", как выражаются некоторые ученые, - она-то и привлекает к себе жаждущую деятельности "автономную" личность. Если к общественной жизни приходит личность, полная духовных стремлений, но свободная от лже-ошущения своей воображаемой "автономности", то влияние такой личности на общественную и политическую жизнь в высшей степени благодетельно. Это и есть праведники, спасающие города грешников, ими живет общество, ими поддерживается правда в коллективной жизни человечества. Но воздействие автоомной личности есть для общества истинное ное бедствие. Эта личность желает заставить мир относительного во что бы то ни стало дать удовлетворение ее абсолютным стремлениям. Покориться законам мира она не согласна. Она чувствует себя выше мира, чувствует себя независимой от него, она не видит ничего выше и сильнее самой себя. Поэтому ни при каких разочарованиях она психологически не способна примириться с мыслью, что природы не переделаешь. Такой человек не усовершенствует общества, потому что справедливо понимает, что оно, и "усовершенствованное", все-таки очень плохо с точки зрения духовных идеалов. Он радикально все разрушает и строит заново. Увы, - после этого получается приблизительно то же, что было. Начинается выдумывание новой идеи, опять ломка, опять постройка, и опять, понятно, с теми же результатами... Да еще и хуже, потому что теоретическое построение, на вид остроумное, все же не предвидит многого, что раньше было создано опытом. "Автоном" презирает опыт: Будь ты проклят, растлевающий Пошлый опыт - ум глупцов... Так восклицает он и утешает себя мыслью: Если к правде святой Мир дороги найти не сумеет-, Честь безумцу, который навеет Человечеству сон золотой... Но сон остается сном, а действительность становится все хуже от ломок, постоянно нарушающих порядок, потому что нарушениями норм лучше всего пользуются именно разные пройдохи, которым сущий клад ломки, дающие изобретательному дельцу все новые, раньше не изведанные, формы эксплуатации, не закрытые еще ни законом государства, ни опытом публики, как были прежние. На все эти разрушения своих надежд "автономная" личность отвечает новыми ломками и фантастическими построениями... и так без конца. При этом еще, должно заметить, люди этого нравственного типа желают непременно дел "великих", "всеобъемлющих". Стремление к абсолютному делает для них скучной мелкую работу пересоздания или разрушения только вокруг себя. Этому типу нужно все общество, даже все человечество, весь нравственный мир и т. д. Тем шире, понятно, размеры этой подтачивающей и разрушающей деятельности. Удобны ли такие граждане с точки зрения разумного и благожелательного законодателя и устроителя государства? Выгодно ли воспитание общества в такой системе нравственности, которая даже из лучших натур создает общественную язву? V
Нравственность действительная, прочная, с нравственным законом независящим от произвола и имеющим характер всеобщности, - дается только религией. Этой "религиозной нравственностью" всегда и жило человечество; остатками, привычками ее живут эпохи, сознательно покидающие Бога. В наш век сами люди "автономной" морали нередко должны бы были повторять слова г-жи Ролан: "Я оставила христианскую веру, но всю жизнь поступала так, как если б я была христианка". Но это значить жить прежним капиталом, и благо, пока он есть. Однако, если его только тратить, не накопляя, не возобновляя, то обществу не избежать нравственного банкротства.
А потому государственный человек, как бы ни был он лично скептичен, не может не считать для блага государства величайшей драгоценностью те религиозные учреждения, в которых люди выращивают и воспитывают свое религиозное чувство, дающее им крепкое нравственное чувство и правила поведения. Мы не имеем практически надобности рассуждать о различии достоинства морали в различных вероисповеданиях. Мы живем в стране православной. Обрисовав выше моральные последствия "автономной" нравственности, нам достаточно в параллель вспомнить православный нравственный тип, Нравственность православного зависит не от страха закона или даже общественного порицания. В основе христианин стремится к нравственному "Богоподобию", имея живой идеал во Христе, а способы и правила в достижении этого (хотя и недостижимого) идеала в учении и руководстве своей Церкви. В этом стремлении христианин живет в общении с Богом, и это и есть его духовная жизнь. Пусть неверующие улыбаются, если угодно, но христианин по опыту знает, что это жизнь вполне реальная, даже более реальная, чем все формы жизни материальной, животной. Христианин знает, что общение с Богом дает ему огромную силу и счастье. Его задачи жизни не исчерпываются в земном существовании, и даже здесь не осуществимы полностью. Мир - лишь арена борьбы за свой нравственный тип и за приобщение к нему возможно большего числа других людей: это и есть христианское "спасение". Жить должно по "правде" и везде вокруг себя поддерживать эту "правду". Но христианин очень хорошо знает, что достижение правды здесь возможно лишь очень относительно, по причине силы зла, греха во всех людях, и в каждом из нас. Поэтому христианин вовсе не революционер. Общие формы жизни созданы Богом применительно к природе человека. Ломать законы социальной жизни христианин не станет. Нелепость такой попытки тем яснее для него, чем сильнее он почувствовал, в чем истинное помещение его стремлений к абсолютному. Улучшать же общественную жизнь христианин всегда готов, по своей обязанности и личной потребности поддерживать и умножать господство правды. Поэтому-то христианин, как гражданин, отличается наилучшими качествами. Он служит не за страх, а за совесть, служит "делу", а не лицам, ищет счастья и блага настоящих живых людей, а не отвлеченно-стей, как "человечество". Он, наконец, думает не о количественном величии работы, а об ее качественном совершенстве, и потому не тянется непременно на верхи правления, к первым, громким ролям, а столь же удовлетворяется работой в своей семье, в своей