Екатеринодар был занят большевиками и превращен в крепость. Начались жестокие бои. Отряд полковника Неженцева утратил за три недели более половины личного состава. 12 апреля корниловцы вышли на окраину города, и попали под шквальный огонь пулеметов. Генерал-лейтенант Антон Деникин много лет спустя в своих мемуарах вспоминал этот бой: «… Открытое снежное поле простреливалось пулеметами с двух сторон. Не было ни единого холмика, где бойцы бы могли укрыться. Черные шинели корниловцев на белом снегу были прекрасными мишенями для врагов. Цепи залегли, и, казалось, никакая сила не заставит людей подняться в атаку. Огонь был настолько плотным, что пулеметные очереди искажали видимое пространство… Внезапно высокая фигура полковника Неженцева спокойно поднялась. Он неторопливо отряхнул полы шинели от снега и тихо скомандовал: «Корниловцы, вперед. Никто за нас этого не сделает…». Пуля попала ему в голову. Он упал, затем поднялся, сделал еще несколько шагов и был прошит пулеметной очередью… Когда Корнилову доложили о гибели полковника, генерал был потрясен. Неженцев для него был своеобразным талисманом всего Белого движения. На следующий день Лавр Георгиевич Корнилов был убит вражеским снарядом».

Герой не есть безгрешный или безошибочный человек; он грешен, как и все люди; и в жизни его могут быть неудачные шаги и ошибки. Но ошибки его, как и его подвиги, суть ошибки его народа и подвиги его народа. В них — он со своим народом одно. И если он совершит ошибку вместе со своим народом, то потом он первый отходит от нее, отвергает ее, ищет новых путей, путей спасения, и первый принимает на свои плечи бремя беды и бремя искупления...

И народ понимает это и идет за ним. И если идет не весь и не сразу, а сначала в лице своих лучших сынов, то потом идет весь, идет по путям своего героя, вспоминая его облик, произнося его имя и славя его дела.

Герой подъемлет бремя своего народа, бремя его несчастия, его борьбы, его искания; и подняв это бремя, он побеждает, — побеждает уже одним этим, что указывает всем путь ко спасению. И победа его становится, как прообраз и как маяк, как достижение и как призыв, источником победы и началом победы для всех, связанных с ним в одно целое патриотическою любовью. Вот почему он остается для своего народа живым источником бодрости и радости; и самое имя его звучит, как победа.

Не поставлен еще национальный памятник от лица России Лавру Георгиевичу Корнилову. Но будет поставлен наряду с памятниками Минину и Пожарскому. Негде нам еще соорудить его из камня и металла. Но уже сооружен он в наших сердцах... И ныне у такого духовного памятника собрались мы, чтобы сосредоточить на его деянии наши помыслы.

Прогремевший в 9 часов 43 минуты 31 марта 1904 года взрыв японской якорной мины лишил 1-ю Тихоокеанскую эскадру ее флагманского броненосца «Петропавловск», 650 офицеров и матросов, командующего вице-адмирала С. О. Макарова. Россия потеряла не только корабль и своих моряков, но и известного художника-баталиста Василия Васильевича Верещагина. О гибели Степана Осиповича и значении этой утраты для отечественного флота написано много, и на фоне неблагоприятного в целом хода военных действий смерть Верещагина осталась в тени. Хотя для русской истории, культуры и искусства Василий Васильевич сделал немало.

7 апреля 1951 года в лагерной больнице под сибирским Тайшетом умер пожилой зэк – как было написано в заключении о смерти, «от туберкулеза легких и старческого маразма». Покойному было 67 лет – не такая уж глубокая старость, – всю жизнь он обладал весьма ясным умом, так что вторая часть лагерного «диагноза» вызывает сомнения. Может быть, советская власть хотела напоследок пнуть этого человека, ведь он был ее ярым противником. Его звали Сергей Николаевич Войцеховский. Русский офицер, генерал двух армий, гражданин Чехословакии, которая стала его второй родиной – но, увы, в конце концов не сумела его защитить.

