Дело не в патетике.

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне…

Если б особым цветом обозначить на глобусе территории, на которых обитает русский язык, например цветом, как изображают акватории, то и увидим, насколько за минувшие 20 лет уменьшилась площадь русского океана, его морей, заливов, некогда широких. Подусохла Восточная Европа, обмелели и заболотились Прибалтика, Кавказ, Средняя Азия, Украина…

Современный политик произнёс: «Россия кончается там, где кончается русский язык». Подсознательно им высказана сокровенная мечта многих поколений ему подобных, которым мешают на планете Пушкин, Гоголь и Достоевский, Толстой, Платонов… По сути, мешает Русь, а в глубь глядя, мешает веками смиряющее гордыню Европы русское Православие, неприятно напоминающее о бренности мира, о совести, о бессмертии души, о том, что не в силе Бог, но в правде. Им не даёт покоя то обстоятельство, что выжженное, казалось бы, дотла православное мировосприятие вдруг через три поколения очнулось в душах, и правнуки тех, кто рушил храмы, взялись их восстанавливать, поднимать из пепла и руин.

Ахматова пророкотала своё «Мужество» в феврале 1942 года, когда на Русь сыпался снег через разбитые купола храмов. Голос её не затерялся в пушечном грохоте и лязге гусениц. В тот час, как бывало и прежде, перед Русью распахнулась осклизлая бездна небытия. Отсюда:

Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.

Господеви поклонитеся
Во святем дворе Его.
Спит юродивый на паперти
На него глядит звезда.
И, крылом задетый ангельским,
Колокол заговорил,
Не набатным, грозным голосом,
А прощаясь навсегда.
И выходят из обители,
Ризы древние отдав,
Чудотворцы и святители,
Опираясь на клюки.
Серафим – в леса Саровские
Стадо сельское пасти,
Анна – в Кашин, уж не княжити,
Лён колючий теребить.
Провожает Богородица,
Сына кутает в платок,
Старой нищенкой оброненный
У Господнего крыльца.

(Причитание, 24 мая 1922, Петербург)

Заметим: «Петербург», город Святого Петра, весть из Святой Руси. А на карте он уже и не Петроград.

Богородица проводила, не ушла. Об этом знала Русь: дивным образом 2 марта 1917-го был же в Коломенском явлен чудотворный образ Божией Матери Державной. И юродивый остался, спит на паперти. А в июле 1922-го, через два месяца, когда и слёзы кончились, Ахматова проговорит о таких, как она, оставшихся на Руси:

А здесь, в глухом чаду пожара
Остаток юности губя,
Мы ни единого удара
Не отклонили от себя.

И знаем, что в оценке поздней
Оправдан будет каждый час...
Но в мире нет людей бесслёзней,
Надменнее и проще нас.

(Июль 1922, Петербург).

Но о каком оправдании речь? что будет оправдано «в оценке поздней»? Мы знаем: и чад пожара и не отклонённые удары – по грехам: в свой час не ответила Русь, впадая в неверие: «отойди от меня, сатано…»

В 1922 году Анна Ахматова осталась одна – «одна осталась из всех»: в 21-м ушли самые близкие ей люди – Николай Гумилёв, Александр Блок, Андрей Горенко. К этому времени умерли все сёстры (Ирина, Инна, Ия), старший брат Андрей покончил жизнь самоубийством, младший – Виктор, как она думала, расстрелян в Севастополе (счастливо избежал), отец умер в 1915, он на Волковом кладбище, мать в скитании, 10-летний сын у свекрови в Бежецке…

Его сын Антон Андреевич Горенко (1818-1891), дед Анны Андреевны, вышел в отставку уже полковником по Адмиралтейству. Он участвовал в обороне Севастополя в 1853-1856 гг., в частности на Николаевской батарее в первую жесточайшую бомбардировку, а потом на Инкерманских высотах, преграждая путь неприятелю на Севастополь... Получив ордена Святой Анны 3-й ст. и Святого Владимира 4-й степени, он приобрёл потомственное дворянство. Имя его было внесено во вторую часть родословной книги дворян Таврической губернии.

Россия ту Крымскую войну проиграла; по Парижскому договору нам было запрещено иметь военный флот на Чёрном море. Поэтому сын Антона Андреевича – Андрей Антонович (1848-1915), отец Анны Ахматовой, потомственный моряк, служил уже в основном на торговых судах. При этом, судя по всему, он внёс существенный вклад в развитие торгового флота России.

