«Демос» по-гречески, разумеется, означает народ. Но и этнос (нация) — тоже народ. И лаос (население) тоже. Однако, мы нигде не прочитаем об этнократии или лаократии в Древней Элладе. Небезынтересно поспрашивать учащихся, кто, с их точки зрения, не имел гражданских прав в античных демократиях? Иными словами, кто не принадлежал к демосу? Даже самый серенький школьник, не задумываясь, назовет рабов. Ученик покрепче вспомнит о женщинах и юношах — эфебах, перепутав гражданские права с политическими: владеть имуществом, наследовать его, обращаться в суд свободные женщины, конечно, могли. Наиболее старательный не забудет о вольноотпущенниках, о варварах-инородцах. И почти никто из наших «рыцарей печального образования» не укажет весьма значительный слой свободнорожденных совершеннолетних эллинов, не имевших ни малейшего отношения к демосу и, следовательно, к демократии. Это были метэки, коринфяне, живущие вне стен Коринфа, фиванцы, вынужденные поселиться вдалеке от Фив. Чаще всего изгнанники. То есть в нашей терминологии лимитчики или беженцы. Причем, мы в разговоре не называем собеседника «лимитчиком», а эллин обязательно добавил бы к его имени «метэк».

Почему в античном мире изгнание часто было наказанием за весьма серьезные преступления? Да потому, что оно было лишением гражданских прав. Таким же по последствиям было изгнание из средневековой городской коммуны Западной Европы. Так же точно изгнание практиковалось в Домонгольской Руси IX-XIII веков с ее множеством богатейших городов и вечевой демократией.

Мог ли метэк приобрести права гражданства? В разных греческих полисах по-разному, но всегда в форме дарования ему гражданами этих прав. Например, за то, что в тяжелый час метэк добровольно становился в строй фаланги и вместе с гражданами защищал город. Еще не свой, чужой! В Риме союзники служили во вспомогательных войсках, где служба была продолжительней и тяжелей, чем в легионах. Но служили вполне добровольно, ибо в отставку выходили гражданами. Признание «своим» у всех разумных народов требовало службы обществу и благонадежности. Можно видеть, как при избрании двух представителей от рязанских дворян в Земский Собор 1638 года ото всех станов выдвигают по два выборщика, а от новокрещенов — недавних христиан — по одному. И даже в Соединенных Штатах наших дней счастливчики, сподобившиеся гражданства, приносят торжественную присягу на верность не только законам, но и идеалам страны и нации.

На первый взгляд кажется, что число граждан в классических демократиях постоянно растет. До начала VI века до Р. Х. Афины управлялись аристократией, а народное собрание имело мало реального веса. Затем Солон поделил граждан на четыре имущественных разряда и максимальные права приобрели афиняне первых двух. Граждане Ш разряда — тяжеловооруженные гоплиты — составили демократическое меньшинство, а бедняки-феты остались практически вне власти. А в середине У века при Перикле демократия охватила все 30000 свободных афинян, и было даже запрещено упоминать, что у кого-то предки были фетами. И в Риме плебеи добились полноты гражданских прав, и в средневековых городах цеховые мастера, как правило, добивались равенства со старым торговым патрициатом. И так далее ко всеобщему равенству и светлому будущему?

Не тут-то было! Чем больше прав для своих, тем меньше их для пришлых! При том же Перикле гражданином признавался только сын афинского гражданина и афинской гражданки. Сам великий стратег угодил в этот капкан: Аспазия не была афинянкой, и Периклу пришлось униженно просить народное собрание особым законом даровать гражданство его сыновьям. Во многих государствах нашего времени гражданство вообще не даруется. Можете не сомневаться, что это как раз богатые и благоустроенные страны.