В сентябре 1920 года генерал Врангель задумал Заднепровскую операцию: 2-я армия (генерал Драценко), переправившись через Днепр у Ушкалки пехотой и конницей, шлет свою конницу по правому берегу реки, чтобы с тыла взять советское предмостное укрепление у Каховки; 1-я армия (генерал Кутепов), удерживая фронт от Мариуполя до Синельникова, перебрасывает часть своих сил за Днепр, чтобы связать противника на пространстве от Екатеринослава до Николаева и тем облегчить 2-й армии выполнение ее оперативной задачи.

От города Александровска через остров Хортица генерал Кутепов направил Корниловскую ударную, Марковскую дивизии и Кубанскую конную дивизию генерала Бабиева, причем корниловцы и бабиевцы должны были идти к Никополю, пробиваясь через 2-ю Советскую конную армию (командарм Гай, имевший 2-ю, 16-ю и 21-ю конные дивизии); марковцам же было дано задачей прикрывать бабиевцев и корниловцев от советских резервов, которые могли бы подходить от Екатеринослава.

22-го марта 1936 года в городе Сараеве скончался генерал-лейтенант Борис Викторович Адамович.
Похороны прошли с полагающимися его чину почестями, оказанными военными югославскими властями при большом количестве представителей административной власти и местного населения.
Директор был похоронен на Кадетском Кладбище, о котором он в бытность Корпуса в Сараеве непрестанно заботился и где заранее указал место своего захоронения.
На общем памятнике Кадетского Кладбища были выгравированы строки его стихов, посвященные скончавшимся воспитанникам Корпуса: „Листки отлетевшие, весной чуть пригретые.
Мечты недозревшие и песни неспетые".
Присутствовавший на похоронах представитель кадетского корпуса полковник Петр Владимирович Барышев в прощальном слове подчеркнул, что покойник никогда не изменял своему девизу „к Высокому и Светлому знай верный путь".
По этому пути он вел за собой и своих воспитанников, внедряя безграничную любовь к родине, стойкость в борьбе за правду, неподкупность, самопожертвование в достижении поставленной цели.

В первых числах апреля 1917 года под влиянием агитаторов толпа солдат собралась у комендатуры с целью ареста коменданта. Опасаясь расправы, офицеры и военные чиновники попрятались. Вдруг появился Каледин. Его спокойная фигура проталкивается между солдатами. Вокруг крики, шум, бурные речи… Генерал Каледин поднимается на грузовик. Все смолкло. Не спеша, ясно и громко Каледин заявил: «Пока я жив, вы коменданта не увидите»… Затем, переждав рев разъяренной толпы, продолжал: «Стыдись, русский солдат, ныне свободный, по воле агитаторов связавший душу армии и честь России. Офицеров, которые, как и вы, не знали отдыха и умирали на полях сражений, вы изгоняете и убиваете. Подумайте, что вы будете без них делать? Идите же по казармам и еще раз хорошо обо всем подумайте!» Закончив речь, Алексей Максимович спустился с грузовика и медленно пошел в штаб через солдатскую толпу, которая перед ним молча расступалась. После его ухода все стали без шума спокойно расходиться.

"Много сейчас говорят о монархии, эти монархисты теперь… Мне, например, когда я приехал, говорят:

-Почему Вы не вступаете в монархическую партию?

Я говорю:

-Только потому, что я монархист. Разве когда-нибудь можно думать, что монархия – это партия? Это идея, а не партия! Что я – социалист-революционер? У вас: разделились вы на всяких монархистов, каких только у вас нет. Нет, я никогда у вас нигде не буду. Я – монархист, но я не желаю быть партийным монархистом. Что это значит?"

В ноябре 1920 года остатки Русской армии генерала барона Петра Врангеля покинули последнюю пядь родной земли и ушли в неизвестность. Тысячи поверивших в милосердие победителей и оставшихся в Крыму до сих пор лежат в безвестных могилах полуострова...

