Меню сайта
Категории раздела
| Страницы русской прозы [140] |
| Современная проза [72] |
| Страницы русской прозы [140] |
| Современная проза [72] |
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В Городке, где все друг друга знали как в большой деревне, посплетничать любили и обожали. Что ж тут вроде б такого: Катька Солина пробежала не в лесхозовский барак к шабашникам-гуцулам, а привернула в заброшенный сатюковский домишко, и пошла-поехала там гульба с «энтим самым»! И что выбралась вечерком продышаться и заодно «доппаек» раздобыть облапленная за пышные телеса не каким-нибудь чернявеньким мужичком, а еле-еле державшимся на ногах Валькой.
« Убийца! Распутница!» - плевались, точили остатние зубы старушонки на углах, вечные добровольные городовые, и тут же строили предположения о том, какая ужасная участь неразумного отпрыска Сатюковых ожидает, сколько ему , бедолаге, жить на белом свете осталось.
А он брел распьянешенек и в ус не дул, покрепче за Катьку цеплялся, чтоб не упасть до поры. Что ему старушечьи сплетни и пересуды: дома, вон, отец с матерью в себя придти не могут, сердечными каплями отпаиваются, узнавши с кем сынок связался. Вицей, как раньше, его не надерешь, ругань - от стенки горох, укоры да слезы юное, не изведавшее еще ни настоящей кручины, ни тоски сердце не прошибают.
Валька слышать ничего не хочет! Он голову от Катьки потерял, после бессонных страстных ночей его аж ветром мотает! В избушке любиться благодать - подшуровали малость печурку, чтоб жилым духом пахло, и напару на старом диване жарко. Жрать захочется: сбродит Валька домой, выудит чугунок с супом из печи, наестся, ежась за столом от осуждающих взглядов матушки, кое-какой еды для полюбовницы с собой прихватит.
Мать только губы подожмет: ругаться уж без толку, хоть к ворожее иди, кабы они водились. Бывало, и навестит, молча, молодых. Катька - ушлая: под одеяло с головой и лежит-полеживает, чувствует, что матушка его не сдернет. Не посмеет: какая там Катька пребывает - « неглиже» или в пальто.
Зато в райцентре, в гостях у Катьки, Валька побаивался, хотя и труса старательно « бормотушкой» заливал. Тут и на ум рассказы о Катькиных похождениях приходили, о могучих, покрытых татуировками хахалях, от которых ноги бы успеть унести.
Пока все было спокойно. Лишь младшая Катькина сестра, придя с ночной смены с завода, бесцеремонно приподняла с Вальки одеяло и хмыкнула, увидев ровесника:
- Губа не дура. На молоденьких перешла.
Две Катькины дочки детсадовского возраста к появлению Вальки отнеслись по-своему, особо не удивляясь незнакомому дяденьке.
- Ты летчик? - щупали они его кожаную куртку. - Когда еще прилетишь?
Хоть авиатором называйте, хоть ассенизатором - Сатюков на все согласен. Хоть горшком, только в печку не запихивайте!
В комнатушке спали всем табором. Теснотища! Катька подкладывала Вальку к себе под горячий бочок, но сколько приходилось ждать сего блаженного мига! Пока девчонки в своем углу в кроватке не угомонятся, пока сестра долго на узком, похожем на топчан, диване ворочается и потом - не пойми! - спит или нет.
И когда Катька предложила встречаться только в домишке в Городке - пусть и редко, но зато вволюшку наобниматься можно - Валька с радостью согласился.
Катька наведывалась - и наступал праздник! Июнь теплый, ласковый, еще без туч комарья, выманивал влюбленных из хижины. В светлых сумерках убредали они по берегу речки за окраину Городка. Валька разводил костер и, опьяневший и от вина и от близости Катьки, чего только не выделывал: и козлом через огонь скакал, и глотку драл истошно, и валил подружку на молодую травку.
Поздно ночью холодало, не спасал и жар дотлевающих углей костра. Валька с Катериной, прижимаясь друг к дружке, норовили побыстрее добраться до домишка и нырнуть в его уютное, пахнущее жилым, нутро.