А как же такие непререкаемые «демократические нормы» как недопустимость лишения гражданских прав даже осужденного преступника? Право двойного гражданства? Права человека, наконец? Преступник изгнан если не с территории, то во всяком случае из демоса. Следовательно, демосу и решать, после отбытия «метеком» наказания, принять ли в свой состав нового гражданина и за какие заслуги. Двойное гражданство означает ущемление прав своего демоса, в пользу чужого, если, конечно, там, где живет «двойной гражданин» тоже демократия. А признание прав человека, то есть прав варвара, иммигранта, бомжа, врага вашего демоса, наконец, есть попрание прав и каждого гражданина, и всего общества, демоса и, следовательно, норма предельно антидемократическая.

В античной Элладе сторонники аристократии посмеивались над монархистами, что у тех де в городе нашелся лишь один достойный человек, потому-то и царская власть, в то время как у них самих достойных граждан достаточно для аристократического правления. Так вот поборники демократии тоже веками исходили не из представления о неизвестно откуда взявшихся и на всякую, простите, пьянь свалившихся демократических правах, а из гордого сознания, что в их государстве честных и доблестных граждан достаточно для правления демократического.

Рождение потомка дарует власть

Предположим, что у нас все в порядке с происхождением, благонадежность, верность демосу ни у кого сомнения не вызывает. Значит ли это, что полные политические права уже приобретены? Как мы уже заметили, прежде чем стать гражданином, демократ вступает в строй фиванской фаланги, гентского ополчения, новгородской тысячи. Но, хотя формально афинянин переставал быть эфебом двадцати лет от роду, политическое полноправие он приобретал, женившись и родив ребенка. Гражданское общество тысячелетиями не сомневалось, что долг гражданина и в том, чтобы производить новых граждан. Иначе это действовало у римлян. Они были много менее социальны, нежели греки, и погружены в семейную жизнь. Они создали римское право (до сих пор достояние всего человечества — редчайший случай!), предельно оберегая частную жизнь. Но не жизнь индивидуума, а жизнь семьи. И полноправным субъектом римского права, естественно, становился «добрый отец семейства». В нашей национальной традиции нигде прямо не звучит, что долг гражданина — деторождение. Однако, ни кто иные, как свободные домохозяева, составляют вече в любом городе Киевской Руси и, позднее, в Новгороде и Пскове. Подати до конца XVII столетия платятся «со двора», то есть субъектом права остается домохозяин. Он же участвует в земском самоуправлении XVI-XVII веков, он же заседает в парламенте — Земском Соборе. И даже законодательство Российской Империи косвенно поддерживает идею нормальности деторождения гражданином: малолетство исчислялось до достижения 17 лет, гражданское несовершеннолетие — до 25.

А какой смысл обретала собственность в приобретении гражданства? Неужели правы марксисты, что власть всегда захватывают богатенькие? Великий Аристотель — первый, кто детально исследовал формы власти — полагал желательным причастность к правлению людей среднего достатка, исходя из того, что они вынуждены трудиться и не могут, подобно богачам посвятить всю жизнь опасным для общества политическим играм. Вместе с тем, в отличие от бедных, средние (так у Стагирита!) не склонны посягать на чужое имущество. Стагирит также благоразумно рекомендовал изменять имущественный ценз: с повышением общественного богатства повышать его и наоборот, дабы круг причастных к власти средних граждан сохранялся. Исократ в одной из речей перечисляет эгоизм и прочие пороки богатых, завершая утверждением, что богатые «столь ужасны, что хуже них могут быть только бедные». Римляне долгое время бедняков-пролетариев (по-русски не «рабочих», а «босяков»!) не допускали к службе в легионе, не доверяли. И. А. Ильин — давший единственным из русских философов нравственное обоснование частной собственности — убедительно показал, что любое общество заинтересовано вовсе не в наличии богачей, но в наличии собственности, особенно недвижимой, у большинства граждан. Настоятельно рекомендуем всем, услышав очередную ругань в адрес «мелкобуржуазных идей», видеть в данном авторе врага своего демоса и демократии. Также, впрочем, и в том, кто поет славу «новым рашенам», которые, разбогатев, станут и нас кормить. Гражданин предпочитает сам кормить себя и свою семью.

