После мора беды углубились нещадной засухой, выжегшей все окрест. Посеянное выгорало, не успев подняться в рост. Колосья хлебов позванивали на жарком ветру. Возгорелись леса и болота. Огонь пожирал села и починки, сгоняя людей на берега Волги и Оки. Три месяца горели болота, леса. Едкий запах гари разносился далеко окрест, сея переполох среди людей. Малые речки высохли, а в крупных засыпала рыба.

 

Когда подступила зима, пришел голод. Оборотистые купцы с осени завезли хлеб с севера и заломили неслыханную плату. Кто имел — платил, снимая с себя остатное. Кто не имел — погибал с голоду.

 

Град встретил весну ожиданием конца света. Подавленные настроения были повсеместны. Страшный суд замаячил в умах. Всякий изготовился к худшему. Всякий желал облегчить греховную душу и хоть малость грехов искупить в этом мире, чтобы Там убавить свои муки. Люди стали справно посещать церкви, отстаивать службы, блюсти посты. Священник во всем стал почитаться более, нежели князь и боярин, которые не подмогли в ужасную годину.

 

Подавленные, ослабленные люди никак не желали вступать в распрю меж братьями.

 

Потому все ждали от Сергия избавления, заступы от несчастий. Он, зная, что море глаз устремлены на него, объявил:

 

—Князь Борис Константинович будет думу держать с боярами о замирии.

 

Идите по избам и всех о том известите.

 

Тысячи ликующих голосов подхватили жданную весть. Оживевшие люди потянулись с торга. Немногие устремились было к старцу вновь, но их оттеснили клирошане, поясняя, что старец измучился с дороги. Сергий повелел духовенству сойтись на другой день в Печерской обители. Туда же отослал свою свиту. По желанию Сергия Дионисий послал инока к купечес­кому старосте зазвать ввечер в обитель.

 

Втроем с Герасимом они направились по тропке вдоль пологой низины, обходя Кремль со стороны Волги. Сергий поведал о перепалке с Борисом.

 

- Хитер князь, — вскинулся Герасим, — вновь срок выгадывает. Знать вновь неладное замыслил.

 

- Хитер, — согласился Дионисий.- Слух ходил, будто женился он не на дочери Ольгерда Литовского, а на войске ее родителя, дабы силу великую заиметь. Ольгерд тож не в зубы зятю зрил, а замахнулся на земли наши. Ныне у него право законное — сродника оборонить. Борису неможно тут князем быть.

 

—Святитель так же мыслит. Ныне же Борис срок выгадывает, дабы подмогу заиметь либо от Литвы, либо от Орды. Но Ольгерд с немцами ратится, потому скорее Борис пошлет гончика в Орду одного. А сотворит он так этой ночью...

 

Сергий прервался. Они миновали ворота внешней огороды и побрели неспешно по краю крутого берега.

 

—Гончика надо умыкнуть живым. Надобны люди для исполнения,— разом приступил к делу Сергий.

 

Никто не поразился неслыханной дерзости схватить Князева гончика. Дионисий, взирая под ноги, обмысливал.

 

- Иноков неможно? — полуутвердительно вопросил он. На покачивание Сергия головой продолжил: — Проживают в нашей слободке прошенник и трое задушных. Мужики вида и нрава разбойного. Дай им волю за него, они его вмиг словят.

 

- Пошли их ввечер на дорогу ордынскую. Как словят, сразу — в обитель. Да вооружи их крепко,— наставил Сергий. — А как гончика доставят, всех в поруб. Пущай посидят, пока дело уладим.

 

Тропинка ныряла вглубь поросшего лесом оврага. Ладно вырубленные в земле ступени привели к ручью, петляющему по дну. В полумраке было прохладно. Через ручей тремя тесанными и сбитыми бревнами был перекинут мосток. На другой стороне на расчищенном от травы и кустарника месте виднелась скамья.

 

—Ох, благодать! — Сергий с Герасимом присели у ручья, пригоршнями черпали и пили воду. Дионисий опустился на скамью и улыбчиво зрил за ними.

 

—С жары такой, что наверху, тут прямо место райское, — Герасим растянулся и замер на траве.

 

Сергий, умыв лик, тоже откинулся наземь, оглядывая нависшие кроны деревьев.

 

Кто ж позаботился об этом? — он указал на мосток, скамью.

 

- Иноки мои, — похвалился Дионисий. — Тут уж недалече до обители. Иноки здеся часто в град ходят по делам. Да и гражане поддыхают. А по вечерам молодцы да юницы сходятся.

 

- Поощряешь, знать, гулянья? — улыбнулся Сергий. Согнувшись, он погрузил голову в воду. Потом,    с шумом выдыхая, вновь откинулся на спину.

 

- Людям посля трудов поддыхать надобно. А уж молодым тем паче. Я сюды часто иноков засылаю, дабы они сказывали им про веру нашу и землю великую.

 

Сергий приподнялся на локте, другой рукой отер воду с глаз:

 

Великое дело творишь. Бог тебе в подмогу.

 

- Чего уж там, — смутился Дионисий и тут же оживился. — Инок у меня есть — Лаврентий. Молод еще, а дюже грамотен. Книги переписывает знатно. Меня все пытает разными богословскими и мирскими расспросами. Бывает, что и ответить не могу. А он не найдет покоя, покуда в книгах не сыщет. Он и сюды охотно ходит.

 

  Герасим хохотнул:

 

—Оно понятно. Дело-т молодецкое.

 

Все трое заулыбались.

 

—Ты оберегай Лаврентия-то. Нам пытливые надобны будут,— наставил Сергий, — и на татар подымать. И посля. Ну, пора.

 

Они миновали край поля, на каком жали рожь иноки вместе с людьми из монастырской слободки. Когда подходили к воротам, услышали частые удары в било, созывавшие работников на обед.

 

К вечеру жара улеглась. Сергий с Герасимом, привалясь, сидели на завалинке в тени кельи. Оба пребывали в полудремотной истоме. Пробудил их голос привратника:

 

Купеческий староста Иван явился.

 

           Оба разом очнулись. Сергий вопросил:

 

Один?

 

На кивок инока повелел:

 

—Кликай сюды.

 

Привратник заспешил к воротам, отворил дверь, пригласил пожилого мужика и указал на сидевших. Тот поворотил голову, озрил Сергия с Герасимом. Герасим хмыкнул.

 

—Поди, ж ты... — проворчал он.

 

Поправляя на степенном ходу кожаный поясок, Иван приблизился.

 

Сергий, чуть сощурившись, не спускал глаз с купца. Когда же тот испросил благословения, игумен с застылым ликом благословил. Купец приложился к руке Сергия, почуял его дрогнувшую ладонь. После приглашения Иван уселся рядом, принялся теребить руками кисти опояска.

 

—Здравницу посылает тебе московский купеческий староста Никита.

 

Сказывал, вы вместях гостежбой занимаетесь? — начал Сергий.

 

Иван разом оживился, улыбчиво заерзал на завалинке:

 

- У нас с ним друговщина ладная. Уж не один год в Булгарах стреваемся. Он из Новгорода товары ганзейские привозит, а я персидские да индийские. Толику в Булгарах продаем, а более меняемся и обратно развозим, чтоб на путь менее тратиться. Все у нас с ним честно и без обману, — хвастнул Иван, утверждающе прихлопывая по колену.

 

- Нужным и важным для Руси делом занимаетесь. Выгода от того вам, и для люда всего польза. Она бы более была, коли б на Руси лад царил. — Сергий выжидательно смолк.

 

Насторожившийся Иван притворно сосредоточенно оглядывал купола церкви, потом мельком озрил старца и, натолкнувшись на колючий взгляд, кашлянул:

 

- Оно, конечно. Коли лад да покой на Руси, так и на заставах не так дерут. А уж коли меж князьями распря, так лучше не торговать. Иль ограбят на границе, иль такое гостиное заломят, что один убыток.

 

За мир на Руси ратовать надобно.

 

Дело князево мириться аль воевать.

 

- Остатные люди на земле лишь для холопства что ль? — вскипев в себе, глухо вопросил Сергий.

 

Иван пожал плечами, как бы отдавая право верного ответа старцу. Тот закрыл глаза, мучительно воздохнул.

 

—Наш князь Димитрий Иванович с Булгарами договор подготовляет. По нему купцам московским, какие торги через Булгары ведут, гостиное снизят. И еще наш князь договаривается с Ордой, чтоб и там гостиное снизили. Москва желает напрямую с Индией торг вести.

 

Иван нахмурился.

 

- Татары дюже притесняют, когда мимо Орды товар везете? — вопросил Герасим.

 

- Покуда по Волге чрез их земли пройдешь, так бочку денег истратишь. Кроме гостиного, еще и поборы для каждого чина ихнего. А не дашь, так вовсе пограбят.

 

- Никита сказывал, будто ганзейцы не желают торговать чрез Новгород. Хотят сами по Руси ходить. Ольгерд — сродник Бориса пустит их чрез Литву в Нижний и далее. Ихние сукна подешевле ваших адамашков шелковых будут. Польза ль вам от Борисова княжения будет?

 

Иван вовсе помрачнел. А Сергий продолжал:

 

—Никита ныне на Печору ладится. Там купцы фряжские наши меха за деньги малые скупают. Князь Димитрий Иванович желает, дабы на Руси свои торг вели, а не иноземцы. Для того ему свои купцы надобны, дабы выгоду для всей земли соблюдали. Никита предлагает вместях идти, коли замиримся.

 

Поникший Иван воспрял духом. Сергий докончил:

 

-  Много выгод сулит вам поставление князем Димитрия Константино­вича и мир меж Москвой и Нижним.

 

А разве меж княжествами распря? — удивился Иван.

 

Мир, мир, — повторил Сергий успокоительно.— Покуда...

 

- Димитрий Константинович далече, а Борис с дружиной — рядом. Чуть не так, и голова с плеч, — заоправдывался было купец. Потом кашлянул в кулак и вопросил:

 

Что делать надобно?

 

Молить Бориса о мире.

 

Всего-то, — пригорюнился Иван. — Так и так тяжко.

 

-Тягота да истома великая будет, когда рать московская приспеет. Так и растолкуй на сходе.  Но поспешайте, не прогадайте.  Благослови вас Господь.

 

Сергий на прощание осенил Ивана крестным знамением. Когда озадаченный Иван ушел, Сергий вслух промолвил:

 

—Купцы за Бориса не встанут. Выгода посильнее страха.

 

           Он довольно зевнул, и они направились в келию ко сну. Поздно ночью в келию раздался осторожный стук. Сергий с Герасимом разом поднялись. В дверь при лунном свете вошел Дионисий.

 

Гончика умыкнули, — негромко известил он.

 

Где?

 

Недалече от града на Ордынской дороге. Как и мыслили.

 

Поведал что? — Сергий шарил в темноте второй чобот.

 

Ни слова.

 

Натянув рясы, вышли из кельи. Пока добирались в глухой угол обители, Дионисий кратко поведал:

 

—Его ночью выпустили из града. Как на Ордынскую дорогу поворотил, здеся мои люди его и взяли. Крепко отбивался. Двоих сильно поранил. Оказался Евстафий — близкий боярин Бориса.

 

Продираясь сквозь заросли, они вплотную наткнулись на низкую землян­ку, схожую с невысоким бугром. Возле тенью шевельнулся инок.

 

—Отворяй, — глухо повелел Дионисий.

 

Сильно согнувшись, все трое протиснулись в землянку. Две лавки по разным земляным стенам составляли все ее убранство.

 

На одной, ликом к свету, исходящему от лучины, лежал связанный по рукам мужик. Он приподнял голову, всполошно озрил вошедших. Разодран­ные нижние одежды, запекшаяся от виска по щеке кровь убеждали, что стычка была жестокой.

 

Признав Дионисия, он криво усмехнулся:

 

—       Тягота будет обители, когды князь прознает про ваши дела.

 

Сергий с Герасимом уселись на свободной лавке, а Дионисий опустился рядом с боярином.

 

—       Князь может помыслить, что гонец в Орде сгинул, — равнодушно ответил Дионисий.

 

Евстафий вздрогнул.

 

Я в Орде не раз бывал, — невпопад возразил он.

 

Тогды помыслит, что лихие люди на коня позарились.

 

Боярин замер, обдумывая. Потом ухмыльнулся:

 

Неужто слуги Христовы могут единоверца сгубить?

 

—Тот, кто татарам служит, — не христианин. Он продал веру, свой люд, и сам стал поганым, — стеганул словами, словно плетью, Герасим.

 

Евстафий отшатнулся к стене, закрыл глаза. Сергий переглянулся с Дионисием:

 

—То, что умыслил князь твой— навестъ татар на Русь для своей обороны — грех страшный. Он русских людей на полон да убиения отдает ради корысти своей. Ты ему в том подмогу творишь. Лишь раскаяние снимет с тебя грех.

 

Евстафий открыл глаза, облизнул запекшиеся губы:

 

—Вы-то уйдете восвояси, даже коли верх одержите. Я у князя в служилых. Учинит надо мной расправу другим в назидание.

 

Сергий молча отстегнул калиту с пояса, развязал ее и высыпал золотые деньги на лавку:

 

—Как сладится дело, будешь служить великому князю Димитрию Ивано­вичу в Москве. Я замолвлю слово за тебя. А это тебе на переезд. Выбирай.

 

Боярин вновь приподнялся, озрил черноризцев, деньги, и, вздохнув, начал говорить...

 

Услышать слово митрополита для клира были созваны самые значитель­ные священники из белого и черного духовенства Нижнего Новгорода. Дионисий встречал их возле обители и направлял в Вознесенскую церковь, где священники полукругом устраивались на клиросах. Все было чинно. Тревожно. Тихий переговор походил на перешептывание.

 

Когда все собрались, Сергий обратился:

 

—Митрополит всея Руси Алексий шлет клиру свое благословение и пожелание трудов на пользу земли нашей. Он забрал эти земли в свое духовное владение, дабы вы службой богоугодной явили показ всему клиру на Руси. Дела ваши на замирье желанны митрополиту, и посему будут достойны всякой похвалы и награды.

 

Первым испытанием для вас будет деятельная работа для замирения братьев Бориса и Димитрия по закону. Коли церковь будет стоять за право на Руси, благо будет всем от того. Потакая же бесправию, мы зло утверждаем, от какого Христос пострадал.

 

Сергий перевел дух:

 

Разумеете ли замыслы наши?..

 

- Не церковная это забота, вершить дела мирские. Мы так грязью и кровью учение опоганим. Пущай их распрю Господь осудит.

 

Все оборотились к говорившему. Умные глаза над великим крючковатым носом безмятежно взирали на Сергия.

 

- Мирские устои изменять надобно, коли они людям страдания несут. Церковь для того и поставлена, дабы нравы немилосердные исправлять, да мирянам заблудшим указывать путь Господний. Пролитие крови невинной должно претить всякому христианину. Потому всякая распря меж людьми — есть дело небогоугодное. Церковь осуждала и боролась с делами такими.

 

- А разве ныне кто-либо страдает? Князь Борис мирно правит Нижним. Пролития крови тоже нет. Простой люд мира ждет. Ведь ему все одно, что Борис, что Димитрий. Коли Димитрий не смог утвердиться, знать нет у него сил на то. Не лучше ли оставить все, как есть, и не встревать, не разжигать тем распрю бессильную?

 

Несколько голосов робко поддержали. На амвон стремглав взошел Дио­нисий:

 

—Дивно мне внимать словам твоим, отец Митрофан. Ведь ты сам осудил Бориса, когды тот град взял. Для церкви нет дележа дел на мирские и духовные. Есть дела общие — людские. Кто их делит, тот желает увильнуть от ответа за судьбу всего люда русского. Разве можно отделять жизнь свою от людской?

 

Русскому клиру есть на кого с гордостью зрить. Когды Батыга на Русь нашел, во Владимире в Успенском соборе сжегся вместе с мирянами епископ Митрофан. Там же сгинули архимандрит обители Рождества Богородицы Пахомий да настоятель Феодосии Спасский. Не пожелали они «воли» от ворога, потому, как им дороже воля людей русских.

 

А мирские смуты и неустрой церковь издавна поправляла. Сто летов назад смута была в Орде. Она к нам на Русь перекинулась. Тогды князья Констан­тин Ростовский, Федор Ярославский, Андрей Городецкий встали за волжских ханов, а Димитрий Переяславский, Михаил Тверской выступили за Ногая. Страшное опустошение князья наши учинили людям от Мурома до Торжка. И еще более разорили бы Русь, коли не митрополит Федор да епископ ростовский Игнатий.

 

Ныне в Орде вновь распря. Потому татары вновь нас стравить желают, дабы мы в их воле всегда стояли. Ярлыком толкают Бориса на беззаконие, дабы вся Русь перегрызлась меж собой, а они бы вершителями к нам вьехали, да разорили бы все без отпора.

 

Откровенные слова Дионисия взбудоражили души. Многие впервые заду­мались о своем истинном назначении. Многие впервые так широко взглянули на себя, уяснили себя частицей одного целого. От вышины призвания, какое открыл Дионисий, закралась тревога, неуверенность, страх. То, что ныне предлагалось, было столь грандиозным по замыслам, что сомнение в собст­венных силах заставило людей оцепенеть. От них требовали немыслимого — поднять себя до разумения великой цели!

 

—Распря меж братьями не бессильна.  Просто Димитрий не желает пролития крови невинной и миром мыслит дело уладить. Дабы не усомнились вы в коварстве князя Бориса, внемлите словам боярина его.

 

Из бокового притвора выступил на середину амвона боярин Евстафий. Сцепив руки на ремне, поведал:

 

—Я — служилый боярин князя Бориса Евстафий Мокроус. Все вы меня  знаете. День назад ночью он послал меня в Орду с устной грамотой к хану. Борис умолял подмочь супротив брата и Димитрия Московского. Отплатить за подмогу посулил тем, — Евстафий на миг смолк, — «что возьмете после побития ворогов».

 

Церковь разразилась гневливыми криками. Вскочив с места, каждый поносил замыслы Бориса. Когда шум поутих, Евстафий докончил:

 

—   Я, как русич, не желаю быть пособником в таких злодеяниях. Потому взываю к посольнику Сергию, дабы Москва подмогла оборонить наш град от поганых.

 

Клирики вновь шумно и разноголосо одобрили боярина. Сергий поднял руку и в воцарившейся тишине заключил:

 

—Зрю ваше единение, зрю, что ненадобно отлучать от сана и церкви несогласных. Потому велю заутра затворить все церкви во граде. Людям пояснять, что Борис не желает мира с братом, и потому митрополит Алексий отлучает град от церкви. Пояснять, что коли Борис через два дня не смирится, церкви затворят вовсе, а князь Борис и гражане безбожниками сделаются, отлученными от церкви и проклятыми. Князя покарает общая рать москов­ская да суздальская за измену всему люду нашему. Благослови вас Господь на великое дело.

 

Когда все разошлись, подошел Дионисий:

 

—  А Борисовы-то люди громче всех негодовали. Ныне выйдут из обители, да в Кремль заспешат доложить князю о замыслах наших.

 

Сергий заулыбался.

 

—Пущай доносят. Борис уже проиграл.

 

Он подозвал Герасима:

 

—Отправь Евстафия с тремя иноками немедля навстречь рати нашей. Пущай напомянут князю, чтоб все к сроку поспели.

 

  Затворение церквей по всему граду, угроза отлучения и слух об измене Бориса возмутили людей.

 

Но Борис тоже изготовился к борению. Крепкие дозоры заполонили град. После обоюдных угроз зачались мелкие стычки.

 

Священник Петр был схвачен в Кремле возле Спасопреображенского собора, где он своими речами взывал против Бориса-безбожника. Воины дозора заломили ему руки на глазах скопившейся толпы и повели на княжий двор. Оцепенение людей невиданным насилием длилось недолго.

 

—Бориска-христопродавец! Спасай Петра!

 

Эти кем-то брошенные слова возымели действие. Люди без сговора разделились надвое, обежали собор и с двух сторон напали на опешивших воинов. Петра освободили, а побитых и разоружных дозорных под свист и улюлюканье отпустили.