- Люблю. Люблю!.. - еще долго, едва ли не до утра шептали Катькины губы...
Все бы добро бы да ладно, но запропала Катерина вскоре, в условленное время не приехала.
Сатюков заметался туда-сюда, надоумился, наконец, к подруге Катькиной Томке забежать.
- Ой, Катюшенька-то наша, беда-а! - раскатав накрашенные ярко губы, запричитала Томка. - В больницу попала!
- Чего случилось? - перепугался Валька.
- Сотрясение мозгов!
Томка, хныча, размазывала по нарумяненному лицу тушь с ресниц и со всклоченными неприбранными волосам становилась похожей на ведьму. Вальке не по себе стало, когда она, злобно скалясь, вдруг хихикнула, с ехидцей добавляя:
- В нужнике, говорят, с рундука пьяная гребнулась! И башкой об стенку! К тебе навострилась да, видать, не судьба!
Елки-палки! Сатюков побежал, сломя голову, в больницу, но на крыльце ее, переводя дух, опомнился, и страх напал. Как спросить, что говорить? Опять эти многозначительные, насмешливые, осуждающие взгляды... С Катькой-то, когда шли напару, их и не замечал, море по колено.
Озадаченный Валька, вжимая голов в плечи, принялся кружить возле здания больницы, и сразу любопытные пациенты стали плющить об стекла в окнах свои носы.
Оставался еще выход: « налить « глаза для храбрости и... Сатюков что и сделал - чем и с кем в Городке проблемы не существовало - и, нацепив для пущей маскировки солнцезащитные очки, двинул отчаянно в приемный покой.
Столкнувшись там с молодым бородатым доктором, замямлил, с тихим ужасом ощущая, как из головы улетучивается спасительный хмель:
- Мне бы Катю...
- В первой палате - не раздумывая, ответил бородач, заступая Вальке путь и вызывающе-насмешливо щурясь. - Постельный режим, пускаем только близких родственников. Вы кто ей будете, молодой человек?
- Я...брат.
- Ну, проходи...брат! - ухмыльнулся доктор и уступил дорогу.
Койка, где возлежала Катька, стояла в самом дальнем углу большой палаты, и подойти к ней можно было лишь по узкому проходу, минуя стоящие с той и другой стороны койки с лежащими и сидящими на них , стрекочущими, как сороки, старухами.
Бабки, будто по команде, замолкли и вперились в Вальку любопытными едучими взглядами, и, если б не очки, Сатюков точно бы сгорел от стыда.
- Садись рядышком на табуретку, - Катька выпростала из-под одеяла руку и, улыбаясь, пожала Валькину ладонь теплыми крепкими пальцами. - Спасибо, что пришел. Я ждала... Это-то зачем нацепил? - она указала на очки. - Все равно тебя узнали. Хочешь, чтоб волки сыты и овцы целы? Так не бывает.
Валька вконец засмущался, сдернул, но опять поспешно надел эти проклятые очки. О чем-то бы надо в таком случае говорить - попроведать ведь больную приперся, да куда там! Бабули, вон, как уши навострили, язык у Вальки сразу к нёбу прирос. Парень промычал только невнятно.
- Ладно, иди! - опять понимающе улыбнулась Катька. - Наведайся попозже, скоро вставать разрешат. А это прочти... - она торопливо сунула Сатюкову свернутый вчетверо лист бумаги. - Думала я тут много, пока лежала. О нас стобою...
Валька - едва с крыльца успел сбежать - письмо развернул:
« Ты не переживай, - писала Катя.- Я тебя понимаю, тебе трудно. Ты как между двух огней сейчас мечешься. С одной стороны - Городок, родители, а с другой - я. Не сердись на отца и мать, они желают тебе добра. Жаль, что не верят, что тебе будет со мной хорошо. Я б никогда не обидела их и словом.
Прожила на свете тридцать лет, а мало чего радостного видела. Жизнь меня поколотила изрядно, и, может, оттого я понимаю многое.