Прадеды Анны Ахматовой со стороны матери – Иван Дмитриевич Стогов и Егор Николаевич Мотовилов – дворяне, чьи предки ведут свои родословные от самых древних истоков Руси. Анна Ахматова считала, что в её жилах течёт кровь ханов Золотой Орды, называя прабабушку Прасковью Федосеевну, урожденную Ахматову, «татарской княжной» и даже «чингизидкой». Отсюда и псевдоним. Она потом рассказывала, не без самоиронии: «И только семнадцатилетняя шальная девчонка могла выбрать татарскую фамилию для русской поэтессы... Мне потому пришло на ум взять себе псевдоним, что папа, узнав о моих стихах, сказал: «Не срами моё имя". - И не надо мне твоего имени! - сказала я...» Отец подписывал статьи: «А.А. Горенко». Один из предков Ахматовой принимал участие в походе Ивана Грозного на Казань, двое служили стольниками при Петре Великом, её предки воевали под знамёнами Суворова и Кутузова. Один из них, будучи стариком, умер от горя при известии, что «француз взял Москву».

Дед Анны Андреевны, Эразм Иванович Стогов (1797—1880), обладал замечательным литературным даром, он, прожив бурную жизнь, оставил «Записки», в том числе о жизни в Восточной Сибири и на Камчатке. Последнее – и самое продолжительное место его службы – Киев. Он исполнял должность правителя канцелярии генерал-губернатора Юго-Западного края при Д.Г. Бибикове (с 1837 года). Выйдя в отставку, он приобрёл имение под Проскуровом (теперь пока Хмельницкая область), где и окончил свои дни. Из воспоминаний об Эразме Ивановиче, в частности, известно: «идеалом всей его жизни был покойный Николай I; он ставил его на недосягаемую высоту и поклонялся ему усердно и пламенно». В его имении на Подолье несколько раз в детстве и юности бывала Анна Андреевна. В 1930 году там же умерла её мать Инна Эразмовна Горенко (могила сохранилась). Ахматова и её брат Виктор Горенко (умер в Америке в 1976 г.) считали, что в какой-то момент их мать была связана с народовольцами и даже давала деньги «на покушение на царя». Интересно, что у Ахматовой был общий предок с родоначальником царского дома Романовых – Андреем Ивановичем Кобылой.

Вся история России – насквозь родная.

Не страшно под пулями мёртвыми лечь,
Не горько остаться без крова…

Эти строчки нелегко повторить в любой век. Но для Ахматовой они – констатация факта, а не звонкая декларация. Уже и пули били в родных, уже и крова лишалась, да и написано уже ею:

Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.

На память приходит Иов Многострадальный. Здесь речь о вере и безверии.

В 1920 году Андрей Горенко с женой Марией и маленькой дочкой жили в Афинах. Дочь умерла. Горе было столь безмерно, что супруги решились на самоубийство. Андрей умер. Марию спасли. При этом обнаружилось, что она беременна. Родился сын. Назвали Андреем. (В 1965 году Андрей Горенко встретился с Анной Ахматовой в Лондоне.)

Веру вернёт русская память. Поэтому за словами «Не горько остаться без крова» стоит большое слово «и», а не короткое слово «но».

И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.

Это как тихое обращение к измученному больному ребёнку, когда сам пропадай, а дитё выручай.

Есть удивительная рифма в её жизни – географическая, точнее – топонимическая. Значительную часть жизни она провела в Петербурге, в доме на Фонтанке – в Фонтанном доме (Шереметьевском дворце). Жила в Киеве, Евпатории, Севастополе, Ташкенте. А родилась под Одессой на Большом Фонтане. Теперь там улица Украинская переименована в улицу Ахматовой.

Здесь скажем. День рождение Анны Ахматовой официально отмечается 23 июня, а надо бы 24-го. В её автобиографии: родилась 11 (23) июня 1889 г. Действительно, при пересчёте с юлианского на григорианский в ХIХ веке (плюс 12 дней) – 23 июня. Но в ХХ и ХХI веках разница определена в 13 дней, то есть: 11+13= 24.

