Меню сайта
Категории раздела
| Страницы русской прозы [140] |
| Современная проза [72] |
| Страницы русской прозы [140] |
| Современная проза [72] |
Старец очнулся. Отгоняя кошмары, теснившиеся перед глазами, огладил ладонью лик. С лавки на полусогнутых ногах добрался до иконы Богородицы, повалился на пол и замолил:
- Мать, Христа родившая! Ведал ли Сын твой, принявший муку за грехи людские, что они погрязнут в них? Ведал ли, что погибель христианам от татар будет? Ведал ли, что немыслимое будет - христианин христианина от твоего имени побивать будет? Кто и как положит конец неслыханным злодеяниям, идущим от зависти и жадности, тщеславия и властолюбия? Как из души изгнать пороки, теснящие человека в пропасть сатанинскую? Всю жизнь я провел в борениях. Сперва с собой, посля с другими. Мыслил облегчить людям жизню. Право ли поступал? Жил по заповедям, но ворогам не благоволил! Кто смерит зло мною ворогам отпущенное, и добро, какое оттого людям прибыло?
Игумен разогнулся. Продолжая неотрывно вглядываться в лик Богоматери, вновь присел на лавку. Чем дольше тщился проникнуть в ее божественную суть, узреть то неведомое, что недоступно людям, тем более затмевалось все вокруг. Он тяжко вздохнул:
- Сбег я тогды от мира. Убоялся грязи его. Родители-то не прижились в Радонеже, Разом угасли. Удалились в Хотькову обитель, поиночествовали да скончались. Почитай вместях. Тятька так и не пересилил себя. И Ростов родным был, и Москва. Какой князь Богу милее? Ростовский аль Московский? Какому крест праведнее целовать? Разве можно крест Христов целовать и об выгоде земной помышлять? Круг бесовский, заколдованный: и Богу служить, и князю! Не оттого ли тятька надорвался? Не оттого ли в нем жизнь угасла, что раздваивался? Что святее, проповедь Нагорная али жизни людские?
Сергий испуганно оглянулся, словно убоялся, что кто-либо прослышит его помыслы. Закрестился, осеняя рот, будто все еще опасался, как бы не выскочила наружу неладная мысль.
Господи! Да есть ли в этом мире что-либо ладное? Все наперекосяк! Все не так! Чей же это мир?
Старец вновь поозирался по углам келий. Не желалось ныне таких помыслов, да они сами, супротив воли, выскакивали на язык:
- Да. Сбег я тогды от мира. Негожим привиделся он. Грязным. Умолил Стефана овдовевшего в лесах уединиться. Сладили вместях келию да церковку подальше от Радонежа. Место было глухое, гиблое. Не сдюжил брат жизни такой. Подался в Богоявленскую обитель на Москве. Оставил меня отшельником. Чуть было не надумал и я возвернуться в Радонеж. Одно спасло: постриг. Священник Митрофан из Хотьковой обители постриг в иноки и нарек именем Сергий. Так зачал я перерождаться. Тяжко было жизню свою переиначивать. Когды уразумел, что плоть моя - ворог мой, так принялся исцелять ее трудами по обустройству окрест келии.
___________________ В обустройственных трудах миновало два года. Сергий неистово творил в лесной глуши самого себя. Валил деревья, тесал их в бревна, устраивал огороду, укрупнял церковку. Летом и зимой, весной и осенью. В жару и стужу. Намаявшись за день, еле доплетался до келии и без сил припадал на лавку.
Такой устрой жизни подмог Сергию устоять. С миром он сносился лишь через холопа брата Петра - Миколу, какой приносил хлебы. Но неупокойная душа уже заставляла помышлять об ином:
- Коли б все люди свои жизни в трудах проводили, так всякий смог бы прокормить себя. Вон я ныне покуда от братова подаяния живу, но расчищу землю, буду огород и хлеб ростить.
Он благостно улыбался:
- Так бы и жили. Всякий давал, что изготовлял, а выходило бы всем в радость. Тогда не будет ни зависти, ни злобы. Взрастут на земле люди новые, ибо труды станут их главной заповедью. Оттого все будут сыты и богаты. Тати да нищие переведутся, и все в счастии пребывать будут.
