С 1355 года при князе Иване Ивановиче Москва начала деятельно противиться всевластию Орды, затаенно бо­рясь за влияние во всех княжествах на Руси. Подоплекой тяжбы между суздальско-нижегородскими князьями за наследование княжего стола оказалось на­зревшее розмирье Москвы с Ордой, между которыми решалось, кому судить наследования князей и значит, верховенствовать на Руси.

 

Суздальский   князь  Дмитрий   Константинович   после кончины старшего брата Андрея являлся наследником Нижнего Новгорода — главного града княжества. Однако его упредил младший из братьев — Городецкий князь Борис. Подстрекаемый татарами он завладел гра­дом и отказал Дмитрию во въезде. Дмитрий испросил подмоги у Москвы.
                                       ____________________

 

Сумеречным утром малая свита чернецов во главе с Сергием приближалась к Нижнему Новгороду. Они правили коней вдоль обрывистого берега Волги по пролегавшей в лес пыльной дороге. Дорога, где суживалась до тропы, а где будто вырывалась на волю во всю ширь степи, терялась в ней.

 

Разбуженная розоватыми взблесками просыпавшегося солнца земля ле­ниво оживала. Свет, завладевший всей заволжской далью, скоро достиг этой стороны, и лишь в лесах еще упорствовал, не желая отступать, ночной мрак.

 

Могутные, словно сбитые вместе, деревья, огородой стерегли ночные сумерки, сами пребывали в дремоте. Глухота. Словно мир иной. Но наружность обманчива. И здесь, как в миру людском, борение.

 

Сергий изрядно тревожился. Перебирал поводья, похлопывал коня по холке, устремляя взор в новый поворот, и, когда за ним виделась все та же дорога, размягчался, чтобы напрячься душой и телом при очередном изгибе.

 

-  Далече ли? — наконец оборотился он к правившему рядом архимандриду Герасиму, одетому чернецом.

 

- С версту должно.

 

- Герасим, а как мыслишь, Борис встренет нас возле Кремля?

 

Чернец покосился на Сергия, дивясь вопросу:

 

—Коли не встренет — великую поруху себе сотворит. Ведь ты — посольник Святителя всея Руси с миром придешь. Всякий христьянин должон тебе честь выказать.

 

—Как же вы с ярлыком-то прогадали? — укорил Сергий. Вопросил, занятый своими мыслями. Будто обмолвился вслух.

 

Герасим смутился, опустил глаза книзу и виновато воздохнул:

 

—Когда мы с Павлом попервой сюды прибыли да церкви позатворяли, так Бориска божился,  будто на Москву не приспело ехать из-за татар. Сказывал, что в Орде распря, и татары на град напасть могут для ограбления. Огороду окрест посадов зачал ставить. Люди тогды днями трудились. Мы и поверовали. А он, — Герасим зло плюнул, — тайком в Орду послал за ярлыком на княжение. Покуда на Москве бояр его слухали, Борис и град огородил, и ярлык добыл.

 

      Сергий хмуро заключил:

 

—Хитер князь. Ныне Орда ему заступой от нас. Тяжко нам будет.

 

—Люди против татар.  Но посля прошлого мора мало кто ратиться пожелает супротив Бориса. Поднять их на князя тяжко будет, - согласился Герасим и возрадованно добавил: — А вона и обитель.

 

Он кивнул на завидевшиеся меж поредевших деревьев высокий тын и церковь Печеро-Вознесенской обители.

 

Скопище людей, заполонивших все вблизи ворот, шумело одной заботой — лицезреть, а если посчастливится, коснуться одежд святого старца.

 

Вездесущие отроки, а, глядя на них, и мужики, облепили ближние деревья. Возле самих ворот виднелись в ладных одеждах бояре да купцы. Черным пятном выделялись иноки, сгрудившиеся вокруг игумена. Весь клир града собрался сюда для встретенья.

 

Уже издали посольникам закланялись люди. Спешно крестясь, сопровож­дали по обочине дороги до ворот.

 

Изможденные от минувшего лихолетья лики, неряшливый вид нечесаных бород и немытых голов, оборванные грязные одежды, зачастую состоящие из нижней сорочицы и лаптей, надсадили душу игумена. Сергию вдруг приви­делось, что, возвышаясь на коне, он топчет эти измученные невзгодами головы.