24 июня 2009 года, как и 11 июня 1889 года – день святых апостолов Варфоломея и Варнавы.

Впрочем, по нашей традиции мы вправе отмечать день рождение Анны Ахматовой с 11-го по 24-е июня.

Свободным и чистым тебя пронесем…

И внукам дадим, и от плена спасем…

Идея латинизации русского пространства вовсе не изжита. Более того, работа в этом направлении длится, причём не где-то, а в университетах РФ (правда, граждане России об этом могут и не догадываться). Один из российских учёных-филологов, специалист по математической лингвистике, высказался недавно буквально так: «Критическая точка» в истории русской письменности уже пройдена — уже сложился альтернативный латинский алфавит для русского языка. В связи с распространением Интернета такой алфавит — «транслит» — получил широкое распространение… Сейчас можно либо вести арьергардные бои с этим алфавитом, либо кодифицировать его употребление и выбрать в качестве стандарта лучший из нескольких вариантов». Вот так, «критическая точка» пройдена! И нужно выбрать, считает учёный из МГУ, а не вести «бои». И вот уже на днях 13-летний сын заявляет, что ему проще писать латиницей («по клаве клацая»). Но и это, конечно, не предел. Вот заезжий режиссёр рассказывает о пьесе, идущей на московской сцене, написанной на мате. Этот «язык» (что слышим, то и пишем), вероятно, тоже кто-то мечтает узаконить.

Обложили.

И тем не мене уныние не наш удел!

Навеки!

И мы повторяем как клятву, как и в иные дни тягостных раздумий:

МУЖЕСТВО

В своей автобиографии «Коротко о себе» Анна Ахматова пишет: «Я родилась 11(23) июня 1889 года под Одессой... Мой отец был в то время отставной инженер-механик флота. Годовалым ребёнком я была перевезена на север — в Царское Село. Там я прожила до шестнадцати лет.

Мои первые воспоминания — царскосельские: зелёное, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пёстрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в «Царскосельскую оду». Последний класс проходила в Киеве, в Фундуклеевской гимназии, которую и окончила в 1907 году».

Дальше — Киев, Евпатория, но главным городом её жизни стал — Петербург-Ленинград. Ахматова любила и знала город на Неве («Это — моё!»), но одновременно испытывала «бездомность и бесприютность» в нём. Здесь она пережила столько бед, потерь...

Москва стала для нее душевным пристанищем. Работая над книгой «Серебряный век Подмосковья», я поразился тому, как она, истинно русский поэт, любила и понимала Москву, величала, по свидетельствам близких, столицу — матушкой. Трепетно почитала Москву-реку. О Троице-Сергиевой Лавре уверенно говорила, что это лучшее место на земле. Вообще, Подмосковье называла она ослепительным. Многие произведения разных жанров у Анны Ахматовой связаны с московской землёй, написаны здесь или навеяны Москвой и Подмосковьем.

Меня текут дороги Подмосковья,
Как будто клад я закопала там,
Клад этот называется любовью,
И я его тебе сейчас отдам.

И она отдала это клад всем нам: с благоуханием елея и сирени, с лепестками полевых цветов и шипами шиповника...

Летом 1914 года Анна Ахматова возвращалась из Киева через Москву в Слепнёво (имение под Бежецком, часть которого принадлежала матери её мужа, Н.С.Гумилёва, — Анне Ивановне; здесь Ахматова бывала ежегодно с 1910 по 1917 гг.). Случайно на станции Подсолнечная Николаевской жд. она увидела Александра Блока, который в это время жил в своём имении Шахматово.

Вот как об этом событии вспоминала Анна Ахматова через полвека: «Летом 1914 года я была у мамы в Дарнице под Киевом. В начале июля я поехала к себе домой, в деревню Слепнёво, через Москву. В Москве сажусь в первый попавшийся поезд. Курю на открытой площадке. Где-то, у какой-то пустой платформы, паровоз тормозит, бросают мешок с письмами. Перед моим изумленным взором вырастает Блок. Я вскрикнула: "Александр Александрович!" Он оглядывается и... спрашивает: "С кем едете?" Я успеваю ответить: "Одна". Поезд трогается». Здесь важно отметить: Блок тоже петербуржец, но без Москвы и Подмосковья никогда жить и творить не мог.