Но высокие помыслы разом меркли от ужасных вспоминаний. Инок удрученно воздыхал:
- В миру все так спуталось, что никакой возврат к истокам не возможен. Сытый не пожертвует богачества своего, а нищий без трудов не скопит. Потому и появляются тати, что люди желают неправдой богачества заиметь. К тому же цельные народы зарятся на ладную жизнь соседей и норовят силой отнять в трудах накопленное. Коли б не Орда, разве худо б нам жилось? Ежегод поборами обдирают люд русский, да стравливают князей друг с дружкой. Спуталось все в миру. Столь много зла окрест, что не ведомо главное. Сатанинские козни людям жить не дают.
Сергий тяжко воздыхал и вновь брался за топор и заступ.
Микола, исправно носивший кормление от Петра, поначалу лишь дивился на молодого инока. На его глазах средь дремучих лесов, за ради Христа, обустраивалось дикое место. Скоро удивление переросло в восхищение. Неистовство Сергия убедило в святости пустынника. Утвердившись в этом, Микола принялся сказывать об иноке в Радонеже. Слухи о подвигах святого старца разнеслись по окрестностям, достигли Москвы, Князевых и митрополичьих палат. Разный люд возжелал перемолвиться с пустынником о Христе. Сергий, как разумел, отвечал на расспросы о Христе, своих видениях Господа и его знамениях.
Себя же он часто вопрошал, что же люди во Христе ищут? Много позже твердо уразумел - опору от многих неправедностеи, бытующих в миру. Как же сотворить жизнь в миру по Христовым заповедям? Как сотворить, чтоб в человеке божественное возобладало?
Как-то отдыхая под деревом, Сергий заприметил в основании медного креста на вершине церквушки тонкий луч заходящего солнца. От полыхнувшего сияния, казалось, крест отделился от церкви и воспарил над землей.
Сергий загадал: «В этом глаголящем устами Господа луче узрею судьбу свою. Коли дойдет до верха креста, быть сему месту истоком праведности».
Замыслив такое, Сергий весь напрягся, приподнялся,на локте, и так полулежа замер. Завороженно взирал на сияние. Луч степенно, словно испытуя терпение, поднимался выше. Вот он упал на перекрестие, и сияние вмиг растеклось по кресту.
Будет путь твой извилист и труден, - примысливал инок.
Ему чудилось, что луч замер на перекрестии. Колотившееся сердце подняло Сергия на ноги. Он весь потянулся, желая приблизиться к вершине церквушки. Наконец, сияние поползло выше, а инок, обессиленный ожиданием, пал на колени и зашептал пересохшим ртом:
- Далее! Далее!
Когда засверкала верхушка креста, Сергий согнулся в поклоне, припал к земле, вдохнул ее запахи. После, разбросав руки лег, словно желал вобрать в себя ее силу:
- Какой толк людям от моего бездеятельного сидения? Утишать? Утишать?! Утишать страсти в миру пылающие? Был ли Христос таков? Надобен ли я людям таков?..
После года Сергиевого отшельничества стали приходить люди, изъявлявшие желание иночествовать вместе с ним. Не особо вникая в их намерения, Сергий радостно принимал всякого. Так сошлось двенадцать иноков. Однако вскоре, он поражению приметил, что среди желавших служить Господу оказались жадные от сытости, высокомерные от богачества, тщеславные от рода. И в Христовой обители боярин остался боярином, а холоп - холопом. Сергиевой горечи не было предела. Тщетными оказались его потуги призвать братию к общей жизни. Раздоры все более разрастались.
Как-то ранней весной задержалось подаяние от наместника Радонежа Терентия Ртища. Малые припасы скоро перевелись и среди особо голодных поднялся ропот. Он сменился было на радость, когда Якута - один из иноков, притащил на себе мешок с хлебами из Радонежа. Вместе с ним явилась ладная молодица. Они проскользнули в келию к Данилу - одному из бывших бояр.
Пятеро отшельников сунулись было за Якутой, но Данила отрезал их у порога:
- Ступайте в Радонеж да купите.
Все пятеро обескураженно оглядывали затворившуюся дверь.
- Чтоб ты подавился! - яро выкрикнул молодой Елисей и плюнул.
- Чего несешь? - родной отец Онисим отвесил сыну оплеуху. - На кого возмущаешься? Не ведаешь?!
Елисей отступил на два-три шага и огрызнулся:
- На дерьмо.
Отец было дернулся за сыном, но его за рукав рясы удержал Андроник:
- Не тронь малого! Ныне он инок, а не сын твой. Он верно сказывает. Так более жить в обители Христовой немочно. Одни с голоду пухнут, другие - с жиру. Идем к брату Сергию.