 

Он мигом соскочил на землю, бросил поводья Герасиму и поспешил к сбившимся в кучу убогим. Те ладно, словно единой плотью, ступили навстре­чу. Безногий, уцепившись за глухого, криворукий, ведя слепого, немой, поддерживая немощного. Кричащие страданием тела сделались единым здоровым телом, наполненным множеством душ, съединенных общим неду­гом.

 

В этом была их сила, которую не заменило бы ни одно исцеление, ибо эта сила была из иного мира, зачастую не доступная крепкой плоти.

 

Сергий, опережая их моление о чуде, оглядывая каждого, возложил руки на двух ближних и промолвил:

 

—Исцеление — в вашей цельности. Будьте вместях, и Господь будет вам  в подмогу.

 

Он двинулся далее. Не поспевал перемолвиться с каждым, кто благого­вейно прикладывался к руке и бил поклоны. Лишь наткнувшись на безумные глаза, Сергий в замешательстве замер.

 

—Батюшка! Святой!

 

Молодица с резкими морщинами на лбу протягивала дитятю лет четырех. Желтоватая кожа дитяти плотно облегала ребрышки, веревками обвисли ручонки с ножками, остриженная налысо головка измученно клонилась к плечику. Помутнелые глазки озирали игумена.

 

—Святой отец, изгони хворь из сына Ивана.

 

Сергий схватился рукой за крест на груди и, что есть силы, сжал его. Тихо огладил колючую головку, вмиг пересохшим горлом глотнул воздуха и прочел краткую молитву. Согбенный, будто чуя себя виноватым, отошел от горю­ющей мати. Оглянулся. Лишь на миг среди ошалелых глаз мелькнули те, кричащие болью за дитятю, и потонули в море ожидавших чуда.

 

- Святой отец,— мужик в холстине, с сумой за плечами и крючковатым посохом в руках тронул Сергия за рукав, — испроси у Господа богачества для меня.

 

Трудись,— глухо оборонил тот.

 

- А мне счастия, — молодой боярин оказался сбоку, и, потому, вытянув  шею набок, заглядывал в глаза старцу. — Счастия желаю, а как добыть?

 

—Не делай несчастными людей окрест.

 

Люди окружили старца. Всякий молил о своем, у всякого было самое главное. После ужасов прошлого года всякий искал свою опору. Минувшее было, по их разумению, Господней карой за тяжкие грехи. Оттого слово признанного старца и к тому же посольника Святителя было важнее всего. И Сергий старался. Словом снимал у людей душевные тяготы. Сам при этом пытался сохранить душевный покой. Не выходило. Горевал с горюющими, болел с больными, страдал со страждущими. Через все проходила душа, на все откликалась. Сергий сделался властителем дум измученных людей. Но одна мысль точила душу невыносимо: меж князьями распря, а люди в тягости да нужде. И он, Сергий, встрял в распрю. Прав ли? Завершится ли распря полюбовно? Не будет ли худшего?

 

Встречавшее духовенство, отчаявшись дождаться, запели и с поднятыми иконами двинулись к Сергию. Толпа нехотя расступалась. Когда первым к старцу добрался игумен Печерской обители Дионисий, Сергий тихо повелел:

 

—Немедля всем ходом — к Кремлю. Оповести клир.

 

Сергий оборотился к подступившему с конями Герасиму, воссел на своего и воззвал к скопившимся вокруг:

 

—Христиане! Вам шлет благословение свое Святитель всея Руси Алексий. Молвлю вам его Слово. Все мы — единородцы, все — русичи. Москва и Тверь, Новгород и Киев, Ростов и Суздаль, Нижний Новгород и Рязань — все это наши земли.

 

Повсюду проживают братья наши по крови и вере. Язык наш един, грады красны, люди в ремеслах искусны. Трудом нашим множится сила Руси, и вороги наши страшиться зачинают. Наветами стравливают князей наших, чтобы мы сами жгли грады свои и села, чтобы топтали великим потом взращенное, бросали людей на погибель от меча и голода. Враги наши богатеют от вражды нашей и слабости. Им ненадобно воевать нас, они возьмут, что пожелают у немощных.

 

Разве Христос для того муки принимал, дабы мы в крови своей потопли? Митрополит отлучит от церкви всякого, кто осмелится меч поднять на брата своего. Затем и послал меня в град ваш с миром. Покой надобен в избах да теремах наших. Жить надобно по воле отцов наших. А коли брат восстает на брата, то смута наводит неустрой на всю землю.