Не совсем подмосковный район пребывания Ахматовой — Коломенская земля. Она широко раскинулась по Оке и нижнему течению Москвы-реки. Это, конечно, особое княжество, необозримое поле для любого пишущего человека. Достаточно сказать, что тут одних памятников истории, архитектуры и культуры — 420!

В разгар бабьего лета, 16 сентября 2006 года, у дома поэта Луковникова, что у Пятницких ворот, собрались коломенские почитатели творчества Анны Ахматовой, чтобы отметить три круглых даты, исполнившиеся в том году. Семьдесят лет назад Анна Андреевна впервые посетила Коломну. Поднималась на кремлёвские стены, безуспешно разыскивала дом писателя Пильняка. В память об этом на коломенском Арбате установлена мемориальная доска и посажен куст дикого шиповника, вдохновившего когда-то поэтессу:

По той дороге, где Донской
Вел рать великую когда-то,
Где ветер помнит супостата,
Где месяц жёлтый и рогатый, -
Я шла, как в глубине морской..
Шиповник так благоухал,
Что даже превратился в слово,
И встретить я была готова
Моей судьбы девятый вал.

Как известно, встретив все девятые валы своей жизни, умерла Анна Андреевна Ахматова на подмосковной земле — под Домодедовом утром 5 марта 1966 года. Первая гражданская панихида состоялась во дворе Института скорой помощи им. Н.В.Склифосовского утром 9 марта, но ещё раньше — 7 марта в церкви Николы в Кузнецах о.Всеволод отслужил панихиду по Анне Андреевне.

Суровый Ярослав Смеляков написал тогда известные строки:

Сам протодьякон перед Богом
Ей отпевал её грехи,
А было их не так уж много -
Одни поэмы да стихи...

Можно себе представить, какова была нравственная сила Ахматовой. Даже пересмешник В.Ардов, у которого она останавливалась на Большой Ордынке, в её присутствии оставлял шутливый тон: «Я склонен полагать, что Ахматова как бы святая, так как она не обладала никакими пороками, была необыкновенно добра... Она была очень верующая. Главное, она чтила христианскую этику».

Тема Страстной недели, понимание личной жертвы каждого христианина, жизни, как крестного пути, искупления, высокого смысла страданий занимает особое место в поэзии Ахматовой. В ранний период её творчества она особенно сильно звучит в стихах о войне 1914 года, событиях 1917 года, в личных утратах. Вся Россия знала, что день объявления войны 1914 года пришёлся на день памяти св.старца Серафима Саровского. Стали широко известны и казавшиеся в то время несбыточно-страшными пророчества святого о судьбах России.

Среди прочего он говорил: «До рсщения антихриста произойдёт великая продолжительная война и страшная революция в России, превышающая всякое воображение человеческое, ибо кровопролитие будет ужаснейшее...» Однако, открывая в подробностях страшную судьбу Отечества и Церкви, старец утешал: «...но Господь помилует Россию и приведёт её путем страданий к великой славе».

Идёт ли Россия к великой славе? — пока трудно сказать определённо. Вот фарисейство и непросвещёность — процветают. Помню, в книге об именах я написал о святой Анне Кашинской, память которой отмечается через день после дня рождения православной поэтессы Ахматовой. Книгу с канонических позиций рецензировала неведомая дама из неофиток, она строго порицала мой «недогматический подход к теме», хотя книгу писал я для светского издательства, и вдруг явно показала свою необразованность: «Да она, может, и не знала про эту святую!» — крикнула наставница, учившая меня канонам, но не читавшая Ахматову, её «Причитания» 1922 года:

..И выходят из обители,
Ризы древние отдав,
Чудотворцы и святители,
Опираясь на клюки.
Серафим — в леса Саровские
Стадо сельское пасти,
Анна в Кашин, уж не княжити,
Лён колючий теребить...

Как резко в этих воспоминаниях даже помимо воли автора проведена черта между Ахматовой и теми, кто постоянно вился вокруг неё, присвоил потом право вспоминать и толковать о её непостижимом мiре! («Мы плелись за нею»,«... мы вышли»). Как будто Богородица свой омофор опустил между Ахматовой и «спутниками её жизни»!
Во время одного из пребываний в Москве она написала:

Тянет свежесть с Москва-реки,
В окнах теплятся огоньки...