В эти дни в Москву из Ржева приехал о. Матфей Константиновский. Точную дату его приезда установить не удается. В записках Тарасенкова это событие относится ко времени после похорон Хомяковой. Некоторые сведения о пребывании о. Матфея в доме графа А. П. Толстого содержатся в воспоминаниях Т. И. Филиппова. Он пишет, что познакомился с графом «в 1852 году, в первых числах того самого февраля, в 21 день которого скончался живший в его доме Гоголь. В это время гостил у него приезжий из г. Ржева прот. Матфей, который имел весьма важное значение как в его, так и в моей собственной жизни, которого на этот раз я пришел навестить» [32]. Т. И. Филиппов, так же как и гр. Толстой, был духовным сыном о. Матфея, и при этом достаточно близким (что следует из его воспоминаний), поэтому можно предположить, что его визит состоялся в один из первых дней пребывания о. Матфея в Москве, следовательно, предположительная дата его приезда — между 30 января и 2 февраля. 

 

Протоиерей Матфей Александрович Константиновский
 

В жизни о. Матфея, а также после его смерти есть факты, которые сви­детельствуют об особой благодати, на нем почивавшей. Один из самых инте­ресных фактов — это то, что о. Матфей, находясь в Петербурге, духом про­видел смерть своей жены. Заблаговременно он подготовил отпускные доку­менты. Не получая никакого известия из Ржева, он отслужил по новопрес­тавленной панихиду в Петербурге и на следующий день отправился во Ржев. Нарочно посланный к о. Матфею с известием о смерти его жены уже не застал его в столице [33].

Нечто аналогичное было, возможно, и в случае с Гоголем. Еще Т. И. Филиппов писал об этом: «Имело ли последнее свидание с Гоголем о. Мат­фея влияние на его предсмертное настроение — сказать наверное не могу, но считаю его весьма вероятным, сопоставляя роковой случай с другими ему подобными и мне известными, в которых влияние о. Матфея не подлежит сомнению» [34]. Может быть, о. Матфей предвидел (по дару, данному ему от Бога), что Гоголь умрет этим постом. Поэтому делом любви и обязанностью духовного отца было подготовить его к переходу в вечность. Об этом идет речь в разговоре между Т. Филипповым и о. Матфеем, переданным прот. Ф. Образцовым: «Он искал умиротворения и внутреннего очищения»,— поясняет о. Матфей. — «От чего же очищения?» — «В нем была внутренняя нечистота.» — «Какая же?» — «Нечистота была, и он старался избавиться от ней, но не мог. Я помог ему очиститься, и он умер истинным христианином»,— сказал о. Матфей [35]. Как известно, внутреннее очищение можно достичь лишь по­каянием. Слова «я помог очиститься» обычно может сказать священник, со­вершивший предсмертные Таинства над умирающим. О. Матфей уехал из Москвы за две недели до смерти Гоголя, поэтому слова его могут означать то, что он благословил его на подвиг сугубого покаяния, необходимого для очищения перед смертью.

О чем были последние разговоры между о. Матфеем и Гоголем — на­всегда осталось тайной между духовным отцом и духовным сыном. По сви­детельству Тарасенкова (со слов графа Толстого) однажды в одном из последних разговоров Гоголь прервал речь о. Матфея и сказал: «Довольно, оставьте, не могу далее слушать, слишком страшно» [36]. Обычно считается, что о. Матфей тогда заставлял Гоголя принять на себя страшные, непосильные, невыполнимые «подвиги», однако с духовной точки зрения это не может быть правдой. Та­кие подвиги под силу лишь избранникам Божиим, а для обычных мирян до­статочно соблюдение церковного Устава относительно поста и молитвы, о чем, по-видимому, и велась речь. Ужас в христианине вызывают описание Страшного Суда и будущих мучений (как известно, картина Страшного Су­да поражала Гоголи еще в детстве). Этот разговор, описанный Тарасенковым, возможно, происходил 3 февраля: была Неделя мясопустная (О Страшном Суде), которая и могла послужить поводом для проповеди-беседы о. Матфея.

Последний их разговор кончился размолвкой. Возможных причин можно назвать несколько. Из воспоминаний прот. Ф. Образцова известно, что о. Матфей потребовал отречения от Пушкина. По мнению о. Матфея он был «грешник: и язычник» [37], злоупотреблял своими дарованиями. (Здесь интересно сопоставить две оценки о. Матфея. Пушкин — «чистая душа, но вот что сде­лали образование и светское обществу» [38]. В Гоголе — наоборот — была «внут­ренняя нечистота», но он очистился и умер «истинным христианином».) Причиной размолвки также мог стать совет о. Матфея уничтожить некоторые тетради второго тома «Мертвых душ». Загадочны слова: «Но было и еще» [39], которые, по нашему мнению, могут быть связаны с предвидением о. Матфеем смерти Гоголя, который в ужасе мог отшатнуться и сразу не принять напутствий духовного отца. Возможно, с этим же связаны слова о. Матфея: «Врача не обвиняют, когда он по серьезности болезни предписывает больному силь­ное лекарство» [40]. Важно подчеркнуть, что о. Матфей никак не мог быть при­чиной смерти Гоголя. Он знал Божий Промысл о нем и действовал в со­ответствии с волей Божией и в духе любви.