Белая армия эвакуировалась в Турцию на 126 судах, что, по всей видимости, остается крупнейшей в мировой истории морской эвакуацией. Россию тогда покинули 145 693 человека (в том числе 50 000 солдат и офицеров), не считая судовых команд.

Крымский исход 95 лет назад стал одной из трагических страниц истории нашей страны, напоминающей и сегодня о жестокости и бескомпромиссности гражданских войн. Мало кто знает, что одним из организаторов эвакуации, спасшей от гибели десятки тысяч людей, был скромный русский генерал Николай Николаевич Стогов.

Узнав о том, что только что оправившийся от войны Парагвай созывает военных специалистов, в марте 1924 года Иван Тимофеевич отправляется в путь по зову сердца. Знакомый ему с детства по книгам и картам Парагвай предлагает достойные условия существования - восстановление в воинском звании, хороший оклад и уверенность в завтрашнем дне. Благодаря стараниям брата в Париже, Ивану Тимофеевичу удаётся пригласить выдающихся учёных и военных Российской Империи на службу их новой родине - Парагваю.

Но прежде чем сформировать «Русский Очаг» Ивану Тимофеевичу вместе с сослуживцами предстоит совершить 13 географических экспедиций в область Чако, которая занимает между Боливией и Парагваем территорию равную по площади четверти Франции. Благодаря совершенным экспедициям были составлены карты местности, найдены источники воды и установлены дружественные контакты с населявшими область индейцами. Последние настолько прониклись уважением к русском генералу, что сделали его вождём одного из племён, прозвав его Алебук(«Крепкая рука» в переводе с индейского наречия).

После мира, заключенного поляками с большевиками, Крыму угрожала несомненная опасность. Большевики перебрасывали с польского фронта громадные силы. Большевистские газеты открыто призывали коммунистов кинуть на фронт все лучшие силы, чтобы сбросить генерала Врангеля в море. Командование учитывало это положение и готовилось принять смертельный и, очевидно, последний бой. Ежедневно в управление с фронта прибывали врачи, фельдшера, сестры милосердия, и от них мы знали о положении фронта. Армия была в отличном состоянии. Дисциплинированная и героическая она железной броней стояла на своих позициях, сознательно и твердо выжидая вдесятеро сильнее противника. О бегстве и даже об отступлении не могло быть и речи. Это были последние стойкие борцы за свою Родину.

"...Он был настоящим русским барином - может быть, последним - каких уже более не будет... Он был пропитан запахами жизни, повседневной жизни, и как поэт - а он являлся поэтом в широком смысле - он умел о них говорить: запах снега, запах осени (который он узнает в некоторых великих духах двадцатых годов), запах утреннего кофе отца, запах цветов, цветов его детства в деревне, в Крыму, летом. Он всюду умел с глубокой чувственностью открыть запахи красивых вещей; ныне его душа в раю парфюмеров с наслаждением вдыхает невещественные запахи неба, напоминающие ему запах снега так любимой им русской зимы..." - сказал на собрании Технического Общества Парфюмеров 20 января 1983 года, посвященном памяти К. М. Веригина его друг Юрий Гутзац.

На якоре стоит эскадра в 120 кораблей с населени­ем около 130 тысяч человек. Малоазиатский берег с предместьем Мода и оригинальным маяком широко ку­пался в лучах склоняющагося к закату солнца. Мрамор­ное море, оправдывая свое название, играло переливами цве­тов своей пятнистой поверхности. Корабли были изолиро­ваны друг от друга, и слухи передавались отрывочно.

Население трюма нашего парохода все больше демора­лизовалось. Ширилась разнузданность и хулиганство. Глупые остроты, ругань, отрывок хамской песни. Трюм не отап­ливался и было холодно. Съедаемые паразитами люди полуголодали. Говорили о том, что «где-то и что-то» есть и что «там едят». Дикий эгоизм царил в каждом чело­веке. Зависть и злоба проявлялись друг к другу.