Пока шли, припомнили все обиды и притеснения, что испытали от «добрых», и еще более распалились.
Сергий услыхав нараставший гомон, сам вышел наружу.
- Хлебов давай! – послышались гневные выкрики. – Подаяния сбирать запретил! Мы тут голодуем, а другие обжираются! Коли вместях живем, то и разделять на всех надобно!
Сергий терпеливо ожидал успокоения. Его вид утишил ропот. Все выжидательно примолкли.
- Что стряслось, братия? - вопросил Сергий.
Андроник оповестил за всех: - Голодуем. Якута ныне Данилу хлебов цельный мешок принес. А тот с бабой затворился в келии и с нами поделится не желает. Неладно так!
- Вскорости наместник пришлет подаяние. А ныне мне негде добыть еды вам. Я тоже голодую.
- Коли б и ты был сыт, как те, нас бы тут уж не было, -выпалил Елисей. Братия одобрительно зашумела. Андроник добавил:
- Ты здеся священник, тебе и повелевать.
Сергий, помялся раздумывая, но, все же решив, промолвил:
- Ожидайте меня здеся.
Он мерным шагом направился к келии Данилы, размышляя: «Как вразумить его, что негоже слугам Господним меж собой злобу заводить из-за куска хлеба? Как растолковать, что всем надобно жить своими трудами? Только с кем толковать буду? С бесноватым в схиме, а не с иноком. Кем был, тем и остался. Да не один он таков в обители. Мирскую жизнь в божеское место перенесли. Все сатанинское сюда и пришло».
Сергий застучал в келию. Нескоро заслышался шум отодвигаемого засова и в приоткрытую дверь высунулась голова Данилы.
Захмелевшие глаза возбужденно блистали: - А-а, эт ты, - осклабился он и пропустил Сергия в келью. Посредь кельи возле большой деревянной лохани полной воды замерла голая баба. Данила, похохатывая, набрал пригоршню воды и начал поливать грудь бабы. Другой рукой, омывая, жадно гладил ее плоть:
- Краса-а, - протянул он, игриво чмокнул сосок, - желаешь? - оборотился к Сергию.
Тот будто весь в трясавице выдавил из себя:
- Там братия голодует...
- Что ж с того? - Данила указал бабе на скамью. Та улеглась, прикрывшись бязью.
- На всех скудных разве напасешься? Тебя-то, так и быть, угощу, и не только хлебами, - подморгнув бабе, он вновь хохотнул. – Потчивайся!
Данила небрежно указал на стол, обитый тесниной. Полный всевозможной снеди он вершился жбаном с вином.
Сергий, не поднимая глаз, пылая гневом, промолвил:
- Христос...
- Будя поучать меня про жизнь святую,- резко оборвал
взъярившийся Данила. - На службах лоб разбил от молений. Коли жить по-твоему, так зачем вообще жить на свете? Сказываешь для души? А моя душа веселия желает! И плоть вместях с ней! И желают они в согласии жить. А какое веселие без вина и баб? Он охапил бабу и под ее сладостный взвизг запустил руку под материю:
- Зри какое радованье для нас.
Данила впился поцелуем в грудь бабы. Потом отвалился, кивнул на стол со снедью:
- В том тоже наше радованье.
Сергий смолчал. Окаменел статью. Лишь кончики пальцев чуть подрагивали.
- Неужто мыслишь увести людей от жизни такой? Неужто мыслишь своими пресными молитвами людей отвратить от греха? - Данила с жалостью, как блаженного, оглядывал Сергия. - Мне не надобен загробный рай. Я желаю тута сладостей вкусить.
- Там братия голодует,- хрипло повторил Сергий.
- Ладно-ть,- смилостивился Данила. - Сени к келии приладьте. Тогды и накормлю.
Сергий резко поворотился и вышел под визгливую возню. Привалившись к косяку, замер, приходя в себя. Голова кружилась, дыхание сбилось. Слабость охватила всю плоть. Но инок пересилил себя, добрел до келий, взял топор, и поплелся мимо притихшей братии к груде бревен. Ухватил одно и волоком потащил к келии Данилы. На полпути его догнал Андроник:
- Что порешил?
- Поставлю сени Даниле и накормлю вас, - повестил Сергий. Андроник на миг замер, но тут же догнал, подхватил бревно с другого конца: - Подсоблю.