общине, в кругу своих знакомых, в природе, в корпорации и т. д. С государственной точки зрения, именно такой тип и нужен для здоровой жизни общества и государства. Он был прежде господствующим у нас, при господстве христианского миросозерцания. Он дает тот скромный, молчаливый подвиг, как бы не сознающий своего величия, которым еще и теперь мы любим хвалиться как типично Русским, хотя на самом деле этот тип уже очень исчезает у нас, под разлагающим влиянием иррелигиозной нравственности. Но, разумеется, величайшей заботой правителя должно быть возможно большее сохранение, и, если возможно, воскресение и развитие именно этого нравственного типа, который представляет надежнейшую преграду против общественной и политической деморализации. Казалось бы, именно в наше время мысль государственного деятеля особенно должна обращаться к вопросу о средствах поддержать деятельность Церкви, развивающей в населении христианский дух. В действительности, этого далеко не замечается в государствах христианского мира. Явление, по-видимому, странное. Но оно объясняется не непониманием высокой ценности христианского типа личности с точки зрения общественной, а неверием в возможность поддержать существование этого типа. Для государственного деятеля совершенно ясно, что своими средствами он этого сделать не может. Этот тип существует только в церкви, ей порождается и развивается. Между тем сила Церкви продолжать это - в настоящее время - подвергнута сомнению, на основании того факта, что умы и совести людей стали почти повсюду как бы ускользать от нее. И вот является мысль: "Хорош был тип, и хорошо бы его иметь... да ведь это не возможно, это пережитой фазис развития, к нему не вернутся"... В этом рассуждении кроется огромная ошибка, как в определении факта, так и в умозаключении. VI
Ошибка в определении факта состоит в совершенно неверном предположении, будто бы христианское мировоззрение и жизнь составляют нечто "пережитое", уходящее из действительности в область прошлого. И теперь это мировоззрение, с основанной на нем жизнью, составляет, как прежде, достояние миллионов людей. Разница только в том, что прежде эти люди, благодаря стараниям государственной политики, давали тон жизни всей остальной мысли, а теперь - нет. Но это отстранение их - создано самой государственной политикой по отношению к Церкви.
Трудно возлагать всю вину в изменении государственной политики в этом отношении на Римскую Церковь, но, во всяком случае, на этой последней лежит много вины в этом печальном историческом факте. Защита государства против притязаний церковной иерархии породила обратное явление - захват государством власти над Церковью, стремление подчинить Церковь государству. В настоящее время нет ни одного государства, которое было бы свободно от этого греха. А между тем - такая политика равносильна отрицанию Церкви, подрыву или уничтожению возможности ее влияния на народ. Всякое учреждение может быть живым только в том случае, если оно живет и действует по внутренним законам своего существа и духа. Для этого же требуется организация, соответствующая этому существу и духу. Это закон общий, относящийся ко всем политическим и социальным учреждениям, В Церкви же это соответствие требуется, сверх того, и ее основным законом; волей Божией, выразившейся в Соборных постановлениях. Лишить Церковь возможности жить в строе, предписанном положительным каноном, - это значит заставлять ее быть послушной людям более чем Богу... У протестантских государств это сделано совершенно радикально. У них Церкви, как строя жизни, отдельного от гражданской общины, прямо не существует. Но как же, при этом упразднении Церкви, ждать от нее чего-нибудь такого, чего не может дать гражданская жизнь? Однако не много лучшего выходит, если по форме этого не сделано, но фактически в Церковном управлении водворяют порядки, противные духу и смыслу канона. Ведь канон указывает обязательные формы только для того, чтобы обеспечить фактическое действие Церковного духа. Раз произошло фактическое подчинение Церкви соображениям государства, этим самым государство отнимает у себя возможность получать от Церкви именно то, в чем нуждается. Конечно, Церковь и при этом существует, живет и действует, но сфера ее духовного влияния, сфера порождения ею "духовного" человека суживается. Являются широкие области, где ее действие значится только формально, а стало быть, и фиктивно. Между тем все, что живет в Церкви только фиктивно, способно порождать лишь глубочайшее неверие в тот "автономизм" личности, который так страшен для человеческой общественности. Как только расширяется и становится заметной фиктивная область кажущейся, но не действительной церковности, - тут уже Церковь не может давать тона нравственной общественной жизни. С государственной же точки зрения это, однако, и есть самое важное, ибо для Государства важна не столько горсть "избранных", остающаяся действительными христианами, а то - чтобы нравственный тип этих избранных был предметом подражания, образчиком по возможности для всех. Для современной государственности, подрываемой все возрастающей нравственной расшатанностью людей, теперь все более настоятельно становится вспомнить вопрос - об установке правильного, искреннего отношения государства к Церкви. Задача состоит в том, чтобы дать Церкви самостоятельность, возможность быть такой организацией, какой она должна быть по своим законам, и при этом остаться с ней в союзе. Не многие думают об этом, и при том ненормальном отношении, в какое уже прочно сложились государственно-перковные отношения Западной Европы, трудно даже представить себе, каким путем бедствий европейская государственная политика могла бы воссоздать нравственные устои для себя. Но в отношении государств православных мы имеем право быть более оптимистичными, и могли бы, казалось, ожидать того решения государственно-церковного вопроса, от которого зависит дальнейшее союзное существование государственности и религии. | |
|
| |
| Просмотров: 634 | |