Трудно поддаются пониманию современника события революции и не легко в них разобраться. Сам человек незаметно для себя меняется и прогрессивно опускается. Справится ли история с правильной оценкой этой страшной катастрофы, сомневаюсь. Прекрасное, великое и мудрое - образ и поведение Императора Николая Второго - причуд­ливо, сплетается с отвратительным, низким и пустым - поведением его предателей. Порывами в душе людей то проносится вера и надежда, мечты и радость, то охватыва­ет уныние, страх и отчаяние безнадежности.

Тот, кто покинул Севастополь в феврале, во время развала армии Деникина, едва ли узнал бы его 1-го октября 1920 года, когда я вернулся туда с Лемноса, оправившись от сыпного тифа, после шестимесячного пребывания в английском концентрационном лагере на положении неплененного военнопленного.

«Верю, что настанет время, и Русская армия, сильная духом своих офицеров и солдат, возрастая, как снежный ком, покатится по родной земле, освобождая её от извергов, не знающих Бога и Отечества. Будущая Россия будет создана армией и флотом, одухотворёнными одной мыслью: «Родина – это всё», — так писал П.Н. Врангель ещё в Севастополе. Ныне, 95 лет спустя, спасение нашего Отечества всё также заключено в сердечном восприятии этой мысли всем нашим народом. В отказе от партийных дроблений и личных амбиций во имя России. В живом и предметном служении ей, пример которого дали генерал Врангель и его сподвижники. Иначе и Россию, и всех нас постигнет новая катастрофа, ещё более страшная, ибо уходить нам уже будет некуда. «Русские люди! Помогите мне спасти Родину!» — этот почти столетней давности призыв Белого Вождя вновь обращён сегодня к нам. Поспешим же на этот зов – сердцем и всяким делом своим!

Мне думалось еще тогда в Румынии, а что, если Россия возродится и станет опять в ряду культурных стран, как тогда должна будет себя чувствовать румынская интеллигенция и какие взаимоотношения в культурной жизни этих двух государств будут возможны. Румыны расстреливали в упор Русскую интеллигенцию, бегущую к ним спасаться от шайки каторжника Котовского.

Это была уже не война. Женщины, дети, старики - гражданское население бежало теперь от большевиков. Их отсылали с Румынского берега обратно и отдавали в руки грабителей. И тут в плавнях реки Днестра в 12-ти градусный мороз гибли кто... не солдаты, не войска, а русские люди, представители русской интеллигенции, заслуженные чиновники, общественные деятели, которые уходили от ужасов большевизма. Не большевиков расстреливали румыны, а русскую интеллигенцию.

История, конечно, не отметит на своих страницах эти сотни и тысячи русских людей, погибших на румынской границе. Это не столь крупное событие, чтобы уделять ему особое внимание с точки зрения исторической, но для культуры, цивилизации и вопросов этики и морали эта «Днестровская трагедия» не может пройти безследно.

Мне и до сих пор, то есть на четырнадцатом году беженской жизни, сплошь и рядом приходится встречать людей полуголодных. По моему мнению, это одно из самых острых и безотрадных явлений нашей беженской жизни. Хроническое недоедание в течение очень многих лет, а для некоторых с первых дней эвакуации, которая уже начинает забываться, это явление столь обычное, что о нем даже не говорят, но оно видно.

Стоит попасть куда-нибудь на именины или иной русский праздник, где угощают, и тут видны эти полуголодные люди. Несмотря на всю воспитанность человека, здесь видна его жадность, которая вызвана голодовкой. Вкусные блюда, закуски - это такой соблазн, перед которым не устоит и сытый человек. И вот ешь сколько угодно, но организм отвык и не в состоянии переварить всего съеденного. И на следующий день человек болен. Я слышал часто распоряжение начальницы института о том, чтобы приезжающие родители не перекармливали своих детей. Они не привыкли к этому.