 

Великий князь Суздальский и Нижегородский Димитрий молит брата своего Бориса одуматься и поступить согласно закону. Дабы устроился на земле нашей мир и порядок.

 

Слова Сергия одобрительными возгласами поддержались толпой.

 

—Я немедля с миром последую ко князю Борису. Желаю от всего люда молить его уладить распрю с братом.

 

Пешим, впереди торжественного клира и охотно потянувшейся за ним толпы, Сергий двинулся к Кремлю, что находился в пяти верстах вверх по Волге.

 

Он не спешил. Разумел, что молва уже устремилась поперед, заносясь в терем и землянку, будоража людей в досаде или ликовании. Дионисий, указывавший путь, повел шествие не мимо безлюдных мест к Георгиевской башне, а к самой оживленной Ивановской, мимо густонаселенных посадов. Этот путь обводил их вокруг Кремля. Шествие все больше обрастало сопут­ствующей толпой.

 

Сразу же за воротами внешней свежепоставленной дубовой огороды начинался самый крупный посад простолюдинов. Как непоявившиеся грибы, топорщились земляными крышами приземистые ветхие избы.

 

Ныне по обеим сторонам дороги и на крышах близлежащих изб стояли люди. Посад слыл смутной частью града. Здесь ютились холопы, трудившиеся на полях и в садах возле града, ремесленные холопы купцов да бояр, гулящие и нищие, какие жили милостыней и разбоем.

 

Здесь витал дух, когда смута казалась желанным мигом воли. Они стре­мились ухватить его, и в неистовстве порой доходили до кровавых злодеяний. Дикий разгул пограблений и убиений становился вершиной их воли. Они и не примечали, что чинили расправу не над «добрыми» людьми, а над своими загубленными жизнями. Услаждаясь видом побитых обидчиков, ликуя, отча­янно разумели, что это лишь миг, краткий миг их торжества.

 

Так было в 1305 году, когда град захлестнул бунт черных людей. Ужас и ликование, всех обуявшие, до сих пор пересказывались от деда к сыну и внуку.

 

Этот люд был вечной угрозой Кремлю. И Сергий об этом ведал. Он нежданно поворотил с дороги и пришагнул к оторопевшим мужикам. Те начали истово креститься и кланяться.

 

—Где сотский ваш проживает? — вопросил Сергий.

 

Мужики, смешавшись, воззрились на старца. Никак не могли уразуметь, зачем столь высокому посольнику понадобился их сотский. Наконец, старший из них указал рукой на добротную деревянную избу, обнесенную высоким тыном:

 

Вона его изба.

 

Покличьте.

 

Отрок бросился было к избе, но его задержал старший:

 

—Вона сам поспешает,— кивнул он на пробиравшегося сквозь толпу чернобородого мужика с шелковой скуфьей на голове.

 

Когда тот, смахивая пот со лба, приложился к Сергиевой руке, старец промолвил:

 

—Неустрой и скудность в столь великом посаде огорчает меня. Разве князь мало печется о своих людях? Огороду великую поставил, а посад — весь в землянках. Неладно так!

 

Оробевший сотский путано объяснил неустрой бедами, постигшими град.

 

—Митрополит Алексий жертвует на обустрой пять гривен серебра, — перебил Сергий, снял с пояса калигу и одарил ею вовсе растерявшегося сотского.

 

Толпа вокруг возбужденно загомонила. До Сергия донеслись слова: «сере­бро, благодетель, хлеб». Игумен продолжил шествие. Миновали Благовещен­скую обитель и вступили в торгово-ремесленную часть града.

 

Сергий шел мимо добротных дворов, разодетых гражан, высыпавших к дороге под благословение, а сам все чаще оглядывал завидневшуюся из-за поворота улицы громаду Ивановской башни Кремля.

 

Но мост оказался поднят, ворота затворены. Знаком руки, задержав ход толпы, Сергий выдвинулся вперед. Замер на краю рва против башни. Покорно склонил голову.

 

Толпа за спиной заполняла все окрест от башни до берега Волги.

 

Из скважин Кремля вниз взирали воины князя. По их мельтешению за стенами ощущалась возникшая там суматоха. Люди появлялись у заборала, замерев, оглядывали скопище внизу. Им на черед появлялись другие.

 

Ожидание затянулось, затяготило. Удивление сменилось досадой. Князь не желает дело миром уладить? Неужто вновь побивать друг друга?