Так хочется жить по-человечески. Многим я кажусь несерьезной, пустой. Но кто бы знал какая под внешней веселостью скрывается тоска! Жуткая...
Встретив тебя, я будто очнулась. Сначала боролись во мне два чувства. Думала: зачем мне он? Может, найдет свое счастье без меня? Но чем дальше, тем иначе я думаю. Наоборот, без меня будешь ли счастлив?! К черту разницу в годах! Когда я вспоминаю о тебе, у меня ужасно хорошо на душе. Дети? Это уж тем более не помеха.
Если будет нужно, я не боюсь никакой работы. На все меня хватит. Я могу горы свернуть, лишь бы быть нам с тобою вместе. Ты знаешь, у меня мечта появилась... Будет солнечный теплый день, и мы пойдем с тобою - помнишь? - в Лопотово, на монастырские развалины. Это будет у нас самый счастливый день в жизни, вот увидишь. Мне этот день даже снится. И никого во всем мире вокруг, кроме тебя и меня...
Пусть болтают в Городке обо мне черт-те знает что! А хоть бы заглянул кто из этих людей мне в душу! Может, я добрее и человечнее, по крайней мере, не глупее их. Какая я - про себя знаю. Плохо делать людям не в моих интересах. А если уж когда развлекусь да подурачусь, так это от обиды и скуки.
Тебя я люблю. Но нужно будет убить в себе это - я сделаю. Ради близких людей жизнь научила меня владеть собой.».
ИЗ ЖИТИЯ ПРЕПОДОБНОГО ГРИГОРИЯ Перед Рождеством по санному пути тронулся обоз с кое-каким купецким товаром в Ростов Великий. С ним - пустился в путь и игумен Григорий, собираясь поклониться ростовским святыням, прихватив с собой парнишку-келейника.
Бодрой рысцой бежали лошади, на взъемах переходили на неторопливый шаг, втаскивая возы, зато под горку полозья саней только весело выскрипывали в разъезженных колеях!
Гнали веселые артельщики с товаром и не чаяли, что поджидала их курносая с косой на плече.
На перепутье дорог уже недалеко от города загнала пурга заночевать на постоялом дворе. Теснота, спать завалились вповалку.
Григория среди ночи кто-то тронул за плечо.
- Баба, энто, за печью помирает... Спроводил бы.
Игумен, разбудив келейника и переступая через тела спящих на полу людей, добрался до задвинутой в запечек лавки. Зажженный пук лучины высветил кучу тряпья; из него проглядывало лицо, непонятно - молодое или старое, тени от огня пугающе трепетали на нем.
Григорий положил ладонь на холодный, в липкой испарине, лоб женщины. Опять кто-то шепнул в ухо:
- Кончилась... Упокой, Господи, душу рабы твоея...
Игумен провел ладонью по ее лицу, закрывая выпученные глаза. Лучина пыхнула ярче, и Григорию показалось, что изведенное судорогой, застывшее лицо оскалилось в зловещей ухмылке.
Келейник рядом гнусаво забубнил Псалтырь...
В Ростове обозников свалил мор. На телах, на лицах больных вспучивались нарывы, лопались. Превращаясь в страшные гнойные язвы.
Двух чернецов, брошенных в санях посреди улочки полувымершего города, подобрала чья-то добрая душа. Мечущихся в горячечном бреду привезла в опустевший ближний монастырь, где уцелевшие иноки снесли их в общую отгороженную келью для умирающих.
Затихло вскоре все там: ни стона, ни воздыхания...
В келье той уже порешили не топить печь, боялись приблизиться - мор, говорили, в городе пошел на убыль, живым остаться можно. Со страхом взирали на занесенную снегом крышу последние насельники монастырские.
Дверь неожиданно отворилась, и, пошатываясь, держась за нее, выбрел высокий изможденный чужак чернец, захлебнулся морозным воздухом и, сделав несколько неверных шагов, упал на колени в снег. Воздев руки, захрипел надсадно:
- Братие, помогите! Живой я, замерзаю...