Крым экономически задыхался. Жизнь дорожала с каждым днем. По сравнению с первым нашим пребыванием в Крыму в июле месяце цены значительно поднялись. Жить было трудно. Мы получали жалования 14000-16000 руб. в месяц и кормовые в сутки 1200 руб. в то время, когда рабочие имели десятки тыс. руб. в день, а подростки - сельскохозяйственные рабочие зарабатывали поденно от 2000 руб. Пришлось перебиваться и почти голодать. Утром мы выпивали стакан молока - 400 руб., днем ели в харчевне борщ без жиров - 500 р. и вечером вновь покупал стакан молока. Кроме того, ежедневно мы покупали 2 ф. хлеба - 600 руб. Наш ежедневный расход в 2000 р. превышал наш бюджет, и мы вынуждены были хлопотать о зачислении нас на довольствие при этапе N 49. Мы получили обед и ужин за 1000 р. в день. Рестораны были для нас недоступны. Повсюду обед стоял не меньше 1800 руб.

...

Рано утром меня вызвал к себе Начальник Санитарной части и лично приказал сейчас же грузить имущество лазарета в вагоны и не отпускать от себя служащих. Все надеялись, что дивизия генерала Бабиева разгромит под Ольгинской красных, и мы тотчас двинемся к Екатеринодару. Всем хотелось скорее уехать из Ахтарской, тем более, что ежедневно утром и вечером над станцией появлялись большевистские аэропланы, сбрасывавшие бомбы и стрелявшие из пулеметов. До сих пор они вреда не причинили, но морально действовали невероятно. Мы торопились, и как нарочно в момент погрузки над самым поездом появился аэроплан, бросавший бомбы и стрелявший из пулемета. Мы попрятались в вагон и оттуда наблюдали, как далеко за вокзалом разрывались эти бомбы.

Непреступной цитаделью возвышалась на берегу Аму-Дарьи, у выхода из ущелья Гинду-Куш крепость Дейдади, построенная англичанами в Афганистане для защиты своих индийских владений на дальних подступах. Бдительны были афганцы, и страшной смертью грозила русским разведчикам попытка узнать план укреплений крепости, а потому оных добыть не удавалось. Крупный исследователь Центральной Азии, начальник 4-й Туркестанской линейной бригады генерал М.Е. Ионов очень огорчался этому факту и не раз сетовал на неприступность цитадели. Однажды сокрушения генерала дошли до слуха молодого капитана, недавно прибывшего в Туркестан и сразу полюбившегося Ионову свой тягой к знаниям и исследованиям. В тот же вечер капитан попросил у благоволившего к нему генерала трёхдневный отпуск и, получив его, направился к знакомым туркменам, язык которых знал, как родной, а потому имел возможность сойтись с ними довольно коротко.

Утром стоял сильный туман и моросило. Хотелось скорее переправиться на тот берег, где были видны строения. Часов в семь утра - это было 16 августа - мы были переправлены в Ачуев. Длинный челнок на 6 человек был наполнен на вершок водою. Рассуждать было нечего. Я смело вступил по щиколотку в воду и присел на корточки, положив на колени свою котомку. Другие поступили наоборот - положили свои вещи в воду и сами сели на них. Теперь это было все равно. На том берегу нас с радостью встретили наши сестры. Из Ачуева верстах в восьми были видны пароходы, прибывшие из Керчи для нашей эвакуации.

Мы шли целую ночь и рассвету 12 августа стали приближаться к станице Гривенской. Еще издали возле станции был слышен петушиный крик. Утро было холодное. Промокшая одежда и совершенно мокрые ноги вызывали озноб. Хотелось скорее обогреться, раздеться и высушить платье.

5 августа с рассветом к «Марии» подошел катер, на котором отбыл на берег медицинский персонал нашего лазарета. Мне надлежало выгрузить имущество лазарета на плоскодонную баржу, которая выгружала с соседнего парохода снаряды. Я успел выпить чаю и плотно позавтракать. Подошедшая баржа была низкая и мне пришлось спуститься на нее по веревочной лестнице. Груз передавали на баржу краном по имеющемуся у меня списку. Баржу сильно качало, так что ходить по ней, не держась за что-нибудь, было трудно. Я сидел на тюках и каждый раз после подъема крана выкрикивал номера груза. Солнце приятно грело мне в спину. Море сильно плескалось и часто выбрасывало на баржу брызги разбивающихся волн. Мне было хорошо видно, как ежеминутно подымалась и опускалась передняя часть баржи. Плавно и мягко, точно живая, баржа ворочалась возле неподвижно стоящей «Марии» и казалась ничтожеством по сравнению с громадным корпусом красивого корабля.