Когда на пару они возвернулись назад, Андроник известил остальных:
- Поставим сени Даниле - будут хлебы.
Иноки споро взялись за дело, и к вечеру сени были готовы. Усталые, но довольные, уселись кружком возле сеней. Сергий вновь вошел к Даниле. Тот с бабой, оба голышом, переплетясь, спали. У Сергия замутило в глазах. Резко растолкав Данилу, он оповестил:
- Готовы. Сени готовы,
- А-а, - протянул Данила. Полусонный взял со стола два каравая хлеба, протянул Сергию.
- Буде с вас, - махнув рукой на двери, опять завалился на скамью.
Не помня себя, Сергий вывалился из келии. Отгоняя наваждение, тряхнул головой, опамятовался и шагнул из сеней. Увидев в его руках лишь два каравая, иноки онемели. Даже самый пылкий Елисей, вздернув плечами, лишь ошеломленно заключил:
- Ну и дерьмо.
Сергий, ломая дрожавшими руками хлеба, глухо вымолвил:
- Житие наше - не по Христу. Не потребно такое житие ни Господу, ни людям.
Андроник торопливо выпалил:
- Настоятель надобен в обители. Так повсюду учиняется.
Пущай под его присмотром иноки соблюдают заповеди Христовы. Я так разумею, что брат Сергий в полном праве должон стать настоятелем. Иноки согласно одобрили слова Андроника. Сергий долго отпирался, предлагая испросить настоятеля у митрополита. Но увещевания иноков пересилили.
В 1354 году епископ Афанасий, замещавший уехавшего на поставление митрополитом Алексия в Царьград, благословил Сергия игуменом Троицкой обители.
Однако упование на влияние игуменского чина оказалось напрасными. Мирской разгул в обители продолжался. Часто «на молитву» в келии Данилы собирались его близняки - Никита да Илья. Вино – «кровь Христову» пили жбанами и заговаривали прошением: «И не введи нас во искушение». Упившись, кликали «своих холопов» Абрама, Исакия и Михея на «богослужение». Те падали возле дверей келий на колени, били поклоны. После, на четвереньках, по велению устремлялись вперегонки к плоской чашке с вином под образами. Первый вылакивал всю чашку, не беря ее в руки. Ему подливали до тех пор, пока он не напивался до сытости. После по чашке получали остатные.
Порой, силясь первыми ухватить чашку, они схватывались друг с другом, толкались, озверело кусаясь и царапаясь. Эта троица за «лакомный кусок» исполняла все грязные и тяжкие труды за своих хозяев: скребли и мыли полы в их келиях, стирали исподние, мололи в ручных жерновах муку и стряпали пищу, рубили к зиме дрова. И получали за это «плату».
Никита, какому почудилось, что Исакий без усердия омывает ему ноги, плеснул на Исакия кипятком и проворчал:
- Будь чистым, как мои ноги.
Сергию, вздумавшему наказать Никиту веригами, тот, передернув плечами, пригрозил:
- Разом кликну своих, так мы тебя самого туды вденем.
Захохотав, Никита удалился.
Ожженный инок в болях валялся в своей келии. Лишь Сергий с послушником-племянником Иваном, нареченным во Христе Федором, ухаживали за страдальцем, смазывая гусиным жиром вспухшие раны.
Хмельное буйство продолжалось. В иной раз они устроили «изгнание Сатаны из обители». Упившегося и нагого Михея с козлиными рогами на челе и вставленной в зад хворостиной поздним вечером гоняли по обители с криками:
- Сатана! Изыди вон!
Упавшего остервенело побивали палками и ногами, не чуя в угаре чинимой ему боли, не внемля его воплям о милосердии. После Михей долго прибывал в беспамятстве и еще дольше оправлялся от побоев. И вновь лишь Сергий с Федором пособляли в лечении.
Особножитийство в обители нагнетало тягостные думы. Всяк за себя, иноки, кроме богослужений, занимались по-своему. Сергий с немногими трудились на своих скудных клочках земли, отвоеванных у леса. Имущие иноки от безделия предавались своим «утехам».
Тем временем Алексий, поставленный митрополитом всея Руси в Царьграде, в беседе с патриархом Филофеем Коккиным (Красным) обмолвился о праведном старце, обитавшем возле Радонежа, чем сильно заинтересовал патриарха. Вместе с возвратившимся на Русь Алексием, прибыло малое посольство к игумену от патриарха царьградского.
| |
|
| |
| Просмотров: 458 | |