 

Люди зароптали, загневились. В затворенные ворота полетели первые камни.

 

Наконец загремевшие цепи опустили мост. Из приоткрывшихся створ вышло трое бояр с седобородым во главе.

 

Боярин Михаил, — пронеслось в толпе.

 

- Великий князь Нижегородский и Городецкий Борис Константинович призывает погостить посольника митрополита в терем свой, — громогласно объявил Михаил на мосту, не доходя до Сергия.

 

Тот полуобернулся к Герасиму и повелел:

 

—Коли к обедне не возвернусь, молви людям, что Борис меня в поруб бросил и мира не желает. Тогда поступайте, как замыслили.

 

Сергий с Князевыми боярами направился в Кремль. Миновали ворота, вышли к развилке дорог. Слева тянулись дворы купеческого конца. Справа высились боярские терема. А меж дорог, вплотную подступая к воротам, теснились те же землянки холопов, что и за Кремлем.

 

По обочине купеческой дороги стояли воины, хмуро оглядывая сбившихся в кучки простолюдинов.

 

За купеческими дворами оказалась городская площадь с белокаменным Спасо-Преображенским собором посреди. На желание Сергия зайти в собор и кратко помолиться, Михаил настоятельно пояснил, что князь хочет скорой встречи с посольником.

 

Проходя мимо, игумен лишь мельком полюбовался собором, его резными дверями, отделанными золоченой медью. После Архангельского собора по­казался княжий двор.

 

Борис принял Сергия один в просторных сенях. Небрежно развалившись в княжем стуле, в одной холщовой сорочице, он даже не поднялся навстречу. Лишь взглядом ощупал старца. Осерженный игумен тоже молчал.

 

С чем прибыл посольник митрополита? — наконец вопросил Борис.

 

Мира желаем всей земле нашей,— ответил Сергий.

 

Ну-у, — с издевкой протянул Борис, — и кто же его рушит?

 

Тщеславие непомерное.

 

Ну-у, — еще более подивился князь.

 

           Его загневившисся глаза расширились.

 

«Не заладится дело», — утвердился Сергий. Уразумел это разом, как вошел, и потому жестко промолвил:

 

Посля кончины отца вашего Константина Васильевича удел по закону меж вами разделен. Андрей, как старшой, получил Нижний, Димитрий —Суздаль, а ты — Городец. По ранней кончине Андрея его удел должон был отойти к Димитрию. Но ты не пожелал по чести все справить и затеял распрю с братом. Сам ли замыслил, иль вороги подучили, не ведаю. Но вредят они Руси всей...

 

Какой Руси? — резко оборвал Борис. — Московской?

 

- Единой под столом Владимирским, — невозмутимо ответствовал Сер­гий.

 

Борис взвился и забегал вокруг кресла.

 

- Кто о законах мне твердит? — Он задохнулся от негодования. Замер. Выпучив серые глаза, беззвучно шевелил губами. Наконец, его прорвало:

 

- Кто эти законы первым порушил? Не московский ли князь Юрий, по чьему навету сничтожили в Орде законного князя Владимирского стола Михаила Тверского? На том ярлыке, что он за злато у татар купил, запеклась кровь Михаила. А ведь Юрий по роду младше Михаила и не имел права на тот стол! Иль московиты закон признают, когда он им к выгоде? Вот и сотворилось, что нет на Руси главы законного. Все князи на ярлыках ордынских сидят. Сколь злата князья московские на те ярлыки издержали? Сколь богачества в Орду уплыло? Не от тщеславия ли московского?

 

—Коли о тщеславии бы ныне мыслили, так не пощадили бы брата твоего, когда он обманом градом Владимиром завладел. Но Димитрий Московский хоть и юнок еще, но мудрость государеву проявил, и возвернул побитому отчину его. Он ныне о всей Руси думает.

 

Сергий тоже возвысил голос, продолжил:

 

—Коли о тщеславии ныне мыслили, так все земли нижегородские, как вымороченные, еще посля смерти Бориса Даниловича должны были отойти к столу Владимирскому. Князь Димитрий Иванович мог и ныне оспаривать их в Орде, как свои законные. Токмо не желает он крови русской, не мыслит со своими братьями разделять общее. Ведь как сотворяется? Собьются два князя в сече злой, и недосуг им о воле для всей Руси помыслить. Как холопы разорвут горло друг дружке по указу повелителя. Неужто так сохранится?