К 95-летию высадки десанта на Кубань (1920 г.) мы впервые публикуем часть записок его участника, известного русского правоведа, общественного деятеля, публициста, музыканта, черниговского губернского тюремного инспектора Д. В. Краинского.

За Мелитополем подтвердились сведения, что весь Дон занят большевиками, что генерал Корнилов убит и, что Добровольческая Армия истекает кровью в непрерывных боях, где-то на Кубани. Падала цель похода, напрасны все труды и лишения. Есть от чего пасть духом. «И все же вперед», — решает полковник Дроздовский, — «я с поста не уйду». На посту его сменила только смерть…

Тяжелый, неравный бой под Ростовом, где выбило из строя больше 100 добровольцев и пал смертью храбрых начальник штаба отряда полковник Михаил Кузьмич Бойналович, единственный человек, по словам Дроздовского, кто мог его заменить. Но этот бой сыграл большую роль — он оттянул от Новочеркасска главные силы красных и дал донцам возможность занять свою столицу. Отход на Чалтырь и немедленный бросок на помощь осажденному Новочеркасску и торжественный вход в освобожденный город 25-го апреля.

Росту внимания к фигуре Колчака способствовал выход в 2009 году на экраны фильма (а затем и сериала) «Адмиралъ». Мы не будем подробно говорить об этом фильме в рамках данной статьи. Хочется лишь отметить, что автор как профессиональный историк, более 10 лет посвятивший изучению «колчаковской» темы, оценивает это произведение кинематографии, как карикатуру не только на Колчака, но и на всю Россию начала XX века. К сожалению, создатели фильма смогли переврать не только исторические детали, но и подробности биографии самого главного героя1. Увы, даже многие из тех, кто совершенно чётко видел все «ляпы» фильма, считают, что его создание будет способствовать увеличению интереса к личности Колчака и к истории в целом.

В это время Константинополь был оккупирован иностранцами – то есть американцами, англичанами, французами, ибо Турция была на стороне Германии. Она была побежденная страна. (…) Они, когда увидели эту армаду – 250 плавающих единиц – (…) то не знали, что с нами делать. Самых маленьких взяли сразу же на берег, выкупали нас, но мы так и не избавились от вшей. Со вшами одной водой не справишься. Нас накормили и снова отвезли на корабль. Не знали, что с нами делать. Был совет, и ни одна нация поначалу нас не хотела принять. Приняли нас сербы, которые испытали страшное бедствие – германская армия прошла вдоль побережья Сербии и нанесла страшные разрушения. Беднейшая из всех стран, Сербия, во главе со своим королем Петром и его наследником Александром – приняла нас первая. И вторая страна, которая нас приняла – Германия, наш бывший враг. А затем стали принимать уже и другие страны. (…) С нами вышло тогда бесчисленное количество священников, вся почти что Белая армия… …Казаки плакали, когда бросали своих лошадей на берегу на произвол судьбы. Вот так мы рассеялись по всей вселенной.

«Если нельзя было спасти Россию, можно было спасти её честь.»

Как думаете, кому принадлежат эти слова? Постоянные читатели блога, верно, уже догадались. Они принадлежат Ивану Тимофеевичу Беляеву, царскому генералу и национальному герою республики Парагвай, младшему брату моего прапрадеда. В этом году исполняется 85 лет с момента освящения Храма Покрова Пресвятой Богородицы в столичном городе Асуньсон, и мне снова предстоит длинное и увлекательное путешествие. Поскольку каждый читатель блога непосредственно соприкасается с жизнью автора, я стараюсь рассказывать обо всех интересных событиях на жизненном пути. И в преддверии поездки вновь собираюсь продолжить публиковать материалы о нашем роде и об историческом значении Русского человека в истории далёкого латиноамериканского государства.