Вера Семеновна Феофилова родилась в 1929 году в семье русских беженцев в Китае. Рано лишилась отца и матери и воспитывалась в шанхайском детском приюте, основанном свт.Иоанном Максимовичем.
Профессионально занималась певческой деятельностью. В настоящее время является одной из солисток хора при митрополичьей Крестовой церкви в Кройдене (Австралия). Ко дню пятнадцатилетнего юбилея прославления во святых ее учителя и наставника Вера Семеновна поделилась своими воспоминаниями с корреспондентом Православие.Ru.
***
- Вера Семеновна, расскажите, пожалуйста, о себе.
- Я родилась 2 сентября 1929 года в Хантахэнзе, недалеко от Харбина, в Китае. Потом наша семья переехала в Шанхай. В нашей семье нас, детей, было четверо. В Шанхае мы не могли найти квартиру, даже комнату: не пускали с детьми. И моему папе сказали, что можно обратиться к владыке Иоанну, и он поможет. И вот таким образом мы попали в приют, устроенный владыкой. Приют был назван во имя святителя Тихона Задонского.
Жить вообще тогда было трудно, трудно было и папе устроиться куда-нибудь. И мама была не очень здоровая. Мы приехали в Шанхай приблизительно в 1940 году, а 1942 году мама скончалась. И мы остались насовсем в приюте, там и выросли все. Я жила в приюте до 1949 года. Мы там ходили и в школу, а владыка всегда был к нам добр и внимателен, как хороший отец и настоятель. И мы к нему обращались со всем, как к родному отцу.
Во время войны было трудно. Но мы голодными не были, все-таки что-то получали. Вообще приют существовал на пожертвования людей. До войны в Шанхае много было иностранцев, и они жертвовали в приют. В приюте в первый год, как я только туда попала, я кушала лучше, чем когда-то дома. Во время войны, конечно, было тяжело, но кусочек хлеба с горячим чаем по утрам нам давали, а в обед и вечером нам суп или кашу делали, и кормили в общем-то так в течение всей войны. И только после войны, уже в 1947 году, у нас появилось и мясо, и все такое. В приюте и одевали всех, потому что у детей, которые жили там, были только или мамы, или папы. Семей целых не было, так чтобы и папа и мама были.
И владыка всегда старался дать всем образование, даже и высшее образование помог некоторым получить.
- Владыка сам был очень ученым человеком.
- Да, ученым. Я в 1947 году закончила гимназию. А в 1949 году нам пришлось эвакуироваться на Филиппины. Во время войны у нас в приюте было около 400 человек. Было два отделения: один дом, где девочки жили, и дом в минутах 30-40 ходьбы, где жили мальчики. Мы вставали по гудку, потом гимнастика, потом молились. Летом девочки вышивали, потом эти скатерти продавали. Особенно этим нужно было заниматься во время войны: надо было как-то заработать денег. Мальчики спортом всегда занимались: гимнастикой, с шестом прыгали, бегали. В общем, здоровая была жизнь.
У меня от приюта остались только хорошие воспоминания. Потому что те дети, которые жили дома, не имели всего того, что мы имели в приюте.
- Вы лично с владыкой Иоанном общались?
- Конечно. Нас же с каждым пустяком к нему отправляли, а особенно когда в чем-то провинились: тогда нужно было идти с владыкой разговаривать. Владыка Иоанн подписывал нам и дневники школьные. И он всегда понимал каждого, умел подойти к каждому. И если что-то было нужно, надо было спрашивать у него официально. Не заведующую приютом, а владыку.
В приюте была домовая церковь, там каждый день служили, и надо было составлять тропари на каждый день. Так мы научились и петь, и читать по-церковнославянски еще в детстве. С владыкой очень просто было. Мы его не боялись. Мы все его просто обожали.
- А после войны владыке пришлось покинуть Шанхай.
– Владыка оставался в Шанхае какое-то время. У него, по-моему, была виза в Америку, но он заехал на Филиппины, на Тубабао, островок. Там с нами пробыл, наверное, месяца три. На этом островке оказалось около пяти тысяч русских.
Часть приюта он смог, договорившись с американским правительством, перевезти в Сан-Франциско. И когда привез ребят туда, то купил дом, чтобы им было где жить. И пришли попечительницы и говорят: «Ребят мы можем устроить на работу куда-нибудь». А владыка: «Нет, мои ребята должны еще учиться. И они будут учиться, а не работать». Все они вышли в профессора, в доктора и инженеры благодаря только его настойчивости. Мой брат тоже должен был ехать в Сан-Франциско, и владыка этого хотел. Но брата забрали в Австралию. А владыка Иоанн постриг его в чтецы еще в Шанхае. Он прекрасно читал, чудесный у него голос был. И владыка даже откладывал для него деньги, чтобы он смог приехать в Америку. Вот так владыка относился к детям.
- С кем-нибудь из воспитанников приюта встречались потом?
- Много шанхайцев в 1947 году уехали из Филиппин в Россию. Сначала забирали детей в детский дом, а потом уже ехали семьи. Я потом старалась разыскать кого-нибудь. Но многие уже ушли в мир лучший.