 

Гневливость Сергия будто остудила Бориса. В глазах князя попримеркли ненависть и злоба. Он вновь воссел в кресло, пригласительно указал Сергию на широкую скамью:

 

- Власть мою, как и московскую, в Орде   ярлыком утвердили. Коли я откажусь, татары в отместку земли наши силой повоюют, — проговорил князь.

 

Коли все сотворим согласно, Орда не встрянет.

 

- Подумать надобно. Ты, святой отец, дай себе роздых с дороги да делами церковными займись. А то они без епископа запущены. Я через ден шесть-семь дам знать, — вовсе благосклонно закончил Борис.

 

Лишь на миг брови Сергия насупились, но он тут же улыбнулся и согласно кивнул:

 

—Буду в Печерской обители дожидать.

 

Борис пожал плечами.

 

Терем епископа рядышком. Пуст. Просторно и светло в нем.

 

Не привык я к хоромам, — уклонился Сергий, — мне в обители сродней.

 

           Несмотря на настойчивые просьбы Бориса, Сергий не пожелал остаться в Кремле.

 

Выводил старца все тот же Михаил. Когда они подходили к воротам башни, Сергий вопросил:

 

—Поведай боярин, желаешь ли ты мира граду своему?

 

Михаил недоверчиво повел на него глазами. После заминки ответил:

 

—Кто же не желает жить в тиши?

 

- Почто же тогды к войне скоро сготовляетесь? С кем ратиться замысли­ли? — Сергий кивнул на артель плотников, сбивавших на земле новые заборала и поднимавших их наверх. Возле стен стояли большие корзины полные камней, котлы полные кусков смолы.

 

- Враги у всякого града имеются. Откуда они возникнут — неведомо. Вот и готовимся загодя, — уклонился Михаил.

 

- Слыхал я, бегут из этих земель люди на Москву и далее. Татарской неволи страшатся?

 

Михаил сокрушенно воздохнул:

 

- Правда. Обезлюдели села, починков вовсе мало осталось. Страшатся. Урон великий от неустроя.

 

- Мой князь с Димитрием Константиновичем уговорились пособлять силой друг дружке, коли враги угрожать будут. Вашему граду рать московская желанной подмогой сделается. А еще князи уговорились людей беглых возвертать. Дабы старожилъцами делались, и за землю свою стояли. Выгода от того всем.

 

—Князь Борис ныне в силе. Орда за него стоит.

 

           Сергий ухмыльнулся:

 

—Ныне стоит. А заутре разом пойдет по земле вашей. От их замятии для нас одни беды. Сколь разов уж разоряли?

 

Михаил воздохнул, снял колпак, смущенно потер две большие медные пуговицы, разгладил беличью оторочку. На ходу вопросительно глянул на Сергия. Тот продолжил:

 

- Борис из Городца и бояр своих введенных привел? Знать, нет у него веры в бояр нижегородских? Отлучил их от дел.

 

Верно. Обиду учинил.

 

- Вот и помысли с такими, какой князь граду надобнее, — заключил Сергий.

 

Когда старец вышел из ворот Кремля, люди замерли. Из первых рядов вглубь толпы пронеслось: «Идет, идет». Все чаяли покоя и мира.

 

Истомленные, они еще не оправились от ужастенного прошлого года. Злосчастья града начались с мора. Люди харкали кровью, мучалисъ тяжкими болями в груди и «сгорали» в два-три дня. Град превратился в зловонное место, где не поспевали хоронить умерших. Люди затворялись в избах и не показывались. Многие покинули град, скрывались в лесах. Тела заморенных попадались даже на улицах, но никто, страшась заразы, не желал приближаться к ним. Воронье, насытив­шись, бездвижно чернело над трупами.                   

 

Лишь изредка по великой нужде на безлюдной улице промелькивал кто-либо, но тут же старался побыстрее скрыться в своей избе.

 

Сергей Новохатский. К РОЗМИРЬЮ. (1)

Сергей Новохатский. К РОЗМИРЬЮ. (2)

Сергей Новохатский. К РОЗМИРЬЮ. (3)

Сергей Новохатский. К РОЗМИРЬЮ. (4)

Сергей Новохатский. К РОЗМИРЬЮ. (5)

Сергей Новохатский. К РОЗМИРЬЮ. (6)

Сергей Новохатский. К РОЗМИРЬЮ. (7)