Настала масленица. В понедельник 4 февраля Гоголь вечером был у Шевырева, сказал, что «некогда ему теперь заниматься корректурами». Шевырев заметил перемену в его лице и спросил, что с ним. Он ответил, что дурно себя чувствует и, кстати, решил попоститься и поговеть. Шевырев спросил его: «Зачем же на масляной?» — «Так случилось, ведь и теперь церковь чи­тает уже «Господи и Владыке живота моего» и поклоны творятся» [41]. Дейст­вительно, по церковному уставу масленица является преддверием Великого поста: уже не вкушается мясная пища. Однако службы по постовому чину с молитвой преп. Ефрема Сирина и поклонами положены лишь в среду и пятницу. В те же дни не служится Божественная Литургия.

В тот же день Гоголь снова посетил Аксаковых. Вера Сергеевна пишет что «в лице его видно было какое-то утомление и сонливость» [42]. Пробыл не­долго, собирался зайти к Хомякову, но не пошел [43]. Это было последнее сви­дание с Аксаковыми.

Во вторник 5 февраля Гоголь едет к своему духовнику о. Иоанну Ни­кольскому в Храм Преп. Саввы Освященного на Девичьем Поле известить, что говеет и спросить, когда может приобщиться. Видимо, Гоголь желал приступить к Святым Таинам как можно скорее, т. к. духовник сначала назначил первую неделю поста (первую Преждеосвященную Литургию, что очень ес­тественно), но потом согласился на четверг [44] (т. е. ближайшая Литургия, т. к. в среду ее служить не положено). О. Матфей, по-видимому, также считал, что Гоголь будет причащаться постом (это следует из его письма [45]. Возможно, Гоголь спешил, предчувствуя свою близкую кончину и боясь умереть без напутствия, не по-христиански. По свидетельству доктора Тарасенкова, граф Тол­стой посоветовал Гоголю причаститься скорее, не продолжая предваритель­ного говения, чтобы избавиться от уныния [46]. В тот же день вечером он провожал о. Матфея на станцию железной дороги [47].

На другой день в среду (6 февраля) Гоголь был у Шевырева. «Казалось, ему лучше, лицо его было спокойнее, хотя следы усталости какой-то был видны на нем», — сообщает Шевырев [48]. В тот же день Гоголь пишет свое по­следнее письмо — к о. Матфею. В этом теплом письме он просит прощения за размолвку: «Уже написал было к вам одно письмо вчера, в котором просил извинения в том, что оскорбил вас; но вдруг милость Божия чьими-то мо­литвами посетила и меня жестокосердого, и сердцу моему захотелось вас благо дарить крепко, так крепко!» Эти слова могут свидетельствовать о том, что Гоголь вдруг осознал, что в том, в чем он видел ранее непонимание и, может быть, излишнюю строгость, заключается отеческая любовь и желание блага. Это не просто просьба извинить, но ему вдруг открылось что-то важное, за что он испытывает сердечную благодарность. Оканчивается письмо также загадочной фразой: «Обязанный вам вечною благодарностию и здесь, и за гробом весь ваш Николай» [49] (О не менее загадочной фразе о шубах речь пойдет ниже).

По свидетельству Шевырева, в среду Гоголь исповедовался (на вечерней службе) в церкви св. Саввы Освященного [50]. По свидетельству Погодина это было в четверг. Погодин пишет в некрологе: «Гоголь явился в церковь еще до за­утрени и исповедался. Перед принятием Святых Даров, за обеднею, пал ниц и много плакал. Был уже слаб и почти шатался (свидетельство священника). Вечером <он опять> приехал к священнику и просил отслужить благодарст­венный молебен, упрекая себя, что забыл исполнить это поутру» [51]. Может быть, желание благодарения Господа имело ту же причину, что и слова бла­годарности в письме к о. Матфею.

В пятницу и субботу он продолжал выезжать [52]. О визитах и действиях Гоголя в пятницу днем сведений нет. В ночь на субботу после долгой мо­литвы он уснул и во сне слышал голоса, говорившие ему, что он умрет. В душевной тревоге он разбудил слугу и послал за священником с просьбой соборовать его маслом. Когда священник пришел, он уже спокойнее извинил­ся, что потревожил его, и отложил до другого дня совершение Таинства [53]. Что это было — предсказание свыше или, напротив, искушение — трудно сказать. В субботу 9 февраля. Гоголь посетил Хомякова [54], у которого он не был с самого дня смерти его жены и к которому не раз собирался идти, но не мог сделать этого. Возможно, что это был вообще последний визит Гоголя к кому-либо, т. к. с воскресенья или понедельника он перестает выезжать из дому.

На следующий день было Прощеное воскресенье — последний перед Постом день, когда православные нелицемерно просят друг у друга прощения прежних обид. Этот древний обычай связан с тем, что на стезю подвига (поста) следует вступать с очищенным сердцем, не отягощенным взаимным обидами и неудовольствиями, иначе пост послужит только в осуждение. Этот день — еще одна ступень перед постом, взойдя на которую, человек со­влекается мирского, чтобы вступить на путь покаяния. В этот день (10 фев­раля) Гоголь просит графа Толстого взять его рукописи и после его смерти передать митрополиту Филарету — пусть он наложит на них свою руку: «что ему покажется ненужным, пусть зачеркивает немилосердно». Но граф отка­зывается это сделать, опасаясь утвердить в Гоголе мысль о скорой смерти [55].