Я была в России в 1990 году, очень хотела увидеть тут кого-нибудь из бывших воспитанников приюта. Кто-то в это время жил в Днепропетровске, еще – в городе Гай Оренбургской области. Мы встретились в Москве. Я переписываюсь с ними.
Слышала еще, что некоторые в Свердловскую область попали или в сам Свердловск.
Я очень хочу разыскать кого-нибудь из бывших воспитанников. Даже давала объявление в газету, думала, может быть, кто откликнется. Но ничего не получилось. А, может, просто не читают газет. Вообще найти кого-нибудь непросто: нужно знать точную дату рождения; недостаточно того, что в 1947 году уехали из приюта.
- Какую-то роль в вашей личной судьбе сыграл владыка Иоанн?
- Очень большую. Когда я родителей потеряла, то одно время не хотела учиться, бросила. А владыка меня подозвал и говорит: «Ну, и что ты собираешься делать?». Я говорю: «Буду в приюте полы мыть». Он ничего не ответил. Пришла я на выпускной бал. И чувствую, что не могу без школы. Подошла к директору и сказала, что хочу вернуться. Пошла и к владыке, говорю: «Благословите, я хочу снова заниматься». Он отвечает: «Благословляю, иди с Богом». А потом, когда я пришла на занятия, он мне и говорит: вот, когда все в течение года учились, ты хотела гулять, а теперь они все гуляют (а была жара), а ты учишься. Ну, что же поделаешь: я на второй год не хотела оставаться.
Он и пошутить мог. Нас очень понимал. Даже жаргон с ребятами употреблял.
Захотелось нам как-то вечеринку устроить на праздник. Пришли к владыке: «Владыка, благословите на вечеринку» А он: «Вот чудачки, право же, зачем же я вас буду благословлять на вечеринку?!». Вот такие мелочи, но они яркие. Наша жизнь не была одни кресты да поклоны. Хотя владыка был строг. И в церковь мы много ходили. У нас даже было две литургии. Ранняя в соборе служилась, приучались и на раннюю ходить. Священников не хватало, чтобы в нашей церкви служить. А владыка всегда приходил и на раннюю литургию, и позднюю служил.
Бывало, подумаем, что его нет на службе, сократим петь что-нибудь, и тут вдруг он зачёкает: «Повторить сначала».
- А на вечеринках чем занимались?
- Пели, танцевали. Американские танцы, фокстроты нам не позволяли танцевать, тут было строго, надо было только русские народные танцы. Но нам хотелось и фокстроты. Тогда из ребят кто-нибудь становился на страже. Прибегает: «Архиерей идет!». И мы сразу польку-бабочку начинали танцевать.
- У вас остались какие-нибудь фото тех лет?
- У меня были фотографии, но я их отдала, когда собирались в Сан-Франциско выставку делать, а потом альбом о приюте. Отдала все фото, там и с парада были, и гимнастика, и марш. Но, кажется, альбом не получилось сделать. Я написала, спросила: как продвигается? Молчание. Обидно. Ведь я и письма владыки отдала, что он мне писал когда-то в Австралию. Теперь очень жалею, что ничего не оставила. Я тогда и Библию послала с подписью владыки. Когда мы заканчивали, нам всегда выдавалась Библия, и на ней была подпись владыки Иоанна.
Письма были или ко дню ангела, или к Рождеству.
- Про владыку Иоанна в Москве выпустили книгу. Написал отец Петр Перекрестов, а издал Сретенский монастырь, в семинарии при котором я учусь.
- А ко дню ангела владыки мы пели ему песню: сами написали стихи и музыку.
Владыка был необыкновенный человек. Ему нельзя было сказать неправды. Он тогда смотрел так и говорил: «Не лукавь». Он не хотел говорить, что ты неправду говоришь. Всегда только: не лукавь.
- Владыка чувствовал, наверное, что все думали?
- О, конечно! Он же и исцелял еще. Мне должны были сделать очень тяжелую операцию. Позвонили в приют сказать, что мало надежды. А мне было тогда 16 лет. И вот словно я просыпаюсь и слышу голос владыки, а я как будто далеко-далеко где-то, высоко-высоко. И я вижу, как все стоят где-то внизу и очень переживают из-за меня. И только голос: «Вера, открой глаза. Вера, я тебе говорю: открой глаза» И туман стал расходиться, расходиться, я открыла глаза. И владыка спрашивает меня: «Кто там стоит?», и показывает на стоящего у кровати моей. Я ответила. Он еще: «А там кто?». Я опять ответила. Он сказал: «Господь тебя благословит», – и ушел. И я стала поправляться после этого. Это было, по-моему, в 46 году. Он много исцелял. И мою приятельницу тоже. У нее тоже очень тяжелая болезнь была.
Он всегда ходил по госпиталям. И вот один случай был такой. У нас был еврейский госпиталь, очень на хорошем счету. И он пришел туда, а когда хотел уже возвращаться домой, к нему подошла женщина и говорит: «Владыка, у меня сын больной, Михаил». А он на нее посмотрел и сказал: «Он у тебя не Михаил, он у тебя Мойша, но Господь тебя благословит, и он будет здоров».
- А как вы думаете, люди чувствовали, что он святой человек?
- Конечно, это уже все знали.
Беседовал Симеон Бойков