Гражданское общество обычно было солидарно или стремилось к солидарности. Но даже очень малочисленный демос состоял из корпораций. Плутарх рассказывает о великом афинском царе Тесее, что тот «не допустил, чтобы беспорядочные толпы переселенцев вызвали в государстве смешение и расстройство — он впервые выделил сословия благородных, землевладельцев и ремесленников и благородным предоставил судить о религии, занимать высшие должности… хотя в целом как бы уравнял меж собою все три сословия». Аристотель утверждает: «Невозможным окажется создание государства без разделения и обособления входящих в его состав элементов либо при помощи сисситий (товариществ), либо при помощи фратрий и фил (общин)». Городские коммуны — колыбель западной демократии — состояли из цехов и купеческих гильдий. Наша, весьма насыщенная демократической традицией, история веками знает сельскую общину, в XII-XVI веках — купеческие братства, в позднем Средневековье — городские сотни и слободы, в XIX-XX веках — земства. Когда ХХ столетие повсеместно выращивает многомиллионные мегаполисы, лживо называя это урбанизацией, идет разрушение гражданского общества. В мегаполисе разваливаются корпорации, исчезает внутригородская солидарность, общество превращается в массы, которыми лихо правят шайки, олигархии. Когда ныне со всех сторон лукаво проповедуется индивидуализм, это означает, что гражданин должен стоять один как перст перед корпорацией чиновников, корпорацией банкиров, корпорацией чеченцев, преступников, журналистов, милиционеров…

Пока не взвилась четыреххвостка…

Демократия сурова. В сравнении с аристократией и монархией — двумя другими формами власти — наиболее сурова. О вредоносных для общества искажениях основных форм — тирании, олигархии и охлократии, столь привычных для нас с 1917 года доныне — пока речь не идет. Монархия терпима вследствие своей надсословности и высочайшей ответственности за судьбы нации, груз которой тащит каждый монарх, особенно христианский. Аристократия снисходительна в силу благородства и все той же ответственности. Демократия не может умалить ни достоинства, ни прав гражданина. Демократия, к примеру, не могла бы согласиться на запрещение продажи спиртного до определенного часа или в определенном количестве. Она скорее примет решение пороть алкоголиков, сажать бродяг в позорные колодки на городских площадях, как поступали в Англии до 1830 года. И, разумеется, решит, что поротый, опозоренный гражданином более не является. Демократия никогда не разрешит не продавать гражданам лекарства. А если существует проблема наркомании, то страдать уж точно не будет добрый гражданин. Страдать будет торговец наркотиками, а если потребуется, то и наркоман. Страдать так жестоко, как потребуют интересы граждан.

Иногда демократия бывает бессмысленно жестока. В 406 году до Р. Х. афинский флот одержал победу. Восемь стратегов-победителей были казнены за то, что не воздали должных почестей павшим. Стратеги воздать не могли: помешал шторм, но из пятисот судей-гелиастов лишь один осмелился голосовать против смертного приговора. То был Сократ. Победитель при Марафоне Мильтиад умер в тюрьме, победитель при Саламине Фемистокл — в изгнании. Совершенно также в 1634 году был казнен заслуженный полководец и герой боярин Михаил Шеин. Общественное мнение не простило ему поражения под Смоленском, хотя добрейший царь Михаил Федорович был против казни.

Но зато демократия не станет славить память военачальника, расплатившегося тремя-четырьмя бойцами за каждого солдата противника. В 1945 году демос по случаю окончания бойни заслуженно казнил бы маршалов во главе с Верховным Главнокомандующим, а затем радостно отпраздновал бы победу.

Демократия стара почти как монархия: обе они древнее государства. Если прообраз монархии — это семья, нормальная, разумеется, то демократия восходит к роду, равноправию сородичей. С увеличением населения и размеров государства прямая демократия сменяется представительной. Это неизбежно: веди не бывает площадей для стотысячных Народных собраний, и не сможет работать такое собрание. Сословное представительство рождается в борьбе за единство: монарх в союзе с выборными от рыцарей и горожан противостоит раздробляющей воле крупных феодалов. В Арагоне первые кортесы собрались в 1185 году, в Англии первый парламент заседал в 1265, у нас — при Всеволоде Большое Гнездо — в 1211. На полвека старше наш парламентаризм! Парламент — всегда объединитель: американцы в борьбе за демократическое представительство шею сломали своим сепаратистам, а нашим школьникам и доселе лгут, что Гражданская война велась из-за негров. Нам доводилось обращать внимание слушателей еще в 1991 году на эту неоспоримую закономерность: будет развитие парламентаризма в России, не будет Россия терять свои земли под названием Независимых Государств. Из расчленения нашей страны в 1991 закономерно вытекает расстрел Верховного Совета в 1993.

Став представительной, демократия долгое время сохраняла элементы неформальных связей, присущие прямой. Граждане избирали лично знакомых представителей. Когда население еще увеличилось, выборы стали двухстепенными. Граждане избирали лично знакомых выборщиков, а те, как правило, были людьми опытными, представлявшими себе достинства будущего депутата (по-русски — гласного — имеющего право голоса!). Лишь только ослабевает неформальность, между избирателем и избираемым протискивается шайка — политическая партия. Видный английский философ Френсис Хатчесон даже в 1-ой половине XVIII века еще задавал вопрос: может ли член партии считаться порядочным гражданином. И давал отрицательный ответ: ведь такой человек станет защищать интересы партии, а не общества! Но главное не в том: каждая партия внутри себя устроена недемократически и, следовательно, представляет олигархию, паразитирующую на демократии. Кстати, крупнейшие западные ученые признают партийность болезнью демократической системы, правда, неизбежной. В отечественной же истории партийная структура Государственных Дум и Учредительного Собрания уже привела Россию к краху в 1917 году.

Нормы, отделяющие гражданское общество от толпы, в представительной демократии принимают форму цензов. Основных цензов четыре: возрастной, образовательный, имущественный и ценз оседлости. Их знали уже древние, четко сформулированы они были в Городской и Земской реформах Царя-Освободителя Александра П. Как работал возрастной ценз мы уже видели: отстаивал интересы людей семейных и предоставлял гражданину возможность исполнить долг защитника Отечества в новых условиях всеобщей воинской обязанности. Образовательный ценз во всех странах сохранял смысл только до достижения всеобщей грамотности. Зато весьма интересен имущественный: из трех курий — землевладельцев, городских домохозяев и крестьян — он касался только второй. Таким образом этот ценз защищал не интересы богатых, а права собственника. Ведь любой крестьянин собственностью владел и жил в своем доме! А вот городские босяки имущественным цензом отсекались. Что же касается ценза оседлости, присущего всем без исключения демократиям до начала нашего столетия, то он представляется совершенно необходимым условием разделения демоса и охлоса, граждан и толпы. Революционеры требовали «четыреххвостки»: всеобщего, равного, прямого и тайного голосования.

Зададимся вопросом, как продемонстрировать фиктивность демократии при коммунистическом режиме? Наивный школьник скорее всего укажет на наличие только одного кандидата в избирательных бюллетенях. Но это не критерий: что если, скажем, в Калуге так любят своего депутата, что больше ни о ком слышать не желают? Лучше вспомним открепительные талоны. Вы совершенно реально могли поехать из Уральска в Гурьев и там участвовать в избрании даже депутатов местных советов. Даже судей. Народных, между прочим. А когда г-н Собчак публично похвастался открытием в Санкт Петербурге специального избирательного участка для бомжей, только ленивому не все стало ясно про нынешнюю демократию…