 

Но ликование людей было преждевременным. Из княжего двора, оказав­шегося против места стычки, налетела конная сотня. Всадники принялись разгонять людей плетьми и ножнами от мечей по своим избам. Грозили ослушникам смертью. Люди бросились врассыпную. Одни побежали к зем­лянкам. Другие в панике выбежали из Кремля на торг. Здесь тоже царила суматоха. Все началось с негодующих речей дьякона Финогена возле церкви Николы. Масла в огонь подлил юродивый. Окруженный толпой гражан, он бил палкой в землю, истошно попил:

 

—Бориска латинам продался! На язычнице оженился! Его Аграфена до сих пор огню кланяется. Отец ее душегуб! Всех христиан в Литве побил. Ныне до нас  добирается  Бей продавца!

 

Юродивый, потрясая палкой, указал на Кремль. Толпа загневилась. Как водится, начали громить ближних. Торговцы, не успевшие свернуть свое добро, оказались пограбленными. Лишь самые сноровистые купцы и гости успели отплыть на ладьях в Волгу.

 

Первым князевым человеком на торгу был мытник  Епифан. Вся скопив­шаяся у людей злоба на власть выплеснулась на него. Епифана выволокли из притвора церкви Николы, куда он успел схорониться, надеясь на спасение. Враз припомнили, как он пошлину князеву брал, а все более про себя не забывал. Припомнили, как товары присвоил, объявляя их уворованными.

 

Притиснутый к стене мытник приготовился отдать Богу душу. Суматоха усилилась от гражан, бежавших из Кремля. За ними следовали конные воины. За конными вышли пешцы. Сомкнув тесно ряды, с опущенными копьями двинулись на людей. Толпа дрогнула, отпрянула к Волге. Люди и не мыслили противиться. Одни прыгали в овраг и берегом Волги уходили из града. Другие, переплыв Почайку, прятались в ремесленной слободе.

 

Дружинники, поделившись на десятки, сопровождаемые всадниками, начали обходить дозором вес посады от Кремля до внешней огороды.

 

К вечеру град затих.

 

Лишь в посады железников, что были за Почайкой, воины пройти не осмелились. Там жили оружейники, к которым присоединились опамятовав­шиеся смутьяны.

 

Всю ночь из тех посадов гомонили. Крики, огни, звон железа извещали о грозном предстоящем дне. Страшились затворившиеся в Кремле. Они вос­ходили на стены, вслушивались в шум из посадов, озирали блеск огней, силились угадать меру угрозы. Уразумев, что смута будет немалая, люди сходили со стен и спешили по своим теремам и хоромам.

 

Укрепленная стража на стенах переговаривалась шепотом. Воины, сидя кружком, обговаривали замыслы черни. Сообща порешили: князь пересилит.

 

—Эй, там,— вдруг послышался снизу голос из темноты. Эхо запрыгало по стенам.

 

Воины прильнули к скважням.

 

—Заутре рать московинская прибудет нам в подмогу. Худо вам будет!

 

Хохоча, голос удалился за Почайку.
                                      ________________

 

В тот же вечер князю Борису поведал тысяцкий:

 

- Купцы бьют тебе челом на мир с Димитрием. Бояре нижегородские тоже многие за Димитрия. В Кремле неупокой. Смута по землянкам. Кремль пред московитами не удержим.

 

Неужто мало я для града сотворял? — вопросил, понурившись, князь.

 

- Ныне водить дружбу с татарами не с руки. Она злобит людей. Все к Москве склоняются, ибо она хоть и тишком, но супротивничает. К розмирью ведет с татарами.

 

Борис подавленно кивнул головой.

 

Когда Димитрий Константинович с ратью приблизился к Нижнему Нов­городу, Борис с ближними боярами повинно вышел навстречу.

 

На другой год князь Димитрий Константинович Нижегородский выдал свою дочь Евдокию замуж за Димитрия Ивановича Московского.

Сергей Новохатский. К РОЗМИРЬЮ. (1)

Сергей Новохатский. К РОЗМИРЬЮ. (2)

Сергей Новохатский. К РОЗМИРЬЮ. (3)

Сергей Новохатский. К РОЗМИРЬЮ. (4)

Сергей Новохатский. К РОЗМИРЬЮ. (5)

Сергей Новохатский. К РОЗМИРЬЮ. (6)

Сергей Новохатский. К РОЗМИРЬЮ. (7)