ГЛАВА ПЯТАЯ Две девчонки, поблескивая ляжками, едва-едва прикрытыми юбчонками, излишне взбодренно вышагивали прямо по середке шоссе. Тяжелый военный грузовик, обгоняя, потопил их в облаке сизой вонючей гари и пронзительно засигналил, солдаты, сидящие в кузове, загоготали.
Семнадцатилетние соплячки разродились в адрес обидчиков отборным матом, как будто из пивной отродясь не выкуркивали. Мимо кучки на остановке автобуса, прошли, независимо задрав носики, покручивая задами, обе румянощекие, стройные.
Женщины осуждающе поджали губы, примолкшие же мужички шарили по фигуркам девчонок, свернувших на дорогу, ведущую к воинской части, жадными взглядами.
« Мокрощелки!» - в сердцах вздохнула Катька, вроде и осуждая их и завидуя тоже.
Верно, ни заботушки, ни тоски. Стаканище водяры да жарко обнимающий под кусочком голодный солдатик, а то и не один... Хотя, мало завидного-то, уведет эта дорожка черт те знает куда. Но все же проще: переспала с солдатиком и забыла напрочь про него. Сама в их годы не хуже была. И перед муженьком, глядишь, не оправдывайся, где да с кем ноченьку проваландалась.
Вспомнился Катьке муж законный Славик...
Дернул же леший связаться, спутаться накрепко с ним, заводским инженером из райцентра. На целых пятнадцать лет старше. Лысоватый, щуплый, руки ниже коленок болтаются, будто у обезьяны, улыбается - скалит вставные зубы, точь-в-точь принораливается тебя слопать, бесцветные глаза навыкат под самый морщинистый лоб. Это уж так опротивел, обрыг за немногие годы совместной жизни!
А тогда Катька на инженеришку этого сходу глаз положила...
Опившаяся сладкого деревенского пива на выпускном вечере после школы-восьмилетки, Катька была на сеновале лишена невинности тремя стала после того девушке шапочка набочок. Катька, протрезвев, никому и не подумала жалиться, отряхнула смятый подол платья, смахнув сенную труху, добрела до пруда, выкупалась. Трясясь голышом на предутреннем холодке, всплакнула было, но, закусив губу, надернула платье и побрела к отцу в деревеньку.
Она настырилась пожить в райцентре - нескольких сросшихся рабочих поселках, утопающих в болотистой низине возле Сухоны-реки и денно и нощно удушаемых клубами фабричного ядовитого чада.
Катька помыкалась здесь туда-сюда, в конце концов надоумил ее кто-то приткнуться - ни много ни мало - на курсы шоферов. Устроившись на работу в одну «шарагу», получила Катька дряхлый, сыплющий запчастями « моосквичонок». И не вылезать бы ей, чумазой и провонявшей бензином, из под него, да много нашлось охотников автомобилю ремонтишко любой учинить, так что Катерине о привлекательности своей заботится не пришлось.
Девятнадцатый годок шел девчонке - цветок. И каждому - будь то сопливый, только что от мамкиной юбки парень иль почтенный папаша семейства - желалось отщипнуть от него лепесток. Катька особо не церемонилась, давала, не скупилась. Даже престарелый, еще хуже своего служебного « Москвича», начальник « шараги» Иван Семеныч, бывало, не удерживался, клал сухую, испещренную сиреневыми жилками ладонь на округлое Катькино колено, елозил ею по ноге, щуря блаженно глаза, и Катька понимающе терпела.
Славик прикатил за какими-то бумагами к Ивану Семеновичу на изрядно потрепанной, но собственной «Волге». Что-то не сладилось, пришлось ехать в соседний Городок, и провожатой инженеру, хитроумно сославшись на хвори, Иван Семенович отрядил Катьку.
По дороге - слово за слово, у Славика нашлась бутылка «Шампанского» с шоколадкой, придорожный лесок красотою попутчикам приглянулся , да и погодка пригожая шептала-нашептывала...
Катька, которой приходилось прежде довольствоваться парой стаканов дешевой «мазуты» или ж на хороший конец - водки, долго не ломалась. Славик оказался в делах блудных не промах, с грубой угловатой шоферней, норовящей сграбастать в железную хватку в свое лишь удовольствие, близко не поставишь.
И Катерина вцепилась в него жадно, до одури... Они встречались почти каждый вечер, укатывали на машине куда-нибудь в глухомань, подальше от глаз знакомых, и жарко любились ночи напролет. Славик изоврался весь жене и двум пацанам насчет «командировок», но синие мешки под глазами и иссохшее тело, колеблемое ветерком, мертвецки непробудный сон в редкие ночевки дома выдавали мужика.
Супруга с ним развелась. Славик, видимо, особо не огорчаясь, затеял шумную пьяную свадьбу с Катькой.
Гордо задирая нос, довольнешенек, косился он на юную невесту с изрядно выпячивающим под подвенечным платьем животом.
Славиковой родни, презревшей его за такой поступок, на свадьбе почти не было, собралась многочисленная веселая Катькина родова. Лихо отплясывал отец, сеструхи перешептывались и посмеивались за столом, разглядывали вою старшую с выкурнувшим невесть откуда женишком, мать с грустью вздыхала, не ведая радоваться ей или печалиться...
За последним дело не стало. При дележке имущества с бывшей супружницей свою знаменитую «Волгу» Славику пришлось продать: пополам машину не распилишь, а из квартиры уйти в комнатенку в бараке. Мстительная первая жена накануне развода побегала по всяким комитетам: Славик схлопотал по партийной линии добрую выволочку, и на службе его из главинженеров сходу выперли, как юнца на побегушки поставили.
К дочке в полутьме барачной каморки Славик не торопился питать отцовских чувств, охладел и к Катьке, исчезал подолгу неизвестно где и возвращался пьяным и злым на весь свет.
Катька пробовала жалеть несчастного муженька, даже не выясняла уж, где его черти порою носили. Но когда Славик, заросший колючей щетиной после очередной «отлучки», сытый вдрабадан, оскалился злобно на старавшуюся стащить с его ног сапоги жену: « Из-за тебя всё, сучка, потерял!», у нее всякая жалость пропала.
«Так ведь тебе, старому хрену, молоденькой захотелось!» - крикнула она.
Славик вцепился ей в платье, разодрал его. Катька оттолкнула опротивевшего окончательно мужа, ушла на улицу, долго ревела на крыльце под доносившийся в неприкрытую дверь равномерный храп супруга....
Подговорив соседскую бабку поводиться с дочкой, она устроилась на завод гонять на каре. Вздохнулось легче.
Славик вскоре втяпался в нехорошее дело: с мужиками стянул с завода какие-то детали и пристроил их по сходной цене - на гулянки деньжонки требовались. Еще по дымящимся следам «коммерцию» разнюхало ОБХСС, ушлые Славиковы компаньоны отвертелись как-то, а Катькиному муженьку пришлось сесть на «зону».
Катька вновь искренне пожалела его, когда он, стриженный наголо, лопоухий до несуразности, исхудалый, при первом свидании жадно вцепился в ее тело.
Но потом - то ли ему показались подозрительными чересчур излишние ласки жены, то ли насытившись, просто из «профилактики», - Славик больно крутанул сосок на Катькиной груди и взвизгнувшей супружнице закатил пощечину.
« Шлюха! Сука!»
Катька бы легко, как перышко, могла сбросить его с себя, но лежала беспомощная, раздавленная...
После той ночки в комнатушке с зарешеченным окном пошла она по рукам. Увлекалась не только холостяжником, отбивала и мужей от законных жен. Мужички, и писаные красавцы и плохонькие, лядащие, убийственно летели к пышногрудой улыбчивой Катюхе мотыльками на огонь и, недолго потрепыхавшись, с подпаленными крылышками уползали виниться перед своими полоротыми половинами.
Катька, выжав и выпив до капельки очередного «хахиля», расставалась с ним через недельку-другую без особых сожалений, благо уже начинала погуливать с другим, а кто-нибудь третий топтался на « подхвате». От нее не убудет...
Так стали утверждать злые языки. И в родимом ли Городке появлялась Катька или шагала по улицам задымленного грязного райцентра - недобро косились и шипели на нее бабы и жадными глазами провожали ее фигуру мужики, крякая, скобля в затылках. Кое-кто, побойчей и понахрапистей, позабыв про жену и детушек, бесстыже лип к Катьке, сыпал шуточками-прибауточками, норовил шлепнуть ее по ядреному заду.
Однако, с некоторой поры руки распускать стали побаиваться...
Катька не смогла простить Славику того унижения на тюремной «свиданке», больше не наведывалась, хотя и посылал он ей жалостливые, зовущие письма. Срок у него был небольшой - для него долог, а для Катьки это время промелькнуло почти незаметно. Вторую дочку прижила и , кто отец, затруднилась бы ответить.
День настал, которого она страшилась и желала, чтоб оттянулся он как можно дольше. Возвернулся Славик. Катька, разузнав, что освободившегося муженька видели подходившим к дому, а потом еще и в пивнухе, завалившись к подруге, напилась в стельку и только уж после заявилась домой, разве что не валяясь и с размазанной по всему лицу « штукатуркой» .
Она смутно помнила, что говорил, кричал Славик, провалилась вскоре в бездонную черную яму и очнулась от боли, лежа ничком на полу, полуголая, со связанными за спиной руками.
Муж расхаживал около, подпинывал ее под бока носками сапог.
- Очухалась, сука?!
Славик со злобным смешком всадил от души Катьке пинок, что она взорала и, кряхтя - откуда у слабака и силы взялись! - рывком перевернул ее на спину.
- Раскорячилась, шалава! - он сел на табуретку напротив пытавшейся подняться с пола жены и бесполезно сучившей ногами, издевательски захохотал, с презрением разглядывая Катьку, смачно харкнул на нее. - Наслушался я про тебя в пивнухе. Что с тобой, стерва, и сделать? Прикончу...
Катька, перестав двигаться, обреченно растянулась на полу, отвернув от Славика в сторону лицо, и прикрыла глаза. Будь что будет...
Славик вдруг спрыгнул с табуретки, бухнулся на колени и подполз к Катьке, сипя что-то жалостливое, мокрыми противными губами ткнулся в грудь.
- Пошутил я, Катя! На « понта» хотел тебя взять, поучить маленько. На «зоне» о тебе только и думал.
- Руки развяжи!
- Сейчас! - Славик проворно распутал жене руки.
Катька, брезгливо отстранившись от него, встала, прислонилась плечом к теплой печной кладке, принялась разминать затекшие кисти рук.
- Лучше бы ты не возвращался....
- Я?! - тонко взвизгнул Славик. Гулять понравилось? Я тя порешу-у!
- Трус! Только с пьяными бабами и воевать! Бей!
Славик, ретиво заверещав, схватил маленький топорик для щипания лучины, но Катька - откуда и силы взялись, может, когда увидала на мгновение лица дочерей - опередила мужа, шлепнула его по лысому темечку увесистым березовым поленом. Мужичок по-заячьи вякнул и, выронив топор, затих на полу.
Катька в задумчивости подержала в руках изодранное в лохмотья платье, бросила его на тело Славика, накинула на себя кухонный халатик и пошла заявлять в милицию - Человека убила.
Думала - посадят, а присудили год «принудки»...
Подъехал долгожданный автобус, пассажиры, толкая друг друга, устремились в салон поскорее занять места.
Катька пропустила всех вперед и еще стояла какое-то время, колебалась: ехать - не ехать. Но представив красивого юного мальчика, ждущего ее в Городке, усмехнулась, взбираясь в автобус: « Ничего, Екатерина Константиновна, не все, видать, еще от жизни ты взяла!»
| |
|
| |
| Просмотров